Читать книгу Те, кого мы любим, не умирают. Том II - Андрей Мигулин - Страница 2

«Лятуш – Тревиль» сделал три длинных гудка, пришвартовываясь к причалу Марселя. Окрестности порта были усыпаны ярко одетой публикой, которая пришла поприветствовать прибывших русских солдат с букетами цветов. У причала стоял почётный караул, эскадрон гусар, генерал-губернатор Марселя, российский военный атташе и другие официальные лица. Как только на причал были скинуты мостки, по ним стал спускаться генерал-лейтенант Луховицкий в парадном мундире, оркестр французского почётного караула заиграл гимн Российской империи. С корабля «Сантай» в ответ прозвучала «Марсельеза», исполненная бригадным оркестром. После чего над рейдом Марселя пронеслось троекратное русское «Ура».

Началась выгрузка. Каждый солдат, спускаясь на причал, получал французскую магазинную винтовку «Лебель», правда, пока без патронов. Было решено отправлять подразделения поротно по мере готовности. Но движение должна была начать первая рота, во главе которой должен был идти старший унтер-офицер Сабанеев, куда он был переведён приказом командира полка. Рота построилась, Сабанеев развернул флаг, штабс-капитан Шалтурин, одетый по случаю, как и все офицеры, в парадную форму, скомандовал:

– Пеееервая ротаааа! На плечо! – раскатисто прозвучал его голос. Солдаты вскинули винтовки на левое плечо. Раздались аплодисменты.

– Почему они хлопают? – удивлённо спросил у Нехлюдова Владислав.

– Наверное, потому что французы носят винтовки на правом плече, – подмигнул ему в ответ поручик.

Шалтурин тем временем продолжал командовать:

– Рота! С места! С песней! Шагом, арш!!!

Чётко с левой ноги – сказались долгие занятия по шагистике – рота шагнула в неизвестность, на третьем шаге ротный запевала пропел:

– Было дело под Полтавой, дело славное, друзья! – и следом разом подхватила вся рота:

– Мы дрались тогда со шведом, под знамёнами Петра…

Публика взревела от восторга, в сторону русских солдат полетели букеты цветов с криками «Vive la Russie!» («Да здравствует Россия!»). Колонна вышла в город. Казалось, на улицы города вышли все марсельцы, они ликовали, приветствуя наших солдат. Неожиданно молодая француженка выскочила из толпы, вручила Владиславу большой букет полевых цветов, с чувством целуя его в губы. Юноша слегка ошалел от неожиданности, на что Глазком непременно пошутил:

– Ему кричали девушки «Ура!» и в воздух чепчики бросали!

Но в это время ещё несколько девушек последовали примеру юной мадемуазели, не успел закончить свою фразу Глазков, как другая восторженная француженка сочно поцеловала и его прямо в губы. Публика аплодировала. Глядя на удивлённое лицо своего товарища, Арнатский весело рассмеялся.

До временного лагеря «Мирабо», что расположился в большом городском саду, было около семи километров, и на всём протяжении пути их приветствовали жители города. За последний год войны положение Франции настолько ухудшилось, что французы уже готовились к неизбежной оккупации. Войска были подавлены и растеряны. А появление русских войск, рослых, отлично обмундированных, уверенных в себе, внушали людям надежду на улучшение ситуации. Поэтому и звучало то там, то тут:

– Ils nous sauveront (они нас спасут).

Когда наконец-то добрались до временного лагеря, то все порядком подустали, сказывалась отвычка ходить за время морского перехода. Для солдат были установлены большие палатки, внутри которых находились складные деревянные лежаки с тюфяками, набитыми соломой, подушками и комплектами постельного белья. Не успели солдаты поставить винтовки в козлы, как среди палаток появились французские солдаты, что стояли лагерем неподалёку, они принялись угощать русских вином, сыром, сладостями. Толпа, что сопровождала наши колонны, преимущественно женщины, никуда не ушла, а расположилась вдоль каменной ограды, что окружала сад. Они весело кричали, бросали через ограду цветы, передавали корзины с вином и фруктами, приглашая солдат перелезть к ним. Но всем солдатам под страхом сурового наказания строго-настрого было запрещено покидать территорию лагеря.

Для проживания офицеров бригады была отведена целая гостиница, что находилась буквально в ста метрах от сада. Но эти сто метров были преодолены с трудом. Восторженные женщины и мужчины окружили идущих офицеров. Радостные возгласы, объятия, поцелуи, рукопожатия, вручение цветов и подарков – всё это тормозило продвижение к месту отдыха. Наконец не выдержав, Владислав по-французски обратился к толпе горожан:

– Уважаемые дамы и господа, особенно дамы, – и он склонился в полупоклоне – Мы очень признательны вам за такую тёплую встречу! Но наша поездка немного нас измотала, и поэтому мы просим у вас позволения пройти в гостиницу для отдыха. Уверяю вас, что через некоторое время мы обязательно посетим ваш лучший ресторан, где вместе с вами отметим наш приезд! Вива ля франс!!! (Да здравствует Франция!)

Публика вновь взорвалась аплодисментами, расступаясь перед офицерами, образуя живой коридор до самых дверей гостиницы. У входа в гостиницу Арнатский вдруг увидел ту самую девушку, что поцеловала его. Когда он поравнялся с ней, она мило улыбнулась, протянув ему сложенный вчетверо листок, вырванный из записной книжки. Стараясь не показать своего удивления, юноша взял записку. Этот момент не ускользнул от Глазкова, и когда они вошли в отведённый им номер, то Андрей, сгорая от нетерпения, сказал:

– Да вы, милейший Владислав Семёнович, оказывается, женских сердец покоритель. Харбин, Цейлон, а теперь Марсель. Начинаю вам завидовать белой завистью. Ну что там вам написала юная и пылкая мадемуазель, я в нетерпении.

Владислав развернул записку и прочитал вслух:

– Уважаемый месье, к сожалению, не знаю вашего имени. Меня зовут Аделин. Приходите в 9 вечера в ресторан La Table du Fort (Стол в Форте) вместе со своим другом. Мы вас будем ждать вместе с моей подругой Аполлин.

– О, Франция! – вскричал Глазков, выхватывая из рук Владислава записку. – Я уже влюблён в тебя, – и, поднеся к носу листок, втянул воздух ноздрями: – О, какой божественный запах духов. Надеюсь, что Аполлин будет пахнуть не хуже.

– Я правильно понял, Андрей Антонович, нас приглашают на свидание девушки?! – спросил Владислав.

– Не может быть, Владислав Семёнович! Неужели вы об этом сами догадались?! – с ёрничал Глазков. – Вас что, никогда не приглашали девушки на свидание?

– Почему, приглашали, – парировал Арнатский. – Серафима. Но теперь мне кажется, что это было во сне.

– Вот и отлично. Значит, опыт есть. А теперь надо принять, наконец, ванную и отдохнуть перед сегодняшним вечером.

– Андрей Антонович, а у вас есть деньги? Я поиздержался в поездке. Чем-то же надо будет платить в ресторане.

– Не переживайте, Арнатский. Через пару часов в гостиницу прибудет казначей, который выдаст нам жалованье за всё время морского пути. Мы с вами станем сказочно богаты! Подпоручикам, то есть нам с вами, полагается по 804 франка в месяц, это по нынешнему курсу 396 рублей русскими. Каково против 80 рублей в России?! Я же говорю, мы миллионеры.

– Вот и отлично, – обрадовался Владислав, – значит, жалованье за один месяц я спокойно могу отправить маменьке на её содержание.

– Дело ваше, Владислав Семёнович. А теперь мыться, бриться и отдыхать. Уступаю вам право принять ванную первым, так как записку получили вы, а не я.

В течение двух часов, пока не прибыл казначей, товарищи успели принять ванную, привести себя в порядок. Во время выдачи жалованья адъютант полковника Нечволодова, прапорщик Янушевский, объявил, что офицеры полка приглашаются командиром в ресторан «Старый квартал». В 18:00 будет подан транспорт к гостинице, который доставит всех на место.

– Что будем делать? – спросил Арнатский своего товарища.

– Не переживай. Мы посидим вместе со всеми в ресторане, а потом по-английски испаримся. Думаю, что к половине девятого многие уже будут сильно подшофе и не заметят нашего отсутствия. Или вы подумали, что я променяю романтическую встречу на офицерскую попойку?!

– Отнюдь. Даже и в мыслях не было, – улыбнулся в ответ Владислав.

Ровно в назначенное время было подано три специализированных двухэтажных автотранспорта (автобусов) для перевозки людей. Такие машины Арнатский видел впервые. Забрав всех желающих, автобусы в течение 30 минут доставили и выгрузили офицеров у означенного ресторана.

Зал постепенно наполнялся. Сдержанный гул голосов. Каждый безошибочно угадывает своё место за столом, так как «табель о рангах» соблюдается строго. На концах стола, где обычно сидит молодёжь, слышны смех и шутки. Все ждут прибытия командира полка. Вот, наконец, в зал входит полковник Нечволодов. Все встают, приветствуя его. Командир занимает место во главе стола, поднимает бокал. Первый тост традиционный:

– За Державного Вождя Русской Армии! – И прежде чем выпить, офицеры дружно, с воодушевлением произносят: «Ура! Ура!! Ураааа!!!» Теперь можно приступать к закускам, но это продолжается совсем недолго. Буквально через три минуты вновь поднимается командир и произносит второй обязательный тост:

– За наш полк, господа!!!

И вновь троекратное ура, но уже с большим энтузиазмом. Крик вырывается далеко за пределы ресторана. На шум в ресторан зашли два ажана (полицейские), подошли к метрдотелю, переговорили. Тот подошёл к полковнику и что-то прошептал ему на ухо. В зале наступила тишина, все с любопытством посмотрели на командира. Тот внимательно выслушал метрдотеля, потом оглянулся на ажанов и громко сказал:

– Французы должны знать, как умеют гулять русские офицеры! Поэтому впредь пусть ваши полицейские не подходят к нам с подобными глупостями!

Эти слова были встречены громкими аплодисментами. Растерявшиеся от такого нахальства, полицейские поспешили ретироваться. Тем временем метрдотель взмахнул рукой, и как по мановению волшебной палочки оркестр грянул «Канкан»1. На небольшую сцену выскочило семь ярко одетых девиц с высокими перьями на головах. Задирая высоко ноги в такт музыки, они принялись лихо отплясывать. Их появление было встречено весёлыми возгласами и протяжным фривольным2 свистом. Пирушка набирала обороты.

Отдав должное своим боевым товарищам, в 20:30 молодые люди вышли на улицу. Как и предполагал Глазков, их уход остался незамеченным.

– Послушай, Андрей Антонович, как мы доберёмся до этого ресторана?! Вы знаете, Марсель? Я, например, нет! – сказал слегка захмелевший Арнатский.

– Не переживайте, голубчик, всё очень просто. Вон стоит фиакр3. Сейчас мы сядем в него, назовём адрес, и он нас доставит прямо к месту.

Они так и сделали. Улыбающийся кучер ответил:

– Да, месье, я знаю, где находится этот ресторан. Это улица Каннебьер, центр города. Садитесь, месье, через 10 минут мы будем на месте, – и, подождав, когда офицеры усядутся, покатил по улицам Марселя. Спустя несколько минут они выехали на центральную улицу города, что брала своё начало от морского порта.

– О! Да мы шли по этой улице сегодня, – воскликнул Глазков.

– Точно, а вот здесь тебя поцеловала девушка, надеюсь, что это была Аполлин, – улыбнулся в ответ Владислав.

– Я тоже надеюсь, – отозвался Глазков, – у меня ощущение, что след её поцелуя до сих пор хранят мои губы.

– О! Да вы романтик, оказывается, Андрей Антонович, не знал, – ответил Арнатский, внимательно оглядываясь кругом.

Здесь, в самом центре города, уже пахло морем. Бесчисленные корзины из ивняка, стоявшие вдоль домов, были наполнены ракушками самых разнообразных местных названий. Как выяснилось позже, их подавали на закуску тут же, в потемневших от времени крохотных ресторанчиках, где ели горячий буйабес4 и прочие чудеса марсельской кухни, рекомендуемые любителям рыбы и чеснока. Он обернулся, позади них над городом высилась гора с высоким собором.

– Форейтор, – обратился он к кучеру, – а что за собор стоит на горе?!

– Это собор Святой Марии, покровительницы моряков, – отвечал возница, слегка повернув голову.

– Хорошо, а что тогда впереди такое разноцветное?!

– Это квартал базаров и публичных домов, месье. Эти дома, конечно, позор Франции, но очень нравится иностранцам и морякам. Религиозность и проституция уживаются друг с другом почему-то особенно хорошо во французских портовых городах. Если месье желает, то я могу отвезти вас туда.

– О, нет-нет, не стоит. У нас уже назначено свидание в ресторане, – весело отвечал Владислав.

– Мы прибыли на место, месье, – сказал кучер, останавливаясь возле небольшого ресторанчика с большими витражными окнами и небольшой терраской.

Выйдя из экипажа, подпоручик протянул деньги вознице. То приподнял свою шляпу-котелок и произнёс:

– Не обижайтесь, месье! Но я не могу взять с вас деньги. Вы приехали как защитник моего отечества, и было бы позором брать с вас плату за такую ничтожную услугу, которая не сравнится с той, которую вы оказываете моей стране.

В благодарность за сказанное офицеры ответили ему воинским приветствием. Не успели они подойти к ресторану, как из него вышел улыбающийся метрдотель:

– Спасибо, что почтили вашим внимание наш скромный ресторан, месье, – рассыпался в комплиментах француз. – Чем могу служить?!

– У нас здесь назначена встреча! – отвечал ему Владислав.

– Отлично, – ещё шире улыбнулся мужчина, – если у вас встреча с Аделин, то для вас заказан столик вон там, в глубине террасы. Мадемуазель пока нет, но вы можете её подождать. Могу я вам предложить по бокалу отличного вина за счёт заведения?!

– Спасибо, мы не откажемся, – отвечал юноша, проходя к указанному столику.

Не успели они устроиться за сервированным на четыре персоны столиком, как к ним уже подлетел официант, на подносе которого стояла бутылка красного вина. Он налил вина на донышко бокала, предлагая попробовать. Владислав отпил, вино ему понравилось, он поблагодарил официанта кивком головы. Тот, разлив вино по бокалам, удалился, оставив бутылку на столе. Едва офицеры выпили по глотку, как перед ними на мостовой появились местные уличные артисты, скрипач и певица. Под аккомпанемент скрипки девушка запела провансальскую народную песню. Её голос быт так чист и свеж, что молодые люди невольно заслушались. Отзвучала песня. Владислав полез в карман, достал пачку франковых банкнот и, подумав, спросил у Глазкова:

– Как вы думаете, сколько им нужно дать?

Но тот не успел ответить, потому что девичий голос произнёс за их спинами:

– Если вы говорите насчёт оплаты, то дайте им 5 франков, они с благодарностью исполнят вам ещё пару песен!

Офицеры, услышав женский голос, как истинные кавалеры тут же встали со своих кресел, обернулись. Рядом с их столиком стояли две красивые девушки в нарядах, стилизованных под морскую форму. Ярко-синие платья длиной по щиколотку выставляли напоказ нарочито грубые ботинки чёрного цвета. Полы их жакетов были расшиты золотыми позументами, а воротники и обшлага рукавов – золотой каймой. На плечах было по одному витому погончику, с которого свисал золотой аксельбант, у одной девушке на правом, у другой на левом плече. На головах такого же цвета каскетки5 также были оторочены золотой каймой. И, что самое поразительное, эти девушки были фантастически похожи друг на друга. Нежный овал лица, лёгкий девичий румянец, под губками бантиком скрывались белоснежные зубки, чуть вздёрнутые носики, большие карие глаза с пушистыми ресничками, брови вразлёт и красивые каштановые волосы, ниспадавшие на их плечи. Они были так разительно похожи на Серафиму, только совсем юную, 14-летнюю, он видел её такую на фото у неё дома, что Владислав даже зажмурился на мгновение. Но, взяв себя в руки, произнёс:

– Благодарю вас, мадемуазель, – и, уже обращаясь к официанту, что стоял чуть поодаль: – Гарсон, будьте любезны передать деньги артистам.

Официант, забрав предложенную купюру, спустился на мостовую, передал деньги. Артистка, увидев номинал купюры, расплылась в благодарной улыбке, делая реверанс в сторону террасы. Потом что-то сказала музыканту, тот кивнул головой, прикладывая скрипку к плечу. Полилась нежная мелодия, и вновь нежный голос уличной певички взлетел над улицей. Но молодым людям было уже не до её пения.

– Позвольте представиться, – Арнатский щёлкнул каблуками, приветствуя кивком головы, девушек, – подпоручик Арнатский Владислав Семёнович. Можно просто – Ладислас. А это мой друг, подпоручик Глазков Андрей Антонович, можно просто – Андрэ.

– У вас хороший французский, Ладислас, – сказала девушка с погончиком на правом плече. – Я Аделин, а это моя сестра Аполлин.

– По вам можно догадаться. Вы похожи как две капли воды, только погоны на ваших восхитительных плечах могут внести хоть какую-то ясность.

– Браво Ладислас, мало того, что вы красивы, так вы ещё и наблюдательны. Это важное качество для мужчины. Вы позволите нам сесть?

Мужчины усадили девушек, сели сами.

– А что же ваш друг молчит? – обратилась, улыбаясь, к Владиславу Аполлин. – Он что, немой или не знает французского языка?

– Нет, что вы, – наконец вступил в разговор Глазков, – просто мой язык не так хорош, как у Владислава, но я надеюсь, что не испорчу нашу беседу своим, порой неверным, произношением.

Тем временем официант подкатил тележку с готовыми блюдами, начав выставлять их на стол.

– Подождите, любезный, мы же ещё ничего не заказывали, – пытался было возразить Глазков. Но Аполлин его перебила, взяв за руку.

– Андрэ, вы наши гости, позвольте нам вас угостить. Доверьтесь нашему выбору.

– С удовольствием отдаюсь в ваши прелестные ручки, – ответил Глазков, нежно целуя её запястье.

– И чем же вы нас, кроме прилюдных поцелуев, будете удивлять?! – обратился к Аделин Владислав.

– Вам должно понравиться. Сначала мы съедим салат «Нисуаз» из свежих овощей, варёных яиц, анчоусов и оливкового масла. Следом, естественно, наш самый лучший суп «Буйабес», а на второе «Алиго», блюдо из сыра, смешанного с картофельным пюре. И на десерт профитроли, пирожные из заварного теста с заварным кремом, – и, посмотрев хитро на юношу, добавила: – А что касается наших поцелуев, так мы с сестрой суфражистки. И сами выбираем, кого и где целовать.

– Суфражистки? Я знаком с этим движением, – отвечал Владислав, – в России оно набирает популярность.

– Арнатский, а кто такие суфражистки? – спросил по-русски Глазков.

– Сложно однозначно объяснить. Но в нашем случае это женщины или девушки, которые сами выбирают себе партнёров.

– О, меня это на сегодня устраивает, – улыбнулся в ответ Глазков.

– О чём спросил ваш друг? – поинтересовалась девушка.

– Он сказал, что ему всё нравится, – слукавил Владислав.

Ужин затянулся далеко за полночь. Молодые люди, как давнишние друзья, мило беседовали, шутили, обменивались любезностями, флиртовали. В общем, вели себя так, как будто они знакомы вечность. Когда было принято решение об окончании застолья, Глазков подозвал официанта с намерением оплатить счёт, но девушки, минуту назад милые и обаятельные, стали вдруг непреклонно строги:

– Мы не позволяем вам оплатить этот счёт. Мы вас пригласили, значит, заплатим сами, – тоном, не терпящим возражения, объявила Аполлин.

– Но помилуйте, мадемуазель, этим вы оскорбляете наше мужское достоинство и офицерскую честь. Мы же не альфонсы какие-то и не содержанты на попечении богатой особы.

– Ах, эти мужчины, носятся со своим достоинством как с писаной торбой, не знают, куда его ещё засунуть! Неужели вы не понимаете, что мы с вами в равных правах и равных условиях. Поэтому вы не вправе нам указывать, что делать, – поддержала свою сестру Аделин с нотками раздражения в голосе.

Глазков пытался возразить, но Арнатский остановил его жестом руки:

– Милые мои сестры, у нас был такой прекрасный вечер, давайте не будем его портить такой мелочностью. Мы поступим благоразумнее. Если вы так ратуете за свою самостоятельность, то предложение такое: платим пополам от счёта. Договорились?!

Сестры переглянулись, кивнули друг другу: «Согласны». Расплатившись, молодые люди вышли на улицу. Город в честь прибытия русских войск был разукрашен цветными электрогирляндами, что мерцающим свечением придавали ночным улицам налёт романтизма. Аделин взяла под руку Владислава, и они молча пошли вдоль улицы. Спустя некоторое время она потянула его свернуть в проулок. Юноша подчинился. Проулок оказался тупиковым. Остановившись возле уютного домика, спрятавшегося в зелени плюща, что густо покрывал его стены и крышу, юноша обернулся, Глазкова и Аполлин не было видно:

– Они отстали? – спросил он.

– Нет. Они прошли дальше. Мы с Аполлин живём на разных квартирах, – отвечала девушка, заглядывая ему в глаза. – Ладислас, а ты не хочешь зайти ко мне в гости? Я живу совсем одна.

Подпоручик задумчиво молчал.

– У тебя есть девушка?

– Да, есть. И ты даже чем-то её мне напоминаешь.

– Тогда, думаю, твоя девушка не обидится, если я от её имени дам тебе немного тепла?! – сказала Аделин, беря его за руку. – Если бы она была рядом, то поступила бы точно так же. Тебя впереди ждёт неизвестность, так позволь мне любить тебя сегодня.

С этими слова она увлекла его за собой в дом. Не зажигая света, провела в комнату, где, освободившись от одежды, принялась ласкать его нежно и неистово одновременно. А Владиславу казалось, что это Серафима ласкает его, придя к нему из снов, что обуревали его последнее время…

За окном пропели петухи. Владислав открыл глаза. Аделин, свернувшись уютным калачиком, мирно спала. Стараясь не шуметь, он встал, оделся, вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. «Улица Барбару, дом 15» – прочёл он табличку на стене дома. Ему хотелось остаться рядом с ней, но долг повелевал прибыть в расположение части. Сегодня состоится парад, который будет принимать генерал-губернатор Марселя. Поэтому всем офицерам было настрого приказано быть к 9:00 в полку, где бы они ни находились и что бы они ни делали. Часы показывали четверть восьмого, ему должно было вполне хватить времени, чтобы вернуться и привести себя в подарок. Проходя мимо уже открывшегося цветочного магазина, он остановился, зашёл вовнутрь. Его встретил улыбкой пожилой продавец вопросом:

– Месье желает купить цветы для девушки?

– Нет. Месье желает отправить цветы девушке. Это возможно?!

– Конечно, месье, мы доставим цветы в любую часть города.

– Хорошо. Тогда дом номер 15, улица Барбару. Доставьте вот эти розы! Цветы перевяжите лентой с российским триколором. Найдётся такая?

– Конечно найдётся, – заверил продавец, – но месье не сказал, сколько цветов надо доставить.

– Разве я не сказал? – удивился Арнатский. – Все, что есть в этом ведре.

– Это, конечно, щедрый подарок, но это дорого.

– Сколько?

– Здесь сто роз, значит, 50 франков!

– Хорошо, – согласился Владислав, доставая и протягивая деньги цветочнику. Затем вытащил одну розу из букета, сказал: – А эту заберу с собой, у нас не принято дарить чётное число.

Ровно в девять часов утра полк двинулся на главную площадь Марселя. Путь был не близок, что-то около семи километров. Отдохнувшие солдаты были бодры, что не скажешь о некоторых офицерах, которые не смогли удержаться вчерашним вечером и выпили немного больше, чем смогли переварить. Прапорщик Фёдоров оказался в их числе, глядя на его мучения, многоопытный Шалтурин незаметно спровадил его из строя, отправив обратно в гостиницу.

И на этот раз полк сопровождала большая толпа марсельцев, всячески выражающих свои симпатии русским. Женщины цветами украсили солдатские винтовки, вставляли цветы даже в стволы винтовок, некоторые брали солдат под руку, а ружья несли сами, держа на плече прикладом вверх. Владислава тоже подхватила под руку пикантная особа, а он искал глазами в толпе Аделин, ему всё казалось, что она рядом. Весь город был убран флагами и гирляндами цветов. Мостовая, по которой шли войска, была усыпана полевыми цветами. Щелкали фотоаппаратами фотографы, кинооператоры беспрестанно накручивали ручки аппаратов, некоторые снимали на ходу, высунувшись по пояс из окон автомобилей. Не доходя квартал до главной площади, полки остановились. Публика, покинув солдатские ряды, встала на тротуары. Прозвучала команда:

– К торжественному маршу! Поротно! Равнение направо! С места шагом арш!!!

Ротные командиры начали счёт: «Ать, Ать, Ать, два, три, ать, два, три!» Французский военный оркестр заиграл марш. Полк старался идти молодцевато, солдаты и офицеры вытягивали носки сапог, крепче ударяя подошвой по ровной асфальтовой мостовой в едином ритме. Впереди полка шёл с развёрнутым знаменем Сабанеев, удививший и французов своим громадным ростом. За ним шёл рядовой Криволапов, ведя на цепи живой талисман бригады, бурого медведя Мишку. Генерал-губернатор Марселя, стоявший с большой свитой военных и штатских на трибуне, приветствовал русских солдат. Не останавливаясь, солдаты в ответ прокричали трижды «Ура», этот крик подхватили горожане, провожая проходящие батальоны. По дороге обратно полк сделал остановку возле какого-то предприятия. Там стояли столы с обильной закуской и большим количеством бутылок. Сотни женщин, одетых в белые халаты, стояли около столов с подносами в руках, на которых стояли бокалы с вином, какао, кофе, прохладительные напитки и закуски. Как выяснилось позже, угощение приготовили рабочие на свои средства. Представитель завода поздравил с благополучным завершением дальнего трудного пути и пожелал благополучно вернуться на родину по окончании войны. После угощения хозяева дружески попрощались со своими гостями. Каждый рабочий старался пожать руку тому или иному солдату и на прощанье сунуть ему в карман бутылку вина или что-нибудь из закусок. Такое неподдельное сердечное отношение не могло не тронуть души наших солдат и офицеров. Это воодушевляло их, снимая вопрос о нужности данной экспедиции, который они задавали себе очень часто.

После прибытия в место расположения офицерам были вольны распоряжаться своим свободным временем. А все желающие по приглашению командира полка могли опять собраться вечером в ресторане. Владислав же хотел только одного – встретиться с Аделин. Поэтому, наняв фиакр, он отправился по известному ему адресу. Но, к его великому сожалению, дом был пуст. Как сильно бы он ни барабанил в дверь, ему никто не открыл. В расстроенных чувствах он решил прогуляться по городу. Арнатский бездумно шагал по улицам, отвечая на приветствия незнакомых ему людей, рассматривал витрины магазинов. Его привлекла вывеска оружейного магазина, куда ради любопытства решил заглянуть. Владелец магазина, буржуа средних лет, приветливо встретил офицера и, дав ему осмотреться сказал:

– Могу ли я предложить месье офицеру новинку нашего магазина?! Мы недавно получили ее из Бельгии.

– И что это за новинка? – заинтересовался Владислав.

– Наверняка у месье есть его штатное оружие, и, не сомневаюсь, оно великолепно.

– Да, есть. У меня американский «Кольт». Мне выдали его по окончании училища.

– О!!! – воскликнул оружейник. – Ваше правительство снабдило вас великолепным оружием! Если бы у вас не было такого пистолета, я бы предложил его вам обязательно. А мне бы хотелось показать вам пистолет меньшего размера, который легко помещается в кармане галифе или внутреннем кармане пиджака. Учитывая наше неспокойное время и место, куда вас должны направить, такой пистолет был бы вам совсем не лишним. Вот смотрите, – продавец выложил на стойку небольшую коробку. Открыв её, он достал небольшого размера пистолет, который поместился в его ладонь, продолжил: – Это очень удачное продолжение линии карманных браунингов для самообороны. Эту модель несколько уменьшили в весе и размерах. Лёгкий и изящный, он стал проще в разборке. Это 9-мм вариант, самый мощный из карманных пистолетов, который можно носить скрыто. И вам, месье, я уступлю его за сущие копейки. Всего за 50 франков с двумя коробками патронов.

Владислав взял пистолет в руки. Его рукоять легко и удобно легла в его ладонь. Он вытянул руку вперёд, ощущая пистолет как продолжение своей руки. Это было «его оружие». Учась в училище, он неоднократно приходил к оружейному магазину, глядя вожделенно через витринное стекло именно на такой пистолет. Ему давно хотелось иметь браунинг. И вот неожиданно во Франции его мечта была готова сбыться.

– Да, месье, пистолет действительно хорош, но мне кажется, что вы запросили большую цену, чем он стоит. В России такой образец продаётся за 15 рублей с патронами. Вы же просите 20 рублей в пересчёте на русские рубли. Но, – Владислав сделал многозначительную паузу, продолжил: – Я согласен взять его и по такой цене, если вы мне добавите ещё одну коробку патронов.

Продавец рассмеялся и шутливо поднял вверх обе руки:

– Хорошо, месье офицер, вы были весьма убедительны, и поэтому я вам добавлю ещё одну коробку патронов лично от себя, бесплатно.

Пришла очередь улыбнуться Владиславу. Расплатившись, вышел из магазина, неся в руках небольшой свёрток. Он сделал ещё одну попытку найти Аделин, но дом встретил его тёмными окнами. Ему ничего не оставалось, как вернуться в гостиницу.

На следующий день полк по железной дороге выехал в тренировочный лагерь Майли (Camp de Maily), что располагался в Шампани на южном берегу Шалон-сюр-Марн. Идя навстречу нашему командованию, союзники превратили лагерь в русский городок, в котором была построена даже великолепная русская баня вместо принятого во французской армии душа. На территории был устроен учебный центр для подготовки разного рода специалистов из числа солдат и офицеров, а в тылу лагеря были построены примерные германские позиции для отработки нашими войсками вылазок и атак. Солдат поселили в деревянных бараках, офицеров расселили по квартирам, что находились в домах рядом с учебным центром. Наконец, прибыла долгожданная почта из России. Весь лагерь погрузился в чтение писем. Владислав тоже получил два письма от мамы. Они его обрадовали и огорчили одновременно. В первом письме она благодарила сына за оставленные деньги, которые помогли ей, рассказывала свои новости, о том, кто и что из жильцов натворил, кто съехал, а кто поселился. Справлялась о его здоровье. Передавала поклоны от знакомых и близких. В общем, обычное письмо из дома. Читая его, он представлял, что пришёл домой в увольнение из училища, сидит за столом, пьёт чай из пузатого самоварчика с вишнёвым вареньем, а маменька в своём неизменном переднике сидит напротив, рассказывает о своём житье-бытье. Второе письмо, написанное месяц спустя, встревожило и расстроило его. Мама писала, что по её просьбе она встретилась с Соней и навела справки о Серафиме. Но Соня ничего путного ответить не могла, сказала только, что Серафима уехала жить в Петроград и она более про неё ничего не знает. Да и сама Соня вскоре съехала из флигеля в неизвестном направлении. Во второй части письма мама жаловалась на здоровье, на боль в груди и что ей становится трудно дышать и ходить. И что она боится умереть, не дождавшись своего сына с войны. Поэтому просит прислать ей денег по возможности: «А то доктора нынче очень дороги!»

Понимая, что простая почта в условиях войны работает достаточно плохо, Владислав решил перевести деньги напрямую, через хороший банк, уведомив маменьку о переводе телеграммой. Такая возможность ему вскоре предоставилась. Дело в том, что поначалу командование бригады увлеклось частыми смотрами да парадами. Перед кем только ни приходилось маршировать, демонстрируя свою великолепную выучку – командир корпуса Безелер, командующий четвертой армией Гуро, главнокомандующий фельдмаршал Жоффр, президент республики Пуанкаре, представитель русского командования во Франции генерал Жилинский, русский посол в Париже, и это далеко не весь список. Кто-то из офицеров подсчитал: за два месяца пребывания в лагере было проведено 18 смотров. А первый батальон первого полка прошёл даже в Париже, где 14 июля принял участие в торжествах по поводу Национального праздника Французской республики – Дня взятия Бастилии. Владислав воспользовался этой поездкой для отправки денег на Родину, справедливо посчитав, что из Парижа деньги придут быстрее в Москву.

Итак, в лагере началась учёба, подготовка к боевым действиям. Не все офицеры полка отнеслись с должным пониманием к учёбе. Некоторые считали себя выше французской военной школы, но их была малая часть, а другие просто «ударились во все тяжкие», увиливая под благовидными предлогами из лагеря, предаваясь пьянству и веселью. Арнатский не относил себя ни к тем, ни к другим, он понимал, что нужно учиться, потому что от его знаний будет зависеть его жизнь и жизнь подчинённых. Первые дни обучения показали, что нынешние боевые действия разительно отличаются от того, что они проходили в училище. Это была новая позиционная война, где войска закапывались очень глубоко в землю, которая подразумевала новые методы ведения боёв, газовые атаки, минная подземная война, контрминная война. Солдат учили новым специальностям, такие как миномётчики, бомбомётчики, снайпера, телефонисты, сапёры и даже огнемётчики. Здесь он впервые познакомился с аппаратом Вермореля, бросающего огневую жидкость на расстояние пятидесяти-шестидесяти метров. Очень заинтересовали лёгкие траншейные пушки, что стреляли сжатым воздухом. Владиславу хотелось узнать многое, поэтому его часто можно было видеть в учебном центре, где он учился обращаться с различным вооружением, телефонными аппаратами, системой сигнальных оповещений. Он пролил не один литр пота на полигоне, участвуя с солдатами на практических занятиях по отработке штурма вражеских окопов, приёмов рукопашного боя, штыковой атаки и на занятиях по инженерной подготовке, где тренировались в устройстве проволочных заграждений, блиндажей, глубоких убежищ и перекрытий. Большое внимание уделял изучению личного оружия, заставляя солдат собирать и разбирать оружие, порой с завязанными глазами. Дело в том, как говорилось ранее, наши войска прибыли во Францию без оружия, за исключением офицеров. Уже здесь солдаты были вооружены винтовками «Лебель» и пулемётами «Гочкисс» французского образца. Он самостоятельно изучил все тонкости данных образцов вооружения и теперь усердно обучал солдат. Винтовки «Лебель» практически ничем не отличались от наших винтовок «Мосина», разве что калибр был 8 мм против нашего 7.62. Да и кучность «Лебеля» оставляла желать лучшего. У французского пулемёта Гочкисс был длиннее ствол, чем у нашего «Максима», и располагался на треноге, что несколько затрудняло его перемещение во время боя. Да и жёсткая латунная пулемётная лента тоже несколько стесняла действия пулемётчика с непривычки. Зато наши пулемётчики, обычно крепкие ребята, поражали французов тем, что, слегка крякнув от натуги, легко забрасывали себе на плечо тяжёлый пулемёт, перемещая его в одиночку там, где им нужно было задействовать двоих.

Поначалу такое усердие со стороны Арнатского встретило некоторое непонимание среди офицеров батальона, но постепенно, вдохновляясь его примером, всё больше и больше сослуживцев втягивались в боевую работу. Но программа обучения для офицеров была более скудной, чем у солдат, она предусматривала изучение под руководством инструкторов французских топографических карт различных масштабов, наставлений и инструкций, а также ознакомление с принципами атаки укреплённых позиций противника. И завершиться программа занятий должна была курсом офицерской стрельбы и верховой езды. Поэтому больше времени Арнатский проводил с солдатами.

1-я особая бригада была введена в состав 4-й армии, которой командовал генерал Гуро. Он приходил в восхищение от наших солдат, побивших все рекорды, поставленные французами по метанию ручных гранат. Для наших войск это было новинкой. Таким же нововведением явились стальные каски образца Адриана, которые специально заказали не с французским, а с русским гербом. Четвёртая армия входила в состав Центрального фронта, которым командовал генерал Петэн, убеждённый в том, что русские – это дикари, неспособные к обучению, и поэтому их придётся долго обучать владению французским оружием. Этакий большой истукан, как его характеризовали сами французы, главным качеством которого, быть может, являлось хладнокровие в тяжёлые минуты сражений, но и это опровергается мемуарами Пуанкаре, развенчавшего славу Петэна как спасителя Вердена.

Так вот с этим генералом произошёл казусный случай, когда он, решив доказать свою теорию о русских дикарях, прибыл в учебный центр. Войска были построены. Генерал долго обходил строй солдат, пытаясь придраться к их внешнему виду, но безупречная выправка наших солдат не дала ему ни единого шанса. Наконец он вызвал солдата из глубины строя, приказав зарядить и разрядить ружьё. Это было проделано с лёгкостью и быстротой. Пробормотав себе под нос, что это единичный случай, он приказал принести стол, что и было исполнено. Теперь генерал вызвал Сабанеева, выделяющегося своим особым ростом из первой роты, приказав ему разобрать и собрать пулемёт, что он так легко держал на своём плече. Старший унтер-офицер, понимая, чего добивается генерал, решил преподать ему урок. Он положил пулемёт на стол и, завязав глаза платком, выполнил его приказ на ощупь. Лицо генерала отражало недоумение и злость. Тогда он подал команду «Газы», и она тоже была исполнена безукоризненно всем личным составом.

– Ну, хорошо, – обратился он к военному представителю России генералу Бубенцову, – с оружием вы справились, а как ваши офицеры смогут выполнить приказы от французских офицеров, если они не знают языка?!

Тут не выдержал Арнатский:

– Господин генерал, – выкрикнул он прямо из строя на чистом французском языке, – обычно, получив приказ от командира, наши офицеры выполняют его безотлагательно.

По строю прокатился ядовитый смешок. Петэн резко обернулся, вглядываясь в смешливые лица офицеров. Повисла неловкая пауза. Так, ничего не сказав, генерал молча покинул плац, и чем дальше он уходил, тем громче смеялись офицеры. После этого случая Криволапов научил Мишку новой шутке. По команде «Покажи, как Петэн удивился» медведь разводил передние лапы в стороны, садился на свой зад, удивлённо открывая пасть.

Настало 15 июня 1916 года. Обучение закончилось, полки готовились совершить переход к линии фронта, где их ждала 4-я армия французов. Им предстояло пройти около шестидесяти километров. Несколько недовольный предстоящим переходом Владислав перед общим построением задал вопрос командиру роты:

– Борис Михайлович, у французов такое прекрасное техническое обеспечение, не чета нашему, так какого чёрта лысого мы пойдём пешком? Чтобы прийти на позиции вымотанными?! Разве французы не могут обеспечить нас транспортом? Мы бы эти 60 вёрст преодолели за один день, а придётся три пешком в полной боевой выкладке шагать.

– Вот вечно у вас, Арнатский, куча ненужных вопросов, – возмутился было Шалтурин, но тут же взял себя в руки и ответил более спокойным голосом: – Как бы ни было для вас странно, но французы предложили нам транспорт и даже в нужном количестве, но Луховицкий отказался, сказав, что русский солдат привык передвигаться пешком. Французы с радостью согласились, потому что, по их убеждению, походные колонны русских солдат, идущие к фронту, будут служить своеобразным допингом для поднятия настроения у местного населения. Одним словом, глупость, замешанная на политике.

И видя, что он пытается что-то сказать, резко добавил:

– И хватит, подпоручик, об этом! Мы получили приказ и должны его выполнить! А свои вольно думские рассуждения оставьте при себе! – и добавил уже мягче: – У вас такой сегодня торжественный день, хватит о грустном!

– Не понял, что за торжество, о котором я не знаю? – удивился Владислав.

– Всему своё время, – загадочно улыбнулся штабс-капитан.

На построение прибыл военный представитель русского командования во Франции генерал Жилинский, он с воодушевлением говорил о важности миссии, которую предстоит выполнить бригаде, сражаясь на европейском фронте. Затем слово взял генерал-лейтенант Луховицкий, вкратце поставив боевую задачу бригаде. Закончив свою речь, он сделал паузу, а потом подал команду, взяв под козырёк:

– Подпоручик Арнатский, ко мне!

Услышав свою фамилию, Владислав вздрогнул от неожиданности. Затем сделал три чётких строевых шага, вышел из строя и только после этого перешёл на вольный шаг. Не доходя до комбрига, он опять перешёл на строевой шаг, останавливаясь ровно за метр от него, приложил руку к козырьку фуражки:

– Ваше Высокопревосходительство, подпоручик Арнатский по вашему приказанию прибыл!

Адъютант Луховицкого зачитал приказ:

– Высочайшим повелением за совершение подвига человеколюбия с риском собственной жизни при спасении человека наградить подпоручика Арнатского Владислава Семёновича серебряной медалью «ЗА СПАСЕНИЕ ПОГИБАВШИХ»!

Оркестр заиграл туш, генерал Жилинский, улыбаясь, прикрепил медаль к груди Владислава. Немного обескураженный, юноша ответил:

– Служу Царю и Отечеству!

Когда он вернулся в строй, Нехлюдов поспешил заметить:

– С вас за ужином причитается, подпоручик.

– Непременно, Аркадий Ерофеевич.

– Но-но, господа, – вмешался штабс-капитан, – не забывайте, что нам предстоит тяжёлый и долгий марш. Поэтому ограничимся одной бутылкой на всех.

На следующий день начался переход от лагеря Майи до Мурмелон-ле-Гран, где находился назначенный бригаде боевой участок. Французские сёла, маленькие городки, через которые проходили русские войска, жители впервые в своей истории слышали речь, боевые песни русских солдат, радушно приветствуя наших воинов.

В ночь на 19 июня полки заняли передовую линию фронта западнее Оберив-Гаскон, Буа-парамел, Буа-ном и Буа-де-Було. Сектор, что достался первой роте, оказался самым сложным на участке 1 полка. Позиция была выдвинута вперёд, образуя своеобразную дугу. Первое, на что обратили внимание офицеры, что окопы были мелковаты, и поэтому сразу после размещения по блиндажам солдаты приступили к их углублению. Владислав, впервые попав в боевую обстановку, слегка оробел, но старался всем видом не показывать своего состояния. Соблюдая меры предосторожности, он выглянул за бруствер6.

Со стороны немцев то и дело взлетали ракеты, освещая на некоторое время ничейную полосу между противоборствующими сторонами. Снопы огня выхватывали из темноты куски земли, изрытые воронками от снарядов, опутанные колючей проволокой, на которой висели обрывки материи, жестяные банки. В холодном свете ракет земля казалась безжизненно мёртвой, как на кладбище. По спине Арнатского пробежал леденящий холодок.

– Я бы не советовал попусту выглядывать за бруствер, – раздался рядом негромкий голос Нехлюдова, – первый раз на позиции, и вам не терпится взглянуть на поле боя?! – и, не дожидаясь ответа, добавил: – Оно скоро вам надоест, а спустя некоторое время вы его будете ненавидеть. Лучше проконтролировали бы, как идут работы по углублению траншеи, а после возвращайтесь в наши покои, скоро подойдёт из штаба ротный, будем совещаться.

Спустя некоторое время офицеры собрались в своём блиндаже7. Офицерский блиндаж представлял собой помещение размером примерно 4×4 метра, с довольно высокими бетонированными потолками. Стены и пол были обшиты досками. Пол был поднят сантиметров на 20 от уровня дна окопа. Это было сделано для того, чтобы окопная жижа не заползала вовнутрь. Четыре железных койки стояли по периметру помещения, над каждой койкой был оборудован своеобразный полог, чтобы отдыхающий мог отгородиться от присутствующих, создавая иллюзию отдельного спального места. В центре стоял деревянный стол с четырьмя табуретами, который служил и ротной канцелярией, и местом для приёма пищи. Имелось ещё три полки на стенах с посудой да прочей мелочью. Над столом висела керосиновая лампа, имелся запас свечей.

Офицеры расселись за столом, ротный начал совещание:

– Значит так, господа, про скрытность и секретность можно говорить долго, но получилось, так что немцы знают, что мы появимся на позиции, и за пару дней до нашего прибытия сосредоточили на этом направлении свою лучшую, как они её называют, «Стальную дивизию». По данным разведки, она состоит из трёх бригад. Это говорит только о том, что ближайшее время на этом участке будет наступление, направленное против нас. Цель и военная, и политическая, разбив русские войска, они убьют двух зайцев. Первое – докажут миру ещё раз о своей непобедимости, а второе – окончательно деморализуют наших союзников. Поэтому нашу роту завтра усилят девятью пулемётами. Григорий Григорьевич, – обратился он Федотову, – вы с Аркадием Ерофеичем пройдёте вместе и определите для них позиции на флангах нашей роты. Особенно обратите внимание на стык с левофланговой, третьей ротой. Её позиция как бы вдавлена в глубину обороны, это самое вероятное место прорыва. По прибытии пулемётных расчётов позаботьтесь о размещении вновь прибывших солдат. Владислав Семёнович, на вас, как на самого знающего, ложится окопная артиллерия, оборудуйте позиции для шести миномётов, четырёх бомбомётов. Я же займусь артподдержкой. К утру прибудет французский артиллерийский корректировщик, нам придают три батареи 37-мм, 57-мм и 75-мм пушек. У французов со снарядами дело обстоит гораздо лучше, не то что на восточном фронте, когда там на десять германских выстрелов мы отвечали одним. И ещё, вы обратили внимание, какая вонь стоит в окопах?! Оказывается, союзники не имеют привычки оборудовать отхожие места и испражняются прямо себе под ноги. Так вот, дайте задания унтерам, чтобы оборудовали как минимум три нужника для солдат и один для нас. А землю, что останется после углубления окопов, выкинуть за бруствер. Кстати, грунт здесь твёрдый, глинисто-меловой. Значит, траншеи должны быть прочными, а блиндажи – надёжными. Если вопросов нет, приступайте. Да, и ещё, Владислав Семёнович, не забывайте, что мы на фронте, и чем ниже вы будете склонять голову, будучи в окопе, то больше шансов остаться в живых. И в атаках не геройствуйте, не стоит бежать впереди солдат. Немцы имеют привычку офицеров выбивать первыми. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?!

– Так точно, господин штабс-капитан, – отвечал внутренне похолодевший Владислав.

– Вот и отлично, – продолжил ротный. – Я знаю, вам сейчас страшно, может, даже и очень. Вы не стыдитесь этого, страшно всем. Страх не даёт нам сделать опрометчивый поступок. Сумеете подчинить себе страх, будете жить, нет… значит, не судьба. Всё, господа, по местам.

Ближе к трём часам ночи подготовительные работы были закончены. Уставший Арнатский повалился на свою кровать, не снимая сапог, забываясь в глубоком сне.

Проснулся он от того, что сильно чесались руки и шея, и вообще было ощущение, что по нему кто-то ползает. Открыв глаза, внимательно осмотрел свою левую руку, что чесалась сильнее всего, обнаружив на ней тёмную точку, что медленно двигалась по его коже. Схватив её двумя пальцами, он встал, подошёл к столу, чтобы внимательно рассмотреть под светом лампы. К своему брезгливому ужасу, он разглядел жирную рыжую шестиногую букашку, которая как ни в чём не бывало ползла по его пальцу, потом остановилась, и он почувствовал весьма болезненный укус, который моментально зачесался. Арнатский злобно раздавил её между пальцев. В это время открылась дверь и в блиндаж ввалился Ермолкин, его денщик, с двумя котелками и термосом в руках. Увидев стоящего подпоручика, он вздрогнул:

– Ой, вашбродь, извините, что без разрешения. Я думал, что вы спите.

– Да ладно, Ермолкин, – махнул рукой Владислав. – А где остальные офицеры?!

– Дак все уже на позиции. Вооружение поступило новое, размещают.

– Так что ты, негодяй, меня не разбудил? – возмутился подпоручик.

– Дак господин штабс-капитан не велели, сказал, пусть поспит.

– Так и сказал? – Ермолкин кивнул головой в ответ. – Ну, хорошо. Тогда ты мне вот что скажи, любезный, я тут тварь поймал на себе кусачую, не пойму, что это? Правда, я её раздавил, – и он протянул палец, на котором лежала букашка.

Ермолкин внимательно посмотрел и сказал:

– Так это блоха, вашбродь. Хоть она и кусачая, но не такая вредная, как вошь. Вам ещё повезло, у солдат в землянках не только вши, но ещё и крысы имеются, здоровые, просто жуть.

– А что с этим делать?

– Вы не беспокойтесь, вашбродь. Всех господ офицеров сегодня покусали. Сейчас умоетесь, покушаете и уйдёте на позицию, а мы вам тут с вестовыми дезинфекцию устроим. Матрасы с подушками прожарим, кровати кипятком обработаем. Так что к обеду будет всё нормально.

Умывшись и наскоро позавтракав, Владислав ушёл на позицию роты. Командира он нашёл на командном пункте роты (КП). Помимо наблюдателей, на КП находился ещё и французский офицер. Владислав доложил о прибытии:

– Ну как, подпоручик, спалось? – с лёгкой иронией спросил он.

– Неплохо, но вот только проснулся я от того, что всё тело чесалось.

– Увы, подпоручик, окопная жизнь имеет свои неудобства. Надеюсь, к обеду денщики избавят нас от неприятного соседства. А вам настоятельно рекомендую хотя бы раз в неделю ходить в деревню, чтобы хотя бы помыться в человеческих условиях. Вот познакомьтесь, это артиллерийский корректировщик, су-лейтенант8, Антуан Лепити, будет помогать нам в отражении атак.

Офицеры пожали друг другу руки, обменялись любезностями.

– Теперь, подпоручик, пройдите на позицию, проверьте, как идёт обустройство позиций. Вы по боевому распорядку будете на первом взводе, к вам в помощь я определил Родимова. Если что, не стесняйтесь обращаться к нему, он солдат бывалый.

Пока занимались установкой пулемётов траншейной артиллерии, обустройством позиции, подошло время обеда. Подошли полевые кухни, унтер-офицеры снарядили солдат для подноса пищи в термосах. Арнатский было собрался вернуться в свой блиндаж, как его подозвал рядовой Молчунов, что вёл наблюдение за позициями немцев:

– Вашбродь, гляньте, что германцы учудили, – сказал он, протягивая офицеру бинокль, – я, если честно, до конца не разобрал, что написано.

– Как так, Молчунов?! – проворчал Арнатский. – Учил вас, учил, а ты прочитать не можешь!

Перехватив бинокль у солдата, он приник к окулярам. Над немецкой траншеей были подняты белые деревянные таблички:

– Здравствуйте, первая русская бригада. Вам не хватило земли умереть в России, вы умрёте во Франции, – прочитал вслух Владислав и, обращаясь к солдату, добавил: – И что тут сложного для прочтения, Молчунов? Вот отойдём, когда на отдых, устрою тебе экзамен по грамматике.

– Так точно, вашбродь, согласен! – весело ответил он и тут же добавил: – Ишь, какая немчура пронырливая, прознала, что мы тут. А можа, это и к лучшему, пусть знают, кто супротив них стоит, глядишь, в штаны быстрей наложат.

– Это точно! – ответил Владислав, возвращая бинокль. – Они из-за страха и написали этот плакат. Так, я на обед, а вы тут внимательней будьте.

Вернувшись в свой блиндаж, в котором пахло дымом, порошком против блох и свежим обедом, он рассказал об увиденном своим товарищам, на что ротный ответил:

– Что и требовалось доказать, господа, это я про секретность и скрытность.

Обед уже подходил к концу, когда раздались пушечные залпы со стороны немецких позиций, земля содрогнулась от первых взрывов, с потолка посыпалась мелкая бетонная пыль. Владислав, для которого всё было по-новому страшно, вскочил из-за стола:

– Это что такое, господа? – нервно вскричал он. – Штурм?

– Нет, не штурм, – ухмыльнулся Нехлюдов, – это всего лишь немцы устроили салют в честь нашего прибытия. Запомните, Владислав, немцы не тратят свои снаряды попусту, они действительно желают напасть на нас, но это пока артподготовка.

Интенсивность обстрела нарастала с каждой минутой:

– Глазков, Нехлюдов, прикажите солдатам прекратить все работы и занять боевые позиции, – приказал ротный.

Нехлюдов выскочил из блиндажа, а Глазков почему-то остался сидеть за столом, уткнувшись лбом в стол.

– Подпоручик Глазков, вы что, меня не слышали?! – повысил голос штабс-капитан, стараясь перекричать близкие разрывы снарядов.

Глазков оторвал голову от стола, его лицо было белее бумаги, он посмотрел на Шалтурина бессмысленно устремлёнными вдаль глазами, в которых была какая-то безысходность и необъяснимая умом тоска. Владислав всё понял сразу, его сердце предчувствовало грядущую беду:

– Пусть сидит, Борис Михайлович, я схожу, – сказал он, направляясь к выходу.

Многоопытный штабс-капитан кивнул в ответ.

Как только подпоручик выскочил в окоп, его сразу окатило комьями земли от близкого разрыва, насыпав земли за шиворот. Юноша инстинктивно упал ничком на дно, прикрывая голову руками. Кто-то рванул его за воротник, поднимая на ноги. Он открыл глаза: пред ним стоял Нехлюдов:

– Не позорьтесь, Арнатский, перед солдатами. Осколок вряд ли здесь достанет, только если не прямое попадание в окоп. А где Глазков? Почему вы?

Владислав объяснил ситуацию поручику, на что тот спокойно ответил:

– Это печать смерти, подпоручик. Глазков сегодня может умереть, к сожалению. Давайте вы вправо, я влево, проверим солдат.

Идя по траншее, пригибаясь от ближних разрывов, Владислав думал о том, что его поразило больше не то, что Глазков может сегодня умереть, а то, с каким спокойствием об этом сказал Нехлюдов. Не было в его словах ни трагедии, ни пиетета9, а простая обыденность, словно речь шла о чём-то ничего не значащем. Обыкновенная проза войны, и к этому ему ещё предстояло привыкнуть.

Обстрел, основная мощь которого была направлена на соседей первой роты, 2-ю и 3-ю, стал потихоньку идти на убыль. Родимов, что находился неотлучно около подпоручика, прокричал:

– Вашбродь, как бы германец сейчас в атаку бы не кинулся?

Арнатский осторожно высунулся из окопа и опешил. Выскочив из своих окопов и ходов сообщения, немцы быстро двигались по открытому полю к проходам, что были проделаны огнём артиллерии в проволочных заграждениях, охватывая позицию первой роты с флангов. Пушки врага смолкли, боясь задеть своих. Владислав схватил свисток, что висел у него на груди, выдувая тревожную трель, призывая солдат занять свои боевые позиции. И как только немцы начали прорываться через ограждения с криками «Гох!», рота встретила их сокрушительным огнём. Но штурмующие, казалось, не замечали огня наших солдат, продолжая двигаться вперёд. Рядом с подпоручиком вскрикнул и сполз на дно окопа солдат, Владислав схватил его винтовку, что осталась на бруствере. Не успел он сделать и пары выстрелов, как их дружно поддержали огнём соседи 2-я и 3-я роты. Немцы, попав под перекрёстный огонь, замешкались, а потом и вовсе остановились, не дойдя до траншеи первой роты буквально десяток метров. Начали пятиться назад.

– В контратаку надо идти, вашбродь! – проорал Родимов.

Арнатский трижды свистнул и прокричал:

– Рота, за царя и Отечество в атаку, вперёд!!!

И навстречу заглохшему немецкому «Гох» зазвучало русское «Ура!». Подхваченный единым порывом, Владислав выскочил из окопа следом за солдатами. Преодолев расстояние одним броском, рота врубилась в боевые порядки германцев. Начался штыковой бой, жестокий и беспощадный. Раздались первые крики умирающих, брызнула первая кровь. Когда офицер приблизился к дерущимся, из невообразимой свалки вдруг выскочил рослый немецкий солдат и ринулся с винтовкой наперевес навстречу ему. Юноша видел, как лучи солнца отражаются на кончике плоского штыка-тесака, который был направлен ему в грудь. Сейчас он забыл обо всём, чему учился, из головы вылетели все приёмы рукопашного боя. Подбежав на расстояние атаки, он просто сделал фехтовальный выпад в сторону противника. На его удивление, игольчатый штык французской винтовки с лёгкостью пронзил тело немца чуть ниже левого соска, и в тот же момент он получил ответный удар в грудь, который пришёлся ему прямо в сердце. От неожиданности Владислав упал, выпуская винтовку из рук, но тут же вскочил на ноги, хватая себя за место удара рукой, крови не было. Мёртвый немец лежал на спине, глядя удивлённо на него уже пустыми глазами, гипнотизируя, как удав кролика. В себя его привёл истошный крик, что раздался рядом: «Братцы, помогите!» Он обернулся: в двух метрах от него дюжий немец, свалив на землю нашего солдата, занёс над головой винтовку, намереваясь совершить смертельный укол. Правая рука Вячеслава автоматически выхватила саблю из ножен, не раздумывая нанося косой рубящий удар. Удар был такой силы, что сабля перерубила винтовку врага пополам, при этом сама, ломаясь почти у самой рукояти. Пока немец размышлял, что случилось с его винтовкой, Арнатский, не отдавая отчёта в своих действиях, с силой ткнул его в шею обломком сабли. Острый край обломка пропорол сонную артерию, в лицо Владиславу брызнула тугая, липко пахнущая струя крови. В это время над полем раздался свист, а следом прозвучала команда: «Все назад, в окопы». Утирая лицо рукавом гимнастёрки, юноша вернулся назад. Не успели солдаты занять места в окопах, как начался артиллерийский обстрел. В этот момент высоко в небо взвилась ярко-красная сигнальная ракета, и сразу же заработали французские батареи, обеспечивающие боевой участок бригады. Слушая разгорающуюся канонаду, Арнатский сидел на дне окопа, безуспешно пытаясь раскурить папиросу. Спички ломались в его дрожащих пальцах, не желая зажигаться. Но вот перед ним зажглась спичка, поднося огонёк к кончику папиросы. Раскурив её, он несколько раз сильно затянулся.

– Вашбродь, – послышалось сбоку от него, он повернул голову. Рядом стоял спасённый им солдат. – Вашбродь, спасибо вам! Отвели беду! Век не забуду!

– Ладно, братец, пустое, – ответил устало Владислав, подымаясь на ноги, – вернёшь на том свете угольками.

Артиллерийская дуэль, продолжавшаяся в течение получаса, закончилась в пользу французов, они смогли подавить огневые точки противника. В роте подсчитали потери. Погиб один офицер, два подпрапорщика, 12 солдат. Ранено 14, из них тяжело – 4. Погибшим офицером оказался Глазков.

– Представляешь, вот такусенький осколок, – показывая на кончик мизинца, говорил уже в блиндаже подвыпивший Нехлюдов, – в висок, и насмерть. Он чувствовал смерть. Чувствовал.

В разговор вмешался командир:

– Владислав Семёнович, у вас гимнастёрка в крови, вы что, ранены?

– Нет, Борис Михайлович, это не моя кровь. Я немца зарезал.

– Понятно. Это у вас первый?

– Нет, второй. Первого я штыком, а он меня тоже в грудь, и ни царапины.

– Это как? – удивился Нехлюдов.

– А вот как, – Владислав выложил на стол лиловую коробочку, открыл её, блеснуло кольцо. – Это кольцо я хотел подарить своей невесте Серафиме, да не успел. А сегодня утром я его зачем-то положил во внутренний карман. Тесак немца, пробив коробочку, застрял в кольце, не доходя до груди пару миллиметров. Так Серафима меня сегодня спасла.

Шалтурин молча взял с полки стакан, наполнил его до краёв водкой, поставил перед Арнатским.

– Пейте, подпоручик, разом, до дна, вам это нужно. Иначе вы сегодня не уснёте. Слишком много для вас сегодня было потрясений. Пейте, пейте за здоровье вашей Серафимы.

Владислав послушно выпил водку, словно воду. Через пару минут хмель ударил ему в голову, и он уснул прямо за столом. Офицеры аккуратно уложили его на кровать, сняли сапоги. Укрывая его одеялом, штабс-капитан, обращаясь к Нехлюдову, сказал:

– Ну вот, и стал наш розовощёкий юнец мужчиной.