Читать книгу Последняя любовь президента - Андрей Курков - Страница 44

Киев. Июль 2015 года. Воскресенье.

За окном с самого утра светило солнце, но потом, как в скандинавской сказке, наползла на небо злая и огромная туча и стало темно. Я прошел в ванную комнату и посмотрел в окно. Это торцевое окно – единственное во всей стенке. Его пробили по капризу жены одного из предыдущих президентов. С улицы, конечно, окно смотрится по-дурацки, зато из него видны купола Андреевской церкви. И сейчас, в этом предгрозовом освещении они особенно красивы.

– Кофе сюда принеси! – Я на мгновение отвлекаюсь от роскошного вида и оборачиваюсь к помощнику, тенью бродящему за мной по квартире.

Подоконник здесь широкий и гладкий. На нем можно бы и обедать иногда. В полном одиночестве. Это такая ценность – одиночество. Чтобы понять, чтобы оценить состояние одиночества, надо дообщаться с людьми до рвотных рефлексов, до мгновенной и нескрываемой реакции на конкретные физиономии. И потом, после этого, завтрак в полном одиночестве – это ни с чем не сравнимое удовольствие.

Я смотрю на ставшие матовыми от предгрозового затмения купола. Между мной и куполами вдруг возникает движение. И странный звук, словно из детства, прорывается в реальность. Это град! Огромные градины лупят по медному карнизу, бомбят Десятинную. Редкие туристы, только что стоявшие возле памятника Проне Прокоповне, убегают к пивной палатке, под синей брезентовой крышей которой уже скопилось достаточно людей. Я поднимаю глаза на холм напротив слева. Там стоит страшноватая восстановленная Десятинная церковь, которая когда-то похоронила под своими обломками сотни киевлян, прятавшихся от монголо-татар.

Градины размером с лесной орех продолжают сыпаться с неба. Интересно, не это ли явление природы подбросило идею изобретателям бомбардировщика?

Серебряный кофейник замечательно смотрится на зеленоватом мраморе подоконника. Я отхожу на пару шагов назад и наклоняюсь, чтобы и купола, и кофейник были в одну линию. Красиво!

Помощник наливает кофе, приносит и горячий круассан.

Мягкий, пышный круассан растворяется во рту. Смена вкусовых ощущений – истинный праздник. Вчерашний вечер оставил на память вкус пятидесятилетнего коньяка «Мартель». Вкус сохранился до утра. Реальная причина – я просто не чистил зубы. И с утра не хотел. Но потом, через полчаса, после града и кофе, я их почищу.

– Господин президент, – раздается за спиной осторожный голос помощника, – Николай Львович звонил.

– Ну? – спрашиваю я не оборачиваясь.

– Просил передать, что идет град.

– Да? – усмехаюсь я. – Это все?

– Нет. Очень просил о встрече – на десять минут. Сейчас.

Исправляется, думаю о Коле Львовиче. Позавчера я его спустил с лестницы. Он зашел ко мне в спальню в полпервого ночи с какими-то «бумажками на подпись». Ночью никогда ничего подписывать нельзя. Это я уже на своем опыте усвоил. Сознание спит или хочет спать, а ты хочешь побыстрее освободиться – и нет ничего проще, чем подписать что-нибудь почти не читая.

Колю Львовича я принимаю тут же в ванной. В руках у него – кожаная папка. Интересно, что за документики там лежат сегодня.

Я стою спиной к куполам и думаю: надо бы предложить ему сесть. Выбор небольшой – унитаз и биде. Унитаз с крепкой крышкой, биде – без.

– Присаживайся! – Я киваю ему на унитаз.

Он оборачивается. На лице у него с трудом скрываемое раздражение.

– Давай-давай, садись! – настойчиво повторяю я.

В конце концов он присаживается, но тут же вскакивает. Ему неудобно. Его это унижает – сидеть на унитазе в присутствии президента.

– Я хотел извиниться, – лопочет он.

Я киваю.

– У меня тут, – он раскрывает папку, – несколько предложений. Одно интересное, от Мыколы.

– И что наш вице-премьер предлагает?

– Региональный эксперимент по поднятию уровня патриотизма.

– Вручение паспортов в церкви?

– Да, но для начала только в западном регионе, с привлечением греко-католиков.

– Покажи!

На трех листах все расписано в деталях. Он все-таки действительно поработал, наш главный гуманитарий! Это уже совсем другое.

– Интересно. – Я опускаю бумаги на подоконник. – Хорошо. Пусть готовит. Только не по всем церквям, а только в областных центрах, на площадях. И чтобы напоминало массовое крещение. Понимаешь?

По глазам вижу, что Коле Львовичу сегодня думается с трудом.

– Слушай! А лучше записывай!

Коля Львович оживает. Садится на унитазную крышку, достает лист бумаги и ручку, подкладывает под лист черную папочку. Ждет.

– За два дня до годовщины Независимости на центральных площадях Львова, Ивано-Франковска и Ровно организовать, согласно предложениям вице-премьера по гуманитарным вопросам, торжественное вручение паспортов Украины представителями греко-католической церкви всем, кто достиг в этом году шестнадцатилетия. В течение недели подготовить и подать мне на утверждение текст присяги при получении паспорта гражданина Украины. Исполнитель – Мыкола. Контроль за исполнением – твой! Понял?

– Да. – Коля Львович кивает и достает из папки еще одну бумажку. – Здесь по другому вопросу… но тоже по паспортам…

– Что там?

– В парламенте повальное приобретение немецких паспортов. Уже двадцать семь депутатов приобрели и используют для въезда в Европу паспорта Германии. Кстати, и Казимир тоже.

– А граждан Израиля у нас в парламенте сколько?

– Восемнадцать. Плюс три гражданина Панамы, два Коста-Рики, один – Венесуэлы.

– Ты давай думай, как с этим быть! – Я начинаю сердиться. – Стране нужны патриоты, а не крысы, готовые спрыгнуть на чужой берег в любой момент! Скажешь, чтобы Светлов ко мне зашел завтра. К часу.

– У вас в час обед с Майей Владимировной.

– У меня с ней обед? Ни хера! Перенеси встречу на завтрак и принеси мне этот чертов контракт, чтобы понять, как с ней разговаривать!

– Вы только не волнуйтесь, – пытается успокоить меня Коля Львович. – Я взял на себя смелость пригласить к вам одного специалиста.

– По веснушкам?

Коля Львович отрицательно мотает головой.

– По стрессам. Самый серьезный у нас. Лечит от стресса люксембургских банкиров.

– Это тех, что у нас работают?

– Да.

– Ладно. Пусть придет завтра с утра и ждет окончания завтрака. И смотри, чтоб к вечеру контракт лежал у меня на столе!

Коля Львович встает с унитаза. Отряхивает брюки. Словно думает, что у меня в ванной не очень чисто.

Я подхожу к окну. Вижу, что град прекратился.