Читать книгу Восход Ганимеда - Андрей Ливадный - Страница 2

Колония Ганимеда. Российский сектор освоения. 25 августа 2026 года по летоисчислению Земли…

Многоэтажное здание рушилось, тяжко оседая вниз, к тому месту, где у его основания несколько секунд назад блеснула ослепительная вспышка подрубившего несущие опоры взрыва.

Сверкающим водопадом брызнули закаленные тройные стекла верхних этажей. В тусклом, отраженном свете Юпитера падающие вниз осколки казались малиново-серебристым туманом, который медленно опускался в черное ущелье улицы. Потом здание содрогнулось, будто кто-то дал пинка стотысячетонной конструкции, и начало оседать так же медленно, нереально, как это происходит при замедленной съемке: стены задрожали и разломились, низвергая в теснину улицы громадные куски бетона, из которых торчали уродливые прутья обнажившейся арматуры… Здание покосилось, его контуры размыла взвихрившаяся в стылом ночном воздухе пыль, сопровождавшая замедленное падение бетонных обломков, устремившихся вслед за звонким хрустальным крошевом стекла, что уже покрывало собой тротуары и проезжую часть на всем обозримом пространстве улицы.

Сила тяжести на Ганимеде в пять раз ниже, чем на Земле.

Именно поэтому здесь так просто удалось воплотить в жизнь многие технологии и конструктивные решения, которые до определенного времени ждали своего часа, томясь в черной глубине секретных сейфов или застыв недвижимыми и невостребованными байтами данных на жестких дисках компьютеров министерств обороны разных стран.

Ганимед, третий спутник Юпитера, стал средоточием всех помыслов, очередной надеждой на светлое будущее многих и многих народов изгаженной и перенаселенной Земли.

…Свет, внезапно пробившийся со стороны невысоких гор, сопровождался равномерным стрекотом и вибрирующим гулом вертолетных лопастей. Машина шла на небольшой высоте, вровень с плоскими крышами домов, и укрепленный на ее носу прожектор ворочался из стороны в сторону, облизывая стены зданий жадным, ищущим языком света. В красноватой юпитерианской ночи он походил на нездоровый, чуть желтоватый глаз циклопа…

– Морган, что это было, дьявол тебя раздери?! – пришел гневный вопрос на радиочастоте.

Пилот вертолета облизал пересохшие губы:

– Там что-то двигалось, сэр…

– Я не спрашиваю, что там двигалось, я спрашиваю, что за взрыв?

Глаза пилота были пустыми и блеклыми, словно в них сейчас вместо человеческого, живого блеска сконцентрировалась чернота бездонного космоса, чуть подкрашенная фантомным светом гигантского серпа Юпитера, что тяжкой дугой нависал над горизонтом.

– Ракета, сэр. «Томагавк-2000».

– Ты сошел с ума!

– Я здоров. Там что-то движется. Я не могу больше, сэр… Они повсюду.

– Это сектор русских, идиот! Приказываю возвращаться на базу! Прекратить полет!

– Да, сэр… – Пустота продолжала заполнять глаза пилота. Казалось, что если приблизить взгляд к его молодому бледному лицу и пристально всмотреться, то можно будет заглянуть внутрь черепной коробки и не увидеть там ничего… кроме пустоты.

Палец Ричарда Моргана, лейтенанта Военно-космических сил США, оторвался от пористой поверхности управляющего джойстика и заученным движением скинул скобку предохранителя с гашетки залповой установки «смерч».

– Ты слышишь, Морган, ответь мне!

Капитан Джон Кински, который застыл с перекошенным лицом в обзорном отсеке транссистемного космического крейсера «Гарри Трумэн», мог вызывать его до хрипоты.

Лейтенант Морган был безумен. Его мозг сожрала та пустота космоса, что расплескалась вокруг на миллионы световых лет. Прессинг пляшущих вокруг сюрреалистических теней, вкупе со знанием того, ЧТО явилось причиной этой пустоты и заброшенности зданий внизу, сделали свое дело.

Он больше не мог смотреть, как ползут от стены к стене, от здания к зданию эти неясно очерченные, изломанные сгустки серой субстанции.

Тупоносый армейский вертолет на секунду завис, чуть накренясь в сторону ущелья улицы, и внезапно его темный силуэт вспыхнул, взорвался остервенелым огнем, словно во тьме кто-то чиркнул пригоршню спичек, одновременно ударив в сотню тамтамов…

Шквал снарядов обрушился на стены близлежащих домов, огласив притихшие окрестности оглушительным, сливающимся в вой стаккато.

Морган непроизвольно подался вперед, насколько позволили ремни пилотского кресла.

Тени исчезли, растворились в оранжево-черных вспышках разрывов, их не стало, и лишь жалобный, переливчатый звон выбитых стекол осыпался на изуродованный тротуар…

«Ублюдки…» – мелькнула в его сознании злая, истеричная и неизвестно кому адресованная мысль.

Пилот нервно озирался, уже едва справляясь с управлением тяжелой машиной.

Язык света вновь потек по искалеченным стенам, выискивая… ЧТО?

На этот вопрос не мог ответить ни Ричард, ни Кински, ни президент США, ни сам господь бог…

А ведь там действительно что-то было…

Липкий пот прошиб молодого лейтенанта, когда в ослепительном конусе света мелькнула и исчезла сгорбленная человеческая фигура.

Его палец уже жил своей, самостоятельной жизнью.

Прожектор метнулся вслед за стремительным силуэтом, и шквальный огонь бортового вооружения хлестнул по фасаду жилого здания, внизу которого располагался магазин и несколько офисов. Ураган подметающих улицу снарядов вышиб дверь, превратив ее в уродливую пластиковую щепу, пробежал по тройному закаленному стеклу витрины, оставляя в нем окруженные сетью трещинок дыры величиной с кулак, и замолотил по стене, поднимаясь к окнам второго этажа…

Пилот не заметил, как в одном из них появился серый силуэт в скафандре.

Человек, казалось, тоже не видит и не слышит сокрушительного огня вертолетных пушек.

Резким движением приподняв раму окна, он спокойно припал на одно колено, целясь в разорванный прожекторным огнем мрак из странного оружия, внешне похожего на гибрид снайперской винтовки и автомата Калашникова.

На лицевом щитке гермошлема злобно и тревожно вспыхнул квадратный огонек, обозначивший работу термальной оптики.

Палец человека несколько раз сжался, словно разминаясь, и только потом лег на спусковой крючок.

Два плавных движения слились почти в одно.

Выстрел, легкий поворот ствола, выстрел…

Прожектор погас, но пушки бесновались еще пару секунд, пока палец мертвого пилота не соскользнул с гашетки.

В выпуклом триплексе вертолетной кабины красовалась небольшая дыра, проделанная бронебойным зарядом.

Лейтенант Морган был мертв. Его внезапно вспыхнувшее безумие наконец закончилось. Вертолет, лишившись управления, чуть покачнулся и вдруг начал неуклюже падать в расселину улицы, неловко заваливаясь на один борт. Его работающие лопасти чиркнули по стене здания, со скрежетом зацепили какой-то выступ, издав зубовный звук ломающегося металла, и многотонная машина рухнула на обезображенную мостовую.

Через несколько секунд там полыхнул еще один взрыв, и к свинцово-фиолетовому небу взметнулись языки пламени, жадно пожирающие внутренности подбитой машины.

Человек, который снайперским огнем только что обезвредил ее, присел на пластиковый подоконник, отстегнул забрало гермошлема и застыл, глядя вниз.

Пальцы, затянутые в жесткий, неподатливый гермопластик перчаток, мяли неприкуренную сигарету.

Из-под обода забрала выбился локон длинных волос. Лицо молодой женщины, освещаемое отблесками пожара, хранило сумрачное спокойствие.

* * *

– Ничего не трогайте, сэр, – предупредил техник, протянув руку к приборному щитку, выступавшему из потолка посадочной капсулы прямо над головой Наумова.

Щелк… Щелк… Щелк… – проворные пальцы перекидывали тумблера достаточно примитивной, но надежной панели управления в рабочий режим, а вокруг таинственно оживали какие-то огоньки, тускло вспыхнули несколько крохотных, размером со спичечный коробок, экранов, по которым тут же побежали плавные синусоиды графиков, очевидно отражавших работу каких-то систем посадочной капсулы.

– За вас все сделает бортовой компьютер, – дошел до сознания Виктора Сергеевича голос техника. – Вы знакомы с системами скафандра?

Наумов, который лежал в неудобной позе внутри толстого, многослойного, напичканного электроникой цилиндра капсулы, не имея возможности толком пошевелиться, просто скосил глаза, поймал взглядом лицо провожавшего его человека и кивнул, насколько это позволило свободное пространство внутри гермошлема.

«Вот это называется – влип…» – саркастически усмехнулся он.

Конечно, Наумов был знаком с системами индивидуального выживания в космосе. Теоретически. На практике попробовать не успел – слишком скоропалительным оказалось его назначение сюда, на Ганимед…

Пальцы техника потянулись к его шлему, надвинули на лицо дыхательную маску и опустили забрало.

Сухой щелчок, чавкающий звук расправившегося под давлением уплотнителя, первая порция горьковатого кислорода из плотно облегающей мышцы лица маски, и тишина… Глубокая, всеобъемлющая тишина, в которой медленно, как крышка гроба, опускается массивный овальный люк посадочной капсулы.

По телу Наумова пробежала невольная дрожь. Он лежал, туго схваченный ремнями, что пристегивали его к жесткому пластиковому каркасу, имитировавшему некое подобие кресла. Свет внутри капсулы внезапно моргнул и сменился на красный.

Тишина раскололась.

– ZERO-FIVE… ZERO-FOU… ZERO-FHREE…ZERO-TWO… ZERO-ONE…

Мягкий голос бортового компьютера, выговаривающий цифры обратного отсчета на безукоризненном английском языке, подействовал на Наумова шокирующее.

Он вдруг ясно осознал, сколько миллионов километров отделяет его от Земли…

Его разум, который, как ему казалось, очерствел в боях и разучился испытывать иррациональный страх перед неизбежными событиями, на этот раз взбунтовался – полковник был и оставался отличным солдатом, прекрасным, закаленным и проверенным в боях командиром, но этого оказалось мало – он был хреновым космонавтом, а это сейчас вдруг стало главным.

Он привык управлять стропами парашюта, делать все своими руками и, случись что, пенять лишь на себя, но, как выяснилось в эти секунды, он не верил ни компьютеру, с мягким, явно женским голосом, ни любой другой системе посадочной капсулы.

В эти секунды Наумов ощутил себя уложенным в гроб, ящик с бронированными стенками, который спустя секунду кувыркнется с орбиты…

Цепь замкнулась.

Внезапное ускорение неприятно отозвалось во внутренностях ощущением их щекотливого зависания – это капсула, освободившись от магнитных захватов, начала свой разгон по стволу стартовой катапульты, будто пуля, только что не вращаясь по нарезам этого самого ствола…

Кислород, насильственно вдуваемый в его сжавшиеся легкие, имел горьковатый привкус.

Полковник зажмурился.

Он знал, что уже не в силах что-либо изменить, оставалось лежать, вдыхая часто и равномерно.

Что он и сделал.

«Какого черта они послали сюда именно меня?»

Наумов впервые задал себе этот вопрос. Всю жизнь он подчинялся приказам, убеждая себя, что только так и нужно поступать настоящему офицеру… Но сейчас, падая в бездну космического пространства, отделенный от нее лишь утлой скорлупой брони, он вдруг осознал, что его назначение на Ганимед выглядело по меньшей мере абсурдным. Он не имел никакой специальной космической подготовки, не был ни полиглотом, ни космополитом, при желании он мог бы назвать еще с десяток критериев, по которым его кандидатуру должны были неизбежно отвергнуть…

Единственное, что он умел, – это грамотно воевать на земной тверди.

Ощущение невесомости пришло подкатившей к горлу тошнотой. Затем он почувствовал, как в недрах капсулы что-то завибрировало, задрожало, и динамик внутренней системы оповещения вдруг выдал какой-то отчет о произведенном действии. Мозг полковника не отреагировал на это сообщение. Словарного запаса его английского не хватило, чтобы осознать смысл доклада бортовой системы.

Зато он осознал нечто другое: его вызов в Москву и назначение на Ганимед выглядели так странно и скоропалительно, что не оставалось сомнений, он понадобился тут именно в силу своих военных навыков, и этот критерий перевешивал все остальные.

Закрыв глаза, он падал в бездну, не видя, но ясно ощущая ее. Чтобы не концентрироваться на этом пагубном чувстве свободного падения среди необъятной пустоты, Наумов попытался вызвать в своем воображении какие-нибудь воспоминания, но добился лишь того, что перед мысленным взором встал тот самый злополучный день, когда его, вырвав из боя, отправили в Москву…