Читать книгу Туманность Ориона - Андрей Ливадный - Страница 3

Орбитальный комплекс сооружений, носящий непритязательное название «Гамма-4», вращался по орбите вокруг мертвого, лишенного атмосферы планетоида. Внизу, на поверхности безвоздушного космического тела, в мощные усилители станции можно было рассмотреть руины древних рудников, о которых напоминали узкие, обвалившиеся внутрь выходы шахт, куполообразные постройки подле них да еще старая, отжившая свое и брошенная за ненадобностью горнопроходческая техника.

Комплекс издревле принадлежал военным. Во время первой и второй Галактических войн тут располагалась одна из ремонтных баз военно-космических сил Земного Альянса. Позже, уже после поражения Земли в ее историческом противостоянии с колониями, объект «Гамма-4» перешел во владение Совета Безопасности Миров, который некоторое время использовал орбитальный комплекс как контрольную точку.

Прошло еще несколько столетий, в течение которых Земля окончательно утратила свое былое политическое значение, и необходимость строгого контроля древних, ведущих к прародине гиперсферных трасс отпала. Военное присутствие в данном секторе пространства уже не требовалось, и тогда система орбитальных сооружений была передана в распоряжение института изучения космоса, базирующегося на далекой планете Элио.

Теперь на бывшем военном объекте «Гамма-4» располагалась вполне мирная научная станция.

…Джонатан Беркли, ведущий специалист научного центра «Гамма», стоял в окружении группы людей посреди обширного полусферического зала.

Раньше тут располагался главный командный пост орбитального комплекса – об этом свидетельствовали старые, так и не демонтированные терминалы боевых служб. Древние компьютеры высились по периметру помещения, застыв угрюмыми колоннами мертвого пластика, – их экраны оставались темны уже не одну сотню лет. С терминалов стирали пыль, обитатели станции привыкли к ним и воспринимали уже лишь как часть интерьера, тем паче что связанные с компьютерами системы противокосмической обороны давно канули в лету, а на месте бывших орудийных башен ученые смонтировали прозрачные, напичканные приборами купола, через которые велось непосредственное наблюдение за распухшим, тускло-красным шаром стареющего светила.

Станция «Гамма» уже давно жила по законам мирного времени.

…В центральном демонстрационном зале над постаментом голографического проектора пульсировала странная пространственная модель. Внутри объемного фрагмента черноты вращался маленький шарик, излучающий едва заметное глазу свечение.

Джонатан Беркли повел световой указкой, привлекая внимание столпившихся за его спиной людей к центру модели.

– Наша Вселенная вечна, господа, – произнес он вступительные слова. – Она пульсирует, то сжимаясь, то расширяясь, и каждый подобный цикл длится сотни миллиардов лет.

Беркли говорил тихо, неторопливо. Лишь внимательно присмотревшись к его слушателям, можно было понять: это не настоящие люди, а их изображения.

Начало лекции было захватывающим. Сейчас при помощи виртуальной сети Интерстар здесь «присутствовали» несколько сотен студентов самых элитарных учебных заведений многих планет. Подобные лекции Джонатан Беркли организовывал один раз в месяц.

* * *

Вадим Полуэктов выбрался из чрева «Гепарда» через нижний люк, к которому была приставлена металлическая лесенка. Серебристый космический истребитель стоял в шлюзовом ангаре на специальной подающей плите. Впервые попав сюда неделю назад, Вадим был неприятно поражен – на этой станции все дышало вопиющей древностью, отчего казалось абсолютно неузнаваемым. Даже элементарные электромагнитные катапульты, и те отсутствовали в конструкциях бывшей военной базы. Боевые машины в ту далекую пору, оказывается, подавались в космос через шлюз на специальной плите, и уже с нее осуществляли непосредственный старт.

Подобных тонкостей, касающихся почивших много веков назад технологий, Вадим не знал, и разбираться в них пришлось уже тут, на месте.

Сейчас он остановился подле стеллажа с инструментами, в очередной раз с недоверием осматривая исполинский механизм подающего суппорта. Ремонт гипердрайва благодаря технической поддержке карманного «умника», выданного ему Покровским, продвигался успешно, и уже через несколько часов ему предстояло испытать этот механизм в деле.

Вадим вполне обоснованно опасался, как бы чудовищный набор валов и гидравлических поршней не подвел его в самый ответственный момент. Застрять в наполовину открывшемся шлюзе было бы неприятно, но предварительно проверить древнюю механику подающей плиты не представлялось возможным.

Ладно, через час-другой увидим, что к чему…

Он вытер руки валявшейся на стеллаже ветошью и прикурил, облокотившись на инструментальную стойку.

Странное, волнующее чувство… Древняя техника казалась такой необычной, что он ощущал себя первооткрывателем.

«Гепард», возвышавшийся над ним, действительно выглядел очень внушительно, даже угрожающе. Этот многофункциональный космический истребитель являлся основной машиной, состоявшей на вооружении Земли к моменту вторжения сил Альянса в колонии. Его конструкторы добросовестно работали на войну, и аппарат у них получился соответственный: чрезвычайно простой с минимальными удобствами, но мощный, функциональный до последнего винтика. Электроники – минимум, все управление замкнуто на человека. Кабина тесная, но отлично бронированная, с внешней отражающей экранировкой, способной выдержать лазерные разряды.

Гиперпривод «Гепарда» поразил Вадима своей простотой – в нем был реализован самый древний и наиболее грубый способ создания локальной пространственной аномалии. Точечный удар высокой энергии просто рвал метрику пространства, позволяя кораблю провалиться в изнанку космоса. Обратный переход осуществлялся тем же варварским способом – никаких тебе генераторов низкочастотного поля, сворачивания метрики, всё – как прыжок в омут.

Докурив, он в последний раз хозяйским глазом окинул ангар и направился к выходу искать профессора Беркли. Прежде чем начинать окончательную подготовку к испытаниям, следовало получить добро у формального руководителя научной станции.

…

– …Итак, перед вами зародыш очередного цикла пульсации Вселенной. – Огонек световой указки очертил границы сгустка материи, чье объемное изображение занимало собой центр демонстрационной сферы. – Назовем его протовселенной, сверхплотным сгустком материи, из которого на ваших глазах в очередной раз родится множество звездных сообществ.

Беркли сделал несколько шагов вдоль воспроизводящего устройства. Головы студентов поворачивались, провожая взглядом движение лектора.

Скопление вещества в глубине черного объема продолжало медленно пульсировать, излучая красноватый свет. Издали это образование можно было принять за некий живой окровавленный орган, только что извлеченный из препарированного тела.

Однако данное сходство быстро рассеялось. Тепловое излучение протовселенной становилось все интенсивнее, под воздействием идущих внутри процессов она теряла правильную форму шара, в некоторых местах из недр наружу начали вырываться потоки раскаленного ионизированного газа, схожие по своей структуре с солнечными протуберанцами, сгусток материи все более распухал, теряя геометрическую правильность форм, и…

…Вспышка ослепительного света затопила объем демонстрационной сферы, потоки излучений смели, растворили черноту, так, что на несколько секунд стало больно смотреть на голографическую модель мироздания.

– Вы видите момент Большого Взрыва, с которого началась очередная фаза пульсации Вселенной, – пояснил эту картину Беркли. – Сейчас в пространство извергается водород, небольшое количество гелия и потоки свободных электронов. Давайте запомним, что в этих основных компонентах заключено все вещество зародившейся Вселенной.

Неистовый свет внутри сферы погас, позволяя рассмотреть разлетающиеся в разные стороны от эпицентра взрыва сгустки раскаленных газовых туманностей.

– Прошли миллионы лет, – продолжал лектор, вновь оборачиваясь к динамической модели расширяющейся Вселенной. – Облака газа, из которых произошли галактики, остыли, сконденсировались, и в них, в свою очередь, начали происходить процессы образования первых звезд. Еще раз хочу заострить ваше внимание, господа, что первичным материалом во Вселенной был водород. Все более тяжелые элементы таблицы Менделеева появятся позже и станут продуктом реакций термоядерного синтеза, протекающего в недрах звезд. Теперь давайте проследим, как формировались галактики и образовались первые звезды.

Демонстрационная сфера помутнела. Исчезла бездонная глубь пространства, а один из туманных островков укрупнился, приблизился, заполнив собой весь зримый простор.

– Вы видите горячую газовую туманность, осколок большого взрыва, типичный зародыш формирующейся галактики. Течение времени в нашей модели ускорено в десятки миллиардов раз по сравнению с реальным.

Бескрайнее туманное облако продолжало лететь в никуда, все более удаляясь от изринувшего его центра мировой катастрофы. Одновременно по всему объему туманности начали закручиваться воронкообразные вихри.

– Как видите, водород начинает конденсироваться, уплотняясь в отдельные сгустки. Эти завихрения расположены по плоскости эклиптики будущего сообщества звезд. Каждое такое уплотнение становится локальным центром гравитации. Тяготение вновь образовавшегося сгустка втягивает в него все новые и новые порции вещества.

Студенты молча созерцали туманное газовое облако, в смутном объеме которого медленно копились уплотняющиеся массы. Внезапно дымку напоенного веществом пространства пронзила одна робкая вспышка, за ней вторая, третья…

Было в этой картине что-то завораживающее.

– По мере повышения плотности сгустков в их недрах росли давление и температура, пока наконец они достигли той критической точки, за которой началась термоядерная реакция синтеза. Исходным топливом в ней служил водород, конечным продуктом – гелий.

– Скажите, профессор, это было то время, когда зародилась первая жизнь? – нарушив монотонное течение лекции, спросил один из присутствующих в зале фантомов-абитуриентов.

Беркли повернулся к нему.

– Вы имеете в виду пространственные, небиологические формы жизни, молодой человек? – осведомился он.

– Да, Предтечи, Энтрифаги – ведь они должны были появиться в это время, верно?

– Я бы не хотел сейчас развивать данную тему, – сухо ответил ему Беркли. – Происхождение форм жизни во Вселенной – это отдельный вопрос, хотя он, несомненно, тесно связан с эволюцией вещества. О происхождении Предтеч нет однозначного мнения. Мы, по известным причинам, не имеем реальных образцов для непосредственного исследования этих жизненных форм, но данные, которые стали доступны после трагедии Черной Луны, ставят многих ученых в тупик и заставляют серьезно задуматься о глубине некоторых наших знаний. С точки зрения современной научной базы Предтечи не могли возникнуть естественным путем. У вещества взорвавшейся Вселенной не было никаких причин и возможностей для столь сложной самоорганизации. Любая материя, кроме законов физики и химии, подчинена еще и рационализму, иначе говоря, в природе протекают лишь те реакции, которые энергетически выгодны, а они, к сожалению, не могут привести к стихийному возникновению подобных форм. Что же касается Энтрифагов, то основой их молекулярного строения является углерод, так что они могли появиться только на последующем этапе эволюции вещества, когда первые звезды начали стареть и в их недрах возникли условия для синтеза данного элемента. У меня имеется собственная теория относительно возникновения жизни во Вселенной, но давайте не будем забегать вперед. Сложно понять самоорганизованную материю, не осознав пред этим, что происходит с материей обычной, в нашем понимании мертвой, подчиненной исключительно тем законам, которые давно известны Человечеству…

…

Хотел того Вадим или нет, но ему пришлось стоять и слушать. Прерывать лекцию он не решился, проще было дождаться ее окончания, тем более что рассказывал Беркли интересно.

Вообще, внутренний мирок станции «Гамма» Вадиму понравился. Ученые, в чье ведение перешел старый военный объект, казались ему чудаками, добровольно отрешившимися от мира реальности. Нет, ну на самом деле, как еще назвать людей, настолько увлеченных исследованиями, что они не замечают вопиющих неудобств, царящих на борту древней космической обители? А их отношение к старой военной технике? Знал бы Покровский, что на оружейных стеллажах ангаров до сих пор хранятся бог знает как пережившие все инвентаризации имущества несколько ракет «Факел» класса «космос – космос», одна из которых даже снабжена боеголовкой… С ума сойти. В первые дни Вадим немного злился на разгильдяйство обитателей «Гаммы», а потом просто махнул рукой: светлые умы, не от мира сего…

Ракету «Факел» он тщательно протестировал и загрузил в оружейный отсек «Гепарда», так, на всякий случай. Жаль, что в бесхозном инвентаре не нашлось снятых вакуумных затворов от бортовых орудий истребителя – он бы пристроил на место и их.

…

– Процесс эволюции звезд достаточно хорошо изучен, – продолжал тем временем свою лекцию Джонатан Беркли. – Светила, подобные Солнцу, вокруг которого обращается прародина Человечества, последовательно проходят через несколько жизненных циклов. Обратите внимание на экраны обзора, господа. – Он повернулся, указывая на пухлый, источающий красное сияние шар местного светила. – Когда-то эта звезда была желтой и разительно напоминала Солнце. Сейчас она превышает свой прежний диаметр в сотни раз, ее спектр излучения изменился, светило на несколько миллиардов лет стало красным гигантом. Это объясняется тем, что в ее недрах закончился водород, ядро звезды сейчас состоит из гелия, горение водорода продолжается лишь в верхних слоях ее атмосферы. Ядро очень горячее и плотное. Его излучение давит изнутри на газовую водородную оболочку, заставляя ее так чудовищно распухать. Верхние слои этой «звездной атмосферы» имеют сравнительно небольшую температуру, и потому излучаемый свет смещен в красную зону спектра. По аналогии с Солнцем можно сказать, что, когда подобные изменения затронут наше родное светило, оно тоже распухнет, поглотив орбиты Меркурия, Венеры, Земли и, вероятно, даже Марса. Жизнь в Солнечной системе станет невозможна.

Беркли вновь обернулся к модели разбегающихся галактик. В туманностях уже появились чистые окна бездонного мрака, многие звезды, сформировавшиеся на глазах слушателей, покраснели и распухли…

– Красные гиганты чрезвычайно важны. В результате начавшейся реакции горения гелия они вспыхивают, «сбрасывая» в космос свою газовую оболочку в виде расширяющейся планетарной туманности, которая в течение нескольких миллионов лет остывает и рассасывается без следа. Гелиевые вспышки катастрофичны, но в результате новых реакций термоядерного синтеза из атомов гелия начинает синтезироваться углерод. Звезда снова становится яркой и компактной. Затем, по мере выгорания гелия, процесс повторяется. Возникают все новые и новые вещества, звезда то «худеет», то распухает, и в ее недрах последовательно синтезируются все элементы, вплоть до железа. Если исходная масса звезды равна солнечной, то она в конечном итоге погаснет, превратившись в темного карлика. Это тихая смерть. Если же масса превышает несколько солнечных, то такая звезда в конце своего жизненного пути взорвется вспышкой сверхновой, ее вещество разлетится в пространстве, насытив его различными элементами, в том числе и такими важными, как кислород, азот, углерод.

Беркли прошелся вдоль округлого постамента проектора.

Звезды внутри демонстрационной сферы гасли, некоторые взрывались, источая в космос расширяющиеся туманности, из которых с течением времени начинали образовываться новые звезды и планеты.

– А как быть с элементами тяжелее железа? – задал вопрос один из студентов. – Такими, как золото, например?

Беркли повернул голову, посмотрел на него и кивнул, явно удовлетворенный вопросом.

– Все элементы тяжелее железа образуются как раз в момент вспышек сверхновых. Эти космические катастрофы также очень важны, ведь они не только позволяют образоваться редким элементам таблицы, но и перераспределяют вещество в пространстве. Именно благодаря тому, что в галактике эволюционировало и гибло первое, если так можно выразиться, поколение звезд, наша прародина Земля, сформировавшаяся, как и Солнце, из вторичной, уже насыщенной разными элементами газопылевой туманности, обрела те полезные ископаемые, которыми пользовался человек на протяжении тысяч лет докосмической эры.

– Скажите, профессор, а что будет, когда в галактиках израсходуется весь водород?

– Закономерный вопрос… – опять кивнул Беркли. – Новые звезды перестанут образовываться, старые постепенно догорят, вещество галактик будет отличаться разнообразием, но это станет мертвым, погасшим миром… Если бы Вселенная не пульсировала, то такое положение вещей означало бы конец всего сущего, но, к счастью, Вселенная вечна. К тому моменту, как первичные запасы водорода окончательно истощатся, разбегание галактик замедлится, затем остановится, после чего вещество Вселенной начнет попятное движение, вновь собираясь в одну точку.

– Протозвезда, профессор? – не выдержал какой-то из наиболее догадливых студентов.

– Да, господа, протозвезда. Вещество соберется вместе, тяжелые элементы будут подвергнуты реакции уже не синтеза, а ядерного распада, расщепления на более простые составляющие, энергия этих процессов станет копиться, давить изнутри на разогретый сверхплотный сгусток материи, пока это давление не превысит узы гравитации, и тогда Вселенная опять взорвется, разбегаясь сгустками галактик…

…

Через несколько минут, когда фантомные абитуриенты стали исчезать один за другим, Вадим подошел к Беркли.

– А, это вы… Здравствуйте. – Профессор посмотрел на Полуэктова. – Заинтересовались космогонией?

Вадим не стал лгать.

– Нет, пришел получить разрешение на испытательный старт.

– Уже? Так быстро? – Беркли казался искренне удивленным и обрадованным. – Замечательно. Вы представить себе не можете, как нам не хватает гиперсферных аппаратов для коротких прыжков. Эта туманность, посмотрите, – он широким жестом обвел состыкованные между собой матовые полотнища обзорных экранов. – Это место, где рождаются звезды! Поразительный объект для исследований, но мы вынуждены наблюдать за ним издали, не имея возможности разместить аппаратуру в самих пылевых облаках…

Вадим выслушал его, несколько раз кивнув.

К явному разочарованию профессора, у нового инженера был только один вопрос.

– Так я могу приступать?

Если бы Вадим знал, как скоро ему потребуются дополнительные знания по строению Вселенной, ее эволюции и теории возникновения жизни, то наверняка этих вопросов оказалось бы больше, но разве угадаешь заранее, что понадобится в жизни, а что нет?

Сейчас у него было вполне конкретное задание, и ему хотелось как можно скорее приступить к его исполнению.

* * *

Кабина «Гепарда» была очень тесной.

Кресло пилота, установленное на специальном противоперегрузочном ложементе, со всех сторон обступали приборные панели. Центральное место занимало мутно-зеленое полушарие масс-детектора. Прибор улавливал гравитационные возмущения пространства, одинаковые как в гиперсфере, так и в реальном континууме, и передавал их условные значения на расположенный перед пилотом полусферический объемный монитор.

Тихо прошипела пневматика люка, и все внешние звуки исчезли.

Вадим протянул руку в перчатке скафандра к ровным шеренгам выключателей стартовых последовательностей.

Палец касался сенсорных псевдокнопок, и вслед его движению оживали системы корабля.

Включено… Включено… Включено…

– Борт «Гепард», вызывает «Гамма», ответьте нам… Проверка связи.

– Да, слышу отлично… – Вадим продолжал предстартовые процедуры.

– Начинаем откачку воздуха из шлюза. Проверьте герметизацию.

– Норма…

По всему пространству шлюзового ангара вспыхнули красно-голубые предупреждающие огни.

– Начало декомпрессии.

Было в этой древней процедуре что-то магическое. Вадим ощутил, как дрогнула под кораблем подающая плита и одновременно гигантские створы перед «Гепардом» начали расходиться, обозначив узкую щель.

Современные корабли стартовали совершенно по-другому. Суспензорные поля, способные удерживать атмосферу и в то же время пропускающие твердые тела, существенно упрощали процедуру шлюзования, а электромагнитные катапульты сводили процесс старта к нескольким секундам.

Здесь, на «Гамме», все было так непривычно.

«Хорошая практика перед свиданием с „Альфой“… – подумалось Вадиму. Может быть, Покровский именно поэтому остановил свой выбор на старом аванпосту времен Первой Галактической?

Стартовая плита, ощутимо вибрируя, поползла вперед. На боковых мониторах рубки медленно проплыли габаритные огни открытых внешних ворот.

– «Гепард», вы вышли.

Ладонь Вадима сжала рукоятку управления двигателями, палец скинул скобу предохранителя с гашетки зажигания.

Нижние дюзы отработали коротким импульсом, подняв «Гепард» со стартовой плиты.

– «Гамма», отрыв произведен. Включаю маршевые установки. Можно задвигать плиту.

– Принято, спасибо. Удачи.

Створы шлюза за кормой истребителя начали обратное движение.

Корабль несколько секунд продолжал плавно скользить вверх, потом включились маршевые секции двигателей, и он сорвался с места, стремительно превращаясь в крохотную, исчезающую точку.

* * *

Через тридцать минут, набрав нужную скорость, Вадим включил гипердрайв.

Черная мгла внепространственного перехода всколыхнулась вокруг, слизнула звезды с обзорных экранов, оставив лишь тусклый свет приборных панелей да сюрреалистический танец трепещущих зеленоватых линий внутри полусферической выпуклости масс-детектора.

Тьма.

Она навалилась со всех сторон, мгновенно швырнула разум в пучину безвременья.

Век живи, век учись… Вадим не представлял себе и сотой доли тех ощущений, что предлагала гиперсфера пилотам древних космических аппаратов, времен Первой Галактической войны.

Несколько секунд ему потребовалось на то, чтобы пережить чувство внезапной слепоты, потерянности. Это совсем не походило на современный гиперпрыжок. Наблюдать, как отключается большая часть пилотажного оборудования, приспособленная к работе в трехмерном континууме, как вспыхивают и медленно гаснут на дисплеях бесчисленные надписи «Ошибка», пока в кабине в конце концов не осталась работать лишь мутно-зеленая полусфера масс-детектора, было, как минимум, неприятно.

Казалось, что корабль и человек испытывают схожее чувство замешательства – бортовой автоматике потребовалось значительное время, чтобы реактивировать программы и загрузить новые модули памяти, предназначенные для работы с гипердрайвом. Вадим не привык к такой медлительности киберсистем, и с каждой минутой, пока внутри терминала шла обработка новых данных, соответственно росла и его тревога.

Наконец осветилось несколько секций пульта и на навигационный дисплей выползли первые строки сообщений, свидетельствующие о включении автопилота.

Сдавленно пискнул предупреждающий сигнал – это одна из трепещущих, змеящихся линий угрожающе приблизилась к хрупкому по сравнению с действующими тут силами кораблю.

Руки Вадима охватили рукоятки ручного управления системой струйных рулей ориентации, но это оказалось излишним – заработавший автопилот уже внес поправку в курс; трепетная зеленая линия отклонилась вправо и начала медленно отплывать на безопасное расстояние.

Убедившись в состоятельности бортовой электроники, Вадим извлек из нагрудного кармана микрочип, переданный ему Покровским. Крышка резервного навигационного блока отделилась безо всяких усилий. Он вынул стандартный модулятор частот, вставил на его место свой, привезенный с Земли. Теперь блок будет игнорировать все гиперсферные частоты связи, кроме той, на которой работали аварийные маяки орбитальных штурмовиков «МАГ».

Касание сенсора, и на дисплее вспыхнула надпись:

«Смена основной системы поиска на резервную, подтвердите ввод».

Еще одно прикосновение к псевдокнопке, и объемный экран масс-детектора на миг замутился, стал матовым.

Когда в его глубинах просветлело, то в зеленоватой полусфере среди трепещущих линий гравитационных отпечатков реально существующих звезд вспыхнула сиротливая алая точка.

Маяк. Надо же… С первой попытки, в самое яблочко.

Впрочем, Вадим мог бы не удивляться прозорливости Покровского. Тот редко ошибался в своих выводах.

Спустя несколько минут, когда расчеты были окончены, он загрузил результат в блок автоматического пилотирования, дождался, пока система подтвердит ввод, и просто коснулся пульсирующего красного круга с надписью:

«ПРЫЖОК».

* * *

Как справедливо сказано еще в древности: «Все познается в сравнении».

Вадим Полуэктов имел действующее удостоверение гиперсферного пилота – он водил современные боевые корабли на шестом-седьмом энергоуровнях аномалии космоса и привык к их мощной защите, позволяющей совершать мгновенные броски от звезды к звезде. Здесь же все обстояло иначе: касание псевдокнопки привело лишь к тому, что на мониторе высветилась очередная надпись:

«Прыжковая программа запущена. До окончания процесса осталось десять часов пятнадцать минут».

Фрайг их всех раздери…

Техника гиперсферного привода в данном случае оказалась разительно не похожей на современную, хотя исполняла те же функции. С таким же успехом можно было поставить рядом древнюю конную повозку и современный флаер.

Вадим мысленно переварил надпись, заставил себя смириться с ней, потом откинул забрало гермошлема и угрюмо уставился в черноту обзорных экранов, где в данный момент не присутствовало ничего, кроме его смутного отражения.

Десять часов в изнанке космоса, среди коловращения энергетических потоков, под утлым прикрытием пятимегаваттного щита?.. Не очень-то уютно.

Закуривая, Вадим не представлял, что только начинает вкушать все прелести древних технологий.

* * *

Через тридцать пять часов, после двух незначительных поломок в цепях гипердрайва и одного сбоя в работе бортовой киберсистемы, он наконец понял, что возвращается.

Нервы пилота, как это обычно бывает при подъеме из «гипера», уже не верили ничему: после полутора суток глухого ожидания, которые нельзя было описать термином «полет» – ибо понятия скорости, расстояния и времени являлись тут величинами абстрактными, теряющими свой практический смысл, – разум отказывался верить в дрожащие показания световых столбиков, которые медленно, но неуклонно карабкались вверх, показывая, что он всплывает из Великого Ничто…

Силовая защита его «Гепарда» – космического многоцелевого штурмовика класса «ХL» едва держалась, окутывая покрытый шрамами корпус старого, видавшего виды космического корабля бледным фантомным сиянием. Индикатор напряженности защиты робко показывал значение в полтора мегаватта, плюнь – и рассыплется…

Лицо Вадима, по которому змеились блики от контрольных огней пульта управления, казалось сейчас какой-то тотемной маской – в нем не было ни кровинки, кожа посерела, щеки ввалились, осунулись.

Сколько часов он не спал?

Бортовой хроно не мог ответить на этот простой вопрос – он был отключен, так же как и все вторичные энергопотребляющие системы.

Корабль казался истощенным не меньше, чем человек.

И все же Вадим чувствовал – он всплывает. Эта мысль билась в отупевшем от усталости мозгу, не давая рукам расслабиться и сползти с пористых рукояток астронавигационных рулей.

Из состояния отрешенности его вывел тихий, мелодичный сигнал бортовой киберсистемы.

Приближался уровень пространственного перехода.

Вадим машинально поерзал в кресле, собрав остатки сил, подтянулся, пробежал взглядом по шеренгам полуживых датчиков…

Картина получалась неутешительной.

Энергия почти на нулях, маневрового топлива и того меньше – пришлось потратиться на пять неплановых коррекций после поломок и сбоев.

Впрочем, сейчас ему хотелось одного – вновь увидеть на обзорных экранах нормальные звезды, а там посмотрим…

…И они появились.

Внезапно, стремительно, ослепляющие…

Тонкие росчерки доплеровских полос вдруг возникли на обзорных экранах, где до этого властвовала вязкая непроглядная чернота, потом они вдруг стали укорачиваться, схлопываясь в ослепительные, острые, холодные точки, мрак наполнился новым смыслом, жизнью, и, будто подтверждая это, коротко взвыли сигналы радаров – где-то рядом присутствовали космические тела.

Вадима на миг оглушила эта феерия вернувшихся чувств – он ощущал себя, как внезапно прозревший слепец: приборы, которые молчали в пространстве гиперсферы, внезапно ожили, все разом, наперебой демонстрируя ему свои показания, но, как обычно, в первые секунды после перехода внимание пилота бывает приковано не к приборам, а исключительно к экранам обзора – кто не испытывал этого чувства, не выпивал первый миг возвращения, тот никогда не занимал места в центре сложного ложемента пилота гиперсферной машины.

Первым его ощущением, которое сменило щемящую радость, было удивление, вслед за которым уже наперебой постучались в сознание досада, тревога и тягучее, пробежавшее вдоль позвоночника волной дрожи чувство смертельной опасности.

Беглый взгляд вбок и вверх показал ему огромный, эбеново-черный космический корабль, со странным, невиданным строением корпуса: он походил на распустившийся в пространстве бутон черной металлической розы, которую окружал тусклый ореол энергетической защиты.

Фрайг побери, что же это за диковина?!

Думать дальше было некогда – «Гепард», желал его пилот этого или нет, внезапно оказался под огнем.

Вадиму на миг показалось, что он бредит.

Ему повезло – из памяти бортовой машины не были удалены программы тех лет, когда «Гепард» использовался по своему прямому предназначению.

Включившийся боевой автопилот отреагировал блестяще – мощным импульсом корректирующих дюз он сжег остатки топлива из баков, вырвав тем самым штурмовик с линии огня, и сияющие росчерки когерентного света пролетели мимо, даже не задев смехотворной защиты.

Зубы Вадима лязгнули от резкого ускорения, голову мотнуло назад и вбок, вдавив затылок в валик подголовника, он выругался сквозь стиснутые зубы, перехватив управление, и на жалких остатках топлива довернул корабль к атаковавшему его объекту.

Это был скорее инстинкт, чем осознанное, взвешенное решение.

Космический бой не предполагает проволочек. Тот, кто колеблется – уже мертв.

«Ракета „Факел“ – в шахте», – высветил боевой монитор.

Вадим сжал гашетку.

Из-под уплощенного корпуса штурмовика вырвался ослепительный выхлоп, на острие которого неслась сейчас самонаводящаяся по пеленгу теплового сигнала боеголовка.

«Обидно… – метнулась в голове злая, запоздалая мысль. – Столько бороться, карабкаться, и получить бой на выходе – такого невезения просто не бывает…»

Мысль оказалась злой, горячей, тоскливой.

Вот сейчас эта махина развернется и, кем бы она ни была, – жахнет один раз из главного калибра…

Действительно, жахнула.

Однако залп получился вовсе не такой убедительный и убийственный, как думал Вадим.

Кому сказать – его допотопная ракета с легкостью проскочила защиту, предназначенную для отражения энергетических лучей, и ударила в борт «Черной Розы», как мысленно окрестил Вадим этот корабль.

Последствия оказались удручающими, хотя наблюдать их и торжествовать он смог не более нескольких секунд – в космос ударила вспышка, выметнулись рваные куски черной брони, вслед которым характерно хлопнул выброс газа, смешанный с мелкими обломками, и…

Ослепительный, рубиново-красный луч все же нашел его, полоснув по броне штурмовика, наискось через блистерный выступ рубки, разнял металл брони вишневым шрамом, и внутри машины со звоном вылетели экраны, задымились провода. Только Вадим уже не ощущал ничего – повиснув на страховочных ремнях, он ополз по креслу, подголовник которого пробил разрезавший броню луч, и лицо его было белее снега…

Мог ли генерал Покровский хотя бы предположить, что инициированный им поиск окончится столь быстро и плачевно?

Вероятнее всего, что нет.

Такое невозможно предугадать заранее.

Если бы Вадим, безвольно обвисший на ремнях пилотского кресла, мог хоть на миг прийти в себя, то он бы увидел, как в уродливой прорехе распоротой лазерным лучом обшивки медленно проплывает контур того самого корабля, который был изображен на снимках.

Черный металлический бутон, потеряв всякий интерес к изуродованному штурмовику, величественно удалялся. По его корпусу в районе попадания ракеты суетливо ползали какие-то механизмы.

Вдали, создавая панорамный фон, ярко пылала пронзительно-голубая горошина звезды; еще несколько светил угадывались в мутном фоне пылевых облаков, окружающих чистое пространство внутри системы. Лучи звезд, скрытых в завесах газа и пыли, подогревали их вещество, заставляя облака туманности светиться целой гаммой красок, от тускло-багряного до изумрудно-зеленого.

Изувеченный штурмовик, медленно вращаясь, плыл по направлению к грязно-коричневому пухлому шару газовой планеты, разительно похожей на Юпитер.

На орбитах гиганта угадывались два спутника, оба укрытые шапками атмосфер.

Черная металлическая роза медленно плыла к одному из них.

Последний штрих данной реальности составляли пять бледно-голубых энергетических сгустков, внезапно вынырнувших из верхних слоев атмосферы газового гиганта.

Внешне они очень напоминали непомерно большие шаровые молнии.

Сориентировавшись в пространстве, пять плазмоидов резко ускорились и взяли курс на изувеченный штурмовик класса «Гепард».