Читать книгу Здравствуйте, люди - Андрей Хорошавин - Страница 12

На базаре спозаранку

Шум. Сбегается народ,

Черноглазая цыганка

Там танцует у ворот.

Смоль волос. Глаза сверкают,

Щёки алые горят.

Юбки пламенем пылают,

И волнуют. И пьянят.

Гибкий стан. Тугие груди.

Бубен с лентами вразлёт.

Ради бога, дайте люди!

Дайте мне пройти вперёд!

Дайте вволю насмотреться

Этой дикой красотой.

Дайте сердцу отогреться

Этой страстью огневой.

Дайте только прикоснуться

К этим огненным губам.

И забыться. И свихнуться.

И упасть к её ногам.

А она всё ближе, ближе.

То плечами поведёт.

То опустит бубен ниже,

То над головой взметнёт.

То помчится кобылицей,

То падёт змеёй в траву.

Не уже ли всё мне сниться?

Или это наяву?

Вот она уже по кругу

Бубен с лентами несёт,

И монетки бьют упруго,

Осыпаясь в бубен тот.

Подошла. Ожгла глазами.

Вдруг за шею обняла.

И исчезла меж рядами.

Буд-то вовсе не была.

Я потом в трактир спустился.

Заказал коньяк с икрой.

У стола засуетился

Расторопный половой.

«Долгой жизни, всем цыганам!!»

Поднесли мне коньяка.

Я в карман. А по карманам.

Ни часов, ни кошелька.

Мчись расшива над водою,

Темноту огонь рассей,

Мы калёной острогою

Вам наколем карасей.

Дома ссыплем всё в корыто,

Да с колодезной водой,

Будет рыбка перемыта.

Заискрится чешуёй.

Мы ножом её оскоблим,

Вынем жабры, потроха,

Снова вымоем, посолим,

И пускай лежит пока.

Режем лук зелёный мелко.

С ним немного чесноку.

И смешаем на тарелке,

С чёрным перчиком муку.

А на печке раскалённой

Сковородочка стоит.

Пахнет семечкой палёной

Масло. И уже дымит.

Мы в муке валяем быстро

Карасей. Зачем мука?!

Что бы коркой золотистой

Покрывались их бока.

Что бы плавники хрустели,

Что бы по усам текло,

Что бы… Что, вы, в самом деле?!

Всё! Готово! Всё дошло.

Карасей кладём рядами

На поднос. А по рядам

Сыплем лук, чеснок и ставим

Быстро всё на стол. А там

Хлеб, картошка, хрен с морковью,

Со сметаною горшок.

Ешьте люди на здоровье,

Мы наловим вам ещё.

Звучала музыка во мне,

Шуршаньем падающих листьев.

Горела под лазурной высью

Земля в оранжевом огне.

Звучала музыка во мне.

Дождём звенела на карнизах.

И звёзды вздрагивали в брызгах,

И отражались на окне.

Над лоном скошенных полей,

Стремясь в неведомые дали.

Звучала музыка печали,

Унылым криком журавлей.

А школьный двор искрил глазами,

И рвался ввысь сквозь микрофон

Смех рыжей школьницы с бантами.

И колокольчика трезвон.

И георгином пахла полночь.

И поцелуи – сладкий мёд.

Я сердце музыкой наполнил.

Пусть в сердце музыка живёт.

Я очарован этой тайной.

Я покорён. И счастлив я.

Люблю тебя необычайно!

Ах, осень! – музыка моя.

Играет солнце на стволах,

Кирасы как огонь.

Закусывая удила,

Храпит горячий конь.

Штыки вперёд! Знамёна вверх,

Подобные орлам.

А, тем, кто примет тяжкий грех,

Пусть всё зачтётся «Там».

Разорван воздух и ядро

Врезается в ряды.

С гусаров сыплется перо —

Не миновать беды.

Редуты рвутся, как картон

Под залпами врагов.

Атакой левый фланг сметён

У войска твоего.

Противник смел, упрям и зол

И в битвах искушён.

Он за победою пришёл

И не уступит он.

Он жмёт по флангу, что есть сил

Трещит ретраншемент.

И в ходе боя наступил

Критический момент.

Но сердце бьётся горячо

Ещё горит звезда.

Не вырос крепкий дуб ещё

Для твоего креста.

Введён резерв, и враг отбит,

Но вечер подошёл.

И мама требует сложить

Солдатиков под стол.

И генералы засопят,

И будет кончен бой.

Пускай солдаты мирно спят

В коробке голубой.

Над миром ночь раскинет сеть

Погаснет свет в домах.

И будет лишь луна блестеть

В мальчишеских глазах.

Скажи нам приятель, Куда ты идёшь?

Садись, у стола не робея.

Забудь, что за окнами ветер, дождь.

Тебя мы вином отогреем.

Вино, как свободного неба глоток.

Усталую душу согреет.

И хлынет наружу как слёз поток.

Словами, что в памяти зреют.

Был смел я и весел, и как то весной.

Влюбился в прекрасную Бекки.

Я крест ей с себя подарил золотой.

В любви ей признался навеки.

Но дочкою лорда Ребекка была.

Горда, неприступна, надменна.

С крестом, мою веру в любовь забрала.

Смеялась в глаза откровенно.

Я в Чарльстаун далёкий скорей поспешил.

Покинув свой дом без возврата.

Я с дьяволом спелся, и выбрать решил.

Нелёгкую долю пирата.

У старых причалов гремят якоря,

Под флаг обречённых сзывая.

Средь них оказался тогда и я,

За пазухой кортик сжимая.

Вот как-то под вечер, корабль чёрный наш,

Столкнулся с торговым фрегатом.

И с мостика грянуло: «На абордаж!»

И дико взревели пираты.

От пушечных ядер кипела вода.

Визжала картечь как живая.

И стали багровыми волны тогда.

И чайки кричали стеная.

Мы трупы бросали, веселья полны.

Пьяневшим от крови акулам.

Ром лился рекой. Вдруг при свете луны.

На палубе, что-то блеснуло.

Туда поспешил я. Но, что, же со мной?!

Слезами наполнились веки.

Зловеще поблескивал крест золотой.

На шее убитой Ребекки.

Сражённая пулей лежала она.

Горда, неприступна, надменна.

В открытых глазах отражалась луна,

Смеясь надо мной откровенно.

Я смерти искал в абордажном бою.

Я пил, заливаясь текиллой.

Но так и не умер. А душу мою.

Проклятая Бекки сгубила.

В камине лениво огонь догорал.

Ушёл он, как прежде не весел.

И только рубаху его раздувал.

Солёный неистовый ветер.

Стоит в чулане зеркало,

Где тихо и темно.

Никто в него не смотрится

Уже давным-давно.

Стоит оно укрытое

Покровом дорогим.

И тайна позабытая

Скрывается под ним.

Бежит к старухе девушка,

Невинна и чиста:

– Скажи, зачем здесь спрятана

Такая красота?

Крестясь рукой холодною,

Старуха ей в ответ:

– Живёт там ведьма злобная

Уж много, много лет.

Кто, ровно в полночь, с зеркала,

Покровы уберёт.

Того она, несчастного,

К себе уволочёт.

В ночи часы двенадцать бьют,

Весь дом спокойно спит.

Идёт к чулану девушка,

В руке свеча горит.

Сердечко неуёмное

Колотит всё сильней.

Снят полог. Ведьма тёмная,

Явилась перед ней.

Она глазами чёрными

На девушку глядит.

И тащит, тащит за руки.

Уже стекло трещит…

Проснулась в страхе бедная,

И к зеркалу бегом.

Не видно ни царапины,

Ни трещинки на нём.

И вновь смеётся девушка,

Беспечна и легка.

А на руках красуются,

Два бурых синяка.

Как птица белая парит

Свобода. Сильными крылами

Всю синь небес объять спешит,

И спеть, и встретиться с ветрами.

Над суетой, над бездной лет,

Она бесстрашная летела.

Из затхлой тьмы, за ней вослед

Всё зависть чёрная глядела.

Она рвалась из тесноты

Дворцов. Из быта и комфорта,

Ломая ногти. В лоскуты

Срывая кожу. Липким потом,

Шелка одежды пропитав,

И не преодолев препоны.

В бессилье на колени пав,

И истекая желчью чёрной,

Смотрела зависть в небеса,

И слёзы высохли с годами,

И стали жёлтыми глаза,

И ногти сделались когтями.

И со свободой до сих пор

Не может зависть примириться.

И черной кошкой, словно вор,

Охотится за белой птицей.

Смотрела девушка на ключ,

Глазами полными сомнений.

Стена в рисунках полутеней.

В ней дверь, закутанная в плющ.

Пора. Когда ж откроешь ты,

Дверь в мир, где дали серебрятся?

Туда, где девичьи мечты,

В конце концов, осуществятся.

Туда, где радость и печаль,

Где ночь сменяется рассветом.

Где алый парус мчится вдаль,

Наполненный попутным ветром.

Где словно шумная волна,

Любовь надеждами согрета

Нахлынет. Тайнами полна,

Жизнь ждёт тебя за дверью этой.

Но кто войдёт в неё? Любой,

Кому пройти вблизи случиться?!

А если ввалятся толпой

Шумящей в чистую светлицу?

А вдруг…? О боже! Нет! Нет! Нет!

Ключ опустился за корсет.

И, что теперь? Навек одной?!

Нет. Эдак, тоже, не годится!

Кого пленю я красотой?

Над кем смогу повеселиться?

Кто приласкает, кто простит,

Кто ночью тёмною согреет

Мою постель, кто защитит

Меня от бед, и кто сумеет

Во всём, во всём мне угодить.

Того впущу я. Так и быть!

Но через дверь им не войти.

Не будет лёгкого пути!

Я снова в башню поднимусь.

Оттуда вниз верёвку скину.

Пусть лезут. Пусть ломают спины.

Я подожду. И я дождусь.

Пускай чуть краше Сатаны.

Кто смел – того и выбираю,

Коль не сорвётся со стены.

А я, пока-а… повышиваю.

Промокшим пухом падал снег,

Неся унынье и тревоги,

И на скамейку у дороги,

Присел усталый человек.

Его потухшие глаза

Молчат. Безвольно руки свисли,

А на ресницах тусклой искрой,

Дрожит отчаянья слеза.

Он долго шёл. Из года в год,

Дорогу-жизнь стопами мерил,

Силён и молод был, и верил,

Что всё свершится. Всё придёт.

Лишь только стоит путь пройти,

Но годы шли. Кончались силы,

Всё чаще свежие могилы,

Встречались на его пути.

Всё реже слышал рядом он,

Шаги идущих. Смолкли речи,

Лишь одиночество навстречу,

Неслось как колокольный звон.

Холодной мраморной плитой,

Оно на плечи навалилось.

Спускалась ночь. Метель кружилась,

И сел он на скамейке той.

Уже во тьме коса блеснула,

Всё ближе, ближе бледный конь,

Слеза с ресницы соскользнула,

Упав в холодную ладонь.

А там, забытое давно,

Надежды семечко лежало,

Слеза солёная упала,

И возродилося оно.

И в свете сотен тысяч молний,

Оно проклюнулось ростком,

И свежим розовым цветком,

Вдруг распустилось на ладони.

И пусть теперь метель метёт,

И как бы вьюга не кружилась,

Я верю, чтобы ни случилось,

Он снова встанет и пойдёт.

Скрип, да скрип моя лошадка. Скрип, да скрип.

Вам меня сегодня дома не застать.

Я проснусь сегодня рано. До зари.

Я хочу сегодня в детство убежать.

Я запру все двери. Выброшу ключи.

Опущу портьеры, сяду в тишине.

Пусть меня скорей туда умчит.

Деревянная лошадка на спине.

Ты лети моя лошадка. Скрип да скрип.

Знаю ты, легко отыщешь путь туда.

Где бежит ручей под сенью старых лип.

Где осталось моё детство навсегда.

Там за старым домом видится покос.

За забором сад, крылечко и порог

Чисто вымыт. Там большой лохматый пёс

Охраняет моё детство от тревог.

А среди двора по скошенной траве

Мчит лошадка и на ней верхом.

Девочка с венком на голове

С синим шариком и в платье голубом.

Сдавит сердце и прихлынет кровь к вискам.

Я войду во двор с тревогой на лице.

А она смеясь:

– Привет. Ну как ты там?

– Хорошо, – скажу и сяду на крыльце.

Я в собачью шерсть поглубже запущу

Две руки и пса поглажу по спине

И тогда она, заметив, что грущу,

Заберётся тихо на руки ко мне.

Я не стану ей рассказывать о том.

Как горька порой бывает жизнь моя.