Читать книгу Время всегда хорошее - Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак - Страница 7

Вечером мне надо было готовиться к политинформации. Как раз шла передача про то, как американские империалисты пытаются сорвать Олимпиаду в Москве, а люди доброй воли им не дают этого сделать. Но я никак не мог сосредоточиться – сидел и думал про Женьку. Он, конечно, неправ, но все равно на душе было противно.

В конце концов я осознал, что ничего не понимаю из рассказа диктора, и выключил телевизор. К ужину придет папа, принесет «Правду» и «Советскую Белоруссию» – перепишу оттуда. Я позвонил Женьке, но трубку подняла бабушка.

– Он уже второй час где-то бегает. Ты ему скажи, Витенька, – голос у Женькиной бабушки был скрипучий, но приятный, – чтобы он шел домой. Я волнуюсь! Скоро стемнеет!

Я наскоро пообещал и побежал во двор. То, что пришлось говорить с виновницей всей этой истории, расстроило меня еще больше. Бабушка, конечно, старенькая, лет пятьдесят, а то и все семьдесят, но это ее не оправдывает. Нельзя так подводить родного внука!

Архипыча я пошел искать на нашей груше – той, что возле трансформаторной будки. Даже листьев на ней еще не было, но на дереве так здорово сидеть и болтать ногами! Ветки густые, ты всех видишь, а тебя никто!

– Женька! – крикнул я, подходя. – Слазь, поговорить надо!

С груши послышалось хихиканье. Пришлось лезть самому. Архипыч сидел на самой верхушке, куда я всегда боялся подняться. Когда я был маленьким, еще во втором классе, я навернулся с нижней ветки этой груши и с тех пор жутко боюсь высоты. Сейчас тоже не полез наверх, устроился на любимой ветке в самом центре дерева. Ветка была толстая, надежная и изгибалась очень удобно – как спинка кресла.

– Чего молчишь? – сердито спросил я. – Молчит… Хихикает…

– Здорово, Тарас! – отозвался Женька.

Тарасом звал меня только он, по имени украинского писателя. Мы его еще не проходили, но Женька прочитал половину домашней библиотеки, в том числе и этого Тараса Шевченко. Причем читал бессистемно, все подряд, что под руку попадется. Я так не мог, я читал книги строго по порядку. Пытался даже Большую советскую энциклопедию освоить, но сломался на втором томе. Слишком много незнакомых слов оказалось. Зато Пушкина прочитал всего – от первого тома до последнего. Сейчас начал Гоголя.

Обычно мне нравилось, когда Женька звал меня Тарасом, но сегодня я почему-то обиделся.

– Я не Тарас! Я Виктор!

– Ты чего такой злой, Тарас? – удивился Женька.

– Ничего! – огрызнулся я. – Говорю тебе: слезай, надо поговорить! А ты чего?

– Давай лучше ты ко мне! Тут здорово!

Лезть не хотелось, но пришлось. Разговор был такой, что… В общем, не хотелось о нем кричать на весь двор.

Когда я осторожно уселся на ближайшую к Архипычу ветку, тот завопил:

– Качка! Свистать всех наверх! – и принялся раскачивать верхушку.

Я вцепился в ветку изо всех сил и взмолился:

– Хватит! Сломается!

– Не сломается! – возразил Женька, но «качку» все-таки прекратил. – Так чего ты хотел?

Я стал рассказывать про разговор с вожаткой и завучихой. Чем больше рассказывал, тем мрачнее становился Женька. Да и меня все больше мутило – то ли от высоты, то ли еще от чего. Когда добрался до самого неприятного, пришлось даже замолчать на минутку, а то меня точно стошнило бы.

– И чего они хотят? – спросил Архипыч, и в этот момент голос у него стал такой же скрипучий, как у его бабки.

Я кое-как продышался и ответил:

– Чтобы ты сказал, что Бога нет! Прямо перед всем классом!

– И всё? – Женька сразу повеселел.

– Не всё, – признался я. – Надо, чтобы ты… в общем… сказал, что твоя бабушка неправильно поступила, что дала нам ту булку. И тебе стыдно, что она верит в Бога.

– Ничего мне не стыдно! – опять заскрипел Женька. – Какая разница, верит или не верит? Она хорошая и добрая!

– Это само собой. Но она ведь верит! Значит, тебе должно быть стыдно!

– Глупости это! Не буду я такого говорить!

– Тогда с тобой знаешь что сделают? Из школы выгонят!

– Не выгонят! Я самый умный в классе! Если меня выгонять, то всех остальных тоже гнать надо!

Это было правдой. Архипыч никогда особо не зубрил, но получал одни «пятаки». Я тоже ходил в отличниках, но некоторые пятерки давались мне нелегко. Особенно по русскому языку – ну не мог я написать длинное слово, чтобы не было в нем исправлений! А по рисованию мне четверку вообще только из жалости поставили. Я прямую линию даже по линейке ровно провести не могу. Очень стараюсь, но все без толку. Эх, изобрести бы такую штуку, чтобы она сама линии рисовала! Кнопку нажал – линия, вторую нажал – круг, третью – какой-нибудь хитрый график, как в газете «Правда» на второй странице. А если бы штука еще сама ошибки исправляла… Но это уже, конечно, фантастика.

А вот Женька и математику с русским здорово знает, и по истории все даты помнит, и рисует почти как настоящий художник. Прав он, не выгонят такого хорошего ученика. Да я и сам не верил, когда говорил. Так, припугнуть хотел.

– Ну, ругать будут!

– Пусть ругают! Поругают и отстанут!

Возразить было нечего. Хотя очень хотелось. Я понял, что завидую Женьке. Вот я очень не люблю, когда меня ругают. Не потому, что папа с мамой меня ругают, – честно говоря, они дома редко бывают. Просто не люблю, и все. Тут я вспомнил просьбу бабушки Архипыча.

– А тебя бабушка домой ждет, – мстительно сказал я. – Волнуется.

Женька тут же дернулся, чтобы слезть, но удержался. Только девчонки бегут домой по первому зову. Мы еще немного поболтали, но минут через пять Архипыч небрежно сказал:

– Проголодался я что-то. Пойду перекушу. Пока.

– Пока, – ответил я.

Женька лихо спрыгнул на землю и пошел неровной походкой – как будто ему очень хочется побежать, но надо сдерживаться.

Через пару метров он все-таки не выдержал и припустил бегом. Я залез в середину груши и еще немного посидел. У меня на шее, на одной ленточке с ключом, болтались старые папины часы, так что я мог следить за временем. Папа из своего обкома раньше девяти не придет, мама и того позже – она в вечерней школе работает.

Но скоро стало совсем скучно, и я поплелся домой. Вдруг я сообразил, что не сказал Женьке одну очень важную вещь, похолодел и бросился в подъезд со всех ног.

Как бешеная пуля, я взлетел на свой четвертый этаж, быстро открыл дверь и схватился за телефон. На сей раз трубку взял сам Женька, и это было кстати.

– Ты только никому не говори, что я тебя про собрание предупредил! – выпалил я.

– Почему?

– Мне сказали, чтобы… что это должно стать для тебя…

Я попытался вспомнить слово, которое употребила Васса, но не смог.

– Ну, в общем, неожиданно должно быть!

– Хорошо, не скажу! Пока.

Я положил трубку и немножко посидел. Меня все еще немного подташнивало. Неожиданно входная дверь распахнулась – я даже вздрогнул. На пороге стоял папа, но заходить не спешил.

– Что это? – строго спросил он, указывая на замок с наружной стороны.

Я промолчал. Вопрос, как говорит мама, риторический. В замке торчал мой ключ вместе с ленточкой и привязанными к ней часами.

– Хорошо, что я пораньше домой пришел. – Папа достал ключ из двери, вошел и прикрыл дверь за собой. – А если бы какой-нибудь вор?

По тону было понятно, что папа настроен на долгий разговор про всякие важные вещи. Нужно было срочно что-то делать.

– Извини, папа! Я просто задумался, мне завтра про бойкот Олимпиады на политинформации надо рассказать, а я не все понимаю.

Папа сам заядлый рыбак, но тут он клюнул не хуже какого-нибудь ерша.

– А что там не понимать? – Он сел в кресло, отложил ключ в сторону и принялся снимать ботинки.

– Ну вот почему США не хотят ехать на Олимпиаду? Боятся проиграть?

– Да нет, – усмехнулся папа, – тут все сложнее. Помнишь, мы про холодную войну говорили?

Я кивнул. От сердца отлегло – папа пошел по новым рельсам.

– Так вот, в этой войне все средства хороши…