Читать книгу Рейтар - Андрей Круз - Страница 7

– Взво-од! Справа по два, в колонну, рысью – марш! – заорал я команду, дав шенкеля Кузнецу.

Слегка всхрапнув, застоявшийся конь бодро рванул с места, за ним, разбиваясь на пары из развернутого строя, поскакали бойцы взвода.

– Первое звено, в передовой дозор, второе звено в головные боковые! – скомандовал я уже на ходу.

Когда наш взвод оторвался от сотни примерно на версту, основные силы шагом тронулись за нами, ну и мы коней придержали, чтобы не отрываться. Нам их силы беречь надо, еще бой впереди. Путь наш лежал прямо по степи, без всяких дорог, над крутым берегом Веретенки, быстрой речки шириной в полсотни саженей, которая и поила своей водой землю на много верст окрест. Именно от нее питались всходящие здесь травы, на которых так хорошо было пасти скот, и как раз в этом месте сталкивались интересы степняков и вольных: непонятно чья земля, ни сама река, извилистая и загогулистая, ни многочисленные разветвленные балки не давали точной границы. Так что… всякое уже случалось в этих местах.

– Барат, все время рядом держись, – сказал я вестовому.

Он и по уставу возле меня должен быть, да и мне спокойней, это его первый серьезный бой, лучше приглядеть за бойцом. С отцом его мы граничим землями с востока, Барат-старый сам в свое время во много походов сходил и во многих боях рубился, даже левую руку потерял, а вот с сыновьями ему боги не слишком способствовали – только Барат-младший и вырос. А дома его три сестры ждали, да еще две уже замужем были, отдельно от родителей жили, с мужьями. Так что за единственного сына старого воина я себя вроде как в ответе чувствовал.

А вообще жизнь у нас тут такая, на границе Великой Степи, что смертью никого не удивишь и не напугаешь. Наша воля кровью нашей же оплачивается. Из тех бойцов, что в шестнадцать лет впервые в строевое седло садятся, до сорока пяти, когда пора уже в обоз переходить или в фортах-городках службу нести, хорошо если половина доживает. Зато уж те, кто доживает, к зрелым годам бойцами на диво становятся.

Из-за того, что сотня шла прямо по травам, пыли было немного, а то нас бы издалека засекли, никакой скрытности и в помине бы не было. Шли экономно, десять минут шагом, пять минут рысью, делая таким образом за час восемь верст. Через два часа объявили привал десятиминутный, затем снова пошли дальше в прежнем темпе. Еще через два часа достигли развалин. Древний город когда-то стоял на берегу Веретенки, от него остались источенные ветрами и непогодой камни, с потеками ржавого железа на них. Как этот город погиб, никто не знал, не было здесь ни оплавленных камней, ни кратеров, как у других бывает. Может быть, потом опустел, уже в Темное Время. Все, что было в городе ценного, вроде хорошего железа, давно уже вывезли и переплавили, поэтому сейчас развалины давали приют разве что мелкому зверью, ящерицам и птицам. А еще за ними можно было укрыться.

Едва мы втянулись за плоские развалины, заросшие бурьяном и больше похожие уже на беспорядочно скопившиеся в этом месте плоские холмики, как я дал команду спешиваться и взять лошадей в повод. А еще через версту уже пешего похода объявил большой привал.

– Дальше спуск к реке будет, там лошадей напоим, – сказал я звеньевым. – Но если кто коня не удержит и даст тому опиться, своей рукой зарублю. У нас бой впереди.

Привал тоже прошел спокойно, ни разъездов вражеских, ни застав не видели. Загнав коней по колени в воду, напоили слегка, с трудом отрывая их от воды, погнали дальше. Дать напиться вволю нельзя, отяжелеет конь или простудится. Вновь наш взвод оторвался от сотни, пошел вперед, выбросив щупальца передовых дозоров. И вскоре одно такое наконец нащупало врага, когда мы шли по дну пологой и широкой балки. Показался всадник, скачущий навстречу, и я, понимая, для чего он несется к нам, скомандовал:

– Взво-од, стой!

Он осадил коня на задние ноги прямо передо мной со всей доступной лихостью. Из молодых боец, покрасоваться ему перед боем охота. А его сразу и не узнал из-за намотанного по самые глаза шемаха.

– Мастер взводный, разъезд степняков в поле. Стоят верхами, нас пока не видели, – быстро доложил он.

– Барат, с докладом к сотнику, быстро! – отправил я вестового, а сам командовал: – Веди.

Все по плану пока.

– От балки до разъезда сколько?

– Шагов пятьсот, – сказал он. – Нас пока не обнаружили.

– Уверен?

– Так точно, мастер взводный!

– Это хорошо, хотелось бы.

Несмотря на поднимающуюся где-то в глубине волну возбуждения, повел дальше взвод шагом. Нечего топать и пыль поднимать, нам нужно сразу всем, причем неожиданно, суметь выйти на дистанцию залпа. Вольные – конные стрелки, и лишь потом рубаки, пятьсот шагов дистанция такая, что можно успеть и весь разъезд противника из седел выбить.

Карабины у всех сегодня расчехлены, все готовы. Стелется густая трава низины под копыта коней, неторопливо по ней идущих. И даже сами кони вроде как тише вести себя стали, словно чувствуют, что вот-вот начнется.

– Тут, мастер взводный.

Действительно, на склоне оврага увидел стоящих на колене бойцов, другие держали в поводу их коней.

– Там они все, – доложил Симер, нехорошо улыбаясь.

– По коням! Взвод, налево в линию! Сомкнуться! Винтовки к бою! Пятьсот шагов дистанция, огонь по сигналу! Шагом марш!

Двадцать пять коней дружно, шаг в шаг, пошли вверх по склону. Двадцать пять затворов клацнули, загоняя желтые длинные патроны в казенники. Двадцать пять пар рук вскинули оружие разом, откинули рамки прицелов, выставляя дистанцию стрельбы. Мы не пехота княжеская, залпами в белый свет как в копеечку не стреляем, каждый выцелит своего врага, разобрав цели по звеньям и строю, никому ничего объяснять не надо.

Степной разъезд, восемь верховых, никак не ожидал нашего появления. Прошляпили. Загрохотали вперегонки карабины вольных, сразу четверо степняков вылетели из седел, под одним завалился конь, и всадник задергался, пытаясь успеть выдернуть ногу из стремени, а еще трое, горяча и поднимая коней на дыбы, разворачивали их, но поздно, весь огонь взвода перенесся на них, не уйти. Одного сразу из седла выбило, а двух других чуть погодя, полсотни шагов даже проскакать не успели.

А сзади уже на легкой рыси накатывала вся сотня, и сотник командовал:

– Первый, второй и третий взвода – в лаву, рысью, марш! Четвертый взвод в линию, в резерв! Вперед! Винтовки к бою!

Шеренга за шеренгой выскакивала из балки, рассыпаясь в лаву, легкий и подвижный строй вольных, дающий возможность каждому и стрелять, и рубить. Застонала степь под ударами копыт, сотня пошла на сближение с противником, который виднелся вдалеке, верстах в трех от нас. А там уже начиналась суета, враг к бою готовился.

– Сотня, на дистанцию огня, стрельба пятью патронами! – заорал Ван так, что его бы даже мертвый услышал.

Это тоже наша тактика, степняки так не делают. У них и винтовки все больше однозарядные, и стреляют с седла они хуже. Они сразу в пики атакуют и стараются в рубку бой перевести, а мы пытаемся сперва проредить их по возможности.

Ближе и ближе противник, видно, что не успели они в полноценные боевые порядки построиться, суеты много. Верста до них, не больше, а вот и половина уже, уже можно различать отдельных противников и даже их лица.

– Осади! Огонь!

Вся сотенная лава разом осадила коней. Кузнец, зная, что будет дальше, замер медной статуей, давая мне опору, а сам я поднялся в стременах, прижимая колени к бокам коня. Вот один, в яркой рубахе, с пикой, на которой конский хвост развевается, что-то кричит, командует. Грохнула винтовка, тяжелая пуля по плавной дуге настигла противника, ударила его в середину груди, завалив назад. Строй сотни окутался прозрачным синим дымом, трещали винтовки, сотни пуль градом сыпанули по противнику.

– Гранатометы! Огонь!

Добрых полтора десятка гранат сорвались со стволов, выбитые холостыми зарядами, и понеслись к порядкам противника, рванули облаками пироксилинового дыма, сыпанули осколками, внося еще большую сумятицу.

– Сотня, в атаку, марш-марш!

А теперь кто как. Степняки отдельными группками смельчаков уже вырывались из строя, неслись к нам с места в карьер, наклоняя пики. Закинув винтовку за плечо, я рванул из кобуры револьвер, направляя его вперед. Нет, до пик у нас с вами, братцы, не дойдет, у нас привычки другие.

Дав Кузнецу упор в повод, привстал на стременах, выискивая цель длинным стволом револьвера, чувствуя, как дикий восторг конной атаки, встречного боя, захлестывает меня с головой. Какой тут страх, какие тревоги, когда вот он враг, когда послушен конь, когда тверда рука. А смерть, что смерть? Все там будем, Брат с Сестрой ждут честно павших.

Поймал кого-то в прицел, выстрелил, затем пальнул, не имея возможности попасть в укрывшегося за шеей всадника, в лошадь, которая споткнулась и перевернулась через голову, подминая седока, еще в кого-то, еще, увернулся от пики, почти свесившись с седла, успел пустить пулю в спину проскочившему мимо меня немолодому всаднику в рваном зипуне и войлочной шапке. Упал, наткнувшись на острие, боец рядом со мной, споткнулась лошадь под еще одним убитым вольным, опрокинутая натянутым мертвой уже рукой поводом.

Убеждаясь, что в барабане пусто, щелкнул курком по пустой каморе, вбросил револьвер в кобуру, рванул шашку, сразу отбивом направо отразив сверкнувший язык кривой сабли, Кузнец грудью ударил каракового степного коня, тесня и мешая всаднику, и я, на стременах поднявшись, достал того уколом в шею, окровянив войлочный жилет.

Крик, вой, гиканье, лязг железа вокруг, спины степняков, мелькающие впереди. Опрокинули! Опрокинули! Восторг! Атака! Победа! Не успели они порядки сбить, удар наш встретить. Стриженый затылок передо мной, шапка потеряна, левое плечо в крови, крепкий блестящий круп коня над мелькающими копытами. От плеча направо шашкой, с оттягом, раз! «Х-ха!» Хряск перерубленных костей услышал даже сквозь конский топот. Вперед! Всех их…!

Звонкий голос горна прорвался к сознанию. «Отход! Отход! Отход!» – трубил горнист, призывая разогнавшуюся в атаке сотню вернуться, сбиться у маяка, у сотенного флага.

– Взвод, осади! На маяк галопом марш! – крикнул я ненужную, никому не слышную команду.

Но все и так знали, что делать, все вольные строю и бою с детства учены. Разворачивая разгоряченных коней, галопом повели их к флажку, туда, где четвертый взвод развернулся в линию, готовый прикрыть наш отход. Я оглядел взвод, так и идущий в строю, не распавшийся. Было двадцать пять, а осталось семнадцать. Пусть взяли победу, но кровью заплатили. Десятники оба живы, это хорошо, в них половина моей силы.

– Сотня, в линию повзводно, второй взвод в арьергарде, направление на двойной холм, рысью марш!

Опять мы в прикрытии, любит наш взвод Ван. То первыми скакали, теперь последними.

– Взвод, на меня сомкнись! В линию!

Пока наше дело не биться, а отходить, сомкнутым строем командовать легче. Оглянулся на противника, который, сбитый нашей атакой с толку, смешавший ряды из-за того, что бегущие врезались в их порядки, снова развернулся. Много их, очень много, линия уже в полк вытянулась, а сзади в нее вливаются все новые и новые группки всадников. Пестрая толпа степняков выглядела немалой силой.

– Взвод, за флагом галопом – марш! – крикнул я, взмахнув шашкой и сразу вбросив ее в ножны.

А пальцы уже сами нащупывали патроны на поясе, вталкивали их в каморы опустевшего барабана. Когда-то отец меня целыми днями вольтами на норовистом коньке гонял, заставляя на ходу оружие перезаряжать. В этом сила, в этом наше умение.

За идущей галопом сотней пыль столбом, легкий ветер несет ее нам навстречу. В степи всегда пыль, а на войне так и вовсе вдвойне. Оглянулся, а порядки врага уже пошли следом, пока еще тоже на рысях, не набрав полноценного замаха, лишь отдельные смельчаки, как всегда, вырвались вперед, ища боя и одиночной схватки. Никто не даст им схватки, не в этом наша сила, пусть когда табор на табор режутся, тогда красуются перед загорелыми степными девками, с десятком кос каждая. А хороши их девки, кстати, такие красавицы попадаются!

Хорошо идет сотня, дружно, как единый организм. Наш арьергард как привязанный, ни на шаг ближе и ни на шаг не отстает. Дружно грохочут копыта по траве, стонет земля, молча скачут бойцы, и лишь сзади свист и гиканье степняков доносится.

– Наши! – крикнул Циклоп, указав плетью вперед.

И точно, впереди уже развернулся полк, все пять сотен вольных бойцов, в стройных порядках, знамя вьется за ними. Это степняков не остановит, они не из трусливых, но так и задумано. Полк – это только начало, ждут канониры у пушек и бомбометов, ждут лейб-драгуны в балке в тылу, заняли позиции драгуны. Все по плану идет, чего я боялся вчера, не пойму даже?

– Галопом – марш! – послышалась команда, и повторил ее горн.

Сейчас и степняки разгонятся, готовясь к удару, вот и нам надо торопиться, чтобы успеть обогнуть строй полка, зайти ему в тыл без степняков на хвосте.

В небо по крутым дугам поднялись бомбы, оставляя за собой бледные пороховые следы, понеслись куда-то нам в тыл, чтобы взорваться в порядках наступающего врага, внести сумятицу. Три бомбы, еще три. Одиночный увернуться даже сумеет, а конный строй – нет, даже если видят степняки опасность, а деваться все равно некуда. И строй у них пока слишком плотный.

«Синие Соколы» показались из-за левого фланга полка вольных, уже на рысях, и вдруг…

– Мастер взводный! – заорал Циклоп. – Это что они делают, демоны!

– Предательство! – заорал кто-то во взводном строю. – Измена! Княжьи твари!

Лейб-драгуны с ходу открыли огонь по строю нашего полка, с тылу, почти в упор, из всего, что могло стрелять. А сзади, на вершине холма, показался второй, уже драгунский строй, сразу окутавшийся дымками. Они даже не спешились по драгунскому уставу, а, как лейб-драгуны, с седла пальбу начали. Свалилось полковое знамя, видно было, как синие каски рубят саблями штаб полка. Рванули прямо на батарее снаряды, опрокидывая бомбометы и смешивая их с землей, а к прислуге уже несся эскадрон все тех же лейб-драгун, размахивая саблями.

– «Сбор на флаг! Сбор на флаг!» – запела отчаянно труба.

На ходу смыкая ряды, сотня сбилась в единый кулак, и Ван, обернув ко мне безумное лицо, крикнул:

– Арвин, что делать будем? Предлагай!

– Своим на выручку! – крикнул Абель. – Погибать – так с честью!

– Направлением на батарею и прорубаться! – перебил его я. – Полк уже погиб, его в кольцо взяли, а степняки до последнего человека добьют.

– Степняки? – обескураженно переспросил кто-то.

– Не видишь, что ли? – вызверился Ван, аж замахнувшись на неразумного плетью, зажатой в побелевшем кулаке. – Они же с самого начала в сговоре. Вольных истребить решили. Не прорвемся к городку и семьям – всем хана, нет нашего народа больше.

– Ой, и верно…

Даже сквозь пыль и загар было видно, как Абель побледнел. Он тоже семейный, два сына в городке службу нести остались, и две дочери с матерью.

– Сотня! – снова забрал в свои руки власть Ван. – Направление на батарею, в лаву, полевым галопом, марш!

Эх, не подводите, кони, держитесь сколько можете! Нет у нас выбора, лейб-драгуны уже прислугу батарейную изрубили, но еще суетятся, не встали в боевые порядки, это наш шанс единственный. Нас сотня, их эскадрон, почти равны силы, а нам деваться некуда. Впереди гибнет на глазах полк, отдельные всадники пытаются убежать, но мало их, очень мало. Сзади на все узкое поле развернулась лавина степной конницы. Вот почему они на галоп до сих пор не перешли – спешить им было некуда, не хотят лишние потери нести. Сговорились они с князенькой нашим, Их Подлостью Орбелем Вторым. Вот на что тот решился – извести нас под корень.

– К броду, на винтовки не отвлекаться, атакуем с ходу! – крикнул Ван.

Каждая задержка нам во вред, ударят с тыла, зажмут с флангов – и все. Один у нас выход, с ходу прорубаться. С револьверов на шашки, и уходить из этого гиблого места.

Вода, кони, поднимая тучи брызг, вломились в нее, проскакали по броду, высоко поднимая ноги, вынесли на пологий в этом месте берег, к уже сбившемуся в строй лейб-драгунскому эскадрону. Серые мундиры, синие каски, в руках револьверы. Офицер взмахнул саблей, заорал что-то, и как серой дымной полосой прохлестнуло их строй. Залп! И частая пальба. Брызнуло мне в лицо чьей-то кровью, заржала раненая лошадь, выпали из седел убитые и раненые, а наш строй ударил в ответ, сразу же, не успели лейб-драгуны второй раз на спуск нажать.

Загрохотали наши револьверы, потянулся дым над строем сотни, посыпались и лейб-драгуны в первом ряду из седел, сбился их порядок. И по людям и по коням стреляем, чтобы больше сумятицы внести, уже куда попадет. Грохнули в их порядках гранаты, ну и нашим тоже досталось, и враг не промахнулся. Выпал из седла Циклоп, схватившись за окровавленное лицо. Споткнулась слева чья-то серая лошадь, забилась на земле.

Уже привычно ствол в кобуру, шашку из ножен вон. Серый мундир впереди, лицо молодое под синей каской с золотым гербом, испуганное. Вскинул саблю, отбивая мой удар, да рано вскинул, обманул я его. Подрубил шашкой локоть и уже на проезде рубанул назад, уже безоружного, по шее.

Сбились все в кучи, лязг, ржание, храп коней. Кузнец прямо тараном грудью идет, я едва отмахиваться успеваю. Запах крови и пыли над полем, хлопают револьверные выстрелы. Впереди десятник драгунский, на стременах привстал, глаза сужены, сабля на отлете. Ловко рубанул-полоснул меня почти по самой груди, под руку, едва успел кисть с шашкой развернуть, изменить, перенаправить удар немного. Но все равно чиркнуло лезвием, перерезало ремни, чуть патронташ не свалился. Кони сбились тесно, даже для размаха места не осталось, но вновь навалился Кузнец, столкнул врага, и я рукоятью заехал потерявшему стремя сержанту в переносицу, сбивая того с седла и завершая дело сильным толчком. Просто упади, авось под копыта попадешь.

Крик и брань, суматоха, строй развалился. Еще лейб-драгун впереди, не успел подхватиться, попал под разлет шашки, вывалился из седла, ткнувшись головой вперед, поволокся в стремени за испуганным конем. Кто-то слева на меня, и сразу упал навзничь, срубленный кем-то, Баратом, кажется, тот слева от меня держался и во все стороны шашкой пластал.

Меньше и меньше лейб-драгун вокруг, но и вольных тоже меньше. Совсем мало. Сотник крикнул:

– На меня сомкнуться! За мной!

Прорубились. Лейб-драгунский эскадрон лег весь, до последнего человека. Не выдержали напора, смелых мы выбили, а духом слабые бежать бросились, и их уже на ходу достреляли. А сзади, к броду, уже накатывала лава степняков. Нет, не удержаться, не отбиться нам, только уходить на усталых конях.

Ван в седле еле держится, на плече след сабельного удара, в груди дыра от пули, изо рта кровь ручьем. Как вообще еще дышит – непонятно, такой вот у нас крепкий сотник. Из командиров один я живой, все полегли. И Абель пал, и Толстый Бэлл с сыновьями. И осталось нас два десятка, из них половина раненых.

– Арвин, веди людей к городку, – прохрипел Ван. – Я не жилец, помру в любой момент. Доведи и спаси наших, одного прошу. Обещай.

– Клянусь душой и посмертием, – сказал я, сотворив знак Брата и Сестры.

– Веди. А я… сколько успею, – сказал он и развернул коня навстречу преследователям.

– Сотня, за мной! – крикнул я.

Барат уцелел, шашка в крови, на руке порез длинный, но живой и ранение не тяжелое. Еще из моего взвода только гранатометчик живой, Бер, на нем вообще ни царапины, словно не прорывался только что в смертном бою через вражеские порядки. Остальные все из других взводов, кто откуда.