Читать книгу Сад камней. Сборник стихотворений - Андрей Козырев - Страница 34

Он отложил измученную кисть.

Прошелся по холсту тяжелым взглядом.

Мольберт едва стоял, как виноватый,

Скрывая дрожь. Дрожал в окне простор.

Дрожали на столе листки бумаги —

Стихи без слов, из знаков препинанья.

Кровать, не застеленная три дня,

Забросанная книгами и снами,

Потягивалась и ждала его.

В ушах шумела кровь. В глазах рябило.

От пят до лба пульсировало сердце,

Разросшееся, мощное. Бездушный

Свет в комнате был желт и ядовит.

На полках, на шкафах паслись картины —

Лазурь и охра, желчь и синева.

Бессмысленные вечные сюжеты.

Безнравственная праздная забава.

Пустое издевательство над мыслью.

Безделка, чтобы оправдать наш мир.

Четвертый час. Вот-вот начнет светать.

Еще недолго. Снова, засыпая,

Он будет морщиться и видеть солнце.

Он будет морщиться, вставать, пить воду

В холодной кухне. Будет биться сердце,

И голову ломить, и будут сниться

Узоры из кармина, синьки, охры.

К чему, зачем все это, для кого?

Но до сих пор, пока все в мире тихо,

Так тихо, слишком тихо, страшно тихо,

Он может потянуться и размяться,

Он может отвести глаза от книг

И посмотреть в безвыходное лето

Сквозь тонкий лед оконного стекла.

А за окном пульсировала ночь.

Огромное, безвыходное лето.

Все мрачно, мирно, кругло, молчаливо.

Звенело время, и асфальт блестел

Под фонарем, и тополя дрожали,

И нервничали спутанные рельсы,

Кричали где-то пьяные гуляки,

И крупный мат, правдивый, как булыжник,

Влетал к нему в окно из грязной песни.

Пульсировала вкрадчивая тьма.

Шептались кроны. Лаяли собаки.

В окно врывался возбужденный ветер,

Взъерошенный, как воробей иль ворон,

Кричал, носился от стены к стене,

Метался, каркал, оживлял пространство

И исчезал, как будто растворяясь,

Оставив тесной комнате и миру

Смертельный импульс настоящей жизни

И ненавязчивую благодарность

За то, что он здесь был, вошел и вышел,

На время сделав этот мир живым.

Он посмотрел в окно. Там, в темноте,

Шел грустный призрак с розою в петлице,

Его двойник, наивный и прозрачный,

И говорил с навязчивым дождем.

«Вот этот мир, где мы когда-то жили,

Вот за углом, – я и отсюда вижу, —

Ее жилье, бесчувственные стены,

Подъезд и металлическая дверь.

И можно позвонить, но не откроет.

Все было глупо, хорошо и страшно.

Но, Господи, зачем и для чего?»

А дождь был нервным, тонким и мятежным,

Он расщеплял себя, как паутину,

Ловил весь мир сплетеньем нервных нитей —

Дома, слова и спутанные сны.

Дождь рос и набухал, как будто клетка,

Делился под бесчувственным стеклом

Под наблюденьем мстительных ученых.

И вдруг – замолк, затихнул, задохнулся,

Исчез из мира вместе с этим миром,

И с ним пространство перестало быть.

Он снова сделал то, что мог по праву,

Ведь каждый дождь – немного привиденье,

А мертвым в жизни многое дано.

Дождь изошел, истаял, растворился,

Но грустный призрак вдруг остановился

Под кроною, беременной дождем.

Вот эта улица, вот этот дом,

Вот эта дверь, вот сумрачные окна.

И можно позвонить, но не откроет.

Все было глупо, хорошо и страшно.

Знакомый мир. Он есть – и нет его.

Чем больше есть, тем больше его нет.

И больше никогда его не будет.

Он встал спиной к стене. Спина горела

От холода стены и равнодушья,

Но он был рад живой, хорошей боли.

Он молча встал, уставившись во тьму,

И начал вызывать из тьмы виденья,

Спектакли, фейерверки, водопады,

Вселенные, написанные Богом

Когда-то в виде школьных сочинений,

Как упражнения приготовишки,

Бессмысленные, славные созданья —

Наш космос, рай, чистилище и ад.

Он тек во тьме, он чудеса творил,

Жонглировал обманами и снами,

Обугленною ветошью, позором,

Пустым, реанимированным хламом.

Он торговал тем, что нельзя продать.

Он из Голгофы сделал представленье.

Он превратил в спектакль любовь и смерть.

Он людям продавал обрывки жизни,

Фрагменты снов, цитаты из видений.

Один в двух лицах, Бог и самозванец,

Творец-кривляка, изгнанный из мира,

Поэт, художник, лицемер и рыцарь,

Пророк, фигляр, владыка всех миров,

Как он несчастен, как он мертв и вечен!

Он начал изучать обычный мир,

И для него все оказалось новым.

Он по слогам учил смысл расставанья.

Читал, пыхтел, водил по строчкам пальцем,

Припоминая, шевелил губами

И тут же забывал все то, что понял

И брался вновь разгадывать по буквам

Смысл расставанья, времени и смерти.

Он видел в небе воспаленный город,

Мосты, дожди, каналы и канавы,

Взлет всадника в нерукотворный дождь

С им насажденной рукотворной почвы,

Любовь и ложь, разрывы и распад,

Восторг и высь, бессмертье и бесчестье.

И смерть. И жизнь, и слезы, и любовь.

И ложь. И божество, и вдохновенье.

И Ту, одну-единственную в мире.

И свет, ведущий сквозь гранитность туч

В бессмертие сырой и серой ряби.

Нелепая история любви,

Которой мир когда-то удивится.

И сердце содрогнется – и заглохнет.

Рывок – и все.

Зачем, зачем, зачем?

Зеленый шум звучал в его висках.

Он возрастал, он мерно надвигался.

Он был похож на серый снегопад —

Такой же тихий, мудрый, монотонный,

Напоминанье об иной зиме,

Обетованной сердцу, той, что будет.

Он был поклонником зимы и снега.

Он снег любил – как боль, как благодать.

Как ненавистно лето! Если только…

Но тише, сердце. Тише. Надо жить.

И все затихло, словно по приказу.

Грехи замолкли, словно петухи.

Трамвая ждали спутанные рельсы.

С проспекта доносился шорох шин.

На пятом этаже окно горело.

Художник из окна смотрел в простор.

Как небо велико – не расписать!

Как много есть бессмысленной работы!

Наш мир нелеп, но есть еще в нем место,

Есть для чего не спать ночами, бредить,

Бродить по свету, коченеть и петь.

Сверкала между рельсами трава.

Зеленый шум перетекал из крон

В не спавший мозг, и легкие, и сердце.

В огромном мире пахло свежей краской,

Разлукой, болью, новыми стихами.

Надеждой на бессмысленность. Любовью.

И перекличкой пьяных сторожей.

Мир был огромен и не населен.

Давила плечи с непривычки шкура.

Во рту еще оскомина горела

От яблока. В лесах боялись звери.

Река текла о чем-то о своем.

Рай тосковал, что он отныне пуст.

Спектакль окончен. Счастья нет на свете.

А это значит – будет чем заняться.

Он вытер кисть, упрямо усмехнулся,

Взглянув, как глупо розовеет даль.

Наивная! Не бойся, я не хищник.

Я только тот, кто делает все вечным.

Я тот, кто есть. Один на целом свете.

Не верь в меня, не бойся, не проси.

Я все возьму, что нужно мне от мира,

А если нет чего, то я создам.

Зеленый шум плодился над землей,

В крови молчали старые грехи,

Чего-то ждали мертвые просторы,

И воздух цвел, и пахло новизной,

В огромном мире пахло свежей краской,

И поднималось скомканное утро.