Читать книгу Складка времени. Сущность и критерии - Андрей Курпатов - Страница 3

Все мы живем в определенное время, и это время бывает разным – «время перемен», «время застоя», «военное время», «время кризиса», «время репрессий», «время роста и процветания» и прочее. На первый взгляд кажется, что речь идет просто о том или ином историческом времени (по крайней мере, мы легко можем представить себе соответствующие исторические события), однако не думаю, что данные «устойчивые выражения» могут принадлежать историкам-формалистам (в противном случае было бы достаточно называть соответствующие исторические периоды и не обобщать их таким образом). Очевидно, что, пользуясь этими языковыми маркерами, мы пытаемся сказать, что в это время (в то или другое) само наше существование становится иным, соответствующим этому времени, производным от него.

Нечто подобное мы имеем в виду, когда говорим, например, «да, сейчас такое время», «нет, сейчас совсем другое время», «а вот было время, когда…», «в иные времена». Здесь вполне определенно речь идет о некой специфике самой жизни, продиктованной временем, но не только его обстоятельствами, а еще и каким-то его особенным качеством. Или вот еще фигуры речи – «плохое время», «беззаботное время», «счастливое время», «никчемное время»… Предполагается вроде бы календарное время: когда непосредственно – год, месяц, день – мы были счастливы или, наоборот, удручены, ну или еще как-то. Но это только теоретически. По факту, используя эти обороты речи, мы говорим о другом – мы говорим о том, что в самом этом времени было что-то такое, что делало нас счастливыми или несчастными (или какими-то еще).

Иными словами, даже подразумевая определенное историческое или календарное время, мы говорим об этом времени (пытаемся сказать) что-то большее – что-то сверх и помимо формального указания на факт тех или иных политических, экономических или социально-психологических условий, мы пытаемся сказать о самом – специфическом – времени. Еще раз: мы говорим не просто о том, что обстоятельства нашего времени такие-то (война, застой, научно-технический прогресс и т. п.), и не просто о том, что нам было в этом времени как-то (весело, грустно, беззаботно), а что само наше переживание этого времени (его «атмосфера») чем-то отличается от других «времен», что мы сами другие в этом времени.

Возможно, что куда лучше нас это и такое время понимают китайцы, у которых в самом языке нет нашего, «западного» понятия времени, о чем самым замечательным образом пишет Франсуа Жюльен в своей книге «О "времени". Элементы философии "жить"»: «Марсель Гране со свойственной ему проницательностью первым выдвинул предположение о том, что в Китае не было разработано понятие времени. […] Никто в Китае "не думал представлять время как монотонную длительность, состоящую из последовательности однородных моментов, соответственно равномерному движению". Китайцы, согласно удачной формуле Гране, предпочитали видеть во Времени совокупность эр, сезонов или эпох. […] Если мы решим обратиться только к тем понятиям, которые были характерны для самих китайцев, то они, похоже, мысленно связывали две вещи: момент – благоприятный случай, с одной стороны (понятие ши), и длительность с другой (понятие цю). Однако они не думали об объемлющей оболочке, которая была бы "временем". […]

Речь идет не о "времени", а о "благоприятном" времени, на латыни говорят: tempus сараге, "лови момент" – время, которого надо уметь не только "дождаться", но также и не упустить; оно вписывается в стратегическую, а никак не теоретическую логику, и именно по этой причине оно встречается в разговорной речи в смысле: (засечь подходящий) момент. […] Выражение, использованное в "Беседах и суждениях", предварительно сжато: ведь то, что мы переводим как "ждал благоприятного момента", выражено одним единственным термином ши, который обозначает "момент" ("сезон") и служит здесь глаголом. Ибо сам этот момент не нейтрален, не индифферентен, он остается качественно маркированным подобно сезону и поэтому является стратегическим. Момент является не простым сжатием "движения", как свидетельствует об этом его латинская этимология (moment выводится из movimentum, от лат. movere, "двигаться" – пер.), но внутренней меткой возможности, которую он приглашает нас постигнуть и которую надлежит использовать. Как таковой, он неотделим от ситуации, проникнутой некой естественной склонностью»[19].

По каким-то причинам (надеюсь, в ходе дальнейшего изложения мы сможем понять, по каким именно) мы понимаем время не просто как показания часов, календарей или свидетельство учебников истории, но и как нечто самостоятельное, особенное, организующее наш мир и живущее нами и через нас. Однако, я сразу должен оговориться (не хочу быть понятым неправильно): при всем при этом я не готов рассматривать время ни в метафизическом аспекте, ни в аспекте некой мифической силы. Нет, я надеюсь обнаружить и конституировать этот феномен с предельно позитивистских позиций (что, впрочем, не означает, что мы будем говорить о «времени», как его понимают физики или психологи).

Складка времени как экспериментальная патология

Имплицитно осознавая наличие цивилизационного феномена, скрывающегося за понятием «время», им занимались историки и культурологи (в широком смысле этого слова), анализируя специфику различных исторических эпох, общественных формаций, разные уровни культурного развития и разные культуры (К. Маркс, О. Шпенглер, Ф. Фукуяма и др.). Психологи и социальные психологи (П. Фресс, Р. Левин, С. Гроф и др.) занимались изучением собственного «субъективного времени» (не в смысле субъектности, а в смысле индивидуального проживания и переживания времени) – известно, что человек, находящийся в том или ином психическом состоянии, например в мании или в депрессии, переживает время по-разному, опаздывающий – не так, как скучающий, а трезвый – не так, как в состоянии измененного сознания. Философы со своей стороны не раз пытались ухватить «за грудки» само время: описать его как феномен, имеющий собственное существование (св. Августин, Ф. Ницше, А. Бергсон, М. Хайдеггер, Ф. Жюльен и др.), тщетно преодолевая попытки его постоянного ускользания. А есть еще время физиков (А. Эйнштейн, С.Хоккинг, Р.Пенроуз), блистательные, ставшие почти классическими, работы Дж. Уитроу, Г. Рейхенбаха и А. Грюнбаума, время историков-методологов (Х.Уайт, Ф.Р. Анкерсмит), биологов, исследователей архетипов коллективного бессознательного (К. Юнг, Дж. Кэмпбелл, М. Эллиада) и т. д. и т. п.

19

Там же, с. 55, 58, 64–65.