Читать книгу Война империй. Тайная история борьбы Англии против России - Андрей Медведев - Страница 4

В классической исторической науке принято считать, что Большая Игра имела четко определенные исторические рамки. Началась Игра после поражения Российской империи в Крымской войне в 1856 году и закончилась в 1907-м, когда Россия, Британия и Франция заключили союз, создав военно-политический блок в качестве противовеса «Тройственному союзу» Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Якобы тот союз Петербурга и Лондона положил конец шестидесятилетнему противостоянию двух держав. Может быть, только одно объяснение тому, отчего историкам было так удобно загнать Большую Игру в столь нелепые временны́е рамки. Фактически подобную схему создали, и жестко ее придерживаются, как раз британские, американские и европейские исследователи. Причем понятно, что они – осознанно или нет – попутно с изучением истории вопроса решали серьезные политические задачи. Потому что именно такой подход к изучению Большой Игры позволяет вывести сам этот термин за рамки современной нам политологии и геополитики.

То есть Большая Игра – это якобы дело прошлое, она давно закончена, и сегодняшние события на Ближнем Востоке и в Южной Азии даже как-то нелепо сравнивать с противостоянием России и Британии в 19 веке. Это схема, которая позволяет избежать ненужных вопросов, которая отсекает лишние и опасные для Запада рассуждения о том, что Большая Игра – это не просто борьба за контроль над территориями в Азии и на Балканах и ведется она не только между Петербургом и Лондоном. Якобы речь шла и идет о насчитывающем множество столетий глобальном противостоянии двух систем, двух миров с разными религиозными взглядами, ценностями, отношением к другим народам и восприятием самих себя.

Российская историческая школа обычно придерживается именно этой, западной, точки зрения: Большая Игра длилась 60 лет, давно завершилась, и это лишь один, не самый важный, эпизод русской истории 19 века. Своей точки зрения на эти процессы новая Россия пока не выработала. Дело еще и в том, что в Советском Союзе серьезных исследований как таковой Большой Игры не велось. Потрясающие по глубине, по объему использованных документов работы без преувеличения великих ученых Нафтулы Ароновича Халфина или Гоги Абраровича Хидоятова касались не Большой Игры в целом, а лишь эпизодов англо-русского противостояния в Центральной Азии или английской колониальной политики в Индии и Афганистане.

Вообще, в СССР до Великой Отечественной войны о вековом противостоянии Британии и России еще помнили, более того, это противостояние в Центральной Азии продолжалось и в 20-е, и в 30-е годы. А после войны образ «вечного врага» стал прочно ассоциироваться с Германией. Русская же экспансия в Центральную Азию, покорение Туркестана были осуждены как хищнические империалистические устремления. И подобный подход сохраняется порой и сегодня и по-прежнему не позволяет системно посмотреть на Большую Игру.

Но если рассматривать Большую Игру как серьезный, глобальный процесс, который начался много столетий назад и продолжается, как показывают события в Сирии и Афганистане, и по сей день, то придется признать: Игра началась не в 1856 году и даже не в Русско-персидскую войну 1812 года, не в день убийства Павла I и не с присоединением Крыма Екатериной II. А началась она – и пусть не согласятся с этим многие историки – в 1612 году, когда охваченное смутой Русское государство едва не стало британской колонией. И тут стоит немного напомнить читателям, какая обстановка складывалась в мире в тот момент. Итак, краткий экскурс в геополитику 15–17 веков.

Конец 15 века – это удивительное время, начало эпохи Великих географических открытий. Европа открывала для себя мир. Португальский мореплаватель Бартоломео Диас огибает Африку, проходя Мыс Доброй Надежды, каравеллы Колумба обнаруживают Багамские острова, в 1498 году португальский мореплаватель Васко да Гама прокладывает морской путь в Индию, в 1513 году испанский конкистадор Нуньес де Бальбоа первым из европейцев вышел на берег Тихого океана. В то время Англия еще не была великой морской державой, мир делили между собой Испания и Португалия. Причем делили в буквальном смысле слова. В 1494 году при посредничестве римского папы в испанском городе Тордесилье было заключено соглашение. От Северного до Южного полюса была проведена Демаркационная линия. Все вновь открытые области к западу от этой черты должны были принадлежать испанцам, а к востоку – португальцам. Кстати, поэтому до сих пор в Южной Америке самая большая страна, а именно Бразилия, говорит на португальском языке, в отличие от остальных стран, где в ходу испанский. То есть вот они, последствия договора шестисотлетней давности. Торговлю или иную деятельность в зоне чужих интересов было вести запрещено. Разграничение было проведено только по Атлантическому океану, потому как Тихий океан еще не был открыт, и разграничительная линия там была установлена только Сарагосским договором 1529 года, после того как известия о походе Нуньеса де Бальбоа достигли Европы.

Испания и Португалия отправляли в свои зоны влияния десятки экспедиций. При этом испанцы и португальцы конкурентов не терпели и нещадно уничтожали чужие корабли, пытавшиеся достичь берегов Америки или Индии. И потому Англия, Голландия, Франция были вынуждены искать новые пути в Индию и Китай, а также в Персию и Азию. Самым коротким и безопасным казался путь через северные моря, в обход Сибири. Была еще одна причина того, почему англичанам пришлось искать северный путь в Азию и Индию. Дело в том, что с конца 15 века Московское государство, Русь, освободившаяся от ордынского ига, оказалась, по сути, в экономической блокаде, которую устроили Швеция и Польша. Польско-литовское государство видело в усиливающейся Москве конкурента, который грозил стать новым центром объединения славянских, в первую очередь православных, земель. Шведы же полагали, что русские совершенно незаслуженно занимают огромные территории на севере, которые должны принадлежать им, шведам.

Нам обычно забывают рассказать в школе, что Полтава, победа 1709 года, вообще-то была лишь логическим завершением многовекового противостояния, что было четыре(!) шведских Крестовых похода на Русь, что в нашей истории до Северной войны 1700–1721 годов было еще семь войн со Швецией, причиной которых была борьба за влияние на Балтике и прилегающих территориях. Союзником России в этих войнах традиционно была Дания. Поначалу шведы воевали с новгородцами, после присоединения Новгорода к Московскому государству конфликт только усилился. Причем не только шведы шли походами на русских. В 1496 году русская «судовая рать» через Белое и Баренцево моря обогнула Скандинавский полуостров и атаковала владения Швеции на севере полуострова, а в итоге русские отряды дошли до Балтийского побережья. Впрочем, история русско-шведских войн заслуживает особого, отдельного исследования. Но для понимания ситуации, в которой начиналась Большая Игра, эти события стоило упомянуть. Итак, и для русских, и для англичан торговля через Балтику, по сути, была заблокирована.

Россия во времена Ивана Грозного

В 1551 году в Англии была создана купеческая компания «Общество купцов, искателей стран и владений, неизвестных и доселе непосещаемых морским путем» (Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands, and Places unknown) специально для исследования возможности использования Северо-восточного прохода в Китай и Азию. Ее основали Себастьян Кабот, Ричард Ченслер и сэр Хью Уиллоби.

Компания снарядила экспедицию из трех кораблей: «Бона Эсперанса» водоизмещением в 120 тонн, под командованием Уиллоби, «Эдвард Бонавентура» водоизмещением в 160 тонн, под командованием Ченслера и «Бона Конфиденца» водоизмещением в 90 тонн, под командованием Корнелия Дюрферта. В мае 1553 года корабли вышли из Ратклифа и направились на север. Вскоре эскадра попала в бурю, корабли разделились. Уиллоби на двух кораблях достиг Баренцева моря, добрался до Новой Земли, еще некоторое время путешественники шли вдоль побережья, потом были вынуждены повернуть южнее: наступали холода и льды становились непреодолимыми.

14 сентября 1553 года Уиллоби встал на якорь в губе реки Варзина. Несколько раз он отправлял отряды в глубь материка в разных направлениях, но они возвращались ни с чем, не найдя ни людей, ни даже следов жилья. Хотя места эти не были какой-то уж дикой глухоманью, поморы регулярно занимались там рыбным промыслом. Собственно поморские рыбаки и нашли в мае 1554 года два корабля на приколе и 63 трупа членов команд, в том числе и тело капитана Хью Уиллоби. Снаряжение и товары с обоих судов были доставлены в Холмогоры и по повелению царя Ивана Грозного возвращены англичанам.

А вот капитан Ченслер, переживший бурю, поплыл в Белое море и добрался до западного устья Двины. 24 августа он вошел в Двинский залив, там тогда находился Николо-Корельский монастырь. Сейчас на этом месте расположен город Северодвинск. Ченслер поехал в Холмогоры, где представился воеводе Фофану Макарову. Дальше версии историков разнятся – по одной из них, сам воевода отправил Ченслера в Москву, к царю Ивану Васильевичу; по другой – британской версии – англичанин якобы сам, не спросив разрешения у воевод, поехал представляться Ивану Грозному.

Двинская летопись, впрочем, события описывает вполне определенно:

«И царя и великого князя прикащики Холмогорские выборные головы Филипп Родионов да Фофан Макаров с Холмогор послали к царю и великому князю к Москве о приходе от аглицкого короля Едварта посла Рыцерта и с ним гостей».

Так или иначе, но Ченслер в Москве с русским царем встретился, передал ему письмо от Эдуарда VI, которое было написано на всякий случай сразу на нескольких языках всем северным правителям:

«Мы позволили мужу достойному Гугу Виллибею и товарищам его, нашим верным слугам, ехать в страны доныне неизвестные и меняться с ними избытком – брать, чего не имеем, и давать, чем изобилуем, для обоюдной пользы и дружества»[1].

В ответ на эту грамоту, как рассказывает Двинская летопись, «государь царь и великий князь королевского посла – Рыцарта и гостей английской земли пожаловал, в свое государство российское с торгом, из-за моря на кораблях им велел ходить безопасно и дворы им покупать и строить невозбранно». В феврале – марте 1554 года Ченслер выехал из Москвы. Его возвращение в Лондон стало настоящей сенсацией. В торговле с Россией были заинтересованы и власти, и купцы, и, кроме того, Россия оставалась кратчайшим транзитным маршрутом для торговли с Персией и Востоком вообще.

И для реализации всех этих мероприятий в 1555 году в Англии была создана Московская компания. Она, кстати сказать, формально просуществовала аж до 1917 года. По сути, та система, которую мы сегодня постоянно наблюдаем в англо-американском обществе, в американском особенно, когда чиновник правительства, отработав, уходит в крупную корпорацию, а потом возвращается снова или в Госдеп, или в Пентагон, или в секретариат Белого дома, была заложена еще тогда, в 16 веке. Сращивание власти и бизнеса, где не всегда понятно, действует власть в интересах капитала или наоборот, – изобретение давнее. Членами-учредителями Московской компании стали высшие должностные лица правительства королевы Марии Тюдор, которая заняла трон после смерти малолетнего короля Эдуарда: главный казначей короны, королевский камергер, хранитель государственной печати, государственный секретарь. Во-первых, это позволяло компании использовать все рычаги государственного влияния, и не только юридические. Компания пользовалась и государственной казной, а прикрывал торговые корабли королевский флот. Во-вторых, государственная поддержка позволяла увеличивать оборотный капитал компании за счет средств пайщиков и частных предпринимателей. При этом, согласно отчетам, Московская компания была хронически убыточной. Что странно. И можно сделать вывод: или учредители просто уводили прибыль, или на самом деле торговля была лишь прикрытием для реализации политических целей Лондона, и ради этого Лондон был готов терпеть любые убытки. Купцы компании пользовались на территории России дипломатическим иммунитетом. А торговали они по большей части шерстяными тканями и оружием. Из России они везли пушнину, воск, пеньку, лес. Один из купцов компании, Генри Лейн, так описал встречу с русским царем:

«В 1555 г. вышеназванная компания купцов-предпринимателей при новой финансовой поддержке отправила туда два корабля, а именно: “Эдуард – Благое Предприятие” и другой, носивший имена короля и королевы, – “Филипп и Мария”. В письмах их величеств к названному московиту были рекомендованы ему некоторые их подданные, туда ехавшие. Из них некоторые, а именно: Ричард Ченслор, Джордж Киллингуорзс, Генри Лэйн и Артур Эдуардс, по приезде в бухту поднялись вверх по Двине до Вологды и отправились впервые в Москву. Там, по ознакомлении с привезенными ими грамотами, им был оказан особо любезный прием, отведено помещение и назначено содержание. Вскоре они были допущены к государю.

Когда наших ввели в помещение, где был государь, – в большую комнату, устланную коврами, они увидели людей, занимавших высшее положение и имевших еще более богатый вид; их было свыше ста и сидели они четырехугольником. Когда англичане вошли и поклонились, они все встали; остался сидеть один только государь; да и тот вставал всегда, когда читались или произносились имена нашего короля и королевы. После разговоров, ведшихся через переводчика, наши поцеловали его руку и были приглашены к обеду. Их отвели в другое помещение; к обеду их провели через различные комнаты, в которых можно было видеть массивную серебряную и позолоченную посуду; а некоторые предметы по величине были похожи на бочонки и на тазы для умывания. Когда они вошли в столовую, очень большую, они увидели, что государь сидит с непокрытой головой, а его корона и богатая шапочка находятся на высокой подставке рядом с ним. Неподалеку сидели его митрополит, разные его родственники и главные татарские начальники. Никто не сидел напротив него, а равно никто за другими столами не сидел спиной к нему. Когда за столами рассажены были приглашенные, для англичан, которых русские называли “гости корабельские” (ghosti carabelski), т. е. иноземцы или корабельные купцы, был приготовлен стол посередине комнаты прямо против государя. После этого начали разносить блюда молодые люди из знати в таком богатом наряде, какой описан выше. С государева стола (не считая того, что подавалось им прямо) наши получали каждое из его кушаний, подаваемых в массивной золотой посуде, которое присылали им, каждый раз называя их по христианскому имени, например: Ричард, Джордж, Генри, Артур. То же повторялось с хлебом и с напитками из очищенного меда (mead), приготовленного из белого светлого пчелиного меда (honey). Когда все встали из-за стола, государь подозвал наших к своему столу, чтобы дать каждому по кубку из своих рук, и взял в свою руку бороду г. Джорджа Киллингуорзса, которая свисала через стол, и шутливо передал ее митрополиту, который, как бы благословляя ее, сказал по-русски, что это – божий дар. И действительно, в то время борода его была не только густая, широкая и русого цвета, но в длину имела пять футов и два дюйма. После этого, откланявшись, уже когда стемнело, они отправились на свое подворье в сопровождении людей, несших кружки с напитками и готовые блюда с мясом»[2].

Стоит заметить, что до блокады Руси с запада Польшей и Швецией Русское государство активно и широко торговало, в том числе и через Балтику и даже через Крым. Во всяком случае, пока там существовали итальянские колонии в Феодосии и Судаке (Суроже). 14–15 века – это время, когда через московские владения непрерывным потоком идут европейские торговые караваны – с севера на юг. Везут товары в Орду, Византию, Персию. Москва торговала и с Западной Европой, через Псков и Новгород, при посредничестве Ганзейского союза. В 15 веке московские купцы становятся очень серьезными игроками, если можно так сказать, на евразийском рынке. Купцы даже делятся по группам – одни торгуют с Европой, другие только с Востоком, из купцов выходят казначеи московских Великих Князей.

Вообще в 15 веке, при Иване III, русская внешняя политика стала особенно успешной и интенсивной. В состав Русского государства входят Новгородская земля, Тверское, Ярославское, Ростовское и половина Рязанского княжества. У Великого княжества Литовского отвоеваны западно- и южнорусские города Новгород-Северский, Чернигов, Брянск, всего около трети литовской территории. При Иване III стоянием на реке Угре завершается ордынский период в истории Руси. И наоборот, Казанское ханство становится зависимым от политики Москвы. Русское государство распространяет свою власть на Приуралье, которое прежде контролировали новгородцы. А Москву посещают не только купцы, но и дипломатические посланники из Италии, Германии, Ливонии, Польши, Венгрии, Молдавии, Грузии. В Россию едут, по приглашению царя, европейские, прежде всего итальянские, мастера, архитекторы. Именно с их помощью начинается строительство нового Московского Кремля, Грановитой палаты, архитектор, военный инженер Аристотель Фьораванти строит Успенский собор в Кремле. Европа с изумлением смотрит на растущего и крепнущего год от года восточного соседа. Карл Маркс, который, скажем прямо, был неприкрытым русофобом (что довольно странно характеризует русских марксистов 19–20 веков), и то был вынужден написать про эпоху Ивана III так:

«В начале своего правления (1462–1505) Иван III был еще данником татар, удельные князья еще оспаривали его власть, Новгород, глава русских республик, властвовал над Северной Россией, Польско-Литовское государство стремилось завоевать Московию, наконец, ливонские рыцари еще не были обезоружены. К концу его правления мы видим Ивана III сидящим на независимом троне, рядом с ним – дочь последнего византийского императора, у ног его – Казань, обломки Золотой Орды стекаются к его двору, Новгород и другие русские республики порабощены, Литва лишена ряда своих владений, а ее государь – орудие в руках Ивана, ливонские рыцари побеждены. Изумленная Европа, в начале правления Ивана едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных границах огромной империи, и сам султан Баязид, перед которым Европа трепетала, впервые услышал высокомерную речь московита»[3].

Это и правда был шок для Европы. Миру предстала новая страна: молодая, амбициозная, полная внутренних проблем, но с огромными амбициями и таким же потенциалом. Почти как в наши дни, когда в 2004 году ЦРУ прогнозировало, что через 10 лет Россия распадется на шесть или даже 14 субъектов, а в 2016 году было вынуждено признать, что вообще не способно работать внутри России и даже не может прогнозировать новые внешнеполитические шаги Москвы.

Так вот, еще при Иване III больше всего ростом русской силы были обеспокоены, как уже упоминалось, Польско-Литовское государство, Ливония, входившая в Ганзейский союз, и Швеция, господствовавшая на Балтике. Экономические санкции против России, попытки подорвать таким образом ее экономику возникли вовсе не в 21 веке. И не в 20-м, не в эпоху СССР. Все начиналось еще в те далекие времена. Сильная Россия раздражала Запад всегда. В исторической литературе нередко можно прочитать, что, дескать, при Иване Грозном Россия самоизолировалась от остального мира. Но правильнее будет сказать, что Россию изолировали. Барьер на пути русских товаров в Европу и на пути европейских технологий, искусства и науки в Россию был выстроен искусственно. Россию столь плотно блокировали, что, скажем, в 1496 году дьяк Григорий Истома был вынужден плыть в союзную Москве Данию кружным путем – через Белое море, до Тронхейма, откуда он сушей добирался в Копенгаген.

Ситуация становилась все хуже, в 1548 году немец Ганс Шлитте попытался завербовать в Германии для Москвы специалистов, как сейчас сказали бы, экспатов. Шлитте, безусловно, был авантюристом, но он вполне реально мог заработать на такой рекрутерской деятельности в пользу Ивана Грозного. Он собрал 123 человека – докторов, магистров и других ученых, колокольных, рудокопных и золотых дел мастеров, зодчих, гранильщиков, колодезников, бумажников, лекарей, типографщиков. Все они уже собирались ехать в Москву, точнее, плыть, когда в ганзейском городе Любеке Шлитте был внезапно арестован, якобы за долги. Мастера, им приглашенные, кто разбежался, кто был арестован. Дело в том, что из ливонской столицы Ревеля (нынешнего Таллина) в Любек пришло письмо, в котором содержалось требование не пропускать Шлитте на Русь, потому что если московиты усвоят себе европейское военное искусство и технику, то не только Ливонии, но и всей немецкой нации и Европе не избежать страшных бед и напастей.

Демонизация русских и России – тоже не изобретение CNN или Fox News. В 1551 году Москва впервые пригрозила Ливонии войной, если там не прекратят стеснять русскую торговлю и задерживать иностранных купцов, едущих в Московию. Война разразилась несколькими годами позже, в 1558 году, когда под предлогом не выплаченной Ливонией так называемой «юрьевской дани» русская армия вошла в Ливонию, осадив несколько городов и положив начало Ливонской войне, продолжавшейся с перерывами 25 лет.

И вот, собственно, торговля с англичанами стала в разгар Ливонской войны для Русского государства «окном возможностей» для получения оружия и технологий. О культурном обмене речь уже особенно не шла. Не до того было, вопрос стоял о выживании страны. Русский историк Сергей Федорович Платонов, исследователь Смутного времени, так писал о тех событиях:

«Появление англичан в Москве совпало с теми огорчениями, какие пришлось русским людям переживать от закрытия западной границы. Оно давало надежду на благополучный выход из создавшегося кризиса. Вместо балтийских гаваней и Смоленского рубежа необходимые люди и товары могли проникать в Московское государство «Божьей дорогой – океан-морем» через Двинское устье. Притом английские корабли, как оказывалось, могли доставлять товары прямо из европейских гаваней без перегрузки в пути. До тех пор русские люди пользовались Беломорским путем лишь изредка для сношений с Данией. Из Белого моря они плыли вдоль Мурманского берега до Норвежского Дронтгейма (Тронтьема), или даже до Бергена, а оттуда направлялись сушей до Копенгагена. Но эта дорога была сложна и неудобна; ею можно было пользоваться лишь в исключительных случаях и притом не для торговли, не для возки товаров. С появлением же англичан Беломорский путь, морем до Английских гаваней, обращался в наиболее удобный, совершенно не зависимый от враждебных соседей. Он создавал возможность прямых и правильных сношений с Западом как раз тогда, когда эти сношения насильственно прерывались на всех ранее действовавших путях. Понятна поэтому те радость и радушие, с какими были в Москве встречены английские гости, и та щедрость, с какой Московское правительство оказывало ласку и расточало льготы желанным пришельцам. В течение немногих лет англичане укрепили торговую связь с Москвой. У Николо-Корельского монастыря на острове Ягры в устье Двины они устроили свою пристань и поселок. Остров, где росло много диких красных роз, был назван «Розовым» (Rose Island). На нем стояли английские дома и амбары с товарами. Здесь происходила разгрузка кораблей; отсюда на мелких судах, «дощаниках» или «насадах», товар шел в Холмогоры и на Вологду; сюда же доставлялись русские товары для отправки в Англию. На всем пути между Холмогорами и Москвой, в главнейших городах англичане получили усадебные места и построили дома и склады. Они особенно оценили Вологду как лучшее место для склада английских товаров, так как «Вологда отлично расположена и торгует со всеми городами Московского государства», и они построили там свою факторию, обширную, как замок, по выражению одного современника. В самой Москве у англичан была усадьба в Китай-городе на Варварке у церкви (и ныне существующей) Максима Исповедника. Кроме собственно торговых складов и поселений, англичане пытались устраивать и заводы для обработки русского сырья. Уже в 1557 году началась в Холмогорах постройка канатной мастерской с мастерами из Лондона. Немногим позже англичанам было дозволено устроить на р. Вычегде железоделательный завод для обработки обнаруженной там руды. Но все такого рода начинания играли лишь второстепенную роль в планах английских предпринимателей. Главное их внимание было устремлено на другие дела. Во-первых, они желали использовать природные богатства Русского Севера и, прежде всего, пушной товар; а во-вторых, они стремились через Московские владения связаться с азиатскими рынками и проникнуть до Китая и Индии. Обе эти цели они преследовали с необыкновенной энергией»[4].

Торговля англичан с Москвой не только в разгар, но и накануне войны вызывала невероятное раздражение у соседей. Ранней весной 1558 года в городе Данциг (Гданьск) был арестован купец Московской компании Томас Алькок. Его несколько раз допрашивали о цели путешествия из России в Англию через континент. Дознавателей интересовало, сколько военного снаряжения англичане поставляют русским. Хитрый Алькок поведал полякам, что основной объем военных товаров, который возят в устье Двины, предназначен Персии, а «московитам» отвезли лишь сто старых кольчуг. Правду ли сказал купец, поверили ему или нет – неясно, но его позже отпустили. А выйдя на свободу, Алькок тут же отправил с надежным человеком письмо в Холмогоры, агентам Московской компании, в котором предупредил коллег, что ганзейские города Данциг, Любек и Гамбург, находившиеся в дружбе с врагами Англии, – Шотландией и Францией, будут препятствовать английским судам не только на Балтике, но и в Северном море. И на самом деле, в морях разворачивалась настоящая пиратская война против русских, датчан и англичан. В политической сфере шла война пропагандистская и дипломатическая. В Европе рассказывали о страшных зверствах русских войск в Ливонии, печатали даже специальные информационные листки с картинками – русские казнят мирных жителей. А, например, 13 июля 1567 года польский король Сигизмунд писал английской королеве Елизавете (она к тому времени сменила на престоле Марию), объясняя причины морской блокады Московии:

«Дозволить плавание в Московию воспрещают нам важнейшие причины, не только наши частные, но и всего христианского мира и религии. Ибо неприятель от сообщения просвещается и что еще важнее – снабжается оружием, до тех пор в этой варварской стране невиданным; всего же важнее – снабжается самими художниками, так что если вперед и ничего не будут привозить ему, так художники, которые при таком развитии морских сообщений легко ему подсылаются, в самой той варварской стране наделают ему всего, что нужно для войны и что доселе ему было неизвестно»[5].

Те же самые опасения повторяются и в письме Сигизмунда от 13 марта 1568 года, в котором он пишет королеве снова:

«Мы видим, что московит, этот враг не только нашего царства временный, но и наследственный враг всех свободных народов, благодаря этому заведенному мореплаванию обильно снабжается не только оружием, снарядами, связями, чему, однако, ему можно положить конец, но мы видим, что он снабжается еще важнейшими вещами, ничем не предотвратимыми в своем действии и еще более полезными, – снабжается именно мастерами, которые не перестают выделывать для него оружие, снаряды и другие подобные вещи, до сих пор невиданные и неслыханные в той варварской стране, и сверх того, что всего более заслуживает внимания, он снабжается сведениями о всех наших, даже сокровеннейших намерениях, чтобы потом воспользоваться ими, что не дай Бог, на гибель всем нашим. Зная все это, мы полагаем, не должно надеяться, чтобы мы оставили такое мореплавание свободным»[6].

На польские требования англичане, конечно, никак не отреагировали. И продолжили спокойно торговать с Москвой. Причем, по мнению исследователей, именно эта торговля, фактически контрабанда оружия и технологий в Россию, позволила англичанам в итоге потеснить Ганзейский союз на Балтике и вообще стала одним из факторов, превративших Англию в мировую державу, империю, над которой никогда не заходит солнце.

Но не только экономические выгоды играли свою роль, когда в Лондоне не прислушивались к отчаянным призывам поляков прекратить торговать с русскими. Дело было скорее в том, что Англия уже находилась на той стадии, когда крупные компании ищут внешние рынки для сбыта продукции и окраины для получения сырья. Польша же была экономически развита слабо, для Европы она была восточной окраиной, полуварварской, где в Поднепровье бродили шайки казаков. И англичане могли себе позволить отмахнуться от польских претензий. Попытки Польши стать по отношению к России этакой цивилизующей метрополией англичанам, конечно, не нравились. Потому что они конкурентов не любили и колонизировать Россию намеревались сами.

Постордынская Русь была, конечно, по сравнению с Европой страной, скажем так, своеобразной, ее традиции, уклад жизни и быт, политическая система часто ужасали всех европейцев. Надо объективно оценивать то, какими были наши предки. Даже по сравнению с жителями Великого княжества Литовского и Русского или Польши. Взять хотя бы тот факт, что русское дворянство не знало иностранных языков. Что в Москве университет появился на сотни лет позже, чем университеты в Кракове или Вильно.

И, судя по дневниковым записям английских купцов, Россию, Московское государство, они воспринимали как новую колонию, принципиальной разницы для них, скажем, между русскими и обитателями Западной Африки не было. И те, и другие англичанами воспринимались как малоприятные дикари, и Россия с точки зрения англичан вообще ничем не отличалась от той же Персии, это купцы Московской компании пишут в своих дневниках. Та же самая восточная деспотия, чинопочитание, отсутствие даже зачатков парламентаризма. И в тот момент далеко не всем было понятно, что вот сейчас, на их глазах, на огромных евразийских просторах рождается новая политическая реальность, возникает новый игрок мировой политики, с которым придется считаться уже через сто лет. Снобизм, видимо, англичанам помешал рассмотреть естественные процессы.

В отчетах представителей Русской Компании содержится много нелестных отзывов о наших предках. Впрочем, отзывы эти часто заслуженные, но в них читается плохо скрываемое презрение. Ченслер писал, например, что «нигде нет такого разврата и пьянства, а также и по насилиям их – русские самый отвратительный народ в мире». Энтони Дженкинсон соглашался, что «пить – приятнейшее для них дело; они болтуны и великие лжецы, без всякого правдоподобия в своих словах, льстецы и лицемеры». Посол Рандольф получил такое впечатление при первом знакомстве с Холмогорами: русское «население по манерам грубое, одевается крайне просто, за исключением праздников и свадебных дней, жители много предаются пьянству и другим отвратительным порокам».

Англичане были крайне поражены невежеством русского духовенства, которое было трудно сравнивать не только с лондонскими церковниками, но и даже с духовенством Западной Руси. Томас Рандольф так описывает Николо-Корельский монастырь и его братию:

«В монастыре около 20 монахов. Он весь выстроен из дерева, монахи одеты, как и наши прежние, в черные капоры; церковь их красива, но переполнена нарисованными образами и восковыми свечами. Дома их низки, с маленькими комнатками. Живут монахи отдельно, едят вместе, сильно предаются пьянству, неучены, писать умеют, но никогда не поучают, в церкви торжественны, молятся долго»[7].

При знакомстве с русским купечеством англичане были поражены тем, как на восточный манер их постоянно пытались обмануть. Англичан, например, удивляло, что при продаже русские подмешивали к салу воду и делали такие толстые бочки для сала, что выигрывали на их весе до 8 процентов. Русский Север по описаниям англичан – это сплошная пустыня. «Эта часть страны большей частью покрыта лесами, кое-где пастбища и пахотные земли, много рек и необитаемых островов, как и большая часть этой области, по причине зимних холодов»[8]. И столица, и провинциальные города на англичан производили удручающее впечатление. Энтони Дженкинсон, например, так описывает Вологду: «Дома здесь построены из еловых бревен, скрепленных одно с другим; снаружи закругленных, форма квадратная, при постройке вовсе не употребляется ни железа, ни камня; покрываются дома березовой корой и сверху дранью. На крышах своих домов русские кладут землю для предохранения от пожаров, от которых они очень много страдают». А Томас Рандольф так передает свои впечатления от Холмогор: «Холмогоры – большой город, весь построенный из дерева, не обнесенный стеной, с разбросанными в беспорядке домами».

Англичан раздражала грязь на улицах городов, их приводили в трепет русские пространства, где столько болот и рек, которые приходится постоянно объезжать, из-за чего невозможно точно измерить расстояние. Русские, в описаниях англичан, плохие и ленивые работники, мало на что годные. Биолог и путешественник Джон Традескант в воспоминаниях сообщал, что «он видел, как тридцать русских работников спускали на воду лодью с рычагами, производя при этом страшный крик. Он полагает, что с пятью работниками он сделал бы больше этих тридцати».

Но надо признать, что при всем этом для исследования Русского Севера англичане сделали немало. Стефан Борро в 1556 году отправился искать путь в Китай через устье Оби. По представлениям тогдашних географов, она вытекала из озера Китая. Борро смог пробраться чуть дальше устья Печоры, у острова Вайгач ему пришлось остановиться. Встречный ветер, полярная ночь и льды не позволили ему завершить экспедицию. Были экспедиции и в 1580, и в 1586 годах, причем участникам экспедиций было приказано вести в пути дневники астрономические и географические, еженедельно сверяя их между собой. Причем правило это соблюдалось неукоснительно. Хью Уиллоби, погибая, почти полгода продолжал вести журнал наблюдений, именно оттуда стали известны подробности последних трагических месяцев жизни двух экипажей английских кораблей.

И как раз при содействии Русской Компании Москва впервые установила дипломатические отношения с Центральной Азией. Не без выгоды для англичан, конечно. В эти годы Англия уверенно вытесняла Ганзейский союз и с рынка Европы, и с русского рынка, подмяв под себя кратчайший маршрут в Персию, Индию и Китай через Волгу.

Об этом сейчас как-то не принято вспоминать, но факт остается фактом – для развития русской дипломатии, военного дела и науки в постордынской Руси англичане сделали немало. В 19 веке, кстати сказать, отечественные историки научную и исследовательскую деятельность британцев в тот период оценивали скорее положительно, чем отрицательно. Даже несмотря на английские, для русских унизительные, оценки жизни в Московском государстве. Вот мнение упомянутого выше профессора Платонова:

«…Проникнуть через Московию в Азию – англичане стремились с не меньшей энергией. Их пионером здесь был замечательный путешественник Антон Дженкинсон, оставивший интересные записки о современной ему Москве. До своего появления в России он много ездил по Европе, был в Турции, Палестине, Северной Африке. Зиму 1557–1558 гг. он провел в Москве и добыл у царя разрешение на поездку в азиатские страны. Весной поплыл он Волгой на восток, имея конечной целью Китай. Из Астрахани, на одном корабле с персидскими и татарскими купцами, пошел он в море и высадился на полуострове Мангышлаке, откуда с большими приключениями добрался до Бухары. В Бухаре Дженкинсон зимовал и весной 1559 года замышлял ехать в Китай. Но постоянные войны и разбои кочевников закрыли ему на этот раз все пути, и он принужден был возвратиться в Москву. На первой попытке он, однако, не остановился. В 1561 году он снова явился из Англии в Москву и с царского разрешения отправился в Персию. На этот раз путь его из Астрахани лежал на Дербент и Шемаху. Он побывал в Тавризе, нашел шаха в Казбине, зимовал там и летом 1563 г. благополучно возвратился в Москву. Наблюдательный и образованный, Дженкинсон был одинаково способен на дипломатическую, коммерческую и научную работу. Его географические наблюдения и измерения, этнографические описания, торговые справки, дипломатические переговоры принесли громадную пользу английскому правительству и тем торговым организациям, с которыми он был связан. Историк и географ одинаково пользуются трудами Дженкинсона как полезнейшим материалом для знакомства с обследованными им странами. Заслужив милость Ивана Грозного, Дженкинсон успел выхлопотать у него широкие привилегии для английской торговли не только в Холмогорах и Москве, но и в Казани и Астрахани, в Нарве и Дерпте; и, что всего замечательнее, он получил для английской торговой компании, к которой принадлежал, право беспошлинного провоза товара в Персию и Среднюю Азию (Бухару и Самарканд). За Дженкинсоном были направлены по азиатским маршрутам и другие агенты английской торговой компании (Т. Алькок, Д. Ренн, Р. Чейни, Р. Джонсон, А. Эдуардс). Московское правительство до времени поощряло все такого рода предприятия англичан: создавало монопольное право их торговой компании на беспошлинный торг по всему Московскому государству, дозволяло ей строить в городах свои фактории с широкой автономией, допускало и отдельных англичан селиться и торговать в стране, поскольку компания этому не противилась; наконец, оно охотно обращалось в Англию за необходимыми ему специалистами, которых оттуда и получало»[9].

Стоит, конечно, сказать, что Азия для Руси не была такой уж terra incognita, во всяком случае еще в 9–10 веках торговля со Средней Азией и Персией уже происходила. Сначала она шла через Хазарское царство, после его покорения возникли прямые коммерческие связи. Но, конечно, больше торговали с Персией. Хорезм, Бухара, Хива – эти земли лежали уж слишком далеко и были малодоступны.

Русские ездили за Каспий и добирались до Индии задолго до англичан. Наш знаменитый соотечественник Афанасий Никитин еще в 1472 году создал путевые записи «Хождение за три моря», в которых рассказал о своей поездке по купеческим делам в Индию, Персию и на Кавказ. Но вот именно в 1558 году, то есть когда Энтони Дженкинсон посетил Бухару и Хиву, начались дипломатические отношения с Центральной Азией. В 1559 году в Москву с ответным визитом прибыло хивинское посольство «с поминками и любовным челобитьем, просячи дороги гостем и береженья», встреченное в столице с почестями. В 1564 году Иван Грозный получил личное послание правителя Бухары, в котором тот для расширения торгово-экономических связей предлагал дать дорогу «в свое государство людям его торговати ходити».

Причем очевидно, что разросшееся за последний век и за время правления Ивана Грозного Русское государство уже становилось империей. Одно поглощение территорий Казанского и Астраханского ханств превращало Россию в серьезного соперника и для европейских, и для азиатских правителей. Хивинское и Бухарское ханства в это время еще только складывались как государства на обломках империи Шайбанидов, русские воспринимали азиатов как партнеров равноправных. Москва уже тогда была заинтересована в торговле с Азией, была готова налаживать глубокие дипломатические отношения, и в 1566 году хивинскому послу, прибывшему в Москву с посланием от хана Ходжа-Мухаммеда, была выдана Иваном Грозным специальная грамота. Можно считать, что с этого момента официально и были установлены межгосударственные связи.

Хивинским купцам предоставлялось право свободного передвижения по всей территории России, им дали льготные условия для торговли в любом русском городе. Такие же привилегии получили и купцы из Бухары, имевшие отлаженные связи не только с Афганистаном, Ираном и Турцией, но и с Индией, а также Китаем. То есть фактически Иван Грозный заложил основы будущей многовекторной внешней политики России. Вряд ли он, конечно, думал о стратегии развития страны на сто или двести лет. Скорее какое-то невероятное чутье, государственное мышление русского царя подсказало ему, что именно в этом будущее его Отечества. Для него было, кстати, очевидно и то, что расположение России на перекрестке торговых путей между Европой и Азией позволяет ей диктовать свои правила игры внешним партнерам. Когда Англия открыто отказалась от военного союза с Москвой, когда попыталась ограничить торговлю через отвоеванную на время русскими Нарву, Иван IV повел себя очень решительно. Англичане фактически не выполнили свои обязательства по поставкам русским военного товара, собирались даже закрыть факторию в Нарве. И вот как раз в это время в Персии купцы Московской компании вели переговоры с шахом. Результатов этих переговоров ждали с напряжением и в Лондоне, и в Москве.

27 сентября 1570 года персидский шах решил заключить с англичанами договор. Согласно, как писали в русских источниках, «шаховой грамоте» англичанам полагался свободный проезд. Им предоставлялись льготы и возможность свободной и беспошлинной торговли во всех землях шаха. И вот в тот момент, когда успех англичан казался очевидным и состоявшимся, Москва напомнила Лондону, что в действительности все будет зависеть от воли русского царя, без разрешения которого плавать по Волге никто не мог. И из русской столицы в Лондон был послан гонец к Елизавете I с посланием, которое датировано 24 октября 1570 года. Иван Грозный для начала напомнил «коллеге» о событиях предыдущих лет, о деятельности через английскую факторию в Нарве, о нарушенных англичанами обязательствах. В текущих условиях, когда от него лишь зависело, будут англичане получать колоссальные прибыли от торговли с Востоком или нет, Иван Грозный позволил себе чрезвычайно резкий, если не оскорбительный, тон общения. Он написал, что Елизавета как «пошлая девица» позволяла «мужикам торговым» управлять государственными делами. Что отчасти было верно, учитывая, какую роль в торговле играла приближенная ко двору купеческая элита. Царь пригрозил лишить «гостей» всех привилегий и перекрыть волжский транзит. Не прямо, но тонко намекнул, что и без английских товаров Россия проживет.

«И коли уж так и мы те дела отставим на сторону. А мужики торговые которые отставили наши государские головы и нашу государскую честь и нашим землям прибыток а смотрят своих торговых дел и они посмотрят как учнут торговати. А Московское государьство покаместо без Аглинских товаров не скудно было. А грамоту б еси которую есмя к тебе послали о торговом деле прислала к нам. Хотя к нам тое грамоты и не пришлеш и нам по той грамоте не велети делати ничего. Да и все наши грамоты которые есмя давали о торговых делех по сеи день не в грамоты»[10].

Иван Грозный

Английские историки, а с их легкой руки почему-то и русские, жесткий, даже оскорбительный тон письма объясняют так: дескать, русский царь сватался к Елизавете, она ему отказала, и он, разобиженный, написал ей всяких гадостей. Неудачное сватовство русского царя и последующая, прямо-таки подростковая, его обида отлично ложатся в тот образ Ивана IV, который создавался на Западе столетиями: параноик, психопат, жестокий и бессмысленный правитель, тиран, ничего не сделавший для страны. Схожий образ рисуют и отечественные историки и писатели, забывая о том, например, что за время его правления территория страны увеличилась в два раза: присоединены были Поволжье, Прикамье, территории нынешнего Башкортостана, Средний и Южный Урал, земли Войска Донского и Ногайской Орды. Впрочем, итоги правления Ивана IV – это предмет отдельного исследования. А вот история со сватовством Грозного к Елизавете никакого документального подтверждения не имеет. Более того, историки, которые приводят цитату про «пошлую девицу» в качестве доказательства теории неудачного романа монарха, обычно отчего-то не приводят письмо к «Елисавете» целиком. А между тем там нет ни слова о сватовстве. Как нет даже намека на это и в прочей доступной историкам переписке русского царя с английской королевой. А конкретно в этом письме, повторюсь, речь идет исключительно о торговле и невыполненных обязательствах англичан. Любой желающий может без труда отыскать текст этого послания. Англичане, напуганные перспективой потерять персидский и русский рынки, отправили в Москву своего посланника Энтони Дженкинсона, чтобы урегулировать все спорные вопросы. А через год они все же послали в Россию корабли с обещанным военным грузом, а взамен вновь получили возможность торговать с Персией.

Казалось, тем конфликт и закончился. Но в действительности в Лондоне сделали выводы. И, кстати, существует версия, что к неожиданной смерти Ивана IV были причастны английские лекари. Но куда интереснее другое.

В начале 17 века Московскую компанию в России представляли несколько агентов, которыми руководил Джон Меррик. Его отец, Уильям Меррик, также некогда был агентом Московской компании. Джон Меррик отлично говорил по-русски, хорошо знал бояр, приближенных царя и в Москве был известен как английский купец «Иван Ульянович».

Когда умерла Елизавета, новый король, Яков I Стюарт, в 1603 году послал в Москву русскому царю Борису Годунову (он, кстати, был при Иване IV одним из виднейших опричников) своего представителя, кавалера Томаса Смита. Он приходился внуком Эндрю Джадду, одному из основателей компании. А потом он стал первым губернатором Ост-Индской компании. И это, конечно, удивительное сочетание. Потому что именно Ост-Индская компания будет на протяжении целого столетия субъектом Большой Игры в Азии. А еще его биография является прямой демонстрацией того, как уже столетия выстраивалась форма правления западным обществом, когда члены одних и тех же семейств постоянно пребывают во власти или около власти, перетекая из руководства частными корпорациями в госструктуры и обратно. Как, например, сейчас это происходит в США.

Конечно, Томас Смит в Россию поехал не случайно. До этого главы компании туда не ездили, только агенты. А теперь, при новом царе, сменившем несговорчивого Ивана IV, Англия пыталась начать играть новую роль в русских делах.

На самом деле, еще со времени путешествия Ченслера в Лондоне всерьез думали о том, чтобы превратить Московское государство в английскую колонию или хотя бы экономически подчинить его себе. Не зря Ченслер писал в своем отчете: «Если бы русские знали свою силу, никто бы не мог соперничать с ними». Смутное время открыло для англичан в России новые возможности, страна, стоявшая на грани краха, казалась легкой добычей. Крестьянские восстания, а потом и польская и шведская интервенции – все говорило о том, что еще несколько лет, и Россия перестанет существовать на карте мира.

Известен проект начала 17 века, написанный примерно в 1603 году, по захвату Соловецкого монастыря, составленный неизвестным английским автором. Он называет дом «святых угодников» Зосимы и Савватия «богатейшим в мире, а здания (его) по пространству в окрестности вдвое больше Лондонского Тауера»[11]. Англичане полагали, что доходы монастыря – это в первую очередь вклады русских царей, высоко чтивших своего небесного покровителя Николая-угодника, а также пожертвования паломников, что шли в обитель со всей страны. В записке содержались и сведения о боеспособности монастыря – стена, построенная 12 лет назад, гарнизон в 1500 человек. Для штурма и захвата монастыря автор записки предлагал отправить не менее 5000 солдат, снабдив их осадной артиллерией, порохом, провиантом на шесть месяцев, а сама экспедиция должна была закончиться за четыре месяца.

Вообще, англичане использовали любую возможность, чтобы «застолбить» русскую территорию за собой. Когда на русский трон взошел Лжедмитрий, Джон Меррик встретился с самозванцем, чтобы еще раз подтвердить права компании и даже расширить их. Интересно, что при встречах Джон Меррик Лжедмитрию старался понравиться, в письмах сообщал, что тот является «несомненным сыном старого императора Ивана», потом, правда, он написал книгу о Лжедмитрии и назвал ее емко и просто: «Русский обманщик».

17 мая 1606 года самозванец был убит, а уже 4 июня Джон Меррик добился у нового царя, Василия Шуйского, аудиенции, где снова подтвердил права компании, в частности персидский транзит и монополию на торговлю на Русском Севере, а потом он повез письмо от Василия Шуйского к Якову I и заодно свой секретный доклад о русских делах.

Страна разваливалась на глазах. Чтобы изгнать из России поляков, в 1609 году Василий Шуйский заключил со Швецией договор о военной помощи. Предусматривался ввод, как сейчас принято говорить, «ограниченного контингента» шведских войск на русские земли. Надо понимать – шведы не собирались помогать бездарному Шуйскому, прозванному в народе «царем Васькой». Они хотели поучаствовать в разделе русских земель.

Пятнадцатитысячный отряд шведов, англичан, шотландцев и иных иностранных наемников под командой шведского полковника Якова Делагарди перешел границу и стал занимать земли в районе Тихвин – озеро Ильмень – Старая Русса – Порхов – Нарва.

Когда осенью 1610 года Джон Меррик вернулся в Россию, шведы уже захватили и Новгород, местные бояре признали шведского принца Карла-Филиппа кандидатом на русский престол. В Москве же был свергнут Василий Шуйский, боярская олигархия присягнула польскому королевичу Владиславу, в Москве правил гетман Жолкевский.

И вот тогда агенты Московской компании, да и сам Джон Меррик, решили, что настал решающий момент для превращения северо-восточной части Московского государства в английскую колонию. Они провели переговоры с английскими наемниками в шведском отряде Делагарди, а также с английскими наемниками в других частях страны.

Чем они закончились, русским историкам стало известно только в 1914 году. Тогда русский историк Инна Ивановна Любименко по результатам работы в архивах написала статью «Английский проект 1612 года о подчинении Русского Севера протекторату короля Иакова I», которую опубликовали в «Научном историческом журнале». Любименко, специалист по русско-британским отношениям, работая в архивах Лондона, нашла документальное подтверждение тому, что проект английской оккупации русских северо-восточных территорий рассматривался всерьез.

В частности, в архивах был найден своего рода проект оккупации, являвшийся протоколом совещаний капитана из отряда Делагарди, Томаса Чемберлена, с «сэром Томасом Смитом, управляющим Московитской компанией, который был здесь посланником, и с некоторыми другими купцами, которые долго вели дела в этой стране». Проект этот относится ко второй половине 1612 года. В Лондон его привез, видимо, сам Джон Меррик, а вот писал его, судя по всему, как раз Томас Чемберлен или другой человек, знакомый с военным делом.

В документе содержится анализ положения в Московском государстве.

«Бедственное и горестное состояние населения Московии хорошо известно, ибо 8 или 9 истекших лет были таковы, что не только королевская династия, но в известной мере и вся знать его истреблена, большая часть страны по направлению к Польше разорена, выжжена и занята поляками; другая часть, по направлению к шведским владениям, захвачена и удержана шведами под предлогом помощи. Народ предоставлен самому себе, без вождя и в большом замешательстве. Но между тем он достаточно способен оказывать сопротивление, если будет сплочен и хорошо руководим»[12].

Но дальше автор или авторы делают довольно странный вывод: что русский народ якобы «желает и даже вынужден необходимостью отдаться в руки какого-нибудь государя, способного защитить его, и [желает] подчиниться правлению иностранца, видя, что никого не осталось из его собственных [государей], могущих взять это дело на себя». Интересно, что пишется это в то время, когда народное ополчение Минина и Пожарского уже находится под Москвой, куда идут со всей страны, когда Троице-Сергиева лавра уже который месяц держит оборону от польско-казачьих войск.

Вряд ли руководители Московской компании, опытные купцы и дипломаты, не видели этого. Но колонизация России ими рассматривалась как бизнес-проект. А кто же пишет в бизнес-плане, что проект обречен на неудачу? Под такой деньги не дадут, а рисковать своими деньгами не очень хотелось. И в Московской компании тоже понимали, что надо попробовать убедить короля в том, что вторжение в Россию станет удачным и прибыльным делом. При этом автор упоминает, что в России идет восстание против интервентов и национал-предателей: «Русские взбунтовались и осадили Москву с 100 тысячами человек и, насколько известно, находятся еще под нею».

Но Томас Чемберлен старается доказать, что русский бунт будет направлен только против шведов и поляков, а англичан русский Северо-Восток примет как освободителей.

«А теперь, не видя ничего, кроме враждебных действий со стороны Польши и кроме бесчестности со стороны Швеции, северные части этой империи, пока еще находящиеся в целости и не тронутые войною, но не свободны от ожидания и страха войны, поддерживающие давно сношения с нашей нацией ко взаимному благу обеих сторон и благодаря долгому общению получившие вкус к нашей натуре и условиям жизни, особенно же привлекаемые славою о великой мудрости и доброте его величества, – гораздо более желают отдаться в его руки, чем в чьи-либо иные»[13].

Чемберлен между делом сообщает, что какие-то представители северо-восточного дворянства и купечества вели с англичанами переговоры и даже были готовы отправить послов «к его величеству при возвращении последнего (т. е. английского. – Прим. авт.) флота, если бы агент мог подать им какую-либо надежду или поощрение, что их желание может быть удовлетворено».

Надо понимать, что купцы Московской компании вряд ли стали бы рисковать и пытаться получить одобрение короля и финансирование оккупации без предварительной работы. Тем более без переговоров с местной политической элитой. То есть, видимо, Джон Меррик и правда заручился поддержкой бояр, которые были готовы представить вторжение как акт народного волеизъявления. Причем чтобы убедить короля в необходимости политической поддержки проекта, автор привел точные данные по географии русского Северо-Востока, были перечислены все товары, вывозимые англичанами из этой части страны: «лен, пенька, канаты, смола, деготь, сало, мачтовый лес (необходимый материал для нашего флота), меха всех сортов, воск, мед, бобровые шкуры для шапок, воловьи, коровьи и буйволовые кожи, поташ, льняное и конопляное масло, икра». Из Англии же, сообщали авторы проекты, везут сукно, олово и свинец на сумму 40 тысяч фунтов стерлингов ежегодно.

«Когда же мы представим себе, насколько более значительные количества сукна, олова и свинца легко могли бы найти сбыт вниз по течению Волги и других рек этих отдаленных восточных и северных краев, которые ведут с нами торговлю лишь через несколько посредников, и какой доход мог бы быть получен от всех тех богатых восточных товаров, которые мы получаем сейчас лишь через Турцию, по дорогой цене и с бесконечными опасностями от пиратов и врагов, особенно в случае возникновения конфликта с Испанией, то мы должны прийти к следующему решению.

Если бы у нас представилась возможность любыми средствами установить и наладить обеспеченную торговлю по этому пути, то она оказалась бы не только более доходной и благотворной для нашей страны, чем для любой иной, но (кроме того) в этом случае наше королевство превратилось бы в складочное место для вышеназванных восточных товаров, из которого они могли бы распространяться во Францию, Германию, Нидерланды и Данию, [способствуя] большей загрузке нашего флота и значительному приращению ввозных и вывозных пошлин его величества.

Таким образом, даже если бы не существовало иных важных доводов, кроме [соображений] пользы, то для его величества и нашей страны имелось бы достаточно оснований, чтобы взять в свои руки защиту этого народа и протекторат над ним на условиях, могущих обеспечить и оградить свободу торговли, которую мы уже ведем и которую предпримем в дальнейшем, как было изложено».

А дальше авторы довольно подробно указали, какие проблемы возникнут у Англии в случае победы польско-литовских войск или закрепления Швеции на северо-западе России. В проекте сообщается, что польский король Сигизмунд Третий полностью зависит от Австрии, и зависит от иезуитов, и настроен против англичан. Он якобы намерен отнять у англичан привилегии на беспошлинную торговлю в России и передать их голландцам. Между прочим, по мнению автора проекта, Голландия поддерживала польско-литовское вторжение в Россию «исключительно в предвидении того, что он [Сигизмунд] покорит эту страну». А в случае польской победы голландские купцы получат доступ к русским ресурсам, и мощь Голландии чрезвычайно возрастет, и голландцы «могут стать единственными арбитрами и хозяевами морей».

И в конце автор проекта оккупации России делает такой вывод:

«Из всех этих соображений о явной выгоде в одном случае и явной опасности в другом я делаю заключение, что если бы ваше величество получило предложение суверенитета над той частью Московии, которая лежит между Архангельском и рекой Волгой, вместе с путем по этой реке до Каспийского или Персидского моря, или, по крайней мере, управления (commaunds) и протектората над нею, с [установлением] свободы и гарантий торговли – это было бы величайшим и счастливейшим предложением, которое когда-либо делалось какому-либо королю нашей страны, – с тех пор как Колумб предложил Генриху VII открытие Вест-Индии. Этот последний пример, еще свежий в нашей памяти, учит нас не быть небрежно-расслабленными, когда такие предложения нам делаются…»

И наконец предлагается конкретный план немедленных действий:

«Пусть его величество соизволит дать полномочия одному или нескольким осмотрительным лицам, которые отправятся туда при ближайшей посылке флота в мае, чтобы вести переговоры с населением, если оно того пожелает, и заключить с ним договор на условиях суверенитета или протектората, как это будет указано в инструкциях его величества. После этого московиты могут также отправить сюда послов при возвращении флота в сентябре, чтобы утвердить договор, а тем временем пусть они приготовят для передачи в руки английских компаний, находящихся там, такое количество сокровищ и товаров, которое покрыло бы издержки вооружения и транспортировки того количества людей, какое они желают».

То есть России отводилась такая же участь, которая постигла Индию. И схема была, как будет показано в следующих главах, та же самая – оккупация за счет предательства местных элит, на средства местного населения. По мнению авторов проекта, договор с русскими должен был четко определить, «какие города или крепости» полностью перейдут под контроль англичан, как будет налажено снабжение английских войск в русских землях.

Правительство в Лондоне серьезно изучало проект Чемберлена и просчитывало все варианты. Канцлер казначейства сэр Джулиус Сизар оставил следующие записи, по мнению Инны Ивановны Любименко, очевидно относящиеся к «русскому проекту»:

«Московия, 14 апреля 1613 года.

Проект, касающийся Московии, северную часть которой предложено [передать] под королевский протекторат.

1. Действительно ли она будет предложена?

2. Следует ли ее принять? Денежные ресурсы короля. Средства короля удержать ее. Какое употребление король из нее сделает.

Какая зависть может возникнуть среди северных государей, если король примет суверенитет над ней, или согласится на эту их просьбу (видимо, речь идет о «просьбе» русских об английском протекторате. – Прим. авт.), или вступит в оборонительный союз. Первое лучше всего».

Классический случай: «и хочется, и колется». Англичане оказались перед сложным выбором. Превращение богатого Русского Севера в английскую колонию выглядело соблазнительно донельзя. Но судя по всему, в правительстве были не до конца уверены в том, что автор проекта пишет правду, что купцы Московской компании не приукрашивают и что русские встретят англичан как освободителей. То, как Россия избавилась от ордынского наследия, как покорила Казань и Астрахань, все знали и видели. И было ясно, что русские сильно отличаются от индусов, княжества которых англичане уже начали превращать в свои колониальные владения. Оставался открытым вопрос: если дворяне подпишут договор, то как отреагирует население, учитывая уже возникшее народное ополчение? Не скинет ли предателей вместе с оккупационными властями, как уже случилось в Москве? Хватит ли денег на содержание новой колонии, не будет ли войны со Швецией?

Впрочем, от проекта решили сразу не отказываться. Судя по записям Сизара о количестве возможно необходимых войск, он все же обсуждал все детали интервенции с Яковом I. А представители Московской компании начали формировать в Англии отряды наемников, еще не для оккупации, а пока что для обозначения присутствия в Архангельске. Известно, что несколько наемников из бывших английских офицеров – Артур Астон, Джейкоб Джиль во главе отряда в две сотни человек в 1612 году появились в Архангельске. Они рассказывали, что намерены поступить на русскую службу, чтобы воевать против Польши.

А Джулиус Сизар с королем все же, видимо, договорился. На упомянутом документе была сделана приписка: «Инструкции даны купцам, состоящим на этой службе, сэру Меррику и г-ну Рэсселю 19 апреля 1613 года».

Джону Меррику и еще одному члену правления – как сейчас говорят, топ-менеджеру – Московской компании были даны полномочия на ведение переговоров в России. Обоим присвоили ранг чрезвычайных королевских посланников. Но верительная грамота, выданная послам Яковом в мае 1613 года, была написана крайне осторожно, с массой оговорок, чтобы в случае провала предприятия связь компании и Английского двора не была бы очевидной.

«Мы достоверно извещены нашим верным и возлюбленным слугою Джоном Мерриком, бывшим резидентом в Московии, о бедственном и затруднительном положении этой славной страны и народа, ныне подвергнутого неминуемой опасности как вторжения врагов извне, так и внутренних беспорядков и мятежей.

По этому случаю вышесказанному Джону Меррику прошлым летом от различных значительных и главенствующих лиц этой страны были сделаны представления и предложения, клонящиеся к благу и безопасности этой страны и восстановлению в ней мира и власти при нашем посредничестве и вмешательстве, каковые предложения он не мог поддержать, как он бы хотел, ибо он не знал нашей воли. Знайте же, что, поскольку они (видимо, предложения. – Прим. авт.) ныне переданы нам, мы не мало тронуты, чувствуя нежное сострадание к бедствиям столь цветущей империи, к которой мы и наши августейшие предшественники всегда испытывали особое расположение»[14].

Грамотой Меррику и Расселу были предоставлены полномочия «вести переговоры, совещаться, договариваться и заключать соглашения с вельможами (lords), [представителями] сословий, военачальниками, дворянством и общинами или с теми лицами, которые ныне правят и представляют государственные органы, какими бы именами и титулами они ни назывались, или с соответствующими представителями и уполномоченными по поводу вышеупомянутых представлений и предложений».

Посланникам короля Якова было бы нетрудно найти хоть кого-то из такого обширного списка возможных подписантов, кто от лица власти смог бы предоставить им возможность колонизировать русские земли. Есть в тексте один особо проникновенный момент. Английские предложения и планы были названы «клонящимися к защите и покровительству русской страны». Не правда ли, похоже на обращение Джорджа Буша к нации в марте 2003 года, когда началась война в Ираке? «Я обращаюсь ко всем мужчинам и женщинам в армии Соединенных Штатов, которые находятся сейчас на Ближнем Востоке. От вас зависит мир, на вас возлагаются надежды угнетенного народа! Эти надежды не будут тщетными».

Но тогда у англичан ничего не вышло. Минин и Пожарский выбили из Москвы польский гарнизон, война продолжалась, но было ясно – Россия выстояла, в январе 1613 года в Москве был созван Земский собор, царем стал Михаил Романов.

Есть, правда, в истории русской Смуты еще одна загадка, связанная с английским влиянием. Как уже упоминалось выше, в Лондоне очень нервно реагировали на перспективу покорения Московского государства поляками. В том числе и потому, что они могли бы перекрыть волжский путь в Персию. В 1605 году первый польский оккупационный отряд входит в Москву. В 1608 году польские отряды Сапеги и Лисовского начинают из Москвы свой поход к Волге. Под их контроль переходят Ярославль и Кострома, и это важно: оба города лежат на пути в Архангельск.

Но 7 апреля 1609 польские войска разбиты под Ярославлем русским ополчением, в начале мая поляки снова пытаются вернуть контроль над городом, осаждают Кремль и Спасский монастырь, и 23 мая поляки уходят ни с чем.

Далее именно в Ярославле формируется народное ополчение. И есть важный момент: в этом городе был один из основных, как сейчас сказали бы, филиалов Московской компании. Штаб-квартира, конечно, была в Москве. Понятно, что собрать ополчение на голом энтузиазме было бы трудно. Даже те, кто шел за идею, нуждались в оружии и боеприпасах. Минин, как следует из летописей, тогда призвал: «Не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать».

Вопрос у современных историков возникает вполне справедливый – кому Минин и другие лидеры ополчения собирались «продавать» и «закладывать»? Как раз англичане были теми, кто мог дать деньги на войну с поляками, по совершенно прагматическим причинам, а именно для сохранения волжского транзита. И вот внезапно у Минина с Пожарским появились значительные средства.

«И учали им давать князь Дмитрей Михайлович Пожарской да Кузьма Минин многие столовые запасы и денежное великое жалованье по тритцати по пяти рублев, смотря по человеку и по службе своим презреньем, и учинили ратных людей сытых и конных, и вооруженных, и покойных, и запасных»[15].

Считается, что для сбора средств взаймы ополчению дали купцы Строгановы и еще ряд богатейших ярославцев. Но, справедливо замечают некоторые историки, война и Смута в России продолжались уже более десяти лет. И что в тех условиях означало «богатый купец»? Не до конца разорившийся. А у Московской компании деньги, конечно же, были. Прямых свидетельств тому, что поляков и шведов в России били на английские деньги, не существует. Но известно, что в Вологде, где также собиралось ополчение, иноземные купцы вошли в совет ополчения, чтобы организовать сопротивление Лжедмитрию II «с головами и с ратными людьми в думе заодин». И вот еще косвенное свидетельство того, что события 1612 года имеют еще один, малозаметный с первого взгляда, слой.

В тот момент, когда в Москве разворачивается вроде бы решающее сражение между ополчением и интервентами, поляки атакуют Вологду.

«Нынешнего 121 (1612) сент. 24 д. с понедельника на вторник, в последнем часу ночи, разорители нашей чистой, православной веры и ругатели креста Христа, Поляки и Литовцы с Черкасами и Русскими изменниками нечаянным набегом пришли в Вологду, взяли город, умертвили людей, осквернили церкви Божии, сожгли город и посады…»[16]

Более того, отряды поляков, точнее польско-русские, которых летопись называет «литовские люди», в 1613 воюют по всему Русскому Северу. Пытаются взять Холмогоры, грабят Николо-Корельский монастырь, затем разоряют Неноксу, Луду, Уну. Считается, что так отряды наемников и лихих казаков искали наживы на мало разоренном северо-востоке. А если принять версию, что ополчение отчасти финансировали англичане и поляки атаковали не просто богатые районы, а опорные пункты Московской компании, то события начинают выглядеть несколько иначе. И становится понятно, что это был за английский десант под командованием «англицких немцев» Артура Астона и Джейкоба Джиля, который высадился в Архангельске 24 июля 1612 года якобы для помощи в борьбе с Польшей, и для чего англичане высаживались в Поморье.

Представитель отряда Яков Шав 10 августа 1612 года побывал в Переяславле у князя Пожарского, рассказал, что «пошли де они с ведома английского короля». Понятно, что и лидеры ополчения сообразили, что это за корпус «добровольцев» готовится для отправки в Россию, потому что англичанам было объяснено, что «наемные люди не надобны», «оборонимся от польских людей и сами Российским государством и без наемных людей». Лидеры ополчения отправили одного из командиров – Дмитрия Чаплина, чтобы тот всех иностранцев отправил домой, причем ему следовало им сообщить, чтобы они более в Московское государство не приходили и тем себе «убытков не чинили». А воевод трех городов – Ярославля, Вологды и Архангельска строго предупредили, что иностранцев, точнее англичан, они в страну пускать не должны, чтобы те «здесь не рассматривали и не проведывали ни о чем». Архангельскому воеводе дополнительно поручили усилить контроль «и смотреть накрепко, чтоб с воинскими людьми корабли к Архангельскому городу не пришли и безвестно лиха не учинили»[17].

Русский историк Николай Ульянов, изучая отношения России и Запада в 16–17 веках, пришел к выводу, что не только Англия, но и Запад вообще стремился Россию колонизировать, и планы оккупации всей, или хотя части, русской территории существовали не только в Лондоне и Варшаве.

«Исторически вопрос стоял не о движении России “навстречу западному миру”, а о движении западного мира в Россию и вовсе не с культуртрегерскими целями. Возникли планы ее завоевания. Польша, которой отведена была роль форпоста католической экспансии на Востоке, столетиями лелеяла эту мечту. Ее необычайно раздражал ввоз европейского оружия в Московское государство, по каковой причине английская королева Елизавета подверглась упрекам польского короля, обвинявшего ее в прегрешении перед всем миром за то, что позволила своим купцам продавать оружие “врагу рода человеческого”. Не чужд был идеи захвата Московии и германский мир. Из недр его вышел один из наиболее ранних завоевательных планов, принадлежавший немцу Генриху Штадену. Он заключал не только захват городов и земель, но также истребление населения. Штаден предложил и метод этого истребления – привязывать московитов к бревнам и топить в реках и озерах.

План Штадена относится к концу XVI века, уже в начале XVII-го Европа делает попытку фактического захвата России. И она почти удалась. Поляки завладели Москвой, шведы северо-западом во главе с Новгородом, а север и Поволжье облюбовали себе англичане. Королевский совет в Лондоне постановил, чтобы земли вдоль Северной Двины и Волжского понизовья с городами Архангельском, Холмогорами, Устюгом, Тотьмой, Вологдой, Ярославлем, Нижним Новгородом, Казанью и Астраханью должны отойти под протекторат короля Якова I.

Профессор О. Л. Вайнштейн в своей книге “Россия и Тридцатилетняя война” показал, что датский король в 1622 г. пытался захватить русские земли на Кольском полуострове. “Скорее бы нам разделаться с этими русскими!” – писал король своему канцлеру»[18].

В 1618 году отношения Москвы и Лондона дали новую трещину. Английский посол Дадли Диггс вез в Россию почти 100 000 рублей – заем для русского государя. Деньги давали в обмен на обещание монопольной торговли и удаления с русского рынка голландцев. Прибыв в Холмогоры, Диггс узнал, что под Москвой стоят польские войска, включая 20 тысяч запорожских казаков, что несостоявшийся русский король Владислав вновь претендует на престол. Посол запаниковал и удрал из России вместе с деньгами. Купцы, которых он бросил, в русскую столицу добрались, атака поляков была отбита. В Москве англичанам всячески демонстрировали, что они сильно ошиблись, выбрали совершенно не ту линию поведения, которую следовало. У них на глазах заключали торговые контракты с голландцами, столь им ненавистными.

Окончательно английское влияние, и торговля вместе с ним, в России ушло в прошлое во время английской революции. Поначалу царь Алексей Михайлович просто наблюдал за событиями в Лондоне, но потом, узнав о казни короля Карла, отреагировал жестко. Поскольку Московская компания, точнее, ее руководство, было на стороне восставшего английского парламента, то русский царь решил не дожидаться, пока они решат и в Москве устроить какую-нибудь цветную революцию. 1 июля 1649 года Алексей Михайлович издает указ: «а ныне… всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса короля, убили до смерти… и за такое злое дело в Московском государстве вам быть не довелось». Англичан заставили покинуть страну, Английский двор на Варварке, учрежденный еще Иваном IV, был конфискован. Полностью отношения с Англией, конечно, не прервали, это было не выгодно, торговали через третьи страны. Когда была восстановлена монархия в Англии, восстановили и дипломатические отношения. Но английская монополия закончилась, мечты об исключительном волжском транзите остались в прошлом.

Алексей Михайлович

При этом англичанам оставалось только наблюдать за тем, как развиваются отношения Москвы со странами Центральной Азии и Персией. Еще в 1616 году, во время царствования Михаила Федоровича Романова, хивинские купцы получили право доступа в Россию через Астрахань, их караваны всегда сопровождались вооруженными дружинами. В 1645 году бухарские купцы царским указом получают доступ на рынки Казани, Астрахани и Сибири. Российские торговцы, дипломаты в ханствах Центральной Азии также частые гости. Вот что пишет в челобитной царю Михаилу Федоровичу хивинский посол Амин-Бехадур:

«В страну нашу, падишах, в Ургенчский вилайет с каждым годом приезжают из русской земли из Хаджи-Тархана по 40 по 50 русских купцов, вы милостиво им не запрещаете [этого], они если хотят то ведут торговлю в Ургенче, если хотят то проезжают через наш Ургенчский вилайет в Бухару, если хотят то едут в Балх и пребывают там по 2, по 3 года; ни при проезде туда и ни при обратном проезде не заставляете проверять их вьюков и не заставляете расспрашивать о том, что продали и что купили, и при их отъезде в свою страну вы их сопровождаете своими людьми»[19].

17 век – период небывалой прежде активности русской дипломатии в Центральной Азии. Там побывали десятки торговых и дипломатических посланников России: в 1620 году Иван Хохлов, в 1669 году Иван Федотьев и Матвей Муромцев, в 1675-м Василий Даудов, в 1695-м Семен Маленький. Некоторые ехали через Бухару и Хиву в Персию и Китай. За период с 1557 по 1682 год Россия и ханства Центральной Азии 36 раз обменивались дипломатическими миссиями. Только в 17 веке хивинские и бухарские послы ездили в Москву 16 раз, российские в Азию – 9. То есть обе стороны старались строить отношения, обе были заинтересованы в этом. Московские цари вели переписку с эмирами и ханами. Не все в этих отношениях было безоблачно, случались и конфликты – купцы часто жаловались на притеснение чиновников: русские на «азиатцев», те, в свою очередь, на русских таможенников и воевод. Стиль чиновничьего поведения в России и Азии не сильно отличался. В 16–17 веках имели место даже случаи задержания в российских городах купцов из Хивы, Бухары и Коканда. Бывало, что у них изымали товары, но обычно эти меры принимались как ответные санкции на грабеж русских торговых караванов, на захват русских подданных в плен, их продажу в рабство в Персию и Афганистан.

С Персией отношения у Москвы тоже развивались весьма активно, кстати, вполне без помощи англичан, с конца 16 века. С 1588 по 1601 год в Персии побывали четыре русских посольства. Первым было посольство Григория Васильчикова, его задача состояла в том, чтобы утвердить российские владения на Тереке и Кавказе до Грузии и Шемахи, а также подтвердить намерения иранцев уступить Дербент и Баку в случае освобождения их от турецких войск. Васильчиков в ходе переговоров убеждал Аббаса I в возможности присоединения к антитурецкой коалиции западноевропейских государств только с помощью московского государя и лично Бориса Годунова. Потом Васильчиков сообщал царю: «А шах Аббас меня, холопа твоего, принял с великой любовью и хочет с тобою государем в бротцкой любви и дружбе и в соединенье, и городов Баки и Дербени тебе государю поступаетца, и на всех недругов твоих государевых и своих хочет с тобою государем стояти заодин»[20].

Россия была сильно заинтересована в подписании союзного договора с Персией, чтобы вести войну против Османской империи. С другой стороны, подобные переговоры о военном союзе Москва вела со Священной Римской империей. Москва обещала Персии в обмен на военный союз помочь ей в продаже на европейских рынках персидского шелка-сырца, а заодно обещала поставлять персам огнестрельное оружие. Правда, похоже на то, что происходит на Востоке в наши дни? Москва и Тегеран во временном союзе против Турции.

Да и Персии был тогда очень нужен этот союз, потому что турецкая армия была сильнее, персы отступали, отдавали туркам свою территорию. Дипломатическая игра тогда, в 1601–1602 годы, когда в Тегеране было уже четвертое русское посольство, шла по-крупному. Россия хотела не просто вытеснить турок с Кавказа, чтобы спасти от них единоверную христианскую Грузию. Создав русско-персидскую коалицию, Москва надеялась, что римский папа и Венский двор надавят на Польшу и заставят ее заключить мир с Россией на выгодных условиях. А в Риме и Вене ждали, что Россия, вступив в войну с Турцией, создаст фактически второй фронт для Османской империи, что отвлечет турок от Венгрии, потому что император Рудольф II османам уже не мог противостоять. Ресурсов почти не оставалось. И поэтому персидский шах Аббас I отправил в 1600 году в Москву посольство во главе с Хусейн-Али-беком, и потом это же посольство проследовало в империю Габсбургов, Германию, Испанию и к папе римскому.

С началом Смутного времени отношения с Персией почти прекратились. Хотя Московское государство даже в те годы играло роль транзитного коридора и, по сути, оставалось посредником между Европой и Тегераном. Во всяком случае, через Москву проезжали персидские посольства из Европы. И как только была закончена Смута и на престол взошел Михаил Романов, в 1613 году в Персию отправились посланники Тиханов и Бухаров.

Правда, в какой-то момент пути Москвы и Тегерана стали расходиться. Персы закончили войну с Турцией. В Российском государстве узаконили статус персидских купцов, дали им многочисленные льготы, а вот шах от подписания подобных документов уклонялся. Но одновременно в октябре 1616 года шах Аббас I дал многочисленные торговые льготы англичанам из Ост-Индской компании, при дворе появились английские советники, купцы, агенты влияния. Большая Игра входила в новую фазу.