Читать книгу Веко - Андрей Ильенков - Страница 4

Нам у мамы химии

Всем одно почтение,

Только за стихи мои

Я прошу прочтения.

Не суди по имени

За земными судьями,

Господи, прочти меня

Между строчек суетных,

Между кровью крашеных,

На сметане мешаных.

Ты их жалуй, ряженых,

Не стреляй и бешеных,

Пусть их безобразные!

Это – вещи штучные,

И всегда непраздные,

Оттого и тучные.

Есть у них, у каменных,

С рифмами раскосыми,

Между воплей маминых

Вдохи Твои, Господи.

Я встал. За окнами носом хлюпал

Дождь, загадочное существо.

Он обрадовался и стал глупо

Показывать скучное свое мастерство:

Заполнив пространство и время, промозглый,

Свисая с неба, по людям тек,

Ушами хлопал, без глаз, без мозга,

Шаркал ступнями старческих ног.

По комнатам бегали противные карлики,

Уроды фантазии, аборты строк,

Всю эту нежить элементарную

Дождик смывал – я радостно мок.

Крыши блестели, запахло раскопками

Трои, и тронулся лед наконец.

Так реставрировал город из копоти

Дождь, чистоты слабоумный творец.

«Станешь янки – сделав бизнес,

Иудеем – с обрезанья,

Станешь русским после тризны

Запоздалого признанья,

Выпьешь утреннего снега

Горлом, вспухшим от рыданий,

Задохнувшийся от бега

С похоронками признаний.

Сорок дней любая пьянка,

Ты устал, но стены зданий

Пахнут иодом: где-то ранка

Новой боли непризнаний!

…Ветер взял твой нежный волос

Перенес полукасанье,

Но напрасен прежний голос —

Запоздалое признанье…»

– У дверей ее намедни

Ты царапал на листочке,

Но она не будет медлить,

А вот русским – станешь точно.

Кровью небесной омытые роды

Атомной глотки текли без помех.

Вот я иду по дороге уродов

В город желудка, кривой, как лемех,

Лента дороги глистой из асфальта

Лезет из задницы города, где

В школе злословья за партами фарта

Чада из стада машин и людей.

Я на обочине, я на канате,

Снизу – арена дурацких персон,

Кто-то кричит в упоении «Нате!»,

«Дайте» – прошу я, но спрятался он.

Значит, услышали голос надрывный

Те, кто, рыгая, по улице шли.

В каждой груди расцветают нарывы

Розами воздуха или земли.

Это – отечество социализма,

Где-то тут строится завтрашний рай,

Все хорошо, не хватает лишь клизмы

Вымыть как следует этот сарай!

Если мне станет когда-нибудь хуже,

Солнцем не кану я за океан:

Это – желудок единый верблюжий,

С кашей березовой сопли лиан,

Вы подвязали салфетками флаги,

Ешьте и пейте погуще говна!

И не жалейте об опиофаге…

Он говорит – наша пища дурна…

Право на любовь записано

В альбоме любой дошкольницы

Дубиной народной мудрости

Таких бесхитростных сказок,

Такого дикого ежика,

Которого, хоть он и колется,

Нельзя не погладить, а после

Маме рук не показывать.

В гостях у телеэкрана

Нам жалко дракона последнего:

Единственному экземпляру

Мечом по затылку – можно ли?

Но право на кровь соперника

Понятно немноголетнему

Растению зимних рам

Дороже геройство ложное.

На коже любого цвета

И степени загрязненности

Пишут подкожной тушью,

Стеклами и чернилами

Право на перья и там,

где дымятся горой казненные,

Право испуганных глаз

Закрыться ладонями милыми!

Это право лопаток и пяток

Не век прозябать провинцией,

А голыми божествами

Блистать, обжигая мгновения,

Это право в-четвертых и в-пятых

Все так же быть единицею,

Единственный шанс банальности

Тоже побыть откровением.

Святое право бездарности

Сиять равноценно гению,

Самое человечное

В ряду человечьих законов,

И самое беспощадное

В процессе осуществления,

Поскольку не каждый все-таки

Умеет убить дракона.

Козел сквернословил строфой упругой,

Талантом потел козел,

Качал кочелябой, ревел белугой,

С шипеньем мочил подзол,

Пьянея мартом шел в Пропилеи,

Прополисом ветер пах,

В апреле розы и козы, млея,

Чесали руками пах.

А май звереет, июнь диктует

Цвести и вонять, разведя блядеж.

Козел на флейте слюнями дует

И в травы валит с ног молодежь.

На всех балконах в трусах русалки,

Задернешь шторы – но боже мой! —

Скрипит в потемках диван на свалке —

Ужасен женский любовный вой!

Козел ликует, штанами вертит

Верхом на крыше товарняка,

Твердят колеса: Любить – до смерти —

До полу – смерти – навер – няка.

Скоты и боги, цари и смерды

Поклоны фрикций родятся класть.

Но он лукавит: любить – для смерти —

Какая гадость, какая сласть!

Умные вещи, дубовый коньяк,

Мертвые души.

Леди не движется, Леди Зима,

А ты без перчаток.

Ты понимаешь, что это кино

Только для белых.

Я заподозрил, что эта земля

Только для взрослых.

Ты ошибалась, считая меня

Только для белых.

В грязной харчевне украли часы,

Сутки и годы.

Ты танцевала, а я вытирал

Пятна от взглядов.

Я заподозрил, что ты, как и все,

Только для взрослых.

Мне говорил один умный мужик:

«Будьте как дети».

Но мужиков не пускают на бал.

Что же мы ловим?

Елка в шарах золотых за стеклом

Плавают рыбы

Ты догораешь на вьюге – оставь

Пару затяжек

Опиум копится в маках, но только ли?

Запахом яблоков, дынными дольками,

Зноем и потом медовым девическим

Копится опиум геометрически.

Косы расколоты, руки натружены,

Спит комсомолочка, оводы кружатся.

Мамочка, ты не узнаешь сейчас меня,

Милая, как ты, уставшая, счастлива!

Спи напоследок – сегодня до вечера

Станешь непраздна ловцом человечины.

Полниться полно Дахау да ханами:

Ныне горячим и частым дыханием

Сам на картинах, засиженных мухами,

Псом посторонним следы твои нюхает.

Все через край тебе, мамочка меньшая,

Будет немедленно, где бы то ни было,

И, серафим без сравненья славнейшая,

Скажешь: пора, корабли мои прибыли.

Эх, раз! еще рас-

плещись веселье весеннее!

В полгода раз только раз-

решают на улицах пение!

Талоны на мясо,

бутылок полки,

почти ананасы,

считай, балыки!

В натуре разбиты – и подняты – чары,

И голуби мира воркуют похабно,

Почти, извиняюсь, целуются пары,

В парах алкоголя славяне не зябнут.

Бродяга, рыгая коньяк во фритюре,

сидит колупает себе колумбарий,

целует культю ему мастер культуры

и мент, умиляясь, рыдает, как барин.

Айдате, ребята, айдате, ребя-

та, ладно кружочком шарахнемте с нами,

Борис Николаевич, грусть теребя,

короче, заходимте резче за знамя,

за танки на улицах нового Йорка,

за бедного юрика, чтоб полегчало,

раздайте патроны, поручик, икорки —

не «корки», дурак, а икорки сначала!

и жарче чем ярче расцвечивал холод

глоток первомайский рассыпались спички

кассеты скрипят распадаются школы

на струйки звенят по дворам переклички

ВСЕ КОМСОМОЛКИ ДО ХАТЫ ЗАМАНЧИВОЙ!

все до конца демонстрации мальчики

щеки умели с холода

водки фужеры полные

ПЕРВАЯ ТОЛЬКО КОЛОМ

с третьей расплавы волнами

губы с закусами детскими

шлепают жирной помадою

в уши визжат арабески

о, Благодатная, радуйся!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

Че, уже везут?

МУЖЧИНА (азартно).

Вон тот – ага! Мы знали!

Видишь – первый тут —

Первым шел и в заде.

Этот даст нам всем!

Так-то, братцы! Строем!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

Три… четыре… семь…

МУЖЧИНА (взглянув на длину процессии, резонно).

Давай сперва откроем?

(открывают и выпивают)

ДЕВУШКА. Мальчики, ура!

…Нет, конечно, горе,

Но три дня с утра

Вопли ораторий —

Нету дамских сил!

ЖЕНЩИНА (язвительно).

Дам прошу наружу.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (слегка окосев).

Я бы попросил…

ЖЕНЩИНА.

Ты проси подружек!!!

Каждая сопля…

ДЕВУШКА (равнодушно):

Уберите громкость.

МУЖЧИНА (основательно окосев).

А что ты думаешь, да! Три рубля

В минуту стоит телесъемка! Две минуты, да?

 Ну, считай, и выпил вроде!

ЖЕНЩИНА.

Дыму-то – беда!

Форточку откройте.

МУЖЧИНА.

Девушка, закройте, там холодно и шумно.

ЖЕНЩИНА.

В самом деле – по полу тянет, ты простынешь.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (в мрачном нигилизме).

Ихними молитвами двадцать лет, как умные!

ДЕВУШКА.

Закуси сосисками, заблюешь простынки.

ЖЕНЩИНА.

Что вы, моя милая, это не сосиски!

МУЖЧИНА.

Телочка духмяная! Мы же не воруем.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (в мрачном нигилизме).

Это их законы мокнут в черном списке!

БУРАТИНЫ (из-под стола):

Наше толкование смысла поцелуев.

ДЕВУШКА (раздражаясь непонятностью):

Врете вы! Конфетами пахнут секса липсы!

МУЖЧИНА.

Брось протесты, маковка! Ты и то протухшая.

МОЙДОДЫРЫ (качая головой).

Срам! Заткните уши плеером, как клипсами!

БУРАТИНО (вылазит и, рыдая, показывает на мебель).

Вот мои родители! Их ведь тоже скушали…

ЖЕНЩИНА (пригорюнившись).

Да, начали десертами в солнечном Артеке

И, как интерьеры, в росте ежечасно…

МУЖЧИНА.

У мартенов родины, а потом на ВТЭКе…

ЖЕНЩИНА (воодушевляясь).

Но не все потеряно, если есть участок!

МУЖЧИНА.

На участках родины зреют топинамбуры…

ЖЕНЩИНА.

Георгины в стороны мечут листья крепкие…

МУЖЧИНА (мечтательно).

И крыжовник, граждане, прямо килограммами…

ЖЕНЩИНА (заливаясь смехом).

А помнишь, в позапрошлом посадили репку!

ЖЕНЩИНА.

Мальчики!

МУЖЧИНА:

Девочки!

МУЖЧИНА и ЖЕНЩИНА вместе.

Що же вы робите?!

ЖЕНЩИНА (в ужасе).

Чисто как демоны!

МУЖЧИНА (озадаченно).

Прямо как роботы!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

Мальчики?

Мы уже совсем не мальчики.

Учимся на пять, фарцуем маечки,

Бицепсы качаем снисходительно,

Потому что все автолюбители.

Мы хрустим капустой словно зайчики,

На пальцах литые носим гаечки.

ДЕВУШКА.

Девочки?

Мы уже давно не девочки,

День за днем излечивая немочи

Слабости стыдливости смешливости

Неопрятность визгов и округлостей.

Ночью напиваемся, и – шли бы вы!

Днем поем, печальные я смуглые.

МУЖЧИНА.

Да, но вы ебетесь, мы же – маемся!

ЖЕНЩИНА:

Из последних силушек выбиваемся!

МУЖЧИНА (девушке).

Спой нам свою песенку печальную.

ЖЕНЩИНА (молодому человеку).

Поделись деньгами и отчаливай!

ДЕВУШКА.

Розы живы песней одной

Так же и мы плачем весной:

Сном рождены розы давить,

Обнажены солнце ловить,

Тело давать пьяным от нив,

Передавать, не изменив.

Нежным ногам роз не губить,

Солнца снегам не накопить,

Вьюн целовал лунную тень,

Те же слова – песни не те.

Плачем весной, розы клянем,

Ночью хмельной, медленным днем,

Прямо в пизду слезы со щек,

Щекотно сдуть – что же еще?