Читать книгу Несколько дней из жизни следователя. Часть 3 (весна) - Андрей Лидделл - Страница 2

Я протиснулась в полуоткрытую дверь нашего кабинета, прижимая левой рукой к животу толстую стопку уголовных дел. Связка ключей начала выскальзывать из пальцев правой ладони, я дёрнулась, папка тут же стала угрожающе расползаться. Я запрыгала на одной ноге, поддерживая дела коленкой другой ноги. Ключи выскользнули окончательно и грохнулись на пол, я с облегчением схватила дела и правой рукой тоже, одновременно прикрывая дверь бедром. Донесла… Коварный Сашка по выходе с утреннего совещания всучил мне возвращённое ему возобновлённое прокуратурой своё старое дело. В трёх томах и листов – навскидку – так под триста каждый. Так что дела, которыми осчастливили меня саму – три тощих папочки – не добавляли особой тяжести. Я, наконец, опустила свою ношу на стол для допрашиваемых, свои дела перекинула на стол к себе, а Сашкины – последним рывком – на его стол. Вспомнила про ключи и подобрала их с пола, потрясла и подула на них. Тут в кабинет зашёл и сам Сашка, глянул на тома на своём столе, скривился, как от зубной боли, и кивнул:

– Спасибо, Тань.

– Догнал? – спросила я про опера, за которым он погнался, увидев того на лестнице.

– Да, после обеда зайдёт, будем разбираться.

Сашка уселся на своё место, вытащил из верхнего тома прокурорское постановление и стал читать. Проявление зубной боли на его лице усилилось.

– А почему возобновили-то? – спросила я.

– Щас скажу, – сказал он, не отрывая глаз от текста, и надолго замолчал.

Я тоже села на место, потянулась к подоконнику и «щёлкнула» чайник. Встала, чтобы достать из шкафа кружку и банки с растворимым кофе и сахаром. По привычке достала и Сашкину кружку и уже собралась бросить туда пару ложек, как вспомнила, что последнее время он себе снова стал заваривать какие-то восхитительные чаи в уродливого вида глиняном чайничке, специально принесённым из дома. Я, конечно, всегда этими чаями угощалась, так что и сейчас желание к кофе у меня пропало, но мне показалось, что Сашка не расположен прямо сейчас к чаезавариванию, пока не перечитает и не обдумает постановление, а заодно и свою незавидную судьбу на ближайшее время, постигшую его с возобновлением этого, вроде бы, бесперспективного изначально дела. Расследовал он его, как я помнила, очень долго и уже достаточно давно – когда мы ещё не сидели в одном кабинете. Потом, наконец, приостановил по факту и далеко не с первой попытки, и был этому очень рад. Дело в то время было на слуху у всей Следственной части, так что сегодня многие сочувственно на Сашку поглядели, когда дело это ему возвращали. Поэтому сейчас вкусный чай мне не светил, и я усилием воли вернула себя к кофейному настроению, успокаивая тем, что через какое-то время Сашка «отойдёт» и, чтобы самому успокоиться, начнёт свою «чайную церемонию».

Так что я с интересом – как мне показалось даже, с каким-то азартом, чуть ли не «охотничьим» – накинулась на те три тонюсенькие папочки уголовных дел, только что расписанных мне. Поясню… Всего дел имелось четыре, из четырёх разный райотделов – первое мне дали ещё в пятницу, из Центрального РОВД. И как дали мне его утром, так я весь день и поверить не могла – ну, счастью – не счастью, – но самому предмету того, что мне перепало. Дело было о похищении медалей – государственных наград СССР. Суть была в чём… Жил-был в нашем городе один дедушка – дважды Герой Социалистического Труда СССР, знатный в своё время шахтёр. Ну, он и сейчас живёт – дай бог ему здоровья. Ему даже в городе памятник при жизни поставили, как раз, как дважды Герою этого самого труда. Ну, ещё в советское время – памятник. Так вот, приходит к нему домой буквально в конце прошлого года такой мальчик-одуванчик: представляется студентом, показывает билет студенческий какой-то, говорит, что, мол, пишет курсовую работу про известных наших горожан, которые были в своё время награждены высшими государственными наградами. У нас это в основном… передовики производства всякие, так как город промышленный. И просит рассказать биографию свою: чем, когда, за что был награждён. Наш дедушка – не будь дураком – спрашивает: откуда, мол, ты, соколик, про меня знаешь. Тот ссылается на дедушкиного приятеля – председателя городского Совета ветеранов. Дедушка – Иван Егорович его зовут – сразу перезванивает этому приятелю, тот подтверждает – да, приходил мальчик, вежливый такой, положительный весь, спрашивал про ветеранов – работу в институте пишет. Вот он и дал ему адрес и Ивана Егоровича, и других орденоносцев. Иван Егорович тогда мальчику всё по порядку и с удовольствием рассказал про свои трудовые подвиги. Тот в тетрадку свою всё конспективно записал, детали кое-какие уточнил и напоследок попросил разрешения сфотографировать награды Ивана Егоровича, который, конечно, согласился. Достал из шкафа парадный пиджак, на котором все награды были прикреплены, положил на стол – снимай, мол! То есть – фотографируй. Мальчик достал фотоаппарат и сделал несколько кадров. Среди прочих наград там были две золотых медали «Серп и молот» – знаки отличия лиц, удостоенных звания Героя Социалистического Труда. Кстати, таких дважды героев, как Иван Егорович, у нас в стране вообще раз-два и обчёлся, то есть на самом деле – заслуженный дедушка. Причём, эти медали – одни из высших государственных наград СССР были. Так вот, мальчик их сфотографировал, поблагодарил-попрощался и спросил: можно ли будет ещё раз прийти, заново сфотографировать награды, если фотографии не получатся. Иван Егорович, конечно же, сказал, что можно, чтобы мальчик, в случае чего, приходил обязательно… Мне кажется, ветерану было просто приятно внимание…

И, представляете, где-то в феврале наш милый мальчик снова заявляется к Ивану Егоровичу, и говорит, чуть ли не каясь, что, мол, вот, как назло, фотографии не получились, и можно ли сфотографировать награды заново. Иван Егорович ему разрешает, снова выкладывает перед ним пиджак с наградами, тот фотографирует. И, вроде бы, Иван Егорович его чаем угощал, так что выходил из комнаты ненадолго. Потом мальчик распрощался и ушёл. А в марте Иван Егорович собирался на какое-то ветеранское мероприятие, доставал из шкафа пиджак, и те две золотые медали – они были скреплены вместе – вдруг сорвались и упали на пол. Ивана Егоровича это насторожило, так как он знал, что они были надёжно пристёгнуты, он стал медали рассматривать… и заметил, что какие-то они не те стали, отличаются от прежних… В общем оказалось, что медали теперь у него – поддельные. И выходило, судя по всему, что подменил их тот милый мальчик-студент.

Так что можно понять, с каким… ну, пусть даже удовольствием, я раскрыла верхнее из трёх новых дел. Читаю постановление о возбуждении… Суть та же… Другой потерпевший – тоже дедушка-ветеран-орденоносец. Этот только единожды Герой соцтруда. «Жулик», судя по всему, тот же – такой же мальчик-студент приходил, расспрашивал, фотографировал и возвращался «переснять» награды. Что-то мне резануло взгляд… Перечитываю резолютивную часть постановления: «Возбудить уголовное дело по статье триста двадцать четвёртой УК РФ». Я, признаться, и не знала, что это за статья. Открываю кодекс – «незаконное приобретение государственных наград». Тут я немного офигела. Беру первое дело – всё правильно, возбуждено по сто пятьдесят восьмой, кража. Но «незаконное приобретение»… то есть, получается, наш «жулик» незаконно приобрёл государственную награду – в данном случае одну золотую медаль «Серп и молот» – украв её? Оригинально… Но ведь точно также, как в первом деле, здесь во время своего второго посещения «жулик» тайно подменил медаль, забрал настоящую. Украл. «Приобрёл»… Что называется: «А, что, так можно было?» И тут даже нельзя откровенной тупости райотдельской умилиться, так как это же надо было додуматься – возбудить дело по этой «триста двадцать четвёртой», её же ещё найти надо было в кодексе…

Но ещё больший – и уже не чисто эмоциональный, а эмоционально-практический – сюрприз ждал меня в третьем деле, которое – хоть на этом спасибо – было возбуждено снова просто по краже. Оказалось, что наш милый мальчик был-таки задержан во плоти и с поличным, арестован, допрошен и сидит сейчас у нас в тюрьме. Ну, то есть, конечно, в «следственном изоляторе номер два». Получалось, что у меня по делу – а дела теперь мои – «жулик» арестован уже несколько дней назад, и идёт двухмесячный срок его содержания под стражей. Если что, у меня раньше вообще не было арестованных лиц по делам – все подозреваемые и даже обвиняемые были под подписками о невыезде, и я не сталкивалась практически с такой мерой пресечения, как «заключение под стражу». А ведь теперь мне самой придётся срок этого заключения продлять… И относительно скоро уже… На некоторое время эта новость затмила для меня даже сам предмет дела, которому я, откровенно, радовалась в душе. Но потом я сказала себе, что сидеть «студентику» спокойно – ну, так-то спокойно это мне будет – ещё семь недель, за которые я уж как-нибудь свой страх новизны переборю и продление срока стражи оформлю. Да и если есть «жулик», то дело-то получает реальную перспективу, его в суд можно будет направить, а не приостанавливать по факту… Что хорошо.

Я с удивлением поймала себя на том, что как-то всерьёз разволновалась. Можно сказать, что, как, наверное, пишут в дешёвых романах, меня «захлестнула волна предчувствий» того, что по этому делу можно будет сделать… как и что надо будет делать… что я по нему смогу сделать…

Я вернулась к изучению третьего дела. «Студента» взяли под белы рученьки, когда он вышел из квартиры очередного заслуженного ветерана труда с очередной подменённой-похищенной золотой медалью «Серп и молот». А ждали его там благодаря активной деятельности, развитой Иваном Егоровичем – первым потерпевшим – который, обнаружив подмену своих наград, расшевелил всё ветеранское сообщество города, расспрашивая: не приходил ли к кому скромный студент. Оказалось, что приходил ко многим и у многих спрашивал разрешения прийти повторно, «если не получатся фотографии». Вот после одного такого повторного визита его и взяли.

После протоколов задержания и допроса подозреваемого – а звали его Михаилом Стариковым, и был он уроженцем братской Украины – шёл протокол осмотра изъятых у Старикова предметов. Меня кольнуло предвкушение… Он же вынес настоящую медаль. Смотрю опись – точно, «медаль Героя социалистического труда… жёлтого металла, две штуки». Потом – постановление о приобщении к делу в качестве вещественных доказательств – «хранить при уголовном деле». С замиранием я перевернула все листы дела, с внутренней стороны задней обложки был прикреплён заклеенный почтовый конверт, облепленный печатями и испещренный подписями. Недолго думая, я схватила из карандашницы канцелярский нож, выдвинула лезвие и стала разрезать конверт. То, что я даже ещё не заполнила постановления о принятии дел к производству, я, конечно, подумала, но – так, вскользь. В любом случае мне надо было бы потом повторно самой проводить осмотр и, соответственно, вскрывать конверт. Понятно, конечно, что при составлении постановления и протокола и в присутствии понятых…

В конверте было две медали – жёлтые звёздочки с серпами и молотами, на красных колодках, с одинаковыми номерами. Рассматривая их обе вместе, даже я сообразила, где оригинал, а где подделка. Одна при сравнении существенно отличалась более грубым исполнением и какой-то блёклостью. Номер вообще был нанесён красителем чёрного цвета, тогда как на оригинале – выбит в металле. Но, если бы мне показали только одну подделку, не поясняя этого, я бы так и посчитала её настоящей медалью.

Тут только до меня дошло, что в остальных делах тоже должны быть подделки. Так и оказалось, и теперь на столе передо мною лежали четыре звёздочки: настоящая и три подделки. Кстати, напомнила я себе, надо будет всё же докопаться, где поддельные медали, оставленные у Ивана Егоровича. По делу их не изымали, потому что на тот момент он их – с его слов – передал кому-то аж в областную администрацию. При допросе сказал – для того, чтобы «их проверили». Как проверили, на что проверили, кто проверил – понимай, как знаешь. Всё равно вызывать их всех надо будет, передопрашивать…

Я не удержалась и приложила две медальки себе к блузке на левой стороне груди. Подняла взгляд на Сашку – показать. Оказалось, он и так на меня во все глаза смотрит, вопросительно приподняв одну бровь.

– Это – то, что я думаю? – спросил он.

– Одна, похоже, настоящая, – радостно ответила я.

– Дай поглядеть!

Последующие минут пятнадцать мы занимались разглядыванием медалей со всех сторон, с использованием лупы, сравнением, пересказом друг другу того, что нам было известно про саму эту награду, вообще про награды, и историй, связанных со званием Героя соцтруда. К моему удивлению, Сашка знал про это много чего, так что мой внутренний недоучившийся историк тихо себе помалкивал, развесив ушки.

Четвёртое дело, листанием которого я занялась далее, было аналогичным и возбужденным по краже. Получалась, что «жулик» действовал по однообразной, но хорошо работавшей схеме. Мне подумалось: а скольких ветеранов он ещё успел у нас посетить и у кого подменил награды. Как-то ведь и это надо будет устанавливать…

До обеда я успела не только вкратце познакомиться с тремя новыми делами, но и сделать необходимые формальности, чтобы потом к ним не возвращаться – составила, распечатала и подписала постановления о принятии этих дел к своему производству. Почему-то мне нравится именно это действие, не знаю – почему… Наверное, потому что оно очень простое, не требующее никаких практических действий или умственных усилий, но при этом – очень символичное. Причём, даже бланки таких постановлений люблю при необходимости заполнять от руки – они такие маленькие, в половину листа. А остальные бланки заполнять – сущее мучение, особенно с моим почерком. Хотя, настоящее мучение – это для тех, кто потом будет читать и пытаться разобрать.

…После того, как мы с Сашкой сходили пообедать в столовую через улицу, я решила, недолго думая, навестить экспертов, чтобы определиться с экспертизой для официального подтверждения «поддельности» моих подделок. Я взяла конверт с медалями и спустилась на первый этаж, в Экспертно-криминалистический отдел. Но там меня совершенно не порадовали. Оказалось, что наши эксперты не обладают необходимой официальной квалификацией – не имеют соответствующего образования, дипломов – для проведения искусствоведческой экспертизы, которая только и может дать заключение, что подделка госнаграды – это именно подделка. В принципе, такая квалификация нашим милицейским экспертам и не нужна совершенно, ведь они – криминалисты, но для меня это оказалось сильной неожиданностью и, в перспективе, дополнительной «головной болью» – где провести такую экспертизу. Сошлись на том, что у нас проведут обычную техническую экспертизу – сравнят между собой медали «настоящую» и «поддельную» и скажут, какая каким способом изготовлена, то есть будет понятно, что «подделка» сделана кустарно, грубо говоря – более «грубо». Некоторую определённость это в дело внесёт, но проблемы не решит. Да и то, что настоящая медаль – действительно настоящая, эксперты только примут на веру с моих слов, а сами такого заключения не дадут. Как говорится, «не вызывает сомнения в своей подлинности». Но для обвинительного заключения всё-равно надо будет искать и проводить эту самую искусствоведческую экспертизу.

Вернувшись к нам на шестой этаж – в «башню следствия», как называл Сашка, потому что кроме нас на этаже тут никаких других служб не было – я поделилась с ним своим разочарованием.

– Ну, найдёшь экспертную организацию, – рассеяно успокоил он меня. – Кажется, в Новосибирске должно что-то подобное быть. Всё-таки третий по величине город в стране.

– Она-то найдёт, – рассеяно согласилась я.

– Она-то найдёт? – не понял он.

– Ну, анекдот же такой есть… «Она-то найдёт», – я достала из конверта медали, выложила на обложку уголовного дела рядом друг с другом и стала меланхолично рассматривать их, водрузив локти на стол и положив подбородок на скрещенные пальцы. – Не знаешь?

– Нет.

– Ну, идёт мужик по улице, а навстречу ему двое ментов… – начала рассказывать я. – Ну, он мужик законопослушный был, никакой вины за собой не видел и потому спокойно себе им навстречу идти продолжал и взгляд не отводил…

– Не отводил от чего? – разулыбался Сашка, откидываясь на спинку стула.

– Да ты слушай, не перебивай, – буркнула я, не отводя взгляд с медалей. – И вот смотрит он и замечает, что менты как-то странно ведут себя: по сторонам озираются как будто с опаской какой-то что-ли, идут почти что неуверенно, даже вроде… как бы это сказать… жмутся друг к дружке. И выглядят-то как-то расстроено и потеряно.

– И тогда..? – Сашка, откинувшись, раскачивался на стуле, на задних его ножках.

– Ну, мужик думает: «Может – случилось что, может – помощь какая нужна?» А так как гражданином он был, как я уже говорила, законно-послушным, привыкшим товарищам милиционерам помогать всячески, – я вздохнула, – то он, поравнявшись с ними, так напрямую, но корректно, спрашивает их: мол, товарищи милиционеры, не случилось ли у вас чего, не могу ли я помочь чем-нибудь? И тут милиционеры ему отвечают человеческим голосом…

Сашка беззвучно ржал, даже качаться на стуле перестал. Видимо – чтобы не упасть.

– Да, говорят, вот, гражданин, была с нами собака… служебно-розыскная такая… «Очень интересно, – говорит гражданин, – продолжайте…» Ну, они, натурально, продолжают… «И убежала она от нас» – говорят. А мужик им в ответ: мол, эта беда – не беда. Она ж, собака ваша, – служебная? Служебная. Розыскная? Розыскная. Так, не волнуйтесь, товарищи милиционеры. Сама ваша собачка дорогу в отделение и найдёт.

Я сделала паузу.

– «Она-то найдёт… – отвечают милиционеры. – А мы?..»

Сашка, заходясь от смеха, низко опустил лицо к столу и стучал по крышке стола ладонями.

– Тебе не на историка надо были идти учиться, – произнёс он, когда смог заговорить. – А в какое-нибудь театральное училище…

– Почему это? – лениво удивилась я.

– А ты своё лицо бы сейчас видела, – Сашка покачал головой. – Ты, как будто обвинительное заключение читала, а не анекдот рассказывала.

– Ну, зато – смешно? – спросила я, поднимая на него глаза.

– Да не то слово!

– Вот и хорошо, – сказала я, скопировала в компе образец и стала придумывать постановление о назначении технической экспертизы.

* * *

Вечером мне даже не хотелось уходить с работы. Я более подробно просмотрела дела, почитала протоколы допросов «жулика» и потерпевших, протоколы обысков, осмотров. Потом принялась составлять список: когда какое дело было возбуждено, кем, по какой статье – это чтобы не запутаться; сведения о лицах по делу с их контактами – чтобы не рыться потом делах; ну и сведения о похищенных предметах и их подделках – названия, номера, владельцы. Я всегда составляю такие списки по делам, с ними гораздо удобнее работать.

Когда Сашка в пять часов начал собираться домой, я как раз информацию по наградам набирала в файл.

– Смотрю, на кого-то трудолюбие напало, – заметил Сашка.

– Да всё уже, собираюсь, – отмахнулась я. – Иди, давай, до завтра!

– Ну, пока, – сказал он и вышел из кабинета.

У меня так часто бывает, что это самое «трудолюбие» нападает на меня под конец рабочего дня, даже по пятницам, и тогда я сижу и делаю что-нибудь: постановление какое-нибудь составляю, осмотр делаю. При этом днём могу просто сидеть, лениво изучая дело, или по кабинетам слоняюсь, попивая кофе. А под вечер, когда беготня по коридору стихает, в кабинет никто не суётся, я вот сижу и работаю…

Но сейчас я решила, что «на сегодня хватит», что сроки все ещё далеко, и тоже стала собираться. Тем более – тренировка сегодня.

* * *

Я выскочила через проходную, буркнув «до свидания», свернула налево на пешеходную улицу и побежала на тренировку. Ну, то есть, как побежала – пошла быстрым шагом, обходя лужи. В принципе, тут можно добежать меньше, чем за пятнадцать минут – я специально засекала время. Так что – руки в карманы плаща и вперёд. Потом я опять свернула налево, прошла по скверу мимо памятника неизвестному, кажется, солдату. Что-то с его автоматом не так стало после реставрации, как говорил мне Андрей. Не помню – что. Потом я перешла дорогу и мимо бани направилась к горбатому пешеходному мостику. Ну, как – пешеходному… Однажды я видела, как по нему переезжала «восьмёрка» или «девятка»… Зимой, правда – так-то там ступеньки только. Раньше тут было довольно жуткое тёмное место, страшновато было ходить по вечерам, скажем честно. Ну, если без собаки. Потом деревья вокруг спилили, асфальт новый положили, фонари восстановили. Даже людей, кажется, стало больше ходить. А всё говорят – кризис… Дальше я вышла на другую улицу, перешла по светофору, повернула направо, и – тут уже рядом.

Пройдя меж дорических колонн, я увидела, что, как обычно, Майя в своей болотного цвета куртке покуривала на крыльце ДК.

– Привет, – сказала я, поднимаясь на ступеньку.

– Привет, – Майя выпустила струйку дыма. – Без машины сегодня?

– Да, прогуляться решила, – сказала я. Да и денег на бензин нет – подумала.

– Ну, иди, разминайся – сегодня посмотрю за тобой.

– Оно тебе надо? – улыбнулась я.

– Ты на соревнования хочешь ехать?

– А… ну, да – конечно.

Я как-то даже и забыла про соревы с этим новым своим делом.

– Вот, давай – покажешь, что натренировала, – сказала Майя.

– Я-то покажу, – сказала я и подумала: «она-то найдёт!»

– Кстати, на тебе же сможем поехать?

– Да, конечно, – я прикинула, что деньги на этой неделе должны дать. – А ты на своей так далеко пока не решаешься ехать? – я кивнула на стоящий у крыльца старенький белый Майкин «Крайслер».

– Слушай, ну не хочется мне снова на трассе встать с горящим двигателем, – рассмеялась Майя. – Так что в Новосиб я сама пока не ездок. Вот братец движок поменяет – тогда… Пока нашёл какой-то – временно поставил.

– Ладно, пойду, – сказала я, берясь за фигурную ручку двери. – Да, кстати: не на следующих же выходных соревы, а через?..

– Да, в субботу на следующей неделе, – сказала Майя, затянулась в последний раз и кинула окурок в урну.

– Это хорошо, – улыбнулась я.

– А что, на этих ты занята будешь? И на тренировку не придёшь в субботу? – Майя открыла дверь, и мы вошли в тамбур.

– Да, с девками из института тут решили собраться.

– Бухать опять будите, – сразу правильно поняла Майя. – По мужикам пойдёте.

– Ну, там – как пойдёт, – улыбнулась я. – Но на тренировку-то я сначала приду.

Пройдя ещё через две двери, мы вышли в вестибюль. Я поздоровалась с бабушкой-дежурной, и мы направились к лестнице, потом – вниз, в подвальный этаж, где и размещался наш тир.

Решётка на входной двери опять не была закрыта на задвижку изнутри. Майя выругалась и сказала:

– Вот уроды!

– Кто опять дверь не закрыл?! – продолжила она уже в тире, куда мы вошли через прихожую, где были дипломы на стенах, зеркала для отработки упражнений и изолоновый щит для стрельбы на три метра.

Никто, конечно, не сознался, и Майя для порядку покричала ещё. Народу было не очень много – человек семь, из них двое незнакомых мне детей – мальчишки лет двенадцати, усердно торчавшие в позе лучника напротив зеркала. Я поздоровалась, сняла плащ и стала искать место на вешалке, чтобы его повесить, стараясь запихать его поглубже, так как всё равно буду уходить одной из последних. Потом я снова через приходую прошла в нашу «пыточную», как её, уже и не помню с чего, называли – комнатку, где хранились луки, колчаны со стрелами, всякое другое снаряжение, клубное и личное, тренировочная одежда с обувью и ещё много всякого – разобранный надувной катамаран, вёсла, верёвки, рюкзаки, «пенки», котелки, какие-то лаки-краски… В этой же кладовке мы и переодевались. Я прикрыла за собой металлическую дверь, на замок изнутри закрываться не стала, так как с ним надо было возиться, да и догола раздеваться я не собиралась. Я сняла блузку и быстро натянула обтягивающую майку, потом переобулась, сменив ботинки на старые кеды. Осталась в джинсах. Вернулась в тир разминаться, прихватив сразу свои лук, колчан и подставку.

В тире надела тетиву на лук – взглянула на стреляющих, чтобы никто в этот момент не целился – чуть натянула и отпустила, чтобы «плечи» лука встали на место в замках. Как всегда при этом лук у меня громко и как всегда неожиданно для окружающих щёлкнул – это как раз встали на место «плечи».

– Камова! – крикнула Майя, тоже как всегда, уже скорее по привычке. – Меня так когда-нибудь удар хватит! – и вернулась к своей раскраске, которую старательно закрашивала разноцветными карандашами, сидя за своим отдельным «тренерским» столиком.

Я улыбнулась и пожала плечами: мол, что я сделаю, если у меня лук такой. Потом установила его в подставку и отодвинула к стене, чтобы не мешал никому. Встала перед зеркалом позади детей, начала разминку – стала махать руками во все стороны, потом взяла гантельки и делала «кубик». После этого постояла с гантелей на вытянутой руке, потом – на другой. Когда закончила тянуть резинку, имитируя растягивание лука, присела отдохнуть на стул, один из стоявших вряд вдоль стены. Посидев немного и заскучав, продолжила собирать лук – развернула боковые стабилизаторы, закрепила их, проверила специальной линейкой «базу» – расстояние от рукоятки до тетивы. Снова поставила лук на подставку, надела нагрудник, колчан, застегнув на бёдрах ремень, и стала ждать, пока народ закончит серию стрельбы.

Когда они отстрелялись, поставили луки и пошли за стрелами, я пошла за ними, чтобы повесить мишень. Нашла среди наколотых на гвоздики свою, уже сильно «побитую», тройную мишень на восемнадцать метров, прикрепила её на свободное место на картонную стенку левого из двух щитов, набитых изнутри всякой ветошью. Вернулась и встала на линию стрельбы. Достала стрелу, завела под кликер, наложила на полочку, подняла. Натягиваю… Правильно – зачем крагу-то надевать? Давно ведь рубцов на руке не было. Пришлось «отложиться», спрятать стрелу и выйти с рубежа. Достала из кармашка на колчане чёрную пластинку краги и пристегнула её на левое предплечье. Подождала, пока снова отстреляют серию. А стреляли уже «по-летнему», по шесть стрел, по две в мишень.

* * *

– Отложись, – сказала Майя, когда через какое-то время подошла посмотреть на меня. – Складываешься… Тяжело тянуть?

– Да, вроде, нет, – сказала я, опуская лук вместе со стрелой.

– Так чего тогда складываешься? Сразу раскрывайся полностью и тогда уже дотягивай. Давай ещё раз. Не стреляй.

Я подняла лук, глядя в мишень, бросила взгляд на кликер – он был, как надо, на стреле – потом снова в мишень, прицел выставила в центр. Расслабила пальцы левой руки. Вывернула левый локоть, чтобы тетива не царапнула по внутреннему сгибу локтя, опустила правое плечо. Начала медленно тянуть правой лопаткой. Раскрылась, почти вытянула, снова глянула на кликер – он уже был на наконечнике стрелы. Теперь чуть дотянуть лопаткой… Кликер щёлкнул.

– Вот сейчас всё отлично сделала, – сказала Майя. – Теперь так же – и стреляй.

Я снова проделала всё то же самое, выстрелила, позволив тетиве соскользнуть с пальцев, когда делала «дотяг».

– Десять, – сказала Майя, взглянув на щит. – Вот сейчас идеально всё было. Почему до этого-то стреляла как попало?

– Ну, сейчас ты смотрела…

– Думай, что я на тебя всегда смотрю. Давай ещё раз, – Майя встала позади меня.

Я взяла вторую стрелу, натянула, чувствуя спиной взгляд Майи. Выстрелила. Прозвучал неприятный для слуха лучника резкий щелчок – стрела ударилась по касательной в первую или, по крайней мере, стукнула по ней, вибрируя уже воткнувшись. Тоже в десятку. Так и стрелу ведь убить можно…

– Девочка-Робин Гуд, – буркнула я себе под нос. – Жила-была…

Майя рассмеялась у меня из-за спины и сказала:

– Я тоже как-то на одних из первых соревнований в Новосибе так кое-как стреляла-стреляла… Потом Грабов ко мне подошёл – просто молча встал за спиной и смотрел, как я что делаю. И у меня сразу пошло: десять-девять… Давай теперь два круга под запись и результат мне скажешь.

– По три или по шесть? – спросила я.

– По три, конечно. Как на соревнованиях.

* * *

Закончила тренировку я, на самом деле, последней. Было уже начало девятого, все остальные разбежались ещё до восьми. Майя тоже ушла, как обычно, оставив мне ключи. То, как я настреляла «под запись», мне не понравилось – не дотянула даже до второго разряда, и это на тренировке, в спокойной обстановке. В принципе, я понимала, что не так – я думала про дело с медалями, что там как надо будет делать. Я и обычно-то не умею совершенно сосредотачиваться на стрельбе. К своему стыду, конечно, но я этого действительно не умею, не могу. Это легко считать, что лучник должен от всего отрешиться, «сжечь свои мысли на пламени свечи» – как написано в начале одной нудной и длинной сказки. Вот этот-то фокус у меня и не работает, вернее – я не представляю, как это сделать. Да, можно сосредоточиться на выстреле – это я могу – но мысли, посторонние для выстрела мысли я «отключить» не могу. А стоит только в момент выстрела, «выпуска» о чём-то подумать – взгляд при этом самостоятельно «виляет» куда-нибудь в сторону и, хотя даже левая рука при этом не двигается, всё – стрела меняет направление и хорошо, если всё-таки попадает куда-нибудь в мишень, а не вообще улетает мимо. Так что надо до конца смотреть прямо в центр мишени и не опускать лук до попадания – стрела летит за взглядом.

И опять же, в одиночестве в тире мне стреляется лучше – поэтому и стараюсь оставаться попозже. Так что я настреляла в одиночестве ещё один круг – десять серий по три выстрела – и стала неторопясь собираться домой. Сняла мишень, разобрала лук, унесла его в «пыточную», переоделась, выключила везде свет, закрыла тир. Хотела занести ключи в соседнее помещение, где у нас располагался подростковый туристический клуб – это их катамаран в «пыточной» и лежит – но, и там уже никого не было. Так что я сама отдала ключи бабушке на вахте под её неизменно подозрительным взглядом.

На улице было ещё светло – сумерки. Мне нравится, когда после зимы наступает такое время – выходишь с тренировки, а там ещё светло.

Медленным, прогулочным шагом я пошла домой. В следующем за ДК доме по улице находилась моя любимая городская прокуратура. С некоторым «дежурным» мстительным удовольствием я заметила, что в большинстве кабинетов горит свет. Впрочем, как и всё «дежурное» – то есть обычное, регулярное – такое удовольствие не радовало. Да и кабинет Бориса выходил окнами во двор… Мне даже пришло в голову, что я обхожу дом и проверяю – на работе ли он ещё… Машины на улице не было, но он мог поставить и во дворе… Стою под окном, заглядываю в кабинет… Если там свет есть, конечно. «Не сходи с ума», – сказала себе я. – «Ты и так – уже, и давно. Завтра увидитесь».

Дойдя до светофора, я повернула направо и перешла проезжую часть, прошла по площади, пошла по мосту… Зачем-то достала из кармана плаща сотовый телефон, нажала кнопку и посмотрела на засветившийся экран – время: двадцать-тридцать восемь. Почему-то вспомнилось, как в позднем детстве читала что-то Сименона, и когда там вначале комиссар Мегрэ посмотрел на часы, там была такая фраза: «посмотрел на циферблат ручных часов». Помню, меня возмутила эта фраза своей избыточной подробностью, ещё подумала, нельзя разве просто сказать: «посмотрел на часы»? Впрочем, это могли и переводчики постараться… Говорят, у наших есть такая привычка – додумывать за автора. Избитый, конечно, всеми пример, но даже Мельница его постоянно в интервью упоминает, про «Боромир улыбнулся»…

Пройдя мост и подходя к следующему перекрёстку у музея, я вспомнила, что надо будет перекинуть на комп фотки, которые нащёлкала в воскресенье, вчера, гуляя по городу. Да и почистить их как обычно – поудалять одинаковые, которых у меня, как обычно опять же, там должно быть немерено… И надо ещё сфотографироваться с пушками у музея, а то на крепости с пушками у меня фотки есть, а у музея – нету… Надо будет Андрея позвать с собой прогуляться как-нибудь, чтобы пофотографировал. Хотя бы в воскресенье следующее, когда оклемаюсь…

Свернув на следующем перекрёстке, я стала размышлять – не дойти ли мне до магазина. Кажется, хлеб-молоко дома ещё были, так что, наверное – не пойду. Значит, сегодня будет вечер трезвости…

Войдя в квартиру и сняв плащ и ботинки, я, прежде всего, включила бук, и пока он загружался, продолжила раздеваться. Потом запустила Интернет и сайт с радиостанциями – включила джаз. Легла на диван, потянулась, полежала минуты три, слушая музыку. Встала и пошла открывать все форточки – батареи ещё топили, и в квартире было душновато. Надо бы поесть… Да и накинуть что-нибудь на себя, а то холодом-то сразу веет. Я вернулась в спальню, надела, не застёгивая, домашнюю рубашку, в зале сделала погромче музыку, выключила свет и пошла на кухню – изучать содержимое холодильника…

Поев, я уселась за бук, открыла «ВКонтакт», пробежалась по группам – почти ничего нового со вчера. У «Мельницы», что-ли, посмотреть что-нибудь? Там, вроде, выложили новый концерт где-то… Я глянула на часы – начало одиннадцатого. В принципе, время есть… «Зря до магазина не дошла», – печально улыбнулась я себе. Начало одиннадцатого… Собраться, что-ли? Да, нет – уже как-то лень… Или тогда спать пораньше завалиться? Тоже вариант, а то сегодня-то не особо выспалась… «О! – сказала я себе. – Фотки разобрать! Точно!»

Я принесла фотик из прихожей, где оставила его вчера на вешалке после прогулки, достала карту, вставила её в бук. Подумала, что надо будет ещё подзарядить батарейку потом. Фотографий оказалось семьдесят четыре – не так уж много. Я скопировала их с карты на бук, потом удалила с карты и вытащила её. Открыла фотки и стала их просматривать. Так… это я по парку прошлась, фонтан – грязный с зимы, снег ещё на газонах… Дальше вышла на Театральную площадь… Куча фоток театра с разных ракурсов. Каменная баба, которая там на крыше – на фоне облаков. Вот, кстати, неплохо она получилась – на фоне неба, яркого такого, голубого… А город пока серый какой-то… Чёрный снег ещё повсюду, листьев нет… Вот облака, небо и крыши – уже очень хорошо… Так, тут я перешла и дошла до Пионерского… «Сталинки» всё-же прикольные у нас… Надо будет летом этим же маршрутом пройти, а потом составить подборку двойных фотографий в сравнении: весна-лето. И выложить можно будет на странице… Вот я перспективу Пионерского в сторону Спартака сняла… Снова перешла, чтобы перспективу в сторону Крытого рынка сделать и пушки у входа в музей зацепить. Так, а потом я обратно перешла и стала дом напротив остановки фотографировать. Что-то я тут прямо не останавливаясь на спуск жала… А, это мне всё машины в кадре не нравились. Потом пошла уже к мосту, но – помню – развернулась, перекрёсток чтобы сфо… Э…э… Троллейбус… что-ли?! Да, ну нафиг… Ну-ка, назад… Или это автобус такой странный?..

Я убрала руку от «мышки». Чуть отъехала на кресле от стола. Чуть-чуть, на несколько сантиметров. На одном из нескольких кадров перекрёстка, из-за края кадра выглядывал троллейбус – в этом сомнений не было. Ну, вернее – задняя часть его, не более трети корпуса. Именно троллейбус, бело-синий, обычный, не автобус – что, я троллейбуса не узнаю? Сомнение было в том, что троллейбуса там быть не могло.

Я закрыла глаза, открыла. Троллейбус на фото был. Они ездят по Металлургов… Тут он уезжает по Пионерскому от Металлургов, в сторону Курако… и УВД, кстати. Мне даже пришла в голову глупая мысль, что так-то это было бы удобно и даже романтично – ездить на работу на троллейбусе. Я пролистала фотки дальше – троллейбуса не было. Вернулась, но это была первая фотка перекрёстка, до неё я снимала дом на противоположной от себя стороне. Так… Я даже немного обрадовалась, ведь было бы хуже, если бы троллейбус был только в середине серии фоток перекрёстка, а на предыдущих – не было… Ну, понятно, что потом он проехал – скрылся за домом, но перед этим он же должен был быть на перекрестке… Получается, что пока я фоткала дом напротив… через перекрёсток на Пионерский заехал троллейбус. Остаётся только додумать – как? Как он это сделал? Как в фильме «Берегись автомобиля», что ли? Но ему надо было бы разогнаться, чтобы настолько далеко заехать, чтобы на следующих фото его уже не было видно. А на скорости он, разве, вписался бы в поворот? Там дорога-то узкая на Пионерском.

Всё это я размышляла, только краем взгляда касаясь кадра с троллейбусом. Посмотрела пристальнее. «Рогов» у него не видно, но там ещё дерево ветками нависает, да и сам кадр смазанный. Я тогда поворачивалась ещё, когда нажала на спуск… Точно! Я снимала дом напротив, смотрела на него, думала о нём… Поворачивалась, машинально сделала кадр, ещё не «перестроившись» на съёмку перекрестка. Потом, сразу «нащёлкала» ещё несколько кадров, уже более осознанно. Поэтому и не заметила скрывающийся за углом дома троллейбус… Так, а провода? Вроде нет их на фото над Пионерским. Стоп-стоп-стоп! Естественно – нет! Вот уж проводов-то там точно никак вообще быть не может. Потому что их там нет. «А вдруг повесили?» – пришла в голову спасительная мысль. Да, нет – не может быть, я сегодня там шла и заметила бы. «Повесили, а потом убрали», – продолжал успокаивать мозг, накидывая невозможные объяснения. Ладно, всё-таки проще объяснить, как там мог оказаться один троллейбус, чем пытаться объяснить ещё и прокладку для него контактной сети. Да его просто тащили на буксире! Как я сразу-то не сообразила! Я раза два сама в городе своими глазами такое видела. Но я бы это заметила… Протащить троллейбус по Металлургов, завернуть на Пионерский… Ну, ладно, его могли тащить изначально по Пионерскому, прямо через перекрёсток. А я этого не увидела, так как «щёлкала» дом, смотрела в видоискатель, а они быстро проехали на «зелёный», не задерживаясь – повезло им. Пусть так будет…

Я немного успокоилась и даже порадовалась – уникальный ведь кадр мне повезло сделать! Им же хвастаться можно теперь будет. Ещё будут говорить: «фотошоп», мол… Так… Я снова присмотрелась к фотографии – «рогов» не было видно и на крыше троллейбуса. А если бы его буксировали, то они должны были бы лежать… Странно… Но, хотя, кадр на самом деле смазанный…

Мне захотелось поделиться всей этой историей. Я посмотрела список друзей «on-line» – Андрей был не в сети, что странно. Но я, всё равно, «кинула» ему около десятка фоток – одну с троллейбусом среди них – типа, похвасталась своей фотосессией на выходных. Интересно: заметит или нет?