Читать книгу Ангел ходит голым - Андрей Измайлов - Страница 4

Кулинария. 1959. Госторгиздат:

…Нормальная и полезная еда есть еда с аппетитом, еда с испытываемым наслаждением.

Акад. И.П. Павлов.

…

333. Осетрина паровая.

Подготовленную рыбу нарезать на порционные куски, ошпарить, промыть в холодной воде. Положить в сотейник, залить небольшим количеством бульона или воды так, чтобы получить крепкий бульон для соуса, посолить, добавить белое вино и припустить на пару. В бульон добавить белый соус (953) и уварить до густоты сметаны. Заправить по вкусу солью, красным перцем и маслом, после чего процедить. Перед подачей припущенную рыбу положить на блюдо или тарелку, уложить на рыбу варёные свежие белые грибы, крабы или раковые шейки и полить соусом. Поверх соуса положить ломтики лимона, посыпать мелко нарезанной зеленью петрушки или укропом.

Вкусно.

Не то слово! Пища богов!

В таком случае любой махачкалинец – бог. Ну, полубог.

Понятно, в магазинах той осетрины днём с огнём не сыскать. Но в каждом доме – она, первой свежести.

Откуда? Риторический вопрос, он же дурацкий. Вот же Каспий, а в нём этого добра плавает… Пожалуйте на базар. Там тоже на прилавках как бы нету. Но если подойти и спросить… В пределах разумного – дёшево. Икорка чёрная тоже. Ну, дороже. Так ведь икорка!

Избалованы прикаспийцы, избалованы. Нет рыбы, кроме рыбы. Ещё минтая помяните! Треску трескайте! Нет иной рыбы, кроме осетрины. Нет и не надо. Ну, ещё каспийский залом – для пресыщенных, изредка желающих разнообразия.

Паровая, да… Но самое то, верх блаженства – севрюжий шашлык. В Набрани.

Такой рай – Набрань. Всего-то в считанных километрах от дагестанской границы на территории Азербайджана. (Кто б тогда помыслил о границах-территориях!) Набрань. Лиственные чащи. Грецкий орешник, дубы, лианы. Ледяные родники, целебные источники, парное море, сахарный прибрежный песок. Цикады неумолчные ни днём ни ночью. Привыкаешь. И без этой постоянной музыки сфер по возвращении домой, в Махачкалу, как-то н-не так, чего-то не хватает… Из дикой живности – никакой кусачей сволочи, только безобидные полчки. Ну, полчки. Сони. Куцехвостые серые, вроде белочек. Едят с рук, без боязни, прогрызают палаточный брезент ради доппайка. Не раздражают, умиляют. Полный симбиоз. Рай.

И – шашлык! Севрюжий. Шашлык – дело мужское. Тогдашний Амин семнадцати лет – мужчина, да. Ещё девственник, но уже всё-таки мужчина. Чемпион чемпионов! (Да! И она тоже, конечно, девственница – пятнадцати лет.) Хотя всё могло случиться уже там, в Набрани. Рай! Где ж ещё! Но – что потом люди скажут? Восток – дело тонкое. Воспитание. Да и присмотр сверху. То есть папа сам с ними тогда не поехал. Дела, дела. И – зачем? Путёвку в международный лагерь «Спутник» – да, с лёгким сердцем, вас отвезут. Домик на двоих. Две койки. Он, она. Больше никого в ночи. Цикады. И ни-ни поползновений. Томление духа и тела. Гормоны. Однако – ни-ни! Иначе: как же мы с тобой жить будем – если знать будем, что ещё до свадьбы мы с тобой… пусть и в раю. Восток, repete, дело тонкое.

И всё мужское дело – ах, горячий кавказский мужчина! – шашлык.

– Ты ещё и готовишь?! И та-ак?!

– Это что! Ещё моё курзэ не пробовала!

– Хочу-хочу!

– Вернёмся домой – сделаю.

В общем, идиллия с тв-маркировкой 12+.

Справка. Курзэ. Напичканные зеленью и мясом как бы пельмени. Отвариваются, потом обжариваются. А запах! Лучше всех готовят лакцы. Даром, что Амин Даниялов кумык. Впрочем, все дагестанцы настолько перемешаны…

Справка-2. Памятный севрюжий шашлык был недосолен-недоперчен-пережарен. (Что свежий, то свежий. У браконьеров брал, сразу из сети!) Право, пустяки – ведь в раю!

По возвращении и при встрече папа насторожился было (уж больно оба счастливые какие-то!) и в глаза посмотрел со значением.

Мужчина Амин взгляд выдержал: как можно?!

Смотри у меня, мальчик! Если…

Не мальчик, э! Я не посмотрю, что ты папа! Свою дочку обидеть хочешь?! И – меня?!

Ладно, верю. Остывай, чемпион. Поговорим ещё. Потом. Если захочешь. По-семейному.

Да хоть сейчас!

Потом, сказал.

* * *

Потом (не в смысле потом, а тем же вечером) чемпион чемпионов Амин сдержанно отбахвалился в тусовке…

Уже бытовало тогда понятие – тусовка? Бытовало, бытовало. На Пушкина, 16. Ну, Пушкина, 16, ну! Средоточие подрастающего поколения. Всего лишь внутренний двор, куда стащены скамейки с приморского бульвара, с Родопского – ныне: имени Гамзата Садасы. Такой поэт – Садаса, аварец…

Словом, сидим-посиживаем, обмениваемся новостями, в нарды поигрываем, о борьбе, само собой, нескончаемо говорим, о спортивной – классической, вольной, самбо, дзю-до. Препровождаем время. Тусовка и есть. Чинно. В отличие от, например, тусовки у гостиницы «Ленинград». Там – неприлично. Сутенёры, проститутки. Проходишь мимо гостиницы – их никогда и никого не видать. Но что там они есть, все знают. Махачкала – город маленький.

– И чего, Амин?

– Ничего. Он на меня так посмотрел, а я на него так посмотрел… Мы друг друга поняли.

– Слушай, молодец! Знаешь, кто её папа?

– Камал! Меня спрашиваешь?!

– Нет, так вообще…

Кто её папа. Риторич. Кто не знает?! Её папа, так вообще, второй человек в Махачкале. Первый, по определению, кадр местный – даргинец, аварец, лезгин, лак, кумык, тат… Но второй – русский, присланный. Москва! Заведено, и да будет ныне и присно.

– Слушай, но ты её там, в Набрани, хоть…

– Что?! Что, Камал?!

– Просто спросил! Спросил просто!

– Сейчас глаз на жопу натяну, телевизор сделаю! Спросил он!

Как молоды мы были. И чушь прекрасную несли. Romantic…

– О! Идёт, идёт! Тихо!.. Лиль, привет!

– Привет.

– А ты… куда?

– Просто гуляю. Сама по себе.

– С тобой можно?

– Мне решать?

– Камал, доиграй за меня… Рамазан, если он проиграет, с меня потом спросишь.

– Ладно.

Спросишь с него, как же!

И? Куда пойдём?

Хоть куда! Гуляем. Хоть через центр, на пересечении Кротова и Ермошкина, вниз – к морю, к бульвару. Потом можно в бар «Волна», припортовый. Такие коктейли! Безалкогольные, конечно! Не бойся, я с тобой! Что да, то да. Защищённость. И не потому, что чемпион чемпионов. Не потому, что играя мышцами, остерегая всех взглядом. Просто идёт рядом. И – такая защищённость, такая…

О, море, море!

– Твой отец хочет со мной поговорить.

– Знаю. Со мной уже говорил.

– А ты?

– Мужчинам решать.

– Но ты? Сама? Ты… как?

– Такой смешной!

– А что мама говорит?

– Мама? Ничего не говорит. Говорит: главное, чтобы тебе, дочка, было хорошо.

– А тебе хорошо?

– Пока – да.

– Пока?

– Аминчик! Ты, в самом деле, смешной! Откуда я знаю, что потом! Но пока – да.

– И потом – тоже! Я сказал!

– Посмотрим.

Женщина как загадка. Загадка как женщина. В чём и манкость.

Хотя… Где женщина, где?! Пятнадцать лет всего! Шестнадцать. Как раз в июле исполнилось. Как раз июль.

Мама ничего не говорит. Литературу преподаёт – в элитной тринадцатой школе, с углублённым английским. Там, на уроках, она, Тофа Авшаломовна, говорит – заслушаешься. Тому же великовозрастному Амину Даниялову – мимо ушей. Троечник. Зато чемпион чемпионов. Каждому – своё.

Вот для Лилит литература – своё. Так получилось. Домашний ребёнок. А в доме – стеллаж классики. Плюс полстеллажа там самиздата. Даром ли папа – второй (читай: первый!) в республике. Изъятое и «приватизированное». Читай – не хочу! А хочу! Та же «Лолита» – в десять лет. Не всё понятно, всё непонятно, понятно не всё. Ты знаешь, всё ещё будет!

И стало так. По прошествии. Детство-отрочество – кому оно интересно, кроме фанатов глыбы-человечища?! (Кстати, не осилила глыбу. Вернее, не заценила. Плохо написано, коряво, и враньё! Не так всё было!)

В общем, умненькая, пучеглазая девочка-девочка. Начитанная не по годам. Своеобразно мила, но и только. У полукровок такое водится. Папа – назначенный русский, мама – доморощенная татка, горская еврейка. Школьный класс – национал-мешанина. И по возрасту. Тот же молодой-да-ранний чемпион чемпионов Амин Даниялов. Разница с девочкой-девочкой в два года. Он – с восьми лет в первый класс (декабрьский, Стрелец). А она – с шести. Таты эти, евреи горские, все такие умные-умные, как и все евреи! В их школе среди татов сплошь дети врачей, юристов, учителей…

И никаких чтобы!.. Просто учиться, учиться, учиться, учиться. И ещё раз учиться. На отлично. Только на отлично! (Вот Даниялов – троечник. То и дело сборы. Многообещающий борец. Дзюдо! Потому и троечник, а не двоечник. Хоть так… Престиж, республика, страна! Европа! Мировое!)

И вдруг – юность! Вдруг пучеглазик за летние каникулы (ударился оземь и обернулся?)…

Такое… одночасье.

О-о! Кто это?! Ты это?! Это ты?! О-о! Солнечный удар. Всё! Она – моя! Она – моё! И никто! Все поняли?! Никто не вправе покуситься! Отныне и навсегда!

Попытки были. Были попытки. Шахман. Номер один в Махачкале, в известных кругах. Милиция – очи долу. А Шахман глаз положил. Ты чего, не понял, мы шахмановские! Теперь понял? Во-от. И отойди. Не отошёл. Там тогда, на Буйнакской, знатно повоевали в ночи. Отделался растяжением лодыжки, но всех отделал. Чемпион чемпионов! Вторая попытка будет? Э, ты не так нас понял, чемпион. Мы Шахману скажем. Всё-всё. Мир! Мы Шахману сказали, а он сказал: миру – мир.

И стало так. Она – моё! Моё всё!

* * *

И стало так.

Свадьба – сразу. Как только ей стало шестнадцать. Рановато? Кавказская специфика. Можно – с шестнадцати. Оговорено почти законодательно. В некоторых случаях…

Да и зачем детей мучить, если они уже созрели, решили! Так лучше, чем глупостей понаделать… вне брака. Он – ладно, мужчина, джигит, молодец! А она сразу – проститутка, вот проститутка! Восток…

Допустим, её папа при своём положении мог воспрепятствовать. Даниялов Амин? Восемнадцать? Повестка. Весенний призыв. Хабаровск, Иркутск, Салехард, комякский населённый пункт Ыб на реке Ыбень. Пишите письма. Друг дружке. Проверка чувств. Платоническое. А там и… поживём – увидим.

Её папа не стал препятствовать. Строго наоборот. Поспособствовал. В день подачи заявления ещё две недели до шестнадцати? Но папа сказал. Регистрация так и так через месяц? Проблемы? Никаких, никаких! Если надо – значит, надо…

Надо. Папа высоко сидит, далеко глядит. Он знает что-то, чего не знаем мы. Экстраполирует. Велик был год и страшен год – 1991. Уже Сумгаит, уже Карабах. Всё ближе и ближе. Так что езжайте куда подальше. Вам жить и жить, а мы как-нибудь… доживём. Как там наш папенька? Папенька согласился. Езжайте! Что значит – куда? Отсюда!

Свадьбу? Отгуляли! О, ещё бы! Все были! Вся Махачкала – много званная, но – избранная. Шахман… Сам не собрался, отношения не те. Но прислал своих двоих – с подарком для молодых. Такой подарок! Серебряное ведёрко для шампанского, ведро! Килограмм чистого серебра. И в нём с горкой – зернистая икра, свежайшая, отборная. Килограмма два. Простенько и со вкусом. Присланные сказали: Шахман просил на стол гостям не ставить – для молодых, подарок. Да на столе и так икра есть, бутерброды. И стол вообще ломится! (Но серебряное ведёрко, ведро с икрой – подарок, подарок!)

Свадьба! Свадьба! Подробности – см. фото, видеозапись на память.

Какая пара, какая пара! Она – такая миниатюрная Дюймовочка. Он – такой мускулистый Виннету.

(Расхожее заблуждение: все даги носатые, обволошенные, кавказской национальности. Нэ так всо было. Сказано, все настолько перемешаны. Сказано, кумык. Характерность и харáктерность. Чистая кожа, ни волоска. Прямой тонкий нос. Высокие скулы. Атлет. Виннету, вождь апачей. Кумык, однако. И – чемпион! Тяж.)

Все местные апачи на свадьбе собрались – с Пушкинской, с Кротова, с Маркова. Жених настоял, условие… Под конец, само-собой, не удержались, распалились, чуть не выпали из условной борьбы в безусловное побоище. Ещё бы! С Пушкинской – и с Маркова! Ладно хоть, шахмановские сразу ушли. Ты что тут делаешь вообще?! А ты вообще, что тут делаешь?! Но Виннету сказал: стоп, всё! Вождь сказал! И стало всё, и стало стоп. В лезгинке адреналин выплёскивайте, апачи. Музыка! Оркестр, ты зачем здесь вообще?!

Тофа Авшаломовна всё пересматривает и пересматривает свадебную видеозапись. Ой, дочка! Вот снова! Почему так мало! Снимали бы и снимали! Плёнки, что ли, мало?! Гостей зачем так длинно?! Ну, дерутся! Неужели так интересно?! Ой, вот она опять! С этим своим!..

Тёща. Вот ты и тёща, Тофа Авшаломовна. Без слёз, но со вздохом.

Этот дочку не отпустит. Даже в соблюдение древнего и дурацкого обычая. Похищение невесты! Апачи затеяли. Понарошку, да. Жениха отвлекли: «Амин, на минутку выйдем? Слово есть к тебе!» И под шумок (оркестр, ты зачем здесь?!) – похищение невесты.

Не-ет, этого не отвлечёшь…

На минутку вышел, через плечо оглянулся, посмотрел на своих апачей. Все поняли?

Когда через минутку вернулся, невеста… где была, там и есть, никуда не делась. Все поняли.

Она – моё. И моё всё.

Камера, стоп! Снято! Всем спасибо, все свободны. Ждём всех утром – на чай с халвой. Тофа Авшаломовна такую халву сделала, такую халву! Такая удаётся только татам.

Оставьте наконец молодых! Совесть имейте!

Ты – жена, я – муж твой. Он, она. Больше никого в ночи.

О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!

Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него.

Всё когда-то случается в первый раз.

И потом, утром, за халвой секретничают жадно: ну, как? как тебе было? просто чтобы нам знать… на будущее! интересно же!

Ну, что сказать… Только между нами, да?

Коне-е-ечно! Больше никому!

Больно. Грязно. Мокро. Стыдно. Мерзко. Противно… Чудесно!

А глаза томные-томные…

* * *

Или, может быть, и к лучшему, что этот дочку не отпустит. Что значит «может быть»! К лучшему, к лучшему. Раз уж так сложилось. В надёжных руках…

Как она, дочка, там? Как они там?

– Вы не волнуйтесь за нас, Тофа Авшаломовна. Всё у нас хорошо… Хорошо, сказал. Правда… Лиля? У подруги. Сессия. Завтра последний зачёт. И тогда – третий курс. Да, представляете, уже третий. Время бежит, да. Я сам удивляюсь, сам уже на третьем – в Лесгафта. Нет, ну мне даже появляться там не надо. Система: пока титулы даю, всё автоматически… А Лиля – да. Всю ночь, сказала, будем сидеть-учить. Сеанс академической булимии. Не знаю, так сказала. У них всегда перед экзаменом такой сеанс… Ничего, потом выспится. И в самолёте ещё подремлет… Да, в самолёте. У меня послезавтра Гран-при. Амстердам. На неделю, если до финала довоюю. Довоюю! Лилю тоже беру. Такой… подарок. Всё-таки третий курс! Посмотрит, отдохнёт… Просила вам позвонить. Вот звоню. У вас-то там как?… Правда?… Ну, и хорошо… Просила сказать, у нас тоже всё хорошо. Да правда, правда! Квартиру новую купили. Да, ещё одну. Почти в центре, на Загородном, какую она хотела… Я же зарабатываю… Нет, не надо икры. Здесь тоже можно достать… Не волнуйтесь вы про наводнение, Тофа Авшаломовна! Только по телевизору наводнение. На самом деле – всё хорошо, никакого наводнения!.. Тофа Авшаломовна! Я сам её на сессию проводил, прямо на факультет. Съездовская линия – сто метров до Невы. Всё сухо, сухо всё… А её подруга вообще на набережной живёт. Это телевизор. Не верьте. И дамба у нас… Правда!.. Ну, вот… Вам из Амстердама – что-нибудь?… Тогда сами там сообразим… Да, сразу позвоним, как только вернёмся… Тофа Авшаломовна, я помню, мы помним. Вот и звоню. Вчера – годовщина… Положите за нас цветы. Он был… замечательный человек… Тофа Авшаломовна, зачем? Не надо! Вот… расстроил… Всё, заканчиваю. Конечно, Лиле всё передам. Держитесь там… Ну, всё…

Лиля просила: постарайся, будь… э-э… интеллигентней.

Он постарался.

Получилось?

Нет, он бы, конечно, по-другому сказал! И насчёт «подруги». Насчёт «у нас всё хорошо» – тоже. Насчёт «папеньки» – тем более. Хотя от того – ничего плохого. Но…

Наверное, получилось. Постарался.

* * *

Да и не покривил душой Амин Даниялов. Разве зять соврёт тёще – даже во спасение?! Никогда. Ни в коем случае. Всё хорошо!

В Ленинграде вообще хорошо. Не Москва? Ленинград? Почему? Ну, во-первых, это красиво.

Выбор, конечно, был. Но какая Москва, когда есть Ленинград! Ещё брякните «Спартак – чемпион!»…

Она сказала сразу: Ленинград… если можно.

Чего хочет женщина, того хочет бог. Муж – бог. А как же!

Она с первой же попытки – на журналистику, на дневное. По конкурсу – как по маслу. Плюс школьная золотая медалька. Плюс публикации в махачкалинской молодёжке. Что-что, а лёгкость слога, энергетика, да просто грамотность. Не без искры божьей, не без. Начитанные провинциальные юницы из приличной еврейской семьи – вот будущее отечественной публичной словесности.

Муж? Тоже с первой попытки. В Лесгафта – с руками-ногами! К нам прие-ехал, к нам прие-ехал Даниялов дорогой! Будет у нас учиться! Да не будет он учиться! Сам любого научит – в дзю-до таких, как он, считанная единица. Главное, результат давай – а за нами не заржавеет! Результат – легко! Европа, Мировое, Турнир века… Насчёт «легко» – перебор немножко. Воевать на татами – не коньячок потягивать перед телевизором. Но всё относительно. Сказано: считанная единица.

* * *

Теперь – быт. Вот материальная сторона… Без проблем! Сказано: не заржавеет. Спонсор. «Нево», спорткомплекс на Каменном острове. Заработки у борцов не те, что у маленьких футбольных человечков по ТВ. Но не бедствуют, с хлеба на воду не перебиваются. У «вольников» и «классиков» жемчуг мелковат, но всё-таки жемчуг, а не супчик. Самый же ёмкий – да-да, дзю-до. Вот так выберешь с малолетства, наобум, методом тыка, и глядь – куда занесло! Греби лопатой!

В общем, первый же турнир («Сканди+», что ли? Так себе уровень!) – и квартира в подарок от спонсора. А чего мелочиться?! Молодая семья – в общагу им?! Обживайтесь в Питере, обживайтесь. Теперь будет где – чисто конкретно. Пристойная «двушка» на Богатырском, потолки – 3,20. Не Центр, но до метро «Пионерская» рукой подать. На первое время. Потом тоже не заржавеет. И какое метро! Может, сразу авто? БMВ – устроит? А у жены права есть? Сделаем, не вопрос. И ей авто сделаем. Предпочтения? Советуем, например, «мини-купер». Изящно, престижно, надёжно, просто, Англия. Дареному «мини-куперу» в бампер не смотрят.

* * *

Ах да! «Первое время» вроде миновало.

Год, второй…

Амин Даниялов сотоварищи уже зачастил в Казачьи бани. Ну, как зачастил? Традиционная суббота, узкий круг, борцовая мафия, три часа люкса на первом этаже. «Лучший веник России», стихийный интеллектуал, сущий вещун Саныч. Бильярд, минералка, хрустали, тот же коньячок дагестанский (умеренно!). Гостьи – практически нет. Хотя условия позволяют и даже располагают: «любовницкая», диван кожаный, бра, тумбочка, номер обособлен, дверь закрывается. Но – не за тем собираемся. От-дых. От-дых, ясно?! Сюда, знаете ли, сам Распутин наведывался, тот самый. Жил неподалёку, на Гороховой – улицу перейти. Что характерно, без девок наведывался. Просто от-дых!

Да, русская баня, сауна, массаж – всё входит в борцовую подготовку, рабочий момент. Но одно дело – рабочий момент, и совсем иное – от-дых. Два в одном…

Так никогда она, Лилит Даниялова, при муже ни разу не бывала в бане. То есть именно в этой – переулок Ильича, ныне Казачий. Строги восточные нравы.

Да что она, голых мужиков никогда не видела?!

Оп! С этого места подробней!

Ай, не цепляйтесь к словам! Отстаньте! Голые мужики! Невидаль!

Вот кто мельком заинтриговал – сущий вещун Саныч.

Подоспела на «мини-купере» к сроку – мужа подобрать, до дома подбросить, как договорились. Коньячок у них там, в бане, пусть в меру, но за руль нельзя. Подоспела. И – ещё четверть часа вынужденно претерпела, пока стихийный интеллектуал на выходе, вил и вил монолог пропаренному сообществу. В кружок на свежем воздухе… А ей и досадно не было. Наоборот. Вслушивалась. Белая зависть. Сущий вещун! Самобыт! Начинает про одно, продолжает про другое, заканчивает третьим – и не заканчивает, извилисто возвращается к первому, закольцовывает. Поток сознания. Но – сознания! И – поток. Его бы, Саныча, под запись! И сразу – в набор, в очередной номер «Талисмана»! Гранич заценит: «Где надыбала?! Растёшь над собой!» Где-где!.. Она, само собой, и сама по себе в «Талисмане» – явление. Молодое, да ранее. Но ещё бы присобачить (ну, приручить!) сущего вещуна – тогда вообще! Ну да об этом и завтра можно подумать…

А сегодня, в ожидании мужа – рассеянный взгляд из «мини-купера» окрест.

Ах! Вот угол Загородного и Казачьего. Самый-самый угол. Булочная. Над ней ещё такая витиеватость архитектурная, приглашающая внутрь – типичный «слоник». Богатое воображение. Но не в булочной, не в «слонике» дело. Над тем «слоником», этажом выше – эркер. Вот! Там! Она бы там устроила такой Эдем! В натуре. Не в жаргонной натуре, а в натуре.

– Ой! Обрати внимание! Эркер над «слоником», а?! Я бы там такой Эдем…

Любой каприз, любой каприз!

Да, есть у неё такое. Даже не каприз. Тяга. Неодолимая. К флоре. Qui fleurit sa maison fleurit son coeur. Пардон за мой французский. Кто украшает дом цветами – украшает собственную душу. Лилит… Эдем… Гены? Через годы, через расстояния. Давнишняя Набрань – сказка, которая была… (Сколько кануло, сколько минуло!) Repete: чего хочет женщина…

Короче, на – тебе! М-м, не сказать «короче». Расселение коммуналки над «слоником» – годик хлопот. И мытьём, и катаньем. Подчистую. С привлечением всех и всяческих ресурсов. Даже не пожертвовав «двушкой» на Богатырском. Но теперь: на – тебе, вот – твоё. А ты – моё! Моё всё! (Вот ошибка, чемпион чемпионов! Роковая! Вот она где!)

* * *

Чемпион, понимаешь! Сила есть – ума не надо! Дверь зачем снёс?! Треск, грохот!

Консьержка-тётушка, выворачивая шею на второй этаж, испуганно пугала, сама приужахнувшись: «Сейчас милицию вызову!»

Не вызвала. Милые бранятся – только чешутся.

Да, знает этого молодого человека… Да, тут живёт… Жил… То есть бывал. Раз в месяц, дай бог. А то и месяцами. Жена – да, жена – живёт. Такая… приветливая, в общем. Никаких нареканий. Тоже не каждый день. Но не раз в месяц, чаще… Последний раз? А как раз три дня назад. Нет, четыре. Как раз авария со светом была на сутки. Сидишь в полной темноте, в духоте и думаешь… Да, четыре. Ну, мы же не зазря тут. Следим. За что и платят. Копейки, правда…

– Вот он пришёл. Как к себе домой. А он и пришёл к себе домой. Ключ заело? Замок-то новый. Стал колотиться. Думала, кувалдой. Такой звук: бух! бух! Ногами. Выбил дверь. Выбил, слышно. Тресь! И – тишина. Главное, даже не матерился. Тут же спустился. Вы шум не поднимайте, говорит. Просто, говорит, домой никак было не попасть. Тыщу дал, одной бумажкой, в компенсацию. Ваше право, говорю. Насчёт шума – это он да-а-а уж…

– Потом?

– Потом? Потом утром идёт по лестнице – оскаленный, улыбка такая. Сумка на плече. Говорит, дверь я прикрыл, но на соплях. Проследите, говорит, не обижу. И ещё тыщу дал, одной бумажкой. Если вдруг жена вернётся (знаете её? н-ну, знаю…), позвоните мне сразу по номеру, Амина попросите. Не обижу.

– По какому номеру?

– Вот по этому. Вот, на листочке.

– Позвольте? Возьму? Угу. И? Потом?

– Потом – она.

– Сразу?

– Не-ет. Часа через два… три…

– В каком состоянии?

– В… нормальном. Такая… никакая.

– В смысле?

– Нормальная… Говорю: простите, у вас там с дверью… проблемы. Говорит: то есть? А что мне сказать? Сама смотри. Или мужу звони. Я-то сразу позвонила, как просил. Там говорят: «Вы позвонили в оздоровительный комплекс „Казачьи бани“. Ваш звонок очень важен для нас!» И музыка… Потом ответили человеческим голосом. Говорю: мне Амина. Говорят: а кто его спрашивает? Говорю: какая разница? Говорят: есть разница. Говорю: а вы кто?! Говорит: Чингиз.

– Чингиз?

– Понятия не имею! Слушайте, избавьте меня от всего этого! Я и так тут за копейки… Что знала, то сказала.

– Момент! А вам не показалось, что в тот момент, когда вы сказали про дверь, жена покойного…

– Покойного? Как – покойного?!

– Да вот так.

– Ах! Какая неожиданность!

* * *

Не снёс бы дверь сам, чемпион чемпионов, – глядишь, перспектива наметилась бы. Вась-вась начеку, стойку сделал: ага!

Что – ага?!

А то!

– Смотри, малóй. Предположим. Предположим?

– Ну!

– Муж – глава семьи. Так?

– Ну!

– Обеспечивает полностью.

– Вот молодец!

– Но регулярно в отсутствии. Месяц, два, три…

– Скрывается? Разлюбил?

– Малóй! Ты бы такую разлюбил?

– Не-е… Слежу за мыслью.

– Следи. Он – чемпион. У него сборы, тренировки, турниры. Периодическое длительное отсутствие. А супруга…

– А что же делает супруга одна в отсутствие супруга?

– А-а-атставить цитаты! Распустились тут мне!

– Что – я! Пушкин…

– Ладно, Пушкин. Что там потом?

– Занятий мало ль есть у ней? Грибы солить, кормить гусей, заказывать обед и ужин… И горестно гадать на мужа…

– Достаточно! Итак? Что имеем?

– Регулярно ходит на рынок за продуктами…

– Или ездит? У неё машина, «мини-купер».

– Ходит – до рынка. До Сенного. Сто метров от Казачьего, через мостик. Зачем ей в этом случае машина?

– Согласен. Ходит.

– Далее. Регулярно готовит – в ожидании супруга…

– Ч-чёрт, идеальная семья! Ты женат, малóй?

– Пока бог миловал.

– И дурак!.. Или я дурак?

– Чего?

– Ничего-ничего… Значит, регулярно готовит. Наперёд. Не зная, когда муж появится. Но чтоб было.

– Осетринка паровая!

– Да. Могут себе позволить… Б-блин, у нас там не завалялось ли чего?

– Осетринки? Паровой?

– Очень смешно!

– Тут у нас где-то сушки…

– Валяй!

Хрум-хрум. Продолжим!

– Итак! – Хрум-хрум. – Готовит осетрину на пару. Специи, лимон, всё такое. И – в холодильник. А сама – в отсутствие… Сессия у неё. Нет её.

– Трое суток? В отсутствие?

– Никогда ты, малóй, не сдавал сессии…

– Виноват.

– Да не виню…

Хрум-хрум.

– Ага! И тут – blackout вдруг!

– По-русски, малóй!

– Свет отключили. Весь дом – без электричества. Коммуникации… Аварийка сутки на ушах простояла. Включили. Через сутки.

– М-да…

И – жара! Жара! Жара!

Вась-вась руками развёл. Уныло глянул в окно. Там – улица, разбитые фонари, кивины серые-хвостатые. Диалог – под стать, оттуда же…

Добро, да, не торжествует. Но то же – и зло…

Что есть зло?

Хрум-хрум.

Не снёс бы дверь сам, чемпион…

А снёс. Тем самым, получается, косвенно уберёг жену. И её, и этого… которого привела бы. Ну, если бы привела. Ужин при свечах, коньяк, шампансква, паровая осетрина…

* * *

А так было хорошо три года! Ведь хорошо?

В общем, да. И в частности. Не врал тёще, не врал. И…

Что есть зло?

В семье всякое бывает. Неужели?! Поднял на неё руку?! Всё! Уже чудовище – он. И неважно, за что. Да и за что?! Женщина и есть женщина! Лилит. Или всерьёз вообразил: она – моё!

Нет. Руку поднял, да. Не на неё – на святое для неё. Лучше бы сразу убил.

Она… учла. Не стерпела, учла – разница!

Сказал: вернусь через три (четыре?) дня. Сказал, надо ещё всех положить в Мордовии. На злобе! Вернусь – ещё поговорим!

Не поговорили.

То есть вернулся. А она – уже замок новый врезала!

Ах, так?!

Далее – см. тётушку-консьержку. Та ведь – всё как на духу. Вась-вась скрупулёзен. См. протокол.

Вот далее – вариативы.

* * *

Вариативы, да.

Амстердам памятный. По горячим следам, по свежим впечатлениям – зарисовочку в «Талисман» на пять тысяч знаков. Эквивалент в «Талисмане» – букворубль. Мелочь, а приятно. У хорошей кухарки всё идёт в суп.

Фрагмент. (Важно!)

Путевые заметки, как и чужие сны, никому не интересны. Ergo, что интересует – спрашивайте.

И вот кто бы мог подумать! У всех и каждого – три вопроса, три.

Как там, в квартале красных фонарей?

Что, правда, одни геи кругом?

3) «Косячок» попробовать довелось, да?

Три вопроса, три. Хоть бы кто – про тюльпаны, что ли! Там такие тюльпаны в Кёйкенхофе, такие тюльпаны! Нет, никому не интересно…

Тогда отвечаю по порядку:

1) Строго по анекдоту: «Прав был наш парторг, отвратительная штука этот стриптиз!» Резюмировала мужу (да, с мужем была, с мужем!): хорошо, что мы туда сходили – у меня очень повысилась самооценка!

2) Правда. Геи. Не одни. Парами. Без пёстрых боа, жеманности, демонстрации. Мужчины (?) в хороших костюмах. Пьют кофий, общаются друг с дружкой. Или не геи, просто деловые партнёры. Но как бы Амстердам обязывает – геи, геи! Да и пусть. Ненавязчивые. Ну, живут они так. И, в общем-то, понять (не принять, но понять!) их можно – после квартала красных фонарей. Типа уж лучше мы друг с дружкой, чем вот с этими… одалисками!

3) «Да» и «нет» не говорите. Загадочная чеширская улыбка. Всё в этой жизни надо попробовать. Но высшая, гм, доблесть: попробовать не попробовать «косячок», будучи в Амстердаме. Хотя «кафе-шопы» – на каждом шагу.

Скажешь «нет», скажут «ну и дура!» Скажешь «да», скажут «ну и как?». Так я вам и рассказала! Sapienti sat, умному достаточно.

А ещё мутноокие афроголландцы с дредами – везде.

Ещё – сплошные велосипеды, и ни единого фальшпрестижного монстра типа «лэндровер».

Ещё – гомонящие детишки на вольных площадках перед Королевским дворцом. Количеством – вермишель в супе. И откуда они только берутся, учитывая три вопроса выше?!

Ещё – красиво. Архитектура – застывшая музыка, всё такое. Хотя… ощущение чуть несвежей блузки – это есть. Но… красиво. Жить здесь – пожалуй, нет. Как-нибудь вернуться сюда – да.

Всего лишь фрагмент. А почему важно?

Там и тогда, в квартале красных фонарей, перед «витриной», он вроде пошутил: «Тебя бы туда, на их место – как чувствуешь?» Дурак? Мужлан? Спортсмен? Однако пошутил с подтекстом: знаю, знаю! Нет, не так. Догадываюсь. Знал бы – убил!

Бабочка отпорхнула. Самооценка очень повысилось, а так – нет, на их место – нет.

Умеют они держать нас в состоянии вины. Даже когда сами, когда сами, когда сами!

Зачем ей был тот квартал? Тыщу лет не надо. Ну, ему захотелось, да? Ради бога! Жена да воспоследует за… Она-то хотела перво-наперво в Кёйкенхоф. Лиссе. Побережье. Всего тридцать километров, между Амстердамом и Гаагой. Цветочное королевство, Кухонный парк. Сама не своя до всякой флоры. Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны! Голландские! Луковицы? Да, продаются, там же. Да, эксклюзивные тоже. И Viceroy, и Semper Augustus, и… ах! Атрибут богатства, да. Но это ведь всего лишь деньги!

Так что?

– Съездим. Конечно, съездим!

– Когда? Когда-нибудь?

– А вот сейчас!

– Посадку объявили.

– Чихать хотел! Поехали. Прямо сейчас!

– Неприятностей у тебя не будет потом? С тренером, с командой?

– Чихать хотел! Кто чемпион?

– Ты.

– Вот! Поехали!

Поехали!

– Кёйкенхоф, Кухонный парк, неразрывно связан с именем графини ван Бейрен. В пятнадцатом веке на этих землях располагалось её имение. Здесь она выращивала травы для придворной кухни. Удивительная женщина, большая любительница охоты, за свои короткие тридцать девять лет жизни успела многое. Сменила четырёх мужей, отсидела в тюрьме, приняла участие в нескольких войнах. В одном из сражений противником графини был её собственный муж.

– Ух! Жили же люди!

– Что эта женщина говорит? Я не понимаю. Переводи, ну!

– Не успеваю. Тебе так важно?

– Да мне вообще!.. Но красиво здесь, да.

– Правда? Не жалеешь?

– Н-нет.

– У нас, «над слоником» будет ещё красивей! Луковки покупаем?

– Выбирай.

– Эту, эту, эту. И эту. И ещё эту. Амин?

– Да, э, да!

– Я тебя раздражаю?

– Нет, э, нет!

– Тогда и вот эту ещё… А скажи… Хотя можешь не говорить…

– Что?! Что?!

– Н-нет.

– Да говори уже!

– Когда мы были в том квартале… Ты, если бы меня не было… Кого бы там выбрал? Так, просто попробовать…

– Глупость не скажи!

– Вот та, злющая. Молодая совсем, раскосая. На тебя посмотрела. И ты тоже – на неё так посмотрел!

– Глупость не скажи!!!

Умеют. Умеют они держать нас в состоянии вины.

* * *

Или впрямь любовь живёт три года? И не более?

Потом начина-а-ается!

Верней, кончается.

Кто виноват?

А кто первый засветился, тот и виноват. Во всём! И не так важно, что второй небезгрешен. Ты виноват уж тем, что засветился.

Ведь как получилось?

Да, перебрались на Загородный (угол Казачьего).

«Двушка» на Богатырском, в общем, бесхозная. Сдавать её кому-то? Лишние хлопоты. Есть и есть.

Потом, через полгода, вдруг Шахман звонит из Махачкалы, сам! Сам Шахман.

– Брат! – со всем уважением, без нажима. – Брат, дело. У тебя в Ленинграде найдётся место, где два наших земляка поживут? Год-полтора. Не больше.

Хороший вопрос, брат-земляк. Наводящий. Подумать надо. А что такое?

Понимаешь, тема, брат…

Тема. Шахман – не гопник. Шахман – коммерсант. Стал таковым, что ли. Посетил тут руины Ленинграда, уже новоявленного Санкт-Петербурга. Ленинград и Махачкала – города-побратимы, кто не в курсе. Так выпьем за…

Стоп! Вы что тут пьёте? Что у вас тут наливают?! Это – коньяк? Это не коньяк!

Да времена такие…

Какие?

Вот же – самое начало девяностых.

Тогда вкратце от Шахмана, релиз:

Коньяк. Армянский, азербайджанский, грузинский – не существует, перестал существовать на текущий момент. Коньяк должен отлежаться. Невозможно в условиях войны, так и есть. А там – война, как бы её ни называли. Так?

Т-так.

«Хеннесси», «Наполеон», «Мартель» и пр. – дешёвая польская подделка. Относительно дешёвая, но дорогая для рядового потребителя. И моли бога, чтоб не отрава. Так?

Т-так.

И отрава с Апраксина двора и Сенной, разлитая из грязных бидонов, укупоренная вручную подпольными умельцами. Тут моли бога, не моли бога… Так?

Т-так.

Во-от. А мы хотим вам, городу Ленина (или Петра? уже тогда Петра!) помочь. Без-воз-мез-дно. Побратимы всё-таки!

Короче, тема. Дагестан – Россия. Для тугодумов ещё раз: Дагестан – Россия. Никаких лишних пошлин, накруток и пр. Ведём линию, поставляем свой честный коньяк. Да, не такой элитный, не X. O. Но – честный. Сбываем (не сбагриваем!) свою продукцию, имеем свой процент. Всем хорошо! Всем хорошо, так?

Т-так. (А в зрачках северного побратима запрыгало, замелькало, заматематилось).

Только, сказал Шахман, мы в Дагестане – люди восточные, честь, репутация… Понятно, да?

Понятно, да.

Поэтому. Повторяю, поэтому – вот какой коньяк с нашей стороны пойдёт, пускай такой и придёт. И сегодня, и завтра, и через год, и через сто, дай бог. Понятно сказал?

Ещё б!

Релиз окончен!

Российские коммерсанты с Дагестана порой столь убедительны. Причём вежливы. Сопровождающие лица – тоже. Ни намёка на бандюков, перестаньте! Уважаемые персоны! Вот и наш чемпион чемпионов (наш! питерский! узнали!) в сопровождающих. Как отказать?! Да никак! И с какой стати?! Всё по-честному!

И стало с тех пор в Питере хорошо с коньяком. С дагестанским. Вам хоть Измайлов подтвердит. Какой-такой? А такой… вечно с фляжкой заценённого дагестанского. Типа писатель. Не знаете? Что ж, невежество – не аргумент.

М-м. Возвращаясь к.

Вдруг Шахман звонит из Кизляра, сам! Сам Шахман.

– Брат, спасибо, что со мной тогда к людям сходил. Брат, ещё спрошу? Земляки наши где-нибудь у тебя поживут? Год-полтора, так, немножко. Пока линию наладят, технологию, согласование. Гостиницу подскажешь? Деньги – не вопрос.

Какие деньги! Какая гостиница! Земляки! Не вопрос! Квартира устроит? Две комнаты. Правда, от центра немножко далеко. Но – метро.

– Спасибо, брат. Ты не подумай ничего, они там слишком не будут… Интеллигентные люди, инженеры, технологи. За собой следят. Спрашивают, потом в Эрмитаж можно?

Он и не подумал ничего.

Спасибо, брат.

Пожалуйста! Земляки – святое!

Год-полтора земляки прожили – ненавязчиво. Позвонили однажды только: до Петергофа как лучше добираться – с Балтийского вокзала или маршруткой с Автово? На открытие фонтанов… Интеллигентные люди. Маршруткой.

Съехали. Наладили коньячную линию, процесс пошёл – и съехали. Потом, раз в квартал, будут наезжать – на день-два, чтобы контролировать процесс?

Да не вопрос! Жалко, что ли?! Всё равно пустая.

* * *

А ей вдруг понадобилось. Необязательная давняя ерунда. Даже не вспомнить сейчас. У неё такая коллекция ерунды! И вдруг понадобилось. Где же, где же?! О, на Богатырском, когда ещё там жили – до Загородного. На антресолях? Скорее всего. Нет-нет. Но съездить, глянуть. Чтобы с чистой совестью. Ключ от «двушки» давным-давно без нужды в связке, забыла про него. А тут вдруг понадобилось.

На всякий случай позвонила предварительно, чтобы не сюрприз. Вдруг там очередные визитёры от Шахмана?

Длинные гудки.

Она, главное дело, эту свою давнюю ерунду нашла. Сразу. Да, на антресолях. Но – и кое-что ещё, и кое-что иное, о чём не говорят, чему не учат в школе. Не на антресолях. В совмещённом санузле, в шкапике на полочке. Машинально. Как бы поделикатней… Га-а-андоны, да, гандоны! В упаковке, готовые к применению. Хоть не использованные.

Косвенная улика. Шахмановские оставили ещё с прошлого раза – интеллигентные, но люди, ничто человеческое не чуждо. Версия приемлема.

Ещё версии? Никаких! Ощущение. Шахмановские? Те – двухнедельной давности. Как раз насчёт петергофских фонтанов звонили – перед убытием прихватить впечатлений. Нет, не они здесь вчера-позавчера… Химия тела, всё такое. Ну, ощущение! Белая гвоздичка в стакане, одинокая, на издыхании. Позабыли тебя, позабросили. Но – не две недели назад.

Ушла, закрыла за собой, будто и не приходила. Гвоздичку с собой… Жалко её!

Ну да. Мужчина полигамен – по определению (кто определил, кто?!). Кавказец – того пуще. Муфтий Саудовской Аравии Абдулазиз Али Шейхо: муж имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже. Хочешь поговорить об этом?

Сегодня – нет. Сегодня пришёл домой – был мрачен. Момент такой. Момент истины. Муж всегда узнаёт последним. Добрых людей всегда много. В баньке, кстати, в Казачьей, в люксе – тоже. Так, в разговорчике – ни о чём, ни о ком. Чисто конкретно – ни о ком. Амин! Э! Мнительный ты стал, Даниялов.

Не стал уточнять. Иначе сразу и неизбежно – горы трупов… добрых людей. Просто не понял, не обратил внимания.

Но после баньки – всего-то двести метров – не остыл. Наоборот. Рано или поздно – когда-то надо. Сейчас! Жена – дома? Жена – дома. Прекрасно! В кои веки! А как же сессия, жена?

Был мрачен. Призвал к ответу – молча, взглядом. Нам всё известно!

Жена! Подруга у тебя, да? Академическая булимия у тебя, да? Сессия, да? Воркуль – кто такой? Скажи: понятия не имею! Скажи: лектор, что ли? Скажи! Не ударю, клянусь. А то не соизмерю и – совсем гроб!

Ничего не сказала. Молча ответила – в оранжерейном эркере воскресая белую гвоздичку: питательный раствор, опрыскивание. Иначе гвоздичке – совсем гроб. Qui fleurit sa maison… Ой, а тут вдруг муж! Что у тебя с лицом, муж? Сама – сама невинность. С подтекстом: слушаю тебя, слушаю. Не говори ничего.

Называется – на опережение. Умеют они!

Гвоздичку – опознал. Даже если не та, другая. Нам всё известно!

Мужчина, чемпион, кавказец – и потерять лицо?! Ещё и носом шмыгнул. Мгновенную простуду подхватил после бани – на семи ветрах прошёлся нараспашку, всего-то двести метров. Шмыгнул.

А она, главное, краешком губ дрогнула: сопли? вопли?

Да, вспылил. Был неправ. Прав! По-своему прав! Мужчина, чемпион, кавказец! Лёгким движением руки, обводным – по тюльпанам. Вырвал с корнем, с луковицами (Viceroy, Semper Augustus, ах!), с комьями земли. («Виталь, знаешь, лучше бы он меня тогда убил! Меня! Тюльпанчики-то в чём провинились?!») А букет! Срочно вот нужен! Ухожу. Только не спроси, куда!

Переступая порог, назначил: сессия-мессия, меня не касается! обед чтобы готовый был!

Когда?

Всегда! Знай своё место, женщина.

А если обед не готов… имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже.

Сказала вослед: «Порог не переступишь!»

Консьержка слышала. Может, не дословно. По смыслу – так.

А дословно?

Да так вроде. Вроде так.

Потом?

* * *

Потом – всё как всегда. Хан готов подтвердить. Очевидец. Даже участник. Сразу позвонил оттуда. То есть отозвался на звонок.

Хан?

Чингиз! Бикмурзин. И посейчас в школе «Иточу» хоть мальцы, хоть пенсы меж собой: Хан, Чингиз…

Суббота была. Очередная. Заказанные три часа люкса в Казачьих с одиннадцати утра. Плюс-минус, кто как подтянется. Все свои. По обычаю, Саныч пораньше – веники довести до кондиции, до нужной.

А все пришли. Почти все. Хан, понятно. Из вольников – Шильников. Зелин-классик с сыном. Игорь-колонель (ну, не полкан же!). Упомянутый Измайлов, мнимый. А Виталя, Евлогин? Будет? Сегодня Аврумыч – пас. Звонил: не получается. И Макс Багдашов тоже. Служба. Какая служба в субботу? Или Аврумыч не Аврумыч? Соблюдай день субботний!.. Не цепляйтесь, не берите в голову. Кворум есть? Вот главное! Своя компания.

Кворум? Есть…

Думали: придёт Амин, не придёт Амин? То есть не так чтобы думали-думали, но в уме держали. Заранее каждый сам с собой договорился – виду не подавать. Газет не читаем, телевизор не смотрим, Интернета ещё нету. Просто собрались попариться, как обычно. Всё бывает в жизни. Впервые – тем более.

Тем более какой-то бурят (Бамбай Цыжыпов, а?!) в какой-то Мордовии на каком-то захудалом турнире самого Амина Даниялова сделал. Примитивный о-сото-гари – и пожалуйста! Иппон! Нет, не понимаете? О-сото-гари! Большой внешний охват. Классический, чуть ли не первый приём при обучении дзю-до! В каком душевном и физическом состоянии надо пойматься на примитивный о-сото-гари! Да не парься! Турнир захудалый, отборочный, ни в коем случае не «звоночек»: сдавать ты стал, чемпион чемпионов! Ещё зверская простуда, зверский насморк. Тоже камешек на весы. Пустяк, но камешек при прочих равных.

А в баню пришёл, пришёл. Виду не подали. Сам виду не подал. То есть все чуть шумней и дружелюбней, чем всегда. Он чуть мрачней и молчаливей, чем всегда. Так все по субботам в бане всегда шумны и дружелюбны. Он всегда мрачноват и скуп на слова. Коньяку? Да, коньяку принёс, как обычно. Этого добра у него… И да, персонально фляжку – для Саныча. Традиция.

Что-нибудь предвещало? Кто-нибудь первым заметил? Кто, кстати, первым заметил?

Да никто и ничего!

Игорь-колонель между парилкой и ещё парилкой – на бильярде сам с собой.

Измайлов-мнимый в креслах – сигаретку за сигареткой.

Зелин-классик – ну, с сыном о своём.

Саныч тоже как всегда: за три часа из парилки в зало не посунулся – такая у него… карма, своеобразное, но удовольствие. Вольника Шильника пропарил от души, потом – Амина щадяще, только чтоб хворь изгнать. Саныч чуткий.

Словом, общее состояние – таким женским словом: истома. Или вот ещё женское туда же: трепетная нега. На то и субботняя баня!

Вот Амин вышел от Саныча в истоме, с трепетной негой. На ногах – еле-еле. То ли ему очень хорошо, то ли очень плохо. Не понять. Пойду, сказал, приляжу. Хрипло, задыхаясь. Нормально, после веников. Ушёл в «любовницкую» – диван кожаный, бра, тумбочка, нумер обособлен, дверь закрывается. Хочет человек побыть один, даже вздремнуть. Отпущенного времени – почти час.

Но, извини, Амин, через почти час давай вставай. Сеанс окончен. Хан? Сходи, подними его, ты с ним как-то ладишь…

Сходил. Тук-тук! Амин? Тук-тук!

А поздно. «Скорую» вызвали, но…

Всполошились? Не-ет. Но грузная мужская общая досада: не было печали!

– Главное, он же нормальный пришёл?

– Нормальный пришёл.

– Саныч?

– Я его сегодня легонько, нежно. Как… ну, как бабу. Но он… нет, он был уже какой-то…

– А говорят чего? Сердце?

– Ничего пока не говорят.

– Жене позвонили?

– Кто будет звонить? Ты? Звони!

– Что я-то?!

– Спокойно все! Хан уже связался. Кому надо, все в курсе.

– М-да. Мужики! А по стакану-то?! Не оставлять…

– Да-а… Его коньяк… А разливай.

– Прямо здесь?

– Нет! Щас пройдёмся всего ничего, к «слонику», и – там! Заодно, чтоб два раза не вставать, выразим жене наше… наши…

Так выпьем! За пошатнувшееся здравие? Или за случившийся упокой? Врачи борются, спортивная общественность молится, друзья цинично бодрятся.

– Получается, следующая суббота у нас пролетает?

– Кто о чём!

– Сам вшивый!

– Очень смешно!

С лёгким паром!

Не смешно, не смешно.

Да-а, чемпион чемпионов… Заскорузлость, панцирь, броня, колосс. А сердечко-то… Бурят (Бамбай Цыжыпов, а?!) в Мордовии на захудалом… Примитивный о-со-гари… И сердечко – ёк! А ведь медкомиссии у них, постоянные медкомиссии… Внутренний позор ни одна медкомиссия не диагностирует. Самурайский кодекс плюс кавказская гордость. Или просто с коньячком стоило бы ограничиться? Или в семье глубоко личные нелады? Или звёзды так сложились? Что мы знаем о ранимой мужской душе? Ни хрена не знаем!

Пристойный спич. Роняя скупую слезу – с громким всплеском.

Нет, не сердце. Тогда б – красиво. Ну, приемлемо.

Врачи скажут, наконец?! Диагноз, диагноз!

Да нате! Ботулизм. При попадании в организм пищевых продуктов, содержащих ботулотоксин, продуцируемый спорообразующей палочкой Clostridium botulinum. Начинается внезапно. Выраженная общая слабость, головокружение, головная боль. Схваткообразные резкие боли в животе, жидкий стул, тошнота, рвота. Расстройство зрения, охриплость голоса. Очень грозный признак – нарушение дыхания. Парез дыхательной мускулатуры (исчезает кашлевой рефлекс). В особо тяжелых случаях – летальный исход.

Особо тяжёлый случай с пациентом Данияловым. Пациентом стать не успел. Врачи на месте, в Казачьих, констатировали: он, летальный… Ну да. В луже говна, блевотина, пучеглаз… Ничего себе, сходил полежать после веников!

Саныч ни при чём, Саныч ни при чём!

Ботулизм. Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если второй свежести, то это означает, что она тухлая! Извинить не могу.

* * *

Вась-вась тогда рыл до воды. Его земля.

Нет криминала. Нету!

Выстраиваем.

За три дня (за четыре!) до своей смерти гражданин Даниялов Амин ссорится с женой, гражданкой Данияловой Лилит, и отправляется ночным рейсом на турнир в Саранск, столицу Мордовии. (Почему-то с каким-то диким букетом тюльпанов!)

Гражданка Даниялова Лилит уже поутру вызывает слесаря, меняет замок на входной двери. (Слесарь долго возился. Консьержка недовольна была. Стук, грохот!).

Во второй половине дня гражданка Даниялова идёт на Сенной рынок – тут рядом, через Фонтанку, через мостик. Возвращается с живым осетром в полиэтиленовом пакете – килограмма на четыре, беспокойный, весь пакет издырявил носом своим. (Консьержка перепугалась: вдруг острое рыло из пакета! и шевелится, шевелится!). И запахи, запахи. Ароматы! В ночи…

Сволочи! Народ голодает, рубль валится, пенсия пшик, и за апрель не заплатили. А они – осетрину! С другой стороны, люди зарабатывают. Он хоть чучмек, но вроде наш, чемпион какой-то. Она вроде учится, вроде приличная. Улыбается всегда. Спустилась утром, на выходе брикет в фольге суёт. От чистого сердца, говорит, не откажитесь. А и не откажусь! Извинилась ещё за слесаря, за шум. А в фольге – осетрина, паровая, с полкило! Последний раз – на юбилейный год, в семидесятом пробовала? Сама съем! Внуку бы кусочек, но – умер. Ещё у неё пакет большой, на выброс. Кошки, спрашивает, у вас есть? Три! Сивка, Бурка и Каурка. Тогда, если не побрезгуете… Визига тут, плавники, голова… Так и быть, оставляйте! Супчик-уха, лаврушки, перчику, сольки. Неделю протяну. Сивке, Бурке и Каурке тоже достанется. Клава где?! Меняй меня, Клава! Ведь жара! До дому полквартала, сразу на плиту. Или и не сволочи они, хоть и чучмеки?

– Констатируем, консьержка ту рыбку съела?

– Схомячила будьте-нате! Уху – тоже.

– Без последствий.

– Жива-здорова. Коты – тоже.

– Хорошо, но Даниялов-то вернулся лишь на четвёртый день. Рыбка могла подпортиться.

– В холодильнике?

– Да-а, в холодильнике… На улице – плюс тридцать, духота, пекло, давно такого мая в Питере… Но если в холодильнике…

– И тут – blackout вдруг!

– По-русски, малóй!

– Отрубили. Сутки без электричества.

– Да-а, в замкнутом пространстве, в духоте. Что угодно заведётся… Через сутки аварийная бригада всё восстанавливает, холодильник включается, как ни в чём не бывало. Но что в рыбке завелось, то никуда не делось.

– И хозяева ни сном ни духом. Если, допустим, их дома не было. На даче, в командировке, не знаю…

– Получается, несчастный случай? Малóй?

– Ещё вариант. Сама гражданка Даниялова устроила blackout. На почве возникших неприязненных отношений ночью маникюрными ножницами перестригла силовой кабель, чтобы обесточить домашний холодильник, чтобы осетрина стала второй свежести, чтобы изголодавшийся блудный муж сожрал и склеил ласты…

– Язык прикуси.

– Виноват! Я ж как вариант…

– Не вариант… Она, кстати, сама в эти трое суток дома ночевала?

– Нет. Сессия, подруга…

– Или хоть заскакивала на минутку?

– Ну, таких мелочей…

– Мелочей не бывает…

Вась-вась знает по опыту: мелочей не бывает.

Допустим, жена расстаралась для мужа. Сессия-мессия, его не касается. Обед чтобы готовый был. Когда? Всегда! Дрязги – не ваше дело, сугубо семейное. Посторонним В.

Итак, расстаралась. Вкусно? Вкусно. Консьержка подтвердит.

Но! Представим. Уделив от чистого сердца долю малую (кстати, неглупо!), она, жена, всё блюдо целиком выставляет на подоконник в оранжерее. Солнечная сторона, парниковый эффект, форточку не открывать, флора капризна. Всё, теперь опять сессия-мессия. Двое суток и не ищите. В третьи сутки заскочить на миг за ерундой типа конспекта. И цветочки все напоить непременно! Да! И застоялое блюдо с остовом осетра в холодильник задвинуть. Обед чтоб готовый был. Когда? Всегда! Ну и вот… А ей снова бежать, сумасшедшие дни! Откройте секрет, как у вас получается всё успевать? Секрет очень прост: у меня не получается.

* * *

И грянул гром. И возвращается муж. Её – нет. Замки – новые. Кто бы как поступил на его месте?! После саранского фиаско с Бамбаем Цыжыповым. В общем, как поступил, так поступил. Порог не переступишь, да? Он к себе домой пришёл! А она решила, что её дом, да?! Развела тут джунгли, ботанический сад! Может, он всё и поливать должен?!

Ох. Тут чемпион чемпионов поступил не по-чемпионски. Прошлые тюльпаны прошлыми тюльпанами. Прошлые тюльпаны – только цветочки. Но тут – ягодки. Просто вызверился. Был ботанический сад – не будет ботанического сада. Месиво, крошево, слизь. Ломал, сминал, топтал. Теперь тут макивару поставит. И тренажёр.

Отпустило. Вдох-выдох. Пульс. Даже мелькнуло: что я наделал, что я наделал?!

Э! А что наделал?! Ничего! У себя дома он! А она, когда вернётся, пусть приберёт, пусть только пикнет! Обед пусть подаст! Обед есть в доме?! Он же её предупредил!

А! Осетрина, смотри на неё! Замок сменила – от мужа: порог не переступишь! А сама – осетрину?! Для кого?! И сама – где? Или ещё придёт?! Или ещё не одна придёт? Для кого готовила?! Ничего-ничего! Он только на него посмотрит. И на неё. Просто посмотрит. А пока…

Ел грубо, грязно, руками. Жрал. Вкуса не ощущал. Зверский насморк. Икнув, скудно сблеванул тут же, на стол. Вытирая об штаны. Ещё жрал. Ещё пил. Коньяк. Дагестанский, какой ещё! Запасы. Три ящика в подсобке, «Медный всадник», подарок побратимов.

Лёг не в спальне. В холле. Против входной двери. Чтобы когда войдут – сразу его увидели! Голый. Совсем. Жарко. Пусть видят! Он у себядома.

Он, между прочим, у себя дома на нерве сейчас позвонит Светику (или Наташе?): приезжай! не на Богатырский! слушай адрес!.. Этих чирлидерш у него… И пусть жена застанет! Так, да? Застанет? Ах, ты с-с-с…

Из старинных романов: состояние его легче было представить себе, чем описать.

Адреналин. Белая ночь. Зудящий комар. Дал себе по морде – комара не достал. Утренний озноб. Вставать, одеваться. А то – как дурак…

Никто не пришёл. Тогда он сам пойдёт. Сегодня что, суббота? Сегодня же суббота! Он знает, куда пойдёт. Все свои… Голова кружится, тошнит немного, нос забит. Ночка сложная. Ну, ничего-ничего.

Иди-ка ты в баню, Даниялов. Она, баня – от всего…

* * *

Да. Получается, несчастный случай.

Экспертиза подтвердила: Clostridium botulinum. В особо крупных размерах. С кем не бывает. По такой-то жаре. Blackout этот до кучи. И обоняние – ноль, зверский насморк. Так бы хоть учуял… Вот ведь как совпало всё.

Хоронили не по обычаю, не в тот же день. Экспертиза, то да сё. Здесь вам не там!

Вдова была черней ночи. Но держалась. Держалась хорошо. Лицо каменное. Нет, медальное. Нет… как сказать… отрешённое, потустороннее. Да не надо ничего говорить. Не сейчас, не здесь.

Тофа Авшаломовна быть не смогла. Телеграмму прислала, звонила. Ещё звонила. И ещё. Но не смогла.

Положите за нас цветы. Он был… тоже замечательный человек. И выдающийся спортсмен! И добрый товарищ! И любящий муж!

Подробности – не надо.

А, нет. Одна подробность. Ни букета, ни цветка. Ленты. Медали. Гирлянды. Ни цветка, ни листика, ни веточки.

Вдова сказала Шахману (добрый товарищ, прилетел, с ним ещё земляки – интеллигентные люди, инженеры, технологи):

– Шахман… Как-нибудь сделай, людям объясни, попроси… Цветов не надо, совсем. Так надо, поверь мне.

Поверил. Вдова…

Но людям как объяснить?

Но попросил, объяснил. Шахман. И ещё земляки, земляки.

И – ни цветочка, ни листика, ни веточки. Такая одна подробность.

Вдова потом всё-таки сказала. Потом, когда все уже отошли немножко:

– Амин очень не любил цветы. Оч-чень не любил.

И лицо у неё такое… как сказать…

Аминь, Амин.

И никто не узнает…

* * *

В этой стране стало страшно жить. Недавно случайно нашла в Интернете базу данных поиска людей http: //syim.com/baza. И главное, сделали вроде как для поиска утерянных родственников. Но здесь вся информация о каждом из нас: переписки с друзьями, адреса, телефоны, место работы, и, что самое страшное, есть даже мои обнажённые фото (правда, не знаю откуда). В общем, испугалась очень. Но есть такая функция, как «скрыть данные». Воспользовалась и всем советую не медлить. Мало ли, что эти придурки могут сделать дальше!

Написал sd354wetsdg – 23: 16: 17