Читать книгу Битва героев - Андрей Левицкий - Страница 7

Сидя на лежанке, Ильмар потер лоб. Ночью толком не удалось поспать, люди Губы устроили шухер возле Октагона, и предстояло с этим еще разобраться. Во рту сухо, башка тяжелая… Ильмар сдавил виски, похлопал себя по щекам.

– Прохор! – крикнул атаман.

Недавно рассвело, справа от лежанки из узкого окошка лился бледный розовый свет. Снаружи стояла тишина.

– Прохор! – настойчивее повторил он, взял чехол с ремешками, натянул лямки на плечи.

Проверив, заряжен ли обрез, сунул оружие в чехол под мышкой. Встал. Подпоясался ремнем с кобурами и надел куртку.

Откинулся полог, в шатер заглянул Рэм.

Морщинистое лицо выражало беспокойство. Рубцы на правой щеке, след от лапы панцирного волка, в утренних сумерках стали еще отчетливее, будто сажей полоски намазаны, – Рэма-охотника ни с кем не спутаешь. Длинные волосы на висках он заплетал в косички, как у бедуинов из центральной Пустоши, носил фетровую шляпу с лисьим хвостом, приколотым к тулье, брезентовую куртку и свободные шаровары, на ногах сапоги с мягкой подошвой.

– Прохор до Губы поехал, хозяин. А люди спят уси, как ты велел, – доложил Рэм. – Мож, чаю или… рассола?

Как и Прохор, он вел свой род откуда-то из-под Минска. Ладонь и пальцы одной руки охотника покрывала жесткая короста, которая шелушилась в сезон Большого солнца, вызывая нестерпимый зуд – следствие перенесенной земляной лихорадки. Болезнь далась Рэму уж очень легко, видно, крепок здоровьем оказался, раз победил смертельную заразу и ясный ум сохранил. И рожа не покривела, что часто случалось с теми, кто выжил после лихорадки.

– Нет. – Ильмар было сел на лавку, но тут же поднялся. – Прохор один поехал?

– Калеба взял.

– Да я вас… – Рассвирепев, атаман схватил бутылку, замахнулся. – Кто киевских стережет?

Рэм втянул голову в плечи, но не спрятался за полог. Сказал:

– Они в повозке рядом с шатром. – Увидав, что хозяин облегченно выдохнул, добавил: – Не пожелали на ночлег в палатку идти, ну и…

Охотник развел руками.

– Ладно, – смягчился Ильмар.

Снаружи простучали копыта, потом заржала лошадь. Рэм обернулся.

– Прохор с Калебом вернулись, – сказал он.

– Коня мне. Людей поднимайте.

Ильмар взял с тарелки подсохший кусок лепешки, кинул в рот, запил водой из кувшина, оставшегося на ларе с вечера, и направился к выходу.

Над мусорным курганом плыло пыльное облако – в ложбину со стороны холмов вползала колонна всадников. Впереди ехали порученец Стеня на серой кобыле и бычок Хэнк на крупном, под стать себе, рысаке.

Ильмар обогнул повозку киевских посланников, запряженную ездовым ящером, вышел на открытое пространство между стойлом и шатром, вынув из-за голенища нагайку.

Из повозки выпрыгнул Мирч Сельмур, потянулся, сделал пару резких наклонов. Покосившись на атамана, перегнулся через борт, выставил на передок клетку. Два почтовых ворона внутри загалдели, взмахивая крыльями, толкая другу друга. Монах отцепил с гвоздя под лавкой возничего ведро, накрытое сверху куском мешковины, и, подойдя к манису, поставил на землю.

Ящер тут же приподнял плоскую башку, разинул пасть и завилял хвостом, словно верный пес. Когда Мирч скинул мешковину с ведра, рептилия ткнулась туда мордой и начала есть, громко чавкая.

– Строй людей, – скомандовал Ильмар ожидавшему в стороне Прохору.

Подвели коня, атаман взялся за повод, погладил шею жеребца, оглянулся. Прохор так и не спешился, гарцевал на месте.

– Выполняй! – велел Ильмар, сунул ногу в стремя и легко запрыгнул в седло. Хлестнул по крупу нагайкой. – Пшел!

Жеребец заржал и пустился в галоп.

Проскакав мимо палаток и брезентовых навесов, атаман натянул повод. Развернув коня, встал боком к приближающейся колонне.

Хэнк покачивался в седле – морда, как всегда, что твой булыжник; Стеня ехал рядом и ехидно лыбился.

Ильмар окинул взглядом свой лагерь. Обозные, выкатив телеги к крыльцу приземистого кирпичного дома рядом с полустанком, укладывали в них раненых и таскали мешки с фуражом. У шатра спешился Калеб, выделявшийся на фоне остальных соломенной шляпой с круглыми полями и клетчатым платком на плечах. Напарник Рэма, выросший в южной Пустоши, всегда ходил в мягких сандалиях, носил штаны и куртку только из чешуйчатых шкур ящеров-манисов, не признавал тканой одежды и выделанной кожи.

На площадку между шатром и стойлом выходили пешие и выезжали конные, многие держали пики с алыми флажками у наконечников.

Конь под Ильмаром фыркнул, переступил с ноги на ногу.

Когда медведковские въехали в ложбину, пыль почти улеглась. Ухмыляющийся Стеня, остановив лошадь позади бригадира, напоролся на жесткий взгляд Ильмара и отвел глаза. Выражение на лице у Хэнка не изменилось. Бригадир не спеша приблизился к атаману, и тот сказал:

– Отъедем.

Развернул коня, пришпорив, направился к полустанку.

Хэнк, нагнав его, заговорил первым:

– Юл не виноват. Он…

– Я что велел? – перебил Ильмар.

– Чтобы тихо все…

– Распоясались твои хлопцы, дело завалить хочешь?

Они остановились у приземистого дома; окна были заколочены листами жести, которые люди Ильмара нашли среди хлама на кургане из мусора, полусгнившую крышу залатали в некоторых местах брезентом.

– Ну, выкладывай.

– Что? – спросил бригадир неуверенно.

– Что! Все.

– Да что все?

Атаман сдавил каблуками тугие бока коня, заставил его подъехать ближе к бригадиру и грозно уставился прямо в маленькие туповатые глазки.

– Чего Юл твой отмочил?!

Хэнк качнул головой.

– Прошка не рассказал, что ль?

– Нет, сейчас говори.

– Ночью у Октагона двое появились. Один на мотоцикле был, другой… – Тут Хэнк задумался, почесал толстую шею. Ильмар терпеливо ждал. – Другой крепкий оказался. Юл его электродубинкой треснул, так он после махаться начал. В общем, монахи по мотоциклу садить с пулемета принялись. Ну и… Метис с Юлом деру дали.

– Слушай, ты! – Ильмар так резко подался вперед, что бригадир отпрянул и чуть не вывалился из седла.

Решил, наверно, что ему лбом в рожу звездануть хотят, нос сломать.

– Дело завалить хочешь? – процедил атаман. – Монахи теперь знают, что за Октагоном следили, осторожничать станут.

Заметив, что Хэнк взялся за пистолет, он положил руку на его запястье, сдавил пальцами, будто тисками. Хватка у Ильмара была прежней, мог еще подкову согнуть.

– Выпороть бы тебя.

– Ну так и что потом? – Хэнк дернулся, пытаясь высвободиться, но не смог. – Без меня бригада за тобой не пойдет…

– Ты, сынок, еще сиську у мамки просил, а я под Москвой уже караваны громил. И люди твои тебе не помогут. На ничейных территориях вы не обжились, караван торговца два дня назад взять не смогли. Твоим людям жрать нечего. Без денег, боеприпасов и фуража ты никто. Червяк в песке. А когда я прилюдно плетьми с тебя кожу сдеру…

Гнедой Хэнка мотнул головой и громко фыркнул.

Ильмар ухмыльнулся в широкое простецкое лицо. Его глаза сверкали, как у ночной гиены-хохотуньи.

– Свои же порешат, – закончил он.

И Хэнк сдался. Дернулся, высвобождая руку.

– Чего ж делать тогда? – произнес он.

– Виновных наказать, чтоб другие приказов не ослушались. – Ильмар остановил коня.

Подбежал один из обозных, ухватил повод.

– Сам решишь как, но чтоб вся бригада видела. Ясно?

Хэнк смотрел в сторону рельсовой дороги.

– Ты внял мне?

Бригадир кивнул, так и не повернув головы.

– Прилюдно! – Крест спрыгнул с коня.

Поднялся на крыльцо, взявшись за дверную ручку, оглянулся.

Мирч Сельмур сидел на передке своей повозки и переговаривался с Костой, поправлявшим упряжь ездовому ящеру. Зажатая в широких ладонях Сельмура черная птица крутила головой, поблескивая глазами-бусинками. Мирч выпрямился, подбросил ворона, который тут же взмыл в небо и, сделав круг над лагерем, полетел на юг.

Сплюнув, Ильмар вошел в дом. Вскоре в Киеве весь расклад будут знать, и отряд жрецов в Пустошь вышлют. Киевские, должно быть, надеются, что он им Зиновия Артюха отдаст. Некроз им в печень, а не Зиновий. Переговорщик не дурак оказался, знал, чем зацепить Ильмара, про Геста вспомнил, который сам с караваном выступит. От темы про Нарочь разговор увел, словно кость волку кинул, помянув ключ, – глодай, атаман.

Пройдя узкий предбанник, Крест вошел в комнату, где раньше был лазарет. Прошагав между рядами пустых лежанок, сколоченных из досок, остановился у дальней стены, возле железной двери. По сторонам от нее мялись двое: грузный Миха и крепкий высокий Яков. Обоим по приказу Геста вырвали языки и должны были казнить за измену Ордену. Ильмар спас монахам жизни, укрыв от жрецов-карателей, и сам сбежал. Сквозь одежду на груди атаман нашарил распятие, сжал в кулаке так, что концы скрещенных пластин врезались в пальцы. Гест хитер и умен, просто так не станет подставляться, наверняка каверзу замыслит, чтобы охотников за его караваном в замешательство привести. Вот тут шпион киевских среди московских монахов, что помог выкрасть Артюха, сильно пригодится.

Миха поправил на плече карабин, Яков кивнул и толкнул массивную створку.

Переступив порог, Ильмар поморщился. Душный запах немытого тела ударил в нос.

– Вставай, вонючка. В путь пора, – презрительно бросил атаман.

Он знал, что человек, выползший из-под драного одеяла в углу комнатушки, ненамного старше его самого, но выглядел Зиновий Артюх настоящим стариком. Редкие седые волосы всклокочены, сквозь них проглядывает пятнистая кожа головы, руки дрожат, глаза слезятся… мокрица, а не человек. Но при том он знал и умел такое, чего не умел больше ни один человек во всей Московии.

Кроме разве что Преподобного Геста. Только Владыку именно Зиновий научил всем премудростям.

– Что же вы хотите от меня опять? – забормотал Артюх, натягивая дырявые сапоги. – Почему вы все время…

– Пасть захлопни! – Ильмар для острастки пнул его ногой в бок. – Обулся? Пошли!

Он ухватил Зиновия за шиворот, тот запричитал: «Нет, нет, погодите, я еще…» – и успел-таки подцепить с пола одеяло за край. Накинул на плечи, пока атаман тащил пленника через лазарет, завязал узлом на впалой груди.

Миха и Яков следовали впереди.

Бросив Артюха на лежанку возле выхода, Ильмар велел:

– Приведите лекаря, пускай отвара этому принесет.

Яков вышел из дома, а Миха, сняв карабин с плеча, остановился в предбаннике, глядя в щель между дверью и косяком.

При словах об отваре Зиновия Артюха бросило в дрожь, он забормотал что-то бессвязное.

– Ничего не получишь, покуда ответы не услышу! – Ильмар занес кулак.

Артюх замолчал, подтянув ноги к груди, скрючился на лежанке.

– Что за ключ есть у Геста? Зачем нужен? Что открывает?

Пленник заскулил и вдруг выгнулся дугой, случайно смазав атамана подошвой сапога по колену. Изо рта пошла пена, Зиновий свалился на пол, и тут в комнату вошли Яков с лекарем. Низкорослый худощавый старик с водянистыми глазами молча сунул в руки Ильмару миску с мутно-зеленоватой кашицей и опустился на колено возле дергавшегося на полу Артюха. Локтем надавил тому на шею, сел на грудь и, не оборачиваясь к атаману, требовательно щелкнул пальцами над головой.

Раздосадованный Ильмар, сунув старику миску, спросил:

– Когда в себя придет?

Лекарь влил порцию кашицы в приоткрытый рот Зиновия, и тот затих. Убрав локоть с его шеи, старик взял пленника за руку, ощупал запястье, после оттянул одно веко, потом другое.

– К завтрашнему, а мож, еще день так проваляется, – скрипучим голосом ответил он.

Сжав с хрустом кулаки, Ильмар шагнул к двери. Переговорщик Коста говорил ночью, что идти следует к перепутью в центральной Пустоши. Орден с Киева отряд навстречу выслать должен – зря, что ли, Мирч почтовую птицу выпустил по утру. Доклад, выходит, отправил. А ведь на перепутье легко засаду устроить. С юга сплошные пески почти до самого Киева – Сухое море. На запад тоже дороги нет – огненные топи.

Атаман нахмурился, глядя на дверь. К северу от перепутья, отгородившись земляным валом, стоит Минск, вотчина небоходов. Эти никого к своему Улью не подпускают, бомбят с авиеток. Боятся новой эпидемии, и правильно. Земляная лихорадка никого не щадит, разве что бедуинов – пастухов, которые в предместьях скот свой пасут. У них с небоходами как бы соглашение какое-то есть, мол, пастухи летунов не трогают, а те – пастбища. Хотя как с пастухами, психами такими, договориться-то можно? Они ж, поговаривают, некрозные симбиоты, у них мозги иначе устроены. Получается, у Геста выбор невелик. К Нарочи идти между топями и пастбищами, в Свирь добраться, и уже оттуда… А хитро´ в Киеве все придумали: Ильмар дело сделает, ключ добудет, отряд после боев ослабнет, тут киевские и ударят. Зачем Орден станет Москву атаману Кресту отдавать? Они своего человека наместником поставят, а всех причастных к походу до Нарочи поистребят, чтоб сведения не расходились. И его, Ильмара, первым прикончат. Значит, дело все-таки надо раньше провернуть. Задолго до встречи с киевским отрядом караван Геста разбить.

Атаман обернулся.

– Погрузите его в обоз под видом раненого. Глаз не спускать всю дорогу. В себя как придет, мне сразу доложите, – велел он.

Скормив больному остатки кашицы, лекарь поставил миску на лежанку, встал и вытер испачканные ладони о штаны.

– Ты как знаешь, атаман, а больной не протянет и декады, – начал он. – В любой день может…

– Сготовь такой отвар, чтоб протянул! – перебил Ильмар. – И говорил при этом внятно.

И вышел из лазарета.

* * *

Преподобный Гест вытащил из лежащей на столе стопки испещренный записями лист, быстро проглядел. Взял перо, макнул в чернильницу и поставил размашистую подпись в верхнем углу.

– Чем занимается Орден, Вик Каспер?

Вик, все еще стоявший у окна, замялся. Слишком много необычного навалилось – двойник Владыки внизу, весть о том, что Гест с отцом были знакомы, странные слова про джагера и насчет того, что за Виком наблюдали… Он был растерян. Джагер? Вроде знакомое слово, Вик когда-то слышал его, но понятия не имел, что оно значит.

– Чем? – повторил Гест.

– Вы истребляете мутантов. Мутафагов и мутантов. Это ваша миссия, то есть миссия всего Ордена Чистоты. Потому он так и называется, что борется за… – Вик умолк.

– За что?

– За чистоту человеческого рода.

Преподобный склонил голову – то ли соглашаясь, то ли, наоборот, недовольный ответом, поди разбери. Вик шагнул к столу, не зная, как себя вести. Сунул пальцы за ремень, но сразу вытащил. Подумав, что так не следует стоять в присутствии Владыки Геста, он спрятал руки за спиной.

– Правильно, – сказал Преподобный, нажимая на что-то под столешницей. – Мутанты, обликом походящие на людей, собираются стаями в глубине Пустоши. Они – зло, что угрожает всем людям от Донной пустыни до северных границ Московии. Но у нас есть враги не только среди порождений нечистого. И кое-кто из них готов на все, чтобы ослабить могущество Ордена.

Шевельнулся атлас, по стене пробежала вялая волна, за полотнищем раздался шорох. Ткань разошлась, и в комнату тихо вошел жрец в бледно-желтых одеждах. Скользнув по Вику взглядом, он приблизился к столу. Владыка спросил:

– Готовы?

Жрец кивнул.

– Оружие нам и амуницию. – Гест пододвинул ему стопку листов, поставил локти на стол, сцепив пальцы, прищурился. – Велю выступать.

Забрав бумаги, жрец тем же путем покинул комнату.

– Что такое джагер? – выпалил Вик, решившись. Вопросов было слишком много, но задать остальные он не посмел.

Почему Гест за ним наблюдал? Откуда знал отца? Он же не монахом был. И этот двойник – зачем? И…

Столкнувшись с Владыкой взглядом, он смутился. Перед ним влиятельнейший человек во всей Московии! А Вик так себя ведет – с вопросами пристал, допытывается чего-то, когда должен стоять коленопреклоненный, склонив голову…

– Твое лицо – как книга раскрытая, – с легкой усмешкой промолвил Гест. – Показывая свои чувства, ты делаешь врагов сильнее, а себя слабее. Учись сдержанности.

– Но вы же не враг мне? – Вик хотел произнести это утвердительно, а вышел вопрос.

– Нет. Однако, если ты напоминаешь отца внутренне так же, как похож на него внешне, недругов у тебя в жизни будет предостаточно.

– Что такое джагер?

Владыка покачал головой.

– Придет время – узнаешь сам. Подойди ближе.

Вик приблизился к столу. Он снова не знал, куда деть руки, и потому убрал одну за спину, а пальцы другой – под ремень. Поза получилась какая-то излишне вальяжная. Ну и мутафаг с ним! Надо просто быть спокойным, внимательным, сдержанным… ни нахальство, ни подобострастие ничего хорошего не принесут.

– Вы сказали, что следили за мной.

– Не следил – наблюдал.

– Но это одно и то же.

– Второй совет: учись правильно использовать слова. Тебе кажется, что значение одинаковое? Нет. Кроме прямого смысла во многих словах есть и другой, более скрытый. Следил и наблюдал – не одно и то же. Следят за недругами, наблюдать можно за другом. Что касаемо тебя… Мне докладывали доверенные люди – как ты рос, что с тобой происходило, им приходилось оберегать тебя от неприятностей. Я знаю, что Архип Дека невзлюбил сына своего первого следопыта, а тетка Ирма, наоборот, обожает его… Я многое о тебе знаю. И теперь мне нужна твоя помощь.

– Помощь? – удивился Вик.

Что ж этот Гест его раньше не просил? Говорит, оберегал кто-то. Оглобля уже убить был готов Вика – и пытался. И вдруг сам Владыка московского Храма просит помощи? Прислал Дюка… А чего раньше в свой Канториум не позвал? Выжидал, наблюдал?

Гест приподнял брови.

– Твоя давняя вражда со старшим бригадиром чуть не переросла в смертоубийство. Он даже стрелял в тебя…

Вик почесал остриженную макушку. И откуда Владыке столько известно? Главное, не врет он. Дюк о стрельбе в башне не знал, об этом Архип и Оглобля словом не обмолвились при переговорщике. Они, наоборот, разговор поворачивали так, чтобы Вика крайним сделать. Стало быть, есть кто-то в клане башмачников, кто тайно сведения в Храм поставляет.

– Похоже, ты внял советам. Не спешишь говорить. Молчать и слушать всегда лучше. Ведь ты понятия не имеешь, о чем я, что вообще происходит. Так?

– Не имею. Вы же не отвечаете на мои вопросы.

– Ну хорошо, – Гест откинулся в кресле, положив ногу на ногу, обхватил колено. – Слушай: мы пойдем с караваном, который выступает сегодня. Пойдем под видом пустынников. Слыхал про таких?

– Пустынники – это анахореты, да? Так их еще называют. Они переболели земляной лихорадкой, но не умерли, только стали уродами…

– Именно. Считается, что они отпугивают нечисть и приносят удачу. В дальние походы торговцы или нефтяники часто берут пустынников. Мы наденем рванье, замотаем лица тряпками и отправимся с караваном под предлогом паломничества в Свирь. Там монастырь анахореты давно основали, а мы хотим в родные места явиться.

– Но зачем? Это как-то связано с вашим двойником?

– Чтобы следить. В Ордене наметился раскол. В Храме изменники. Киев все терпимей к мутантам становится, цыган за безбожников перестал признавать. Есть сведения, что на меня готовится покушение. Там, в караване, могут быть предатели. Ты поможешь мне отыскать их.

Теперь все это обернулось какой-то совсем неожиданной стороной. Вик нахмурился, пытаясь понять – почему именно он? Гест ему доверяет, потому что знал отца. Только как он выполнит такое поручение?

– Но ведь… – начал он.

– Опять чувства, – с укором сказал Владыка. – Я читаю твое лицо, как книгу. На вопросы ты получишь ответы, времени будет достаточно. Сейчас же усвой: пустынники, что следуют за караванами, дают обет молчания. Говорить в дороге будем, но лишь тайком, когда никто не помешает. С нами отправятся…

Атлас на стене заколыхался, и в комнату вошли три человека. Вик вытаращил на них глаза – рваные халаты, стоптанные башмаки, грязные тюрбаны вроде тех, что анахореты носят. Двое незнакомцев держали котомки, третий нес длинные деревянные посохи с медным кольцом на одном конце и оплеткой из сыромятной кожи на другом.

Они встали у стола. Гест сказал:

– Стод.

Один бродяга кивнул:

– Эван.

Второй небрежно махнул рукой:

– Петр.

Третий стукнул посохами об пол:

– А это Вик Каспер, сын… вы знаете, чей он сын.

Гест поднялся, открыл ящик стола и достал небольшой пистолет с необычным механизмом на рукояти – рычаг, изогнутая полоска металла, шестерня, пружина. Закатав рукав, Преподобный упер в предплечье железный желобок на конце рычага, пристегнул ремешком. Тренькнула шестерня. Владыка выбросил вперед руку – рычаг с тихим щелчком распрямился, пистолет прыгнул в ладонь. Гест взвел пружину, застопорил шестерню и сказал негромко:

– Одежда.

Петр раскрыл котомку, выложил на стол свернутые узлами тряпки. Владыка скинул свою новенькую черную полурясу, снял рубаху и принялся облачаться в рваный халат, который вытащил из кучи тряпья на столе. Когда закончил, вставший за его спиной Петр накинул на плечи Геста шерстяной платок:

– Иди сюда, Каспер. Облачайся.

Вик подошел к столу.

– Не похожи вы на бродягу, Преподобный. – Белокурый худой Эван коснулся пальцами подбородка, имея в виду усы и бородку Геста. – Сбрить бы…

– Закрыто лицо будет, – глубоким басом пророкотал Петр. Ростом он был ниже остальных, с широкими покатыми плечами и толстой шеей.

Эван сдержанно улыбнулся в ответ. Стод – сутулый, не примечательный ничем, кроме глубокого шрама на лбу, вокруг которого кожа собралась складками, – молчал, сосредоточенно наматывая тюрбан на голову стоящего неподвижно Вика. Грубая ткань колола лоб, затылок тоже начал чесаться, но Вик терпел. Закончив, Стод отступил, окинул взглядом дело рук своих и кивнул.

Пока Вик скидывал выданную стариком-старостой одежду послушника, натягивал халат и драные штаны, Владыка вынул из ящика несколько обойм с пистолетными патронами. Короткие латунные цилиндры с полукруглой пулей соединялись по две штуки особой скрепкой. Гест переломил стволы, вставил в них патроны, придавил – скрепка осталась висеть на большом пальце. Щелкнули взведенные курки. Преподобный одернул рукав.

– Я не понимаю, что должен делать, – сказал Вик.

– Вынюхивать. Искать.

– Но что? Кого? Вы думаете, кто-то из людей в караване предатель. Один, двое, больше? Как мне их найти? И вообще, почему я?

– Ты юн, потому к тебе меньше внимания будет. Просто мальчишка, шныряющий под ногами…

– Но почему не кто-то из ваших послушников? Как вы… как вы можете доверять мне?

Гест, уже полностью облаченный, повернулся к нему:

– А как я могу доверять послушникам, зная, что в Храме есть соглядатаи? Враги Ордена? Тебе кажется удивительным, что ты, человек со стороны, попал вдруг во все это? Но нет в этом ничего странного, ежели вспомнить, что мы с твоим отцом дружны были.

– Но что мне вынюхивать в походе?

– Связь, – произнес Эван. Длинными тонкими пальцами он откинул со лба прядь светлых волос и подмигнул Вику.

– Что? – Тот уставился на него. – О чем ты?

Владыка кивнул:

– Конечно. У тех, кто поедет с караваном, должна быть связь с их главарем, оставшемся здесь, в Московии. Будешь искать, вынюхивать, слушать, что говорят, смотреть, кто и куда отлучается, с кем общается, дружит… куда и сколько раз по нужде ходит.

– Соглядатаи могут быть и среди башмачников, и среди монахов?

– Конечно. Будь осторожен, не спеши и не ошибись в подозрениях. В Ордене, кроме Дюка Абена, ты никого не знаешь.

– Переговорщика тоже подозревать?

– Всех! – отрезал Петр и ухмыльнулся: – Стой ровно, послушник.

Он поправил тюрбан на голове Вика, закрыл ему лицо платком, подоткнув край у виска, разгладил ткань на плечах.

Эван передал Владыке котомку, тот накинул лямку на голову, пристроил суму за спиной, поправил, чтоб не давило шею. Принял у Петра посох, крутанул в руках, ухватив за оплетенный кожей верх, вытащил обоюдоострый клинок. Бросив меч на стол, шагнул к Вику и показал ножны с медным кольцом.

– «Штерн» – надежное оружие. В этой части спусковой механизм. Понимаешь, что сие означает – спусковой? Ты ж книжки читал, обучен… вернее, сам себя обучил.

Владыка повернул кольцо, из ножен выскочила железная пластина. Потянув за нее – внутри что-то хрустнуло, – коснулся пальцами прорези и пояснил:

– Отсюда, если нажму на пластину, вылетит короткое лезвие. Металл с особым напылением. Панцирного волка с тридцати шагов валит, если попадешь в голову или сердце.

Он снова ухватился за нижнюю часть, повернул кольцо, утопил пластину в ножны и взял меч со стола.

– Обращаться умеешь?

– Старший бригадир обучил.

– Да, Оглобля знатный боец. И дурень редкостный. Хотя не без хитрости.

Гест развернул меч острием к полу, показал на рукояти рядом с узелком кожи неприметный выступ.

– Тут надавить пальцем… видишь, насечка на клинке, – и можешь вынимать из ножен.

Эван протянул Вику котомку, затем Петр отдал ему посох. Стод, присев на корточки, пересчитал стоявшие на полу прозрачные склянки, рядом на холщовом отрезе лежали рулонами свернутые бинты и четыре, в виде плоских коробочек, фонарика. Стод поманил Вика, отдал ему два бутылька, пояснив, что в одном самогон – рану промыть, согреться при случае. В другом лечебный воск. Вручил три рулона бинта; фонарик оказался керосиновым. Внутри запаянной коробки за мутным стеклышком был спрятан фитилек, который зажигался щелчком кремневого колесика на боку. Все остальное Стод раздал жрецам.

Гест, закрыв лицо платком, сказал:

– Выступаем сейчас. Каспер, в походе за мной держаться. На стоянках предателя ищи. Помни, никаких чувств. Ты теперь пустынник. Стод и Эван всегда впереди, Петр замыкает.

Владыка сложил ладонь лодочкой, коснулся лба. Монахи повторили жест. Вик замешкался, но, пересилив себя, сделал то же, что и все.

Петр, подойдя к стене, отдернул атлас – открылся проход со ступенями ведущей вниз винтовой лестницы.

Два «пустынника» шагнули на лестницу, за ними Гест, потом Петр.

Ладони у Вика вспотели, посох скользил, пришлось перехватить покрепче. Слыша, как бухает в груди сердце, он поспешил за жрецами.

Через потайную дверь они вышли во двор Храма, когда процессия с двойником Владыки уже выезжала за ворота. На плацу стояла одинокая повозка, рядом мялся староста. Увидав пустынников, старик бросил вожжи и закричал:

– Кабы не личное повеление Владыки, плюнул бы! Лошадь в стойло определил, повозку в мастерские! Где вас шакалы носють?! Че рожи попрятали? Обет дали, думаете, тепереча спрос мал? Только возвернитесь мне обратно! Не поленюсь, сам Преподобному Гесту скажу, чтоб в Храм вас не пущали боле. Мне дармоедов в Канториуме хватает!

Не обращая внимания на старика, они уселись в повозку. Стод взял вожжи, перекинул через плечо и посохом ударил лошадь по крупу. Кобыла дернулась, присела на задние ноги, заржала и рванула с места, цокая подковами по мощенному камнем плацу. Староста шарахнулся в сторону, едва не угодив под копыта. Завопил что-то вслед, но никто не оглянулся.

Выкатившись за ворота, повозка пристроилась за ползущим по мостовой сендером.

Когда подъехали к рынку, весть о том, что Владыка покинул Храм, уже разлетелась по Лужнецкому острову. Люди высыпали на набережную, загалдели, словно птицы на хозяйском дворе. Толпа ремесленников, торговцев, фермеров и старателей пошла навстречу процессии.

Вик разобрал сквозь урчание двигателей мольбы о прощении грехов. Некоторые падали на колени и начинали отбивать поклоны. Жрецы спешились, примкнув штыки к трехлинейкам, зашагали рядом с машинами.

Колонна едва двигалась. А разношерстный люд все шел навстречу, выстраивался на обочине, требуя Владыку. Всякий раз церемониально покидая Храм, Преподобный должен выйти из машины и поговорить с народом. Отпустить грехи кому соизволит, помолиться за страждущих.

Колонна проехала мыловаренную башню, к которой от огромных пышущих паром котлов тянулись толстые трубы, и встала. Когда повозку заслонил от толпы бронированный корпус сендера, Стод натянул вожжи, остановил лошадь. Гест толкнул локтем Вика в бок, тот вспомнил о своей миссии и спрыгнул на мостовую. За ним слезли Петр и Эван.

Жрецы, отгородив трехосный фургон от наседавшей толпы, построились полукругом.

Поравнявшись с сендером, Вик увидел возле кабины переговорщика Дюка. В ноздрях защипало – место неудачное для стоянки, запах от мыловарни так и шибает в нос, даже платок не спасает. А работникам каково? Щелочь в котлах, соли разные… Может, начальник стражи нарочно тут машины задержал? Вон как народ носы пальцами зажимает, отворачивается. Детишек и вовсе не видать.

Толпа начала потихоньку отступать в сторону рынка.

В задней стенке фургона открылась дверца, упала лесенка, и на ступеньках появился двойник Геста. Выставив локоть и зажав мантию пальцами, двойник прикрыл лицо.

Точно, начальник стражи не дурак. Поддельного Владыку никак не опознаешь, люди держатся подальше от мыловарни. Вик отыскал взглядом седобородого жреца, который тихо отдавал команды охране. Та действовала слаженно, чувствовалась выучка.

– Владыка! – раздалось за спиной.

Вик обернулся. К процессии от мыловарни бежал человек. Тощий, в лохмотьях, покрытых ржавыми потеками, смуглая кожа усыпана язвочками. На шее ремесленника болталась связка мыльных брикетов, опутанная проводками.

– Владыка, выслушай! Защитник наш, молю, не вели гнать!

Он пробежал мимо Вика. Седобородый отдал команду, и трое людей в желтых одеждах выдвинулись немного вперед.

Казалось, бегущий к фургону человек не замечает направленные на него штыки. На ходу он кричал:

– Владыка, не гони! Дай говорить! Выслушай!

Седобородый повернулся к двойнику, замершему на ступеньках. Тот мотнул головой.

Начальник стражи бросил:

– Отогнать.

Рослый жрец, стоявший ближе других к бегущему навстречу процессии человеку, шагнул вперед и выставил штык, но ремесленник нырнул под трехлинейку, ввинтившись между стражниками, подскочил к фургону. Грянул выстрел.

Дюк Абен сунул «контендер» в кобуру и вытащил тесак из петли на поясе. Ветер развеял облачко пороховых газов.

Вик увидел, как упал на колени ремесленник, схватившись руками за мыльные брикеты на груди.

Несколько жрецов бросились к раненому, один проткнул штыком плечо, другой пропорол щеку. Они нависли над ним, окружив со всех сторон, и тогда ладони Вика обожгло. Он вздрогнул, вспомнив, что подобные ощущения уже испытал возле Октагона. В голове, словно картинка в учебнике, вспыхнула и растаяла схема замкнувшейся электрической цепи.

Мыловар разорвал связку на шее.

Грохнул оглушительный взрыв.

Полыхнуло белым пламенем. Вика отбросило далеко от повозки, он упал, прокусив язык. Рот наполнился кровью. Вик встал на колени, качнулся и свалился лицом вниз. Кто-то потянул его за плечи, приподнял.

– Давай сюда, быстрее…

Его усадили в повозку. Стод ударил посохом по крупу лошади, обогнув стоящий впереди сендер, направил ее вдоль заболоченного русла реки. Рокот голосов позади стал тише, сквозь крики донесся стук копыт. Вик, прижимая ладони к вискам, приподнялся. По набережной навстречу мчался конный отряд башмачников.