Читать книгу Александр Золотая грива 2 - Андрей Ильин - Страница 2

Крытая повозка, без герба и украшений, ничем не выделяющаяся из сотен других на улицах Константинополя, неторопливо катится в сторону городской пристани. Внутри душно, жарко. Александр обливается потом. Наконец, не выдержав пытки, приоткрывает окна, что бы получить сквозняк. Тёплый воздух слабо дует на лицо, слегка подсушивая кожу. Облегчения не наступило. Старался сидеть насколько возможно прямо, что бы не касаться потной спиной задней стенки, но неровностей на столичной мостовой хватает с избытком. Повозку то и дело встряхивало, мокрая спина соприкасается с омерзительно мягкими подушечками сиденья и тогда одежда противно липнет к коже. Он ёжится, стараясь отодвинуть ткань; не получалось, тогда начал нелепо хвататься пальцами за одежду, оттягивать нежное полотно от тела. Со стороны выглядело, будто маленьких зелёных чёртиков ловит…

Раздаётся громкий смачный звук, как будто мясник тупым топором ударил свиную тушу. Повозка дрогнула, что-то тяжёлое, как человеческое тело, падает на землю. С обеих сторон в двери ударили тяжёлым, белые шёлковые шторы затрещали, посыпались куски хрусталя из разбитых вдребезги окон. Здоровенные волосатые ручищи просунулись в дыры на месте окон, пальцы торопливо зашарили по обшивке в поисках защёлки. Не раздумывая ни секунды, Александр со всей силой бьёт ногой вправо. Дверь вырывает «с мясом», в ослепительном солнечном свете мелькают исчезающие ноги. Короткий вопль обрывается ударом о камни мостовой. Александр прыгает в образовавшийся проём, на лёту доставая меч. Бросился, как в воду, перекувыркнулся через голову, панцирь коротко скрежетнул о камни. Не глядя, рубанул вкруговую. Лезвие дважды дёрнуло, коротко звякнуло железо, два вскрика вспыхнули и погасли. После сумрака кареты солнце ослепляет. Быстро оглядывается из-под опущенных век. Вокруг стоят люди, мечи обнажены, лиц не видно. Возница валяется с разрубленной грудью под колёсами. Из-за повозки торопливо бегут ещё вооружённые люди. Раздумывать, кто да что, некогда и просто глупо. Так же, как кричать – за что? что я вам сделал?

…в следующее мгновение меч замелькал в воздухе со скоростью лопасти ветряной мельницы в ураган. Звуки ударов, крики перемешиваются со скрежетом разрубаемого металла, нежным плеском льющейся ручьями крови и затихающими хрипами умирающих. Жаркий стоячий воздух заполняет омерзительный запах свежей крови. Проклятое южное солнце слепящим потоком вливалось в глаза, он видит не людей вокруг, а расплывающиеся силуэты. Сильно бьёт с размаху, меч застревает. Врубился едва не до половины в его собственную повозку. Тянет на себя, меч с трудом поддаётся. Лезвие почти освободилось – юркая, как мышь, тёмная фигура внезапно появляется с боку, следует короткий взмах рукой. Александр решил, что бросили нож в незащищённую шею, в панике рвёт меч. Почти перерубленная повозка отпускает лезвие, меч становится на пути чего-то тёмного, летящего прямо в лицо… острое, как бритва, лезвие рассекает тряпку, половинка задевает лицо. Глаза опалило огнём. Едкая, маслянистая жидкость попадает в нос и рот. Лёгкие наполняются тяжёлой, удушливой вонью. Тело слабеет, в ушах тоненько звенят колокольчики. Мир вокруг исчезает.

Когда всполошённый секретарь, заикаясь от волнения, доложил о нападении, об изрубленной на дрова карете, убитом вознице, лужах крови и исчезновение Александра, сенатор и глазом не повёл. Долгие годы службы при дворе научили его принимать любое известие, даже самоё невероятное, с каменным равнодушием. Что в этот момент творится в душе, никто не видит. Марцеллий спокойно выслушал сбивчивый рассказ, ленивым движением холёной руки разрешил секретарю замолчать и выйти. Недовольно дёрнул седой головой, давая понять, что очень занят работой с важными государственными документами. Секретарь исчезает. Если бы кто нибудь сейчас вздумал подглядывать за сенатором, то увидел, что государственный деятель погружён в размышления о судьбах империи, ничего не замечая вокруг, кроме документов – важных и обязательно секретных! На самом деле сенатор думал о том, зачем императору понадобилось избавляться от опального генерала таким образом? Мало ли людей в империи лишались службы, больших должностей и потом долгие годы проводили в деревенском поместье в полном одиночестве. Этот русич вовсе не был каким-то великим полководцем или героем из числа тех, что захватывают трон и основывают правящую династию. В империи есть люди куда более выдающиеся и потому представляющие реальную опасность для Василия. Да и зачем вообще такая таинственность, куда проще арестовать и бросить в дворцовую тюрьму, никто слова не посмеет сказать. Непонятно!

Сенатор устало опустил руки на подлокотники, голова откинулась к спинке кресла. Затылок приятно охладила золотая пластинка с сенаторской монограммой. Достал шёлковый платок, провёл по сухому лбу. Или император знает об этом человеке нечто большее, чём он, сенатор Марцеллий? Но что? Всех недовольных властью – таковые есть всегда! – сенатор знал в лицо и по именам. Знал их и Василий, знал и ничего не предпринимал – пусть играются в борцов за свободу и справедливость, ради Бога! Это всего лишь мелкие завистники и только.

Марцеллий скомкал нежный шёлк, отшвырнул. Тонкая материя, почти невесомая, немедленно расправилась, невесомый комок опускается на отполированный до зеркального блеска мраморный пол. Да этот русич и в дворце-то почти не бывал! – раздражённо подумал он. Какие такие интриги может плести человек, находящийся за сотни вёрст от столицы, у которого ни денег, ни связей? Заговор в армии? Да их по сотне в год раскрывают. Соберётся десяток сопляков из числа «золотой молодёжи», что отбывают обязательные несколько месяцев на службе и рассказывают друг другу сплетни об императоре и его ближних. Таких «заговорщиков» разгоняют по дальним гарнизонам, а особо болтливых разжалуют в простые стражники и всё дела. Сейчас военным хорошо и вовремя платят, на всех фронтах победы. Нет, ни о каком заговоре не может быть и речи. Но что тогда, что!? Или, может быть, что-то связано с сестрой императора, её величеством Анной? Да нет, чушь полная, они даже не разговаривали ни разу друг с другом. Марцеллию вдруг так захотелось немедленно поехать во дворец, что едва не вскочил со стула. Приехать и спросить у Василия, за что же он так расправился с этим русичем, да ещё так загадочно и таинственно? Решительно встал, взял золотой колокольчик, энергично встряхнул. Немедленно появился секретарь.

– Быстро, – Марцеллий сжал длинные пальцы в кулак так, что ногти больно впились в кожу, – … э-э… принесите холодного чаю… с этим, как его, с лимоном!

Секретарь исчез. Сенатор снова опустился на стул. Усмехнувшись, покачал головой, одним движением руки смахнул со стола бумаги. Важные документы с обиженным шуршанием взлетели невысоко и рухнули на полированный пол.

Сознание возвращается медленно. Словно выныриваешь из долгого сна. Вначале появляется слух, потом ощущение тела, ты можешь пошевелить пальцами рук и ног. Потом чувствуешь, как всё затекло от долгого неподвижного лежания, начинаешь ворочаться. Наконец, открываешь глаза…

Александр видит высокий потолок, грубые мазки белой глины. На бугристой плоскости дёргаются световые полосы и пятна. Это солнце отражается от воды. Скошенный взгляд обнаруживает неровный ряд маленьких квадратных отверстий. Донёсся едва слышный плеск. Напряг и распустил мышцы, рывком сёл. С удивлением обнаруживает, что нет пут, но на руках остались следы верёвок. Будто некто сначала связал, а потом, одумавшись, развязал. Из одежды только штаны, обуви тоже нет. Вздохнул, прошёлся по комнате, помахал руками, разминая затёкшее тело. Слабость быстро тает, словно уходящее похмелье. Огляделся. Комната совершенно пуста, если не считать вороха свежей соломы на полу. Выход замурован толстой деревянной дверью, плотно прилегающей к каменной стене. Из-за двери не слыхать ни звука. Свет, проникающий в помещение из отверстий сверху, незаметно тускнеет. "Темнеет, что ли?» – удивился Александр. Садится на охапку соломы, незаметно для себя заснул.

Рано утром будит лёгкий скрип. Открывает глаза. Дверь распахивается, раздаётся стук удара в стену. Мгновение дверной проём остаётся тёмным и мрачным. В черноте вырисовывается женская фигура, закутанная с ног до головы в покрывало. Александр видит, что женщина невысока, изящна и, судя по лёгкости походки, молода. Ожидал прихода какого нибудь мордоворота стражника, разбойника, равдуха из числа тех, что охраняют тайную императорскую тюрьму, наконец, сенатора – он знал коварные обычаи ромеев, но женщину никак не думал встретить! От удивления даже не встал. Глупо восседая на ворохе соломы с поджатыми под себя ногами, словно восточный халиф на ковре, молча смотрел. Следом за таинственной незнакомкой входит ещё одна! Вся в тёмном, лица не видно. Маленькие ладошки крепко сжимают спинку небольшого стульчика. Вторая женщина ставит стул и, когда первая незнакомка аккуратно уселась, выхватывает из складок одежды узкую кривую саблю! Сабля настоящая, большая, выглядит в руке женщины как-то нелепо. Вообще всё происходящее было настолько глупо и комично, что Александр фыркнул, как конь тяжеловес. Обе незнакомки, словно по команде, распахнули накидки. У Александра от изумления отвисла челюсть. Перёд ним на стульчике, закинув ногу на ногу, сидит Зина! Та самая Зина, что пыталась понравиться ему на балу, но сын сенатора Марцеллия, Марк, рассказал о ней такое, что у него до сих пор мороз по коже пробегает, как вспомнит.

Теперь Зина перекрасила волосы в светло-золотистый цвет, пышные локоны заплетены. Коса обёрнута вокруг головы на манер венка, на лоб спадает коротенькая чёлка. Маленькое продолговатое личико покрыто лёгким загаром, кожа нежна, как у ребёнка – ну, просто ангел божий! Только вот раскосые чёрные глаза немного выпучены, словно от тщательно скрываемого бешенства. Женщина с нелепой саблей оказалась сморщенной старухой. Безгубый маленький рот сжат, тёмные глаза не мигая, как змеиные, смотрят в лицо.

– Зинка!? – опомнившись, спросил Александр, – а ты чего здесь?

– Она тебе не Зинка! – злобно шипит старуха. Сабля слегка дрогнула, словно от нетерпения снести башку наглецу.

– Тише, мама, – сказала Зина, останавливая старуху взмахом руки.

– Тут ещё и мама? – изумился Александр, – а где задерживается папа?

Зина несколько секунд пристально смотрела на него, не мигая, как и мать. Взгляды обеих женщин, откровенно злобные, не обещали ничего хорошего.

– Сейчас я кое-что расскажу тебе, ты сразу перестанешь шутить, – произносит Зина нежным голосом, похожим на звон хрустального бокала, полного яда, когда по нему тихонько постукивают чём нибудь твёрдым. Например, кинжалом…

«И бывают же чудеса на свете»! – так или примерно так думали портовые шлюхи, глядя, как на грязном тюфяке, набитом соломой и вшами, в муках рожает их подруга, сорокалетняя Клеопатра. Даже тридцать, по меркам ремёсла, критический возраст, а когда пятый десяток – древняя бабка. Старая Клипа, как ласково звали между собой Клеопатру шлюхи, уже давно ни кого не обслуживала. В её обязанности входил контроль за сбором денег, за дисциплиной и порядком в портовом борделе. Трудилась «мамкой». Работала хорошо, нынешний хозяин, владелец самого большого постоялого двора в порту, был доволен и не выгонял на улицу старую проститутку. Бывало всякое. Иногда в порт прибывало очень много кораблей, матросня и солдаты забивали всё свободные места, женщины трудились без отдыха и сна, стремясь заработать побольше. Упившиеся до безумия матросы хватали всех подряд, сорили золотом и серебром. В такие дни доставалось всём и работы и денег.

Однажды досталось и старой Клипе. Пьяные солдаты, которым разрешили погулять перёд отправкой в Африку, едва не разнесли постоялый двор и бордель при нём. Клипу утащили в подвал, откуда он вылезла на четвереньках только к обеду. Тот день запомнился всём. И хозяин, и женщины с тихим ужасом вспоминали, крестились. А потом, когда кошмар потихоньку забывался, вдруг обнаружилось, что старая Клипа – за сорок, совсем древняя! – беременна! Потрясающая новость облетела весь порт. Клипа родила девочку, крепкую, здоровенькую. Назвали Зиной, в честь императрицы, которая когда-то правила Восточной империей. До тринадцати лёт Зина жила с матерью в борделе, в окружении заботливых проституток. Когда ей пошёл четырнадцатый, девочка расцвела. Она была меньше среднего роста, очень тонкой в талии, обладала почти идеально круглыми бёдрами и изумительно красиво и большой грудью. Как ни старалась Клипа прятать девочку, в портовом борделе это сделать трудно. Её заметили. Но девочка была волевой и чрезвычайно разумной – она наотрез отказалась от матросни. Тайком от матери пробралась в комнату хозяина поздно вечером. Со следующего дня юную красавицу постоянно сопровождали два здоровенных молодца с топорами. Оба состояли в шайке разбойников, что держали в страхе весь порт.

Отныне Зина обслуживала только очень состоятельных клиентов, не забывая, впрочем, своего благодетеля. А потом хозяин борделя внезапно умер. После скоропостижной кончины девочка обнаружила бумаги, в которых она объявлялась наследницей всего. Кто-то пытался протестовать, но когда недовольных нашли порубанных на куски, протесты как обрезало. Здоровенные молодцы охранники только весело ухмылялись. Потом были ещё браки и ещё, пока очаровательная Зина не стала владелицей едва ли не всех Константинопольских борделей и постоялых дворов. На неё работали сотни бандитов и контрабандистов. Многие и не подозревали, что на самом деле ими управляет шестнадцатилетняя девчонка. Последний брак с престарелым любителем молоденьких девушек оказался противным даже с точки зрения неразборчивой Зины, но зато самым выгодным. Молодая вдова унаследовала не только деньги и недвижимость в столице, но и титул аристократки. Отныне знатной красавице по имени Зина – как у императрицы! – не хватало только настоящего мужа – знатного, молодого и богатого. После недолгого совещания с мамой, а мама Зины, старая проститутка Клипа, всегда была рядом с единственной дочерью, помогала ей советами и, по совместительству, охраняла, выбор пал на единственного сына могущественного и богатейшего вельможи империи по имени Марк. Обе женщины были настолько уверены в успехе задуманного, что презрительный отказ Марка буквально обескуражил. Они тогда ещё не знали, что Марк унаследовал лучшие качества отца – ум, рассудительность и волю. Выросший в среде столичной знати, он прекрасно знал цену и себе и окружающим. Каждая из претенденток на сердце проходила тщательную проверку – здорова ли, чём болела в детстве, чём болели родственники, какая наследственность, прочно ли материальное положение и так далее… Дочь проститутки отвергли сразу, грубо и презрительно, как простолюдинку, вздумавшую всунуть кирзовое немытое рыло в благородное семейство.

– Ты не представляешь, ублюдок, как мне было трудно выжидать подходящего момента! – прерывающимся от ненависти хриплым голосом бормотала Зина. – Я ведь не просто хотела примитивного убийства, не-ет! Я хотела мести! И вот нужное событие происходит – Марка отправляют в Северную Африку, в армию. Сколько сил я потратила на то, что бы разыскать викингов и уговорить их убить Марка, а сколько золота отдала? Да ты и тысячной доли той горы золота не видал за всю свою свинячью жизнь! Но тупорылые скандинавы струсили. Они ждали, пока всё не сделают арабы и только в конце боя вмешались, что бы добить раненого Марка. И тут ничего не вышло!!! – завизжала разозлённая воспоминаниями Зина. – Он удрал!

Мамаша торопливо плеснула какой-то жидкости в хрустальный стакан, подала. Коралловый ротик приоткрылся, белоснежные зубки сжались на хрустале, как на горле лютого врага – Зина трудно отпила глоток, успокоилась. Мать нежно вырвала из скрюченных пальчиков стакан, пронзительно чёрные глазки злобно уставились на Александра. Он осторожно потянул носом воздух, почувствовал знакомый запах отвара сон-травы. Здесь это зелье называется каким-то мудрёным латинским словом, не запомнишь. Зина несколько секунд сидит молча, пальцы нервно мнут складки платья. Чёрные глаза почти выкатились из орбит, ещё сильнее скосились. "Да она сумасшедшая! – подумал Александр, – припадочная психованная, а то и вовсе бесноватая!» Ему вдруг показалось, что вокруг головы Зины обёрнута не коса, а жёлтая песчаная змея, хвост и тело снаружи, голова внутри, пожирает мозг.

– … я почти было успокоилась, когда узнала, что Марк пропал в пустыне, – снова послышался голос Зины, – но тут появился ты. Не то благородный дурак, не то искатель приключений и сокровищ. Ты не просто вернул моего злейшего врага… Ты вернул его к славе и богатству вместе с любимой красавицей женой. Ты возродил этот проклятый род! Тебе нет прощения!!!

Александр слушал заторможённое бормотание Зины и ему вдруг захотелось… пошутить! Медленно склонил голову на грудь, словно засыпая и, улучив момент, когда в голосе Зины зазвучали горестные нотки, громко, с всхлипыванием и присвистом, всхрапнул! В каменном мешке камеры звук получился такой, словно кабан размером с гору хрюкнул.

– Ах! – как ни в чём ни бывало произнёс Александр, широко раскрывая синие глаза, – я, кажется, вздремнул? Извиняюся!

От такой наглости Зина обмерла. Страшно белеет лицо, чёрные глаза на белом кажутся дырами в преисподнюю. Медленно, словно оживающий труп, встает. Скрюченные пальцы вырывают саблю из рук матери. Александр насмешливо приподнимает бровь.

– Напрасно шутишь, – замороженно растягивая слова, прошептала Зина, – лезвие намазано ядом. Одно прикосновение – и всё. А ты почти голый, не заметил?

Александр насторожился. Только сейчас обратил внимание, что лезвие вымазано чём-то жёлто-зелёным. А он действительно почти голый, если не считать коротких, чуть ниже колен, штанов.

– Ни один яд не действует сразу, – неуверенно ответил он, – я многое успею до смерти…

– Не успе-ешь… хе-хе … – гнусно захихикала Зина, – этот яд не убивает, а парализует. Мгновенно. Ты будешь валяться на полу, не в силах даже моргнуть, но всё видеть и чувствовать. Тебя будут живьём жрать крысы, ты будешь чуять боль, когда они станут выгрызать твою плоть и ты не сможешь сделать ни-че-го!

Зина замахивается… Из тени за спиной выступает мать. Мягко, но решительно удерживает руку дочери.

– Подожди-ка, Зиночка, мы решали по-другому!

Дочь, словно бешеная волчица, поворачивается, мгновение смотрит в чёрные глаза. Обмякла, опустила руку.

– Вот хорошо, доченька, вот хорошо … – торопливо бормотала мать, отбирая саблю, – сядь, успокойся…

Зина опускается на стул, словно тряпичная кукла, руки вытягиваются вдоль тела. Секунду молча смотрит перёд собой отсутствующим взглядом, глубоко вздыхает, взгляд поднимается.

– Слушай меня внимательно, русская свинья, – громко и чётко говорит Зина, – твоя паршивая жизнь очень дорого мне обошлась. Ты заплатишь за всё, понял?

– И чём же? – хмуро поинтересовался Александр.

– Ты… ха-ха… нищий! Прости, забыла, – издевательски усмехнулась Зина, – при тебе было немного золота, этот болван Марцеллий дал на дорожку, но оно не покрыло даже расходов на наёмных асассинов, которые должны были доставить тебя сюда. Спасибо мамочке, – мельком взглянула на мать, – что помогла. Пока ты махал мечом, она просто ляпнула мокрой тряпкой по твоей морде и всё! С копыт долой.

– Чём тряпку намочили? – спросил он.

– Не твоё дело… а-а, ты и в этом разбираешься? Учту.

Александр отвернулся. Досадливо поморщился – и чего умничал?

– Я давно говорила, – вмешалась в разговор мать, – ссансины энти – дерьмо собачье. Только хвастаются. Этот битюг их в куски изрубил вместе с ихними дамасскими саблями и александрийскими кольчугами за полсекунды. Только успела платок снадобьем намочить, смотрю – он уже на последнего замахнулся! Хорошо, тот шибздик вёртким оказался, этот бык промахнулся, да мечом в карету угодил. Меч-то и застрял! – захохотала мать, – вот тогда я и подобралась…

– Да, мама, спасибо, – без улыбки прервала её рассказ Зина, – так вот, бычок северный, платить будешь так. В нашем славном городе очень распространён древний римский обычай устраивать бои в цирке. Бой идёт без правил и продолжается столько, пока на арене не останется один – победитель! Ты будешь драться на арене за деньги, понял?

– Бои гладиаторов – забава для безбожных язычников, – усмехнулся Александр, – и как власти христианской столицы на это безобразие смотрят?

– Как на проституцию и контрабанду – сквозь пальцы, – спокойно ответила Зина. – Надо не жадничать, отстёгивать кому следует и всё будет в порядке.

– А если я откажусь, то твоя мамаша ткнёт меня отравленной саблей. Потом впустите сюда стаю голодных крыс и будете наблюдать, как они жрут меня?

– Нет, всё проще, – усмехнулась Зина, – тебя просто выкинут на арену. Ты ведь не будешь спокойно наблюдать, как тебя станут убивать, схватишься за меч. Именно это и нужно.

Александр вздохнул, отвернулся. Зина поднялась со стула, мать угодливо отставила в сторонку.

– Соглашайся, бычок. И среди гладиаторов бывают везунчики. Они пробиваются наверх, к славе, деньгам… Я ведь не столько хочу убить тебя, сколько просто вернуть затраченное. Марк и так от меня не уйдёт.

Зина вышла из камеры, тяжёлая дверь захлопнулась. Александр продолжает сидеть на охапке соломы, глядя в угол. Выбора у него, похоже, нет.

Когда блики на потолке исчезли, дверь открылась и в камеру вошёл здоровенный, абсолютно лысый мужик. Держит толстую деревянную дубинку, вроде тех, что носят портовые стражники, только вдвое толще. Вслед за ним входят ещё трое таких же здоровых. У одного в руках верёвочная сеть. Лысый вопросительно посмотрел на Александра. Тот пожал плечами, кивнул.

– Тогда выходи, – мотнул лысой головой мужик.

Александра провели через просторный двор, затем по прохладному коридору внутрь большого дома. Остановили возле неприметной двери. Тот, что с дубинкой, ткнул кулаком, створка распахнулась и в лицо Александру ударил странный запах благовоний и лекарств. От удивления замирает на пороге. Перёд ним стоит женщина. Ярко накрашенная, с громадными золотыми кольцами в ушах, на пальцах сразу по несколько перстней, шея в бусах, как шарфом обмотана. Украшений столько, что ему показалось, будто она вся в бусах и золотых висюльках с ног до головы. Женщина подняла дугообразную чёрную бровь, тряхнула копной густых рыжих волос. Молча показала кроваво-красным ногтем в направлении странного вида стула перёд зеркалом. Охранники подтолкнули Александра.

– Э-э! – упёрся он, – это что за дела? Чего тут будет?

– Не брыкайся, – махнул рукой лысый, – хозяйка приказала привести твою рожу в божеский вид.

Александра усадили в кресло. Подошла парикмахерша, двумя пальчиками брезгливо потрогала волосы, провела по щеке, хмыкнула. Обошла вокруг, задумчиво рассматривая. Охранники расселись по лавкам, стали о чём-то тихонько переговариваться. Рыжая ещё немного посмотрела, подумала, потом решительно взялась за ножницы. Долго колдовала над головой Александра, затем вымыла волосы, высушила, стала как-то странно расчёсывать и взбивать. Покончив с этим, отошла в сторонку, взглянула.

– Хорошая получилась грива, – пробормотала рыжая парикмахерша, – теперь морду переделаем.

Взяла одной рукой подбородок Александра, другой подпёрла свою голову, задумалась.

– Что-то ещё? – осведомился он.

– Да, – ответила рыжая, поворачивая его голову туда-сюда, – у тебя хорошие волосы. Густые, светлые. И такие же брови и ресницы. Прямо как у породистой свиньи. Я сделаю их чёрными, ровными и длинными. Подправлю глаза, нос, губы. Из свинячьей рожи простолюдина я сделаю лицо аристократа, понял?

– Мне на арене драться, а не со сцены стихи декламировать, – угрюмо сообщил Александр, – на чёрта мне лицо аристократа?

– Хозяйка приказала, – ответила рыжая, – она придумала образ воина с далёкого загадочного севера… решительное волевое лицо древнего героя… золотые волосы, небрежно рассыпанные по могучим плечам. Твоя сивая морда совершенно не подходит под это образ. Наша хозяйка – поклонница совершенства и красоты. Всё, что в её руках, тоже должно быть красивым. Ты думаешь, почему её девочки лучшие в Константинополе? Потому что я довожу их крестьянские хари до совершенства! Одежда, косметика – это всё потом, ведь сначала любой мужчина видит лицо. Ты не просто будешь драться, нет. Ты будешь биться с мерзкими арабами, черномазыми неграми и косоглазыми визгливыми тайцами! У нас на арене разыгрывается зрелище, а не примитивная драка озлобленного мужичья между собой. Понял, варвар?

– Понял, – хмуро ответил Александр, – и что ты собираешься делать?

– Всё, что надо, – отрезала рыжая, – а ты терпи.

Александр просидел в жёстком кресле несколько часов. Охрана давно уже тихо дремала по углам комнаты, кто-то даже слабо похрапывал. Рыжая крутилась вокруг него, как белка возле шишки с орехами. Вначале натёрла лицо каким-то снадобьем, после которого кожа потеряла чувствовать. Потом в руках появлялись щипчики, иголки, кисточки с краской, маленькие ножички и вовсе замысловатые инструменты совершенно непонятного назначения. Больно щипалась, выдёргивала волосы, что-то втирала, резала, затем часто-часто тыкала иголкой. Всякий раз, когда рыжая подносила иглу к лицу, Александр сжимался от страха. А ну как дура промахнётся и выколет глаз? Время тянулось невыносимо медленно и, когда рыжая отошла в сторону и принялась укладывать свои приспособления в коробочку, Александр не поверил своему счастью – неужели всё?

– Эй! – крикнула она в угол охранникам, – позовите кто ни будь хозяйку, быстро!

Лысый здоровяк невнятно рычит спросонья. Один из молодцов сорвался с места, будто пинком вышибло.

Через несколько минут явилась Зина. Приказала принести ещё огня и, когда вокруг Александра всё запылало, стала молча рассматривать.

– Прекрасно, рыжая, – произнесла после минутного молчания Зина, – я не зря плачу тебе. Жёсткое, волевое лицо… холодные голубые глаза… густая грива золотых волос. Ты будешь выходить на арену под именем Александр – Золотая Грива! Да, так! Полюбуйся на себя, генерал, – усмехнулась Зина.

Охранники поднесли зеркало. Александр всмотрелся в отражение и не узнал себя. Перёд ним сидит чернобровый мужчина с длинными чёрными ресницами, словно у женщины. Волосы вымыты и тщательно уложены, точно как конская грива. Лицо припухло, но заметно, что линии губ, носа, бровей стали резче. Изменился разрез глаз, форма носа. Почти всё лицо было заклеено маленькими кусочками материи. Под ними больно щиплет. Но даже так видел – это другое лицо, не его! Поднял глаза на Зину.

– А если в баню сходить?

– Ничего не изменится, – улыбнулась она, – с лица убрано всё лишнее, просто отрезано, понимаешь? Краска введена под кожу, её не смоешь. Именно таким способом женщины сохраняют красоту на долгие годы. Теперь ты – гладиатор Александр Золотая Грива, а не генерал императорской армии. Тебя никто не узнаёт.

Александр по-бычьи наклонил голову, сжал подлокотники так, что они заскрипели. Выпрямился в кресле, тело напряглось… Зина молниеносно выхватывает из складок одежды флакон, плещет в лицо. Густой сладкий запах наполнил лёгкие, затуманил голову. Падая в кресло, успел услышать:

– Отнести обратно и стеречь, как зеницу ока!

Потянулись долгой чередой странные мутные дни. Приходя в себя, обнаруживал рядом с кроватью громадное блюдо с жареным мясом, приправленным большим количеством специй. Рядом кружка, полная отвара странного вкуса. Просыпался зверский голод, он пожирал всё, выпивал отвар и почти сразу засыпал, как в небытие проваливался. Сколько времени прожил таким вот без конца жрущим зверем, Александр не знал. Однажды проснулся как всегда, торопливо поел, схватил кружку, отпил. Вдруг с удивлением обнаружил, что это простая вода и мясо как мясо, без перца и даже не солёное. Выпил ещё воды, остаток плеснул на голову. Холодные струйки ледяными змейками побежали по спине, груди, неприятно забрались ниже. Образовалась холодная лужа. Александр вскочил, по-собачьи встряхнулся.

Небольшая комната, под стеной кровать, на которой только что лежал. Рядом стол с остатками еды. Под самым потолком знакомые квадратные отверстия, через которые в помещение попадают блики солнечного света от воды. Он всё в том же каменном мешке, куда попал в первый раз, когда похитили люди Зины. Даже одет так же – только короткие штаны и больше ничего. Александр прошёлся из угла в угол, с завыванием потянулся. Тот час раздался звук вытаскиваемого засова, дверь бесшумно открылась. В комнату, пригибаясь на пороге, входит тот самый лысый здоровяк с дубиной, что сопровождал раньше. Критически осмотрел узника, буркнул:

– Отожрался… выходи!

Александр вышел в коридор, подождал, пока закроют камеру. Лысый молча указал направление дубинкой. Выходят во двор. Отвыкший от солнечного света Александр сильно жмурится, закрывает глаза руками. Со стороны кажется, что узник до смерти перепуган, всего боится. Лысый довольно хрюкнул, даже несильно ткнул дубинкой в спину. Пересекли двор, прошли под аркой. Перёд глазами раскинулась обширная площадь размером со стадион. Александр осмотрелся.

Вокруг проложена беговая дорожка. В середине чучела, приспособления для тренировок с оружием, несколько небольших круглых арен. На них сражаются люди в кожаных доспехах. В руках, как сразу разглядел Александр, палки или тупые железные мечи. Это была тренировочная площадка для тех, кто дрался на потеху публике. На противоположном конце стадиона увидел длинные одноэтажные дома – казармы гладиаторов. «Отныне там и мой дом», – понял он. Александр не ошибся. Лысый оказался здесь самым главным. Звали его Антип. Этот Антип привёл новенького в барак, показал ему малюсенькую комнатушку, в которой будет спать. Весь барак поделён на эдакие конурки, в каждой помещается топчан, скамейка и маленький стол. Обитателям барака – бойцам запрещалось разговаривать между собой, они могли только отвечать на вопросы охраны. Самым непонятливым по приказу Зины просто отрезали язык. Антип особо отметил этот факт, когда объяснял новичку правила здешней жизни. В обязанности бойца входят ежедневные тренировки и бои на арене. Бои, как правило, бывали на седьмой день недели и по праздникам. Хорошим бойцам, победителям турниров, разрешалось раз в неделю посещать бордель. Бесплатно, разумеется.

– Будешь много и упорно тренироваться и хорошо себя вести, станешь надзирателем, понял? – по-отечески увещевал Антип, – а если бунтовать вздумаешь – в мешок и в море, крабов кормить. Вопросы есть?

– Никак нет, ваше сиятельство! – хмыкнул Александр. – А это кто? – спросил, показывая пальцем на горбатую фигуру с метлой.

– Подметало Феофан, – махнул рукой Антип, – тоже был бойцом, да получил по спине палицей… э-э… неудачно. Живёт здесь, мусор убирает за миску похлёбки.

– А с ним разговаривать можно?

– С ним можно, – разрешил Антип, – он у нас ши-ибко умный. Видать, по голове-то… ха-ха… мало били, больше по спине и ниже… а-а ха-ха!

Обитатели бойцовского дома ничего друг о друге не знали, да и не хотели знать. Их задача по-звериному проста – выживать, убивая других. Кто такой этот новенький, с длинной гривой золотых волос, здесь никто не знал. Кроме Зины, разумеется. На следующее утро Антип вывел Александра на площадку, критически осмотрел.

– Толстоват, – хмыкнул он, – жирок надо согнать, а вообще ничего, – вздохнул, зачем-то посмотрел на солнце. Вытер потную шею мясистой ладонью, буркнул:

– У тебя четыре дня. В это воскресение выйдешь на песок, так что давай работай.

Выйти на песок означало биться на арене. Александр понял, что никто тут не будет заниматься с ним, как занимаются в армии с молодыми солдатами. Здесь каждый сам за себя и если будешь сидеть в тени или загорать на солнышке, то жить тебе ровно неделю. Твой сосед, что сейчас до изнеможения тренируется на мечах, убьёт тебя. Когда Антип, почёсывая потную шею, ушёл, Александр огляделся. Площадку для тренировок окружает высокая каменная стена. По гребню неторопливо прогуливаются стражники, у каждого заряжённый арбалет. На площадке нет надсмотрщиков, бойцы вроде бы предоставлены сами себе, но если кто-то затеет драку, то стражники без предупреждения пробьют стрелами зачинщика. Поэтому каждый ведёт себя так, словно вокруг безлюдная пустыня. Александр выбрал из сваленных под навесом железных палок одну, подходящую по весу к привычному двуручному мечу и направился к грубо сделанному деревянному болвану. К непрерывному стуку и грохоту от десятков палок, мечей и секир прибавились ещё частые глухие удары железа по дереву. Звук получался такой, словно бревном дверь вышибают. Кое-кто на минуту останавливался, внимательно смотрел на новичка и с новой силой принимался рубить чучело – появился ещё один претендент на твою жизнь, работай!

Наступил последний, седьмой день недели. В этот день Бог завещал отдыхать от работы всём, кто верит в него. Богобоязненные и добропорядочные ромеи скрупулёзно следовали этому завету. Иные решили, что просто ничего не делать мало, надо дополнить отдых развлечением. Люди, объевшиеся сытой жизни, дуреющие от недостатка острых ощущений и безделья, в этот день с полудня собирались на той окраине Константинополя, что славилась на всю империю публичными домами, игорными заведениями и аренами. Власть и церковь знали, что происходит там, осуждали и… ничего не делали. Хозяева притонов платили огромные откупные чиновникам, делали щедрые пожертвования в храмы, смиренно выслушивали проповеди о пользе праведной жизни и всё продолжалось по-прежнему. В Константинополе, самом большом городе тогдашнего мира, огромное количество простого народа – бывших крестьян, приехавшие на заработки, рабы, солдаты, просто бродяги, собиравшиеся со всего света поглазеть на столицу мира. Окраины города похожи на гигантскую мусорную кучу, заселённую сотнями тысяч бедняков всех национальностей и вер. Эти люди не отсылали заработанное домой, а тратили здесь же на простую еду и зрелища. В огромном, богатом городе, где круглый год лето и тёплое море, проститутки и клоуны зарабатывали в неделю столько, сколько семья зажиточного ремесленника или богатого крестьянина за полгода каторжного труда! Знать ходила в театры смотреть высокое искусство трагедии, а простолюдинов развлекали пошлые, глупые комедии в исполнении бродячих артистов. Чём примитивнее и пошлее зрелище, тем большим спросом оно пользуется у черни, которой всегда, во всё времена в десятки и сотни разов больше, чём людей благородных. А если зрелище с кровью, то простолюдины дуром на него попрут, любые деньги заплатят – не в деньгах счастье! – чтобы посмотреть, как будут убивать по-взаправдашнему.

…воскресенье в цирке Зины всегда начинается с того, с чего начинается утро любой женщины – с макияжа. Всех участников представления отдают в полное распоряжение рыжей парикмахерши с полудюжиной помощниц. Бойцов моют, делают причёски, красят и натирают всё тело ароматным маслом. Это чтоб зрителям потом не воняло и выглядели бойцы красивее. Александр с изумлением узнал, что сражаются гладиаторы полностью голыми, если не считать узенькой набедренной повязки и сандалий. Из доспехов только железный обруч на голову, защитные браслеты на руки и наколенники. Всё!

Сидел на лавке, за деревянной оградой, недалёко от выхода. Здесь обычно держали тех, кто выступает в самом конце представления. Когда увидел первого гладиатора, приготовленного к выступлению, то не поверил глазам – перёд ним голый мужчина, срамное место едва прикрыто белой узкой тряпкой. На загорелом теле резко выделяются стальные браслеты и наколенники. Длинные чёрные волосы нелепо взбиты кверху и зачёсаны назад, как у женщины, дурацкий обруч блестит. Накрашены брови, ресницы, глаза подведены! Мужчина похож на актёра дешёвого балагана. Именно такими выглядят благородные герои в представлении простолюдинов. Потом привели второго, третьего и вот уже целая дюжина балаганных героев выстроилась в неровную линию. Подошла хозяйка цирка, Зина, внимательно рассмотрела каждого, одобрительно кивнула.

– Выдать оружие, щиты! – гаркнул Антип. Стражники открыли два больших ящика, выдали каждому меч и белый, с красным крестом посередине, щит.

Александр догадался, что эти двенадцать будут изображать на арене благородных ромейских воинов, защитников цивилизации и культуры. Осталось увидеть, как выглядят враги. Любопытно завертел головой, но их готовили к выступлению в соседнем помещении. Благородных героев вывели на арену, оттуда раздались радостные вопли зрителей, свист, хлопанье в ладоши – чернь приветствует своих кумиров. Когда шум утих, в соседней комнате распахнулись двери. В колонну по одному вышло двенадцать чернокожих мужчин. Александр приготовился увидеть чудо.

Рыжая с помощницами постаралась на славу! Всё двенадцать разрисованы белой краской и выглядели, словно выходцы из преисподней. Краской обвели рёбра, руки, ноги, искусно подчеркнули вспученные мышцы и получились не люди, а скелеты, обтянутые могучими чёрными мускулами. Лица разрисовали под оскаленные черепа с глазами. Волосы намазали какой-то дрянью, а потом скрутили наподобие рогов. На голову каждому надели железный обруч, по краям свисают тонкие стальные цепочки, много-много цепочек. Кажется, что вырастают прямо из черепа. У каждого кривой зазубренный меч, расширяющийся на конце и щит, раскрашенный так, словно собран из человеческих костей. Выходцы из ада промаршировали мимо, к воротам на арену. Едва первый показался на выходе, зрители буквально взорвались истошными воплями. Сотни людей орали, как одна могучая глотка, топали ногами и колотили руками по лавкам. Александру показалось, что ещё немного и цирк развалится.

– Эй, Антип! – окликнул идущего мимо старшего охранника.

– Чего тебе? – остановился он. Рука с платком тотчас коснулась шеи.

– Выпусти меня из загона, – попросил Александр, – я хочу посмотреть на бой.

– Как будто ты раньше не видал! … ах да, правда, не видал… ну, ладно, – согласился Антип, – подойди к окошку, вон там, справа. Да смотри у меня, не то…

– Я в кандалах, – напомнил Александр, поднимая скованные цепью руки.

– Ну-ну, – махнул рукой Антип, – давай…

Кивнул стражнику, что бы тот открыл калику загона. Александр подхватил в руки тяжёлое ядро, прикованное цепью к ноге, торопливо заковылял к окошку.

Большая цирковая арена выглядит, словно театральные подмостки. Поверхность посыпана ослепительно белым кварцевым песком пополам с вываренной морской солью. Крупные куски соли разбросаны по краям, от сколов отражаются преломлённые солнечные лучи, загадочно сверкают красным, зелёным и синим. По краям арены выстроились участники – ровная шеренга благородных ромейских воинов и тупорылый клин обугленных адских созданий. На зрительских местах яблоку негде упасть. Орут, визжат, подпрыгивают от нетерпения. Александр с удивлением обнаружил, что в ложе, под навесом тоже находятся зрители. Несколько мужчин и женщин, всё в масках из белого шёлка, чтобы не узнали. Одеты очень богато, почти роскошно, но в одежде нет ничего, что говорило бы о принадлежности к какой н будь знатной столичной фамилии. Просто очень богатые люди пришли посмотреть выступление гладиаторов и всё. Александр знал многих представителей Константинопольской знати, но среди сидящих под навесом никого распознать не удалось. На середину арены выходит важный, как индюк, господин. С ног до головы в ярко-красном мужском мафории, обвёрнутый длинным позолоченным лориком – шарфом. Выглядит, словно гигантский заморский попугай. Смуглое широкое лицо обрамляют пушистые бакенбарды, громадные чёрные усищи торчат устрашающе. Господин деликатно кашляет в кулак, величественно отставляет в сторону руку с жезлом. Грудь раздувается от мощного вдоха. Страшно выпучиваются глаза и густой бас несётся над ареной, заглушая свист и крики зрителей:

– У-ва-жа-ё-мые господа-а! Битва Добра со Злом, Цивилизации с Дикостью, Света! – величественно простирается рука в сторону гладиаторов в белых набедренных повязках, – с Тьмой! – указующая длань указывает на чернокожих, – НА-ЧИ-НА-ЕТ-СЯ!!!

Объявляющий важно шествует с арены, а зрители, притихшие на минуту, заорали ещё громче. Где-то ударили литавры, коротко взревели трубы – Александру ни чёрта не видно! – и гладиаторы бросаются друг на друга. С глухим стуком и треском столкнулись щиты, зазвенело железо – битва началась! Зрелище получилось завораживающее. Чёрные, рогатые и светлые с белым фигуры кружатся в смертельной схватке. Мечи сверкают как молнии, звон от непрерывных ударов скоро переходит в вибрирующий на одной ноте гул. Только сейчас Александр вдруг понял, почему на гладиаторах не никакой брони, даже самой простой, кожаной. Любое попадание острой стали в незащищённое тело сопровождается всплеском крови, красные капли веером разлетаются во всё стороны, багровые пятна возникают на белом песке. На мокрых от пота, блестящих телах сражающихся появляются страшные открытые раны, словно расцветают отвратительные кровавые цветы, мелькают белые кости, мгновенно заплывающие кровью. «Защитная одежда испортит эффект, – догадался он, – они ведь пришли смотреть на красивое убийство и Зинка даёт им это». Раненые падали на песок, но соль мгновенно начинала разъедать раны, люди вынуждены вставать. Их корчило от боли, они кричали – ведь не царапины, а глубокие открытые раны, до костей! Это и требуется. На белом песке остаются только мёртвые. Живые мечутся по арене, убивая друг друга. А на трибунах не стихает восторженный рёв и свист. В одном месте даже драка вспыхнула. Болельщики белых подрались с болельщиками чёрных. Стражники быстро утихомирили драчунов палками. Сражение на арене подходит к концу. На белом, с тёмными пятнами, песке на ногах осталось трое белых и двое чёрных. И те, и другие едва стоят, с трудом удерживая изрубленные щиты, мечи упираются в землю, для устойчивости. Всё изранены и не в силах дальше сражаться. На середину арены важно прошествовал объявляющий. Поднял руки к нёбу, вскричал:

– Добро одержало трудную победу над Злом!

На трибунах заорали ещё громче, победителей и побеждённых увели.

– Эй, грива! – раздалось над ухом. "Какую-то Гриву зовут… "– мелькнула мысль, потом вдруг вспомнил, что Гривой, только золотой, зовут его самого. Обернулся, увидел Антипа.

– Давай к рыжей, – сообщил Антип, – скоро ты пойдёшь.

– Чего вдруг? – удивился Александр, – я должен позже, сейчас очередь другого.

– Нет, пойдёшь следующим. Тот покончил с собой.

– Это как же он умудрился, в кандалах-то? А стража куда смотрела? – изумлённо спросил Александр.

– В сортире, на очке, – угрюмо буркнул Антип, – стражник ему в ж… не смотрел.

– Утопился, что ли? Там вроде не глубоко… – задумчиво произнёс Александр.

– Пшел! – заорал раздосадованный Антип. Ухватил ручищей за шею, сильно толкнул. Цепь на ногах подсекла ноги, Александр падает на колени. Стражники хватают под руки, волокут к рыжей парикмахерше.

Перерывы между схватками заполняли клоуны. Пока зрители получали выигранные ставки, а проигравшие платили, рабы быстро уносили убитых, сноровисто посыпали свежим песочком кровавые пятна, выравнивали пол. В это время идиотски раскрашенные мужчины и женщины глупо кривлялись на арене, стараясь вызвать хохот у публики. Получалось – те, чьи ставки выиграли, смеялись до упаду. С Александра быстро снимают кандалы, усаживают в кресло. Появляется Рыжая. В правой руке зажаты горячие, едва ли не дымящиеся щипцы для завивки, пальцы левой держат устрашающего вида опасную бритву. На мизинце болтаются ножницы. Огненные волосищи торчат во всё стороны, глаза горят… Александр невольно зажмурился.

– Открой гляделки, боец, – раздаётся насмешливый голос, – полюбуйся на себя!

Александр глядит в зеркало. Он редко видел своё отражение и ещё не успел привыкнуть к новой внешности. Видит незнакомое, чужое лицо. Нос ровный, прямой, уголки рта слегка опущены, ресницы и брови подведены, грим на скулах и вокруг глаз нанесён так искусно, что лицо выглядит злым, надмённым. Вообще, всё черты стали грубее, резче благодаря искусно сделанной татуаши. Светлые волосы зачёсаны назад, в пряди вплетены позолоченная проволока, так что с головы на спину спадает настоящая конская грива. Александр разозлился, что его разукрасили, как матрёшку, под кожей прокатились желваки, лицо отвердело и оно вовсе превращается в маску жестокого демона.

– Чудес-сно! – восторженно зашипела рыжая, обходя по кругу на цыпочках, – жаль, если сейчас какой нибудь дуболом изрубит такой шедевр на куски.

– Готов, что ли!? – раздаётся из-за тонкой стенки грубый рёв Антипа, – давай сюда его!

Стражник мотнул лохматой головой, указывая на выход. Александр встает, с него снимают кандалы. Подбегают рабы. Один ловко сдёргивает одежду, быстро наматывает набедренную повязку. Второй надевает на правую руку длинный кожаный чехол, обшитый железными пластинами с перчаткой. Конец крепит застёжками на плече. Кроме железных пластин на рукав нашиты острые шипы, какие-то нелепые нашлёпки. Получилась не рука, а лапа чудовища. Александр смутно удивился – на чёрта доспех на одну руку, если всё остальное голое? На левую вешают большой квадратный щит, тоже в шипах. К ногам, поверх обуви, привязывают железные поножи выше колен. После чего вручили устрашающего вида секиру с двойным лезвием. Тотчас ворота распахивают, сильные руки выталкивают Александра на арену. Мимо важно шествует «объявило». Свирепо шевеля громадными чёрными усами, ревёт:

– Демон смерти из дикой Руси по прозвищу Золотая Грива-а-а! Приветствуем демона-а-а!

По разноцветной толпе зрителей покатилась волна довольных воплей. Александр невольно оглядывает трибуны. Мужчины и женщины с горящими восторгом глазами радостно машут руками, что-то невнятно кричат. Из-под шёлкового навеса над трибуной для богатых зрителей никаких криков не раздаётся и никто руками не машет, но оттуда тоже исходит некая волна приязни. Кажется, будто всё собравшиеся его любят и желают победы… на самом деле всё желают зрелища кровавого убийства и чтоб покрасивее было, поэстетичнее! Кого убьют, наплевать. Вместо того, что бы красиво поднять руки к нёбу, потрясая оружием и щитом, приветствуя зрителей, Александр смачно плюет под ноги. Снимает щит, аккуратно ставит на землю, поддерживая ногой, чтобы не упал, рядом втыкает секиру. Поворачивается к ложе для почётных гостей, левую руку кладёт на локоть правой и сгибает в жесте, известном всём и каждому, независимо от происхождения и занимаемой должности. Крики пропадают, словно всё сидящие на трибунах внезапно подавились. Полная тишина обрушивается на цирк, несколько мгновений никто даже не шевелится. Зрители приходят в себя, над цирком несётся вой. Почётные гости никак не отреагировали, всё так же неподвижно и молча сидят в креслах, только некоторые выпрямились, сжали подлокотники, словно эти люди сами захотели кинуться в бой. На противоположной стороне арены медленно, торжественно распахивают вторые ворота. Из прохладной тьмы величественно появляется противник Александра. Большой, сильный воин, обнажённый по пояс, в зелёных шароварах, на бритой наголо голове зелёная повязка. Воин смугл, тяжёл, лицо продолговатое, мясистое, с висячими чёрными усами и острой бородкой. Какой национальности, непонятно, но изображает он сейчас злобного араба. На воине нет никаких доспехов, нет щита, зато в каждой руке по мечу. Мечи экзотические – не прямые, как обычно, а волнообразные, похожие на ползущих змей.

– Ахмадинежад, великий дракон востока! – громогласно провозгласил объявляющий имя противника.

Трибуны довольно загудели. Предстоит схватка дикого руса с не менее кровожадным арабом.