Читать книгу Советская Британия - Андрей Максимушкин - Страница 2

Зря говорят, что моряки не любят землю. Ерунда все это. Наоборот, отношение флотских к нашей родимой незыблемой тверди под ногами куда более бережное, нежное и трепетное, чем у сухопутных сограждан. Иначе и быть не может. Только тот, кто неделями и месяцами не видит земли, кто отвыкает от неподвижной твердой опоры под ногами, кому ночами снятся родимые березки и кто иногда готов выть на луну оттого, что родной дом находится на другом конце света, может любить землю, как любит ее моряк.

Есть поверье, что моряком надо родиться, капитан корабля должен вырасти на берегу моря, с детства слушать морской прибой вместо колыбельной и с молоком матери впитать любовь к соленому морскому воздуху. Наверное, есть в этом доля правды. Но также верно, что любовь к морю может проявиться в любом возрасте.

Виктор Котлов помнил, как год назад в Ленинграде на дружеской посиделке в теплой компании морских офицеров один из гостей распинался о высоком, о роли судьбы и места рождения, о наследственном морском характере, несвойственном сухопутным крысам. Товарищ успел принять на грудь лишнего и страдал недержанием речи. Спорить с ним никто не стал.

Многие из гостей сами в душе соглашались с говорившим, они выросли на берегу моря, их отцы или старшие родственники в свое время служили на флоте. Те же, кто попал на флот по комсомольским наборам, помалкивали и про себя скептически усмехались. Не спорь с дураком – люди могут не заметить между вами разницы. А кое-кто и не обращал внимания на разглагольствования набравшегося по ватерлинию капитан-лейтенанта, мало ли что сболтнешь под хорошую выпивку в дружеской компании, главное, чтоб не вразрез с политической линией и не против начальства.

Никто и не заметил, как сидевший за столом старший лейтенант со значками подводника на форменном кителе молча поднялся, бросил на болтуна красноречивый взгляд из-под бровей и вышел. Виктор Котлов не собирался с кем-либо спорить. Ему просто было противно оставаться под одной крышей с самовлюбленным болваном, гордившимся тем, что его дядя когда-то десять лет служил на флоте, дослужился до унтер-офицера и вовремя перешел на сторону революции.

Подводник спокойно вышел из квартиры, спустился во двор и, не оборачиваясь, двинулся в сторону Мойки. Только дойдя до мостика, Виктор набил трубку и закурил. Глупо получилось, но он не мог иначе. Обида, смешная в общем-то, но оставаться в этой компании он не хотел. Табак помог успокоиться, привел мысли и чувства в порядок. Ничего страшного не случилось.

Гнев и злоба постепенно отступали, мало ли кто что сболтнет под загрузкой. Сам потом будет раскаиваться, да еще, чего доброго, побежит извиняться. Таких вещей Котлов не любил. Извинения – это нечто старорежимное, поповское. Дескать, извинился перед человеком, и с тебя как с гуся вода, ничего ему больше не должен.

Виктор Котлов вспомнил, как в далеком детстве ему досталось от отца за разваленную поленницу дров. Поиграли с дружками в штурм Перекопа Красной Армией. Игра шла весело и с размахом, так что проходящие мимо старушки мелко крестились при виде с гиканьем прыгавших по сложенным из дров «укреплениям» шкетов.

Вечером наступила расплата. Витьке и пойманным на месте «преступления» его друзьям и братьям пришлось до глубокой ночи складывать дрова обратно в поленницу. Урок пошел впрок – на собственной шкуре понял, что чужой труд надо уважать. Любой труд надо уважать.

Длинный летний вечер, спешащие по своим делам редкие прохожие, воркующая на скамейке парочка. Идиллия. В такие вот вечера не хочется возвращаться домой. Лучше неторопливо гулять по ночному городу. В голове Виктора сверкнула мысль: срезать напрямик до Невского, нырнуть под арку Генштаба, пройти мимо Русского музея и выйти к Катькиному садику. Пройтись по старым улочкам, над неспешно текущей по каналам темной водой. Выкурить еще одну трубку на Марсовом поле, наблюдая за целующимися под старыми дубами парочками. Молодость вспомнить.

«О! Нашел старика!» – расхохотался Виктор в ответ своим мыслям. Всего-то 31 год исполнилось. Забавно, до этого момента он напрочь забыл о своем возрасте – семейные заботы, двое шебутных беспокойных малышей, вековечный, испортивший сограждан квартирный вопрос и бытовые неурядицы, служба, ответственность за боевой корабль и полсотни человек экипажа. А всего-то, оказывается, четвертый десяток разменял.

Впрочем, если так посудить – на подплаве в званиях растут быстро. Самые опасные корабли, в первую очередь для своего экипажа, самые жуткие условия во время похода и нулевая обитаемость. Старики у нас не задерживаются. Стариками у нас называют тридцатилетних командиров, таких, как старший лейтенант Виктор Котлов.

В свое время в училище имени Фрунзе курсантам на лекциях рассказывали об истории подводного флота. Когда в еще царском флоте только-только появились первые подводные лодки, вместе с кораблями возник вопрос: какое жалованье положить офицерам? Тогда все делалось по ранжиру, по инструкции, как начальство утвердило. А вот штатов на подводников не было.

Говорили, штабные и финансисты и так рядили, и этак. Всё не то. С одной стороны, много, не по погонам довольствие. А если иначе взглянуть, слишком мало выходит, под водой плавать, не зная, всплывешь или нет, не каждый пойдет. Набирали в подплав самых отчаянных, бесшабашных, а такие не только с противником, но и с начальством дерзко разговаривают.

В итоге вопрос решил один старый заслуженный адмирал. Некоторые толковали, будто не адмирал, а чуть ли не великий князь. Но это не важно. Выслушал адмирал спорщиков да и предложил: «А сколько сами запросят, столько им жалованья и положите. Для казны ущерба не будет. Все равно потопнут».

Байка старая, жаль – те ставки ныне не действуют. Хотя честно, и при советской власти жаловаться было грех. Довольствие подводникам всегда выделяли по высшему разряду. Даже знаменитая винная порция сохранялась. Нынче ее назвали иначе и обосновали врачебной необходимостью. Но как бы там ни было, вино подводникам выделяли исправно. В походе по 200 граммов на человека в сутки. Прочее довольствие тоже не задерживали, пусть не коммунизм, но жить можно, на семью хватает. Даже жилье выделяют вне очереди.

В свое время Котлов очень удивился, когда, перегнав корабль в Ленинград на Балтийский завод, узнал, что ему уже выделили две комнаты в коммуналке на Васильевском острове на все время ремонта. Остальные корабельные командиры тоже не остались на улице: или комната в городе, или отдельная квартира на территории военной части. Больше всего этому факту обрадовалась Леночка – переезд из Полярного в Ленинград она восприняла, как настоящее чудо.

Виктор прекрасно понимал супругу, Заполярье – не самое лучшее место для молодой женщины, но служба есть служба. Задерживаться в Ленинграде сверх необходимости он не собирался. Влачить жалкое существование сухопутного моряка, видеть море только с берега было выше его сил. Да и какое это море?! Жалкая лужа, пресноводный залив, перекрытый со всех сторон берегами иностранных государств, лимитрофов, бывших российских колоний.

Другое дело – Север! Открытые морские просторы, незамерзающий порт, постоянные походы, научные экспедиции, прекрасные, сильные, открытые люди. Сосед семьи Котловых старый помор Саша Авраменко говаривал: «На юге легче гнутся спины. Воздух севера делает свободным». Такова жизнь, недаром поморы никогда не знали рабства и крепостного права. Не жаловали они и туповатых, гонористых чиновников, не видевших дальше своего носа и все меривших своим карманом.

В тот вечер Виктор Котлов грустил по Заполярью, по простым человеческим отношениям в бригаде подплава и штабе Северного флота. И одновременно он не хотел уезжать из Ленинграда. Город революции покорил его сердце еще во времена голодной и бесшабашной курсантской юности.

Широкие улицы и проспекты, непривычные пареньку из Нижненовгородской губернии каналы и мосты. Новые друзья, флот, первое знакомство с морем, будоражащие кровь рассказы наставников о дальних походах. И любовь! Танцы по вечерам, свидания с местными скромницами и совершенно случайная встреча с Еленой. Случайная на первый взгляд.

Только потом, через много лет, уже после окончания училища, получения Виктором первого в жизни назначения на флот и женитьбы, они поняли, что их встреча была неслучайной. Это произошло зимой, подводная лодка задерживалась в море, все отмеренные сроки возвращения вышли, связи с кораблем не было. Один из первых кораблей советского флота, не особенно надежная техника, зимнее штормовое море, случиться могло все что угодно.

На берегу начали беспокоиться, только когда прошли три дня с предписанного срока возвращения из похода. Поднявшиеся в небо гидропланы тщательно обыскивали прилегающую акваторию. Командующий бригадой подплава запросил помощь у штаба флота, но корабли не были готовы к выходу в море. С большим трудом удалось в авральном темпе снарядить и вывести из Полярного два сторожевика.

Корабли шли через шторм по возможным маршрутам возвращения подлодки. Несмотря на непогоду, на мостиках и палубах держали усиленные вахты сигнальщиков и наблюдателей. Десятки биноклей неусыпно обшаривали морскую поверхность. Каждое мелькнувшее среди волн бревно, обломок дерева, ящик привлекали к себе внимание. Тщетно, два сторожевика и несколько гидросамолетов ближнего действия и не могли обшарить весь район.

На пятые сутки с момента объявления тревоги, когда всем уже было ясно, что корабль не вернется, когда поиск продолжался только потому, что иначе нельзя, нельзя бросать товарищей, пока еще есть надежда, потерянная подлодка вошла в Кольский залив. К тому времени, когда корабль подошел к порту, на пирсе собрался почти весь наличный состав военной базы и половина городка. И одними из первых к спускающимся по трапу усталым, небритым морякам бросились их жены.

Официальная церемония встречи была безбожно скомкана, но это и к лучшему. Командующий бригадой счел за благо не мешать людям, а спокойно подождать, пока все не успокоится, и только потом выслушать доклад. Причиной задержки корабля оказалась поломка дизелей. Подлодка неделю дрейфовала в штормовом море на границе плавучих льдов, пока механики не отремонтировали моторы. Кроме того, в шторм сорвало антенну, а передатчики вышли из строя от сотрясений корпуса. По идее, ЧП, но, так как все закончилось благополучно, шум поднимать не стали, а командиры подлодки и БЧ-5 получили поощрения от начальства.

Именно тогда, обнимая на продуваемом всеми ветрами пирсе плачущую от радости Леночку, штурман Виктор Котлов понял, что некто невидимый и напрочь отрицаемый коммунистической идеологией незаметно помог молодым людям встретить друг друга. Дальнейшее зависело только от них. И они не упустили свой шанс. Через много лет, и вернувшись в Ленинград, и на мостике крейсирующего в Атлантике боевого корабля, и уже после войны Котлов ни разу не пожалел о прожитых вдвоем с Леной годах.

Воспоминания воспоминаниями, а дома ждут. Докурив трубку, старший лейтенант Котлов застегнул ворот реглана и направился вдоль Мойки к Адмиралтейству. Дальше его путь лежал мимо Зимнего, через мост, вдоль Биржи и по Среднему проспекту домой. Успеть, пока мосты на развели.

Время шло. Несмотря на грозные требования Наркомата флота, балтийские рабочие не спешили завершать ремонт. Их тоже можно было понять – план заводу навалили такой, что средств и ресурсов на ремонт кораблей почти не оставалось. Но зато начальство не оставляло своих застрявших на берегу моряков без внимания. На командиров навалились обязательные учебные курсы, кроме того, никто не освобождал их от обязанности готовить личный состав к службе.

Пусть срочнослужащие экипажа море видели только с берега, пусть не все могли написать свою фамилию без ошибок, но нормативы существовали, сроки экзаменаций никто не переносил. За провальные результаты имелся шанс получить по шапке. Можно ли сделать из призывников настоящих моряков, не выпуская их в море, только во время кратких выходов на учебных лайбах в Кронштадт и обратно, это другой вопрос. Как показал опыт, научить владению техникой и вбить в головы основы дисциплины и субординации можно. Остальное зависит от командиров и старшин.

Зачеты экипаж Котлова сдавал, людей готовили. Если уж нет возможности учиться на практике, делали упор на теорию. Начальство смотрело на заботы подводников благосклонно, помогало, чем могло. Хотя могло оно мало. Несмотря на настойчивые просьбы старшего лейтенанта Котлова и его помполита политрука Эммануила Махнова, пытавшегося поспособствовать делу со своей стороны, ни одного выхода в море на учебной подлодке им не дали.

Грубо говоря, североморских подводников футболили. Командование балтийских бригад просило бумагу с официальной заявкой от штаба Северного флота. Свои долго не могли понять, зачем это нужно, но в итоге разродились нужным рапортом. Пока бумага ходила по инстанциям, пока согласовывалась и утверждалась, шло время. В итоге наступила поздняя осень. Финский залив покрылся льдом. А еще раньше началась финская война. Естественно, ни о каких учебных плаваниях речи быть не могло.

Виктор регулярно наведывался к балтийским коллегам. Благо пропуска позволяли почти беспрепятственно бывать в штабах и базах. Моряка интересовало: как идут наши дела на морских рубежах? Говорили разное. Но по крупицам, обрывкам, недомолвкам и намекам удалось собрать более-менее целостную картину войны. Да, действительно не все было так хорошо, как писали в газетах. Будучи человеком неглупым, Котлов о своем открытии помалкивал, но на ус мотал.

После Нового года, с началом большого наступления Красной Армии на Карельском перешейке, флотское начальство неожиданно расщедрилось присвоением очередного звания. Пришлось устраивать банкет. Друзья и товарищи поздравляли целую неделю подряд. Хорошо время провели, и заслуженно – капитан-лейтенанта не каждый день дают. Даже Махнов умудрился ничего не испортить и не перевести дружеский вечер в ресторане в политинформацию.

Время шло. Война завершилась. В апреле 40-го заводчане наконец-то вывели многострадальный «Красногвардеец» из дока. Пришло время принимать корабль, сдавать учебные задачи и возвращаться в Полярный. Для Виктора Котлова далекий северный порт за Полярным кругом был куда ближе и роднее многолюдного чопорного Ленинграда.

Естественно, не все командиры корабля и специалисты разделяли мнение своего капитана. Помполит однажды обмолвился, что мечтает сделать карьеру в столице, в политическом управлении наркомата. Старпом и командир БЧ-5 за последние месяцы прикипели душой к Северной Пальмире. Большой город давал куда больше возможностей весело провести время, чем поселок на берегу Кольского залива.

И опять жизнь показала, что человек предполагает, а некто располагает. Не успели подбить итоги одной войны, как грянула следующая. Вероломный, подлый удар английской и французской авиации по Баку и Мурманску буквально перевернул мир с ног на голову. С этого момента возвращение подлодки Д-3 на Север было отложено на далекое будущее. В первую очередь команду и корабль готовили к походам в Северную Атлантику.

Неизвестно, о чем думало наше командование, скорее всего, за неимением лучшего использовали то, что есть. Показавший себя далеко не с лучшей стороны в финской войне подводный флот был вынужден бросить вызов конвойным силам Британской империи. Не все это понимали, не все отошли от угара первых побед и патетики бравурных маршей, речитатива громких восторженных фраз газетных передовиц и официальных собраний. А немногочисленные командиры, владевшие ситуацией, предпочитали молчать. Одним из таких был капитан-лейтенант Виктор Котлов.

Опять совершенно неожиданно вспомнилась старая история осени 39-го. Та веселая компания, собравшаяся на квартире одного из молодых командиров Балтфлота, и пьяные разглагольствования перебравшего лишнего красноносого апологета флотской кастовости. В душе Виктор понимал, что капитан-лейтенант Шубин не так уж и ошибался. Действительно, моряка надо воспитывать с детства.

Другое дело, не всегда получается так, как надо, как положено. Сам Виктор попал в морское училище по комсомольской путевке, как и большинство командиров советского флота, к слову сказать. Сухопутный человек, совсем сухопутный. До того момента, когда впервые в жизни увидел бескрайние морские просторы и попал на палубу дряхлого ветерана флота – «Авроры», служившего сейчас в качестве учебного корабля.

Странно, но Виктор Котлов в отличие от многих таких вот моряков в первом поколении влюбился в море с первого взгляда, с первого глотка чистого соленого воздуха, с первых брызг воды в лицо, с первой минуты на качающейся, уходящей из-под ног палубе. Пусть его отец простой советский служащий, ни разу в жизни не видевший моря. Пусть сам Виктор вырос в небольшом городке Богородске Горьковского края. Пусть. Все это сейчас не имеет значения.

Голос предков – так это называется? В душе Виктор считал, что так и есть. Или предназначение, не при помполите будь сказано. Не поймет ведь, бедняжка. Сам коренной москвич, Эммануил Махнов не понимал и не любил морскую стихию. А о предназначении и подобных неподвластных диалектическому материализму вещах говорить с ним просто опасно.

Жизнь – такая штука, что к ней нельзя относиться несерьезно, и слишком серьезно тоже нельзя. Когда-то, очень давно, жившая на окраине Богородска старая родственница со стороны мамы предсказала Вите Котлову, что когда он вырастет, то станет известным командиром большого корабля. Естественно, никто слова старухи всерьез не воспринял. Сам Витя, образцовый пионер и атеист, считавший себя выше темных дореволюционных суеверий и религиозного дурмана, выслушал бабушку Алевтину только вежливости ради, из уважения к ее сединам и в тот же день напрочь все забыл.

По прошествии многих лет Виктор уже не так скептически относился к словам старухи. Помнил уважительное и несколько боязливое отношение знакомых к бабе Але. Люди шептались: дескать, бабушка ведает, есть у нее сила, и крепка она не по годам. Помнили, что не один раз баба Аля помогала кому словом, кому травами или снадобьем, а кому и заговором. Не проста старушка, ой как не проста. И слова ее всегда сбывались, потому что говорила она только по делу. А может? Всякое на белом свете бывает, всякое.

Через много лет, будучи курсантом, Котлов вспомнил слова бабушки. Ведь он и не думал тогда, что поступит в военно-морское. И помыслить такого не мог. Единственный водный простор, который он видел в юности, – Волга. Да и то лишь несколько раз, когда с отцом ездил в Нижний. Однако получилось так, что Виктор выбрал себе судьбу моряка, или судьба его выбрала. Трудно сказать.

Жизнь показала, что бабушка Алевтина была права. Котлов относился к этому философски: дескать, нечего на судьбу надеяться – надобно и самому пошевеливаться, но иногда корил себя за то, что невнимательно слушал старших. Потому что баба Аля говорила, что он не только станет большим командиром. В его жизни роковую роль сыграет непонятный, упертый круглолицый рыжий человек. Из-за этого человека Виктор может исчезнуть без следа в морской пучине, погибнуть. А может переломить судьбу и достичь больших чинов.

К чинам Котлов относился спокойно, карьеризмом не увлекался, к начальству не подлизывался, не прогибался, но погибать раньше времени, ясное дело, желания не имел. Только дурак рискует почем зря. И если до войны командир «Красногвардейца» не задумывался, о своем будущем, то во время походов в пылающую огнем Атлантику иногда сожалел, что пропустил мимо ушей многое из слов бабушки. Может, и говорила тогда старушка, как избежать беды. Да разве теперь вспомнить?!

В этом заключалась и еще одна причина неприязни Виктора Котлова к своему толстощекому, кучерявому помполиту. «Бойся круглолицего рыжего человека. С ним исчезнешь в пучине, и следа не останется», – звучал в голове скрипучий, простуженный голос бабы Али. А что дальше, Виктор забыл. Кажется, он тогда, в отрочестве, и не дослушал, пробормотал обещание быть осторожным и сбежал к друзьям запускать воздушного змея. Идея же выпросить отпуск, приехать домой и порасспросить бабу Алю как следует пришла в голову слишком поздно. Пять лет назад бабушка умерла.