Читать книгу Фатум. Том первый. Паруса судьбы - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 21

Однако сам Михаил Иванович поспешал медленно. Оставшись один, в пятый раз прошел маршем письмо Осоргина, куснул губу. Его томила «душевная». Он панически боялся неприятностей, которые могли завертеться пчелиным роем. Чертово убийство, свалившееся на его голову, пугало. Любой промах сулил навлечь гнев столицы, а это дело не шуточное, расплата − голова. Это Миницкий сие зарубил давно и прочно, оттого и ёжился.

«Убийство − какое оно? С политическим душком, иль просто судьба была Осоргину под разбойничий нож встать?» − морщил нос Михаил Иванович и клял, клял в сердцах урядника-шельму за недогляд, за отсутствие порядка на тракте. Хотя и брал умом: вины Щукина в сем −дырка от бублика. «Что за воинство − два десятка казаков? Так, тьфу,− баб потешить; дороженек к охотской фортеции, и то поболее сходится, где уж тут углядеть. А пополнить пограничную цитадель саблями − в Петербурге перо спит. Лень − вот казнь наша!»

Командир порта рассеянным взором еще раз пробежал по письму и повторил вслух врезавшиеся в память багряные строки: «…пакет… подписан собственной его величе-ства рукой и для Отечества нашего бесценен. Доставь его незамедлительно правителю форта Росс…» Он почувствовал, как шибанула в виски кровь, с губ тихо слетел пост-скриптум письма: «Заклинаю тебя… Будь осторожен. Смерть рядом. Бойся Ноздрю… Это он…»

− М-да,− Миницкий отложил письмо, подошел к окну туча-тучей.

Солнце ласкало землю сладким теплом. Хмурясь на лужи, на стоявшего вдалеке десятника, вершившего какие-то указания казакам, на незасыпанные колдобины у портовой конторы, адмирал ошущал через открытые створки окна причуды мартовского воздуха, пахнущего то талым снегом, то залежалым прелым деревом, и задумчиво молчал. Слух его ловил теплый благовест церковной звонницы, унылый хлюп под копытами лошадей водовоза, а кто-то беспокойный внутри неуклонно вещал: поступай, как должно!

Миницкий налился гневом, трякнул ногтями о подоконник. Так оно завсегда: в столице в ус не дуют, а ему хребет ломать.

Он потер шею и прикинул: «Что ж, дольше ждали, покуда погодим Щукина. Его мундирная сила нынче шерстит окружные леса, авось да и вынюхают что… Оно ведь как бывает: издаля веревочка, ан, вон и кончик. Вот тогда и призову Преображенского, потолкуем».

Михаил Иванович энергично сел за стол, вытянул из секретера гербовую бумагу. На его тщательно выбритых щеках обозначились тяжелые складки. Раз обжегшись на молоке, поневоле дуешь на воду. Страх перед словами Черкасова, что он может попасть в худые композиции за своевольный срыв миссии, подтолкнул-таки его обмакнуть перо в чернила. Но прежде, взвесив все pro et contra⁴³, командир отписал рапорт в столицу, в главное правление Российско-Американской Компании, в котором уведомлял о случившемся и о принятом в связи с этим решении.

Гербовая бумага упала в конверт, на который адмирал аккуратно наложил сургучовую печать, затем перекрестился и улыбнулся светло: «Береженого Бог бережет».