Читать книгу Злой Плутон в XII доме - Андрей Миртанов - Страница 4

Воскресным утром, на Московском вокзале Тулы, было не многолюдно, и, спокойно купив билет до Плавска, Анатолий поспешил на электричку. Найдя в холодном вагоне скамейку, под которой находился обогреватель, он бросил вещи и стал ждать отправления. Конечно, гарантий, что печь заработает, не было, но, тем не менее, шанс ехать в тепле, оставался.

Электропоезд отправился без задержки. Достав из сумки заранее купленную газету и вальяжно развалившись на сиденье, Анатолий решил почитать. Через некоторое время потянуло теплом (обогреватель все же заработал), и от наступившей жары стало клонить в сон. Смысл текста перестал доходить до засыпающего мозга, отчего перечитывать его приходилось по несколько раз, и вскоре, устав от такого чтива, Толя широко зевнул и апатично отбросил газету.

Чтобы совсем не расклеиться под убаюкивающий стук колес, Толя решил сосредоточиться и понаблюдать за пролетающими мимо пейзажами. Давно он не ездил по этому маршруту. После того как пять лет назад он разругался с родителями, судьба не заносила его в эти края. Долгое время он даже не разговаривал ни с отцом, ни с матерью, и только через год, на дне рождения дочери, Толя встретился с ними за одним столом. Та встреча прошла холодно, с несколькими дежурными фразами. Следующая случилась еще через год, по тому же поводу и уже с «потеплением». Но когда бывшая жена вышла замуж, празднования дня рождения дочери прекратились. Иногда Анатолия посещало чувство вины перед родителями, но гордыня не позволяла первому сделать шаг, пока однажды мать сама не решилась позвонить. Тот разговор начинался довольно приветливо. Дело шло к перемирию, но, когда трубку взял отец, все изменилось. Как только речь зашла о Машеньке, Нетребин-старший тут же стал обвинять сына в безалаберности, от которой страдают все и главным образом его дочь. После таких заявлений заключение мира было отложено…

Теперь Анатолий ехал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему хотелось увидеть родные места, а с другой, боялся встречи с отцом. Одновременно с этими противоречиями в памяти стали пробуждаться воспоминания детства. В те времена он с трепетом прислушивался к родительским советам, но, как только уехал учиться в город, все изменилось. Толя постепенно впитал в себя атмосферу независимости и демократии, воспринимавшиеся молодым мозгом как вседозволенность. Он стал чувствовать себя слишком взрослым, и родительский авторитет постепенно угас, ну а после женитьбы и рождения дочери любую критику в свой адрес Анатолий воспринимал уже как оскорбление.

Заснеженные поля за окном казались бескрайними, и только изредка возникавшие лесочки напоминали, что это не тундра, а средняя полоса России. От такого однообразия и монотонного стука колес Толю все сильней клонило в сон, но, боясь проспать станцию, он вынужденно поменял вальяжную позу на позу «сосредоточенности», решив взбодрить себя изучением серого антуража вагона и его пассажиров.

Наконец, через полтора часа мучений, стоя на перроне вокзала, Анатолий пытался вспомнить, в какой стороне останавливается автобус, идущий до родной Антиповки.

– Толян! Нетребин, ты?

Обернувшись на окрик, Толя увидел здоровенного мужчину в форме охранника.

– Петруха! Привет, – заулыбался Анатолий, признав в здоровяке бывшего одноклассника.

– Каким ветром к нам? Что-то давненько тебя не было видно, – Петька с любопытством рассматривал старого знакомого.

– Да вот, решил своих навестить.

– Знаю-знаю… Дядя Леша сильно болен… Ты на автобус, или кто-то встречает?

– На автобус.

– Тогда чего стоим? Он сейчас без нас уедет, а следующий через три часа…

Идти по морозу целых пятнадцать километров не хотелось, поймать попутку было проблематично, а потому мужчины пулей кинулись за угол здания, где на их счастье еще стоял автобус.

– Давай рассказывай, где ты сейчас? – усевшись в хвосте пазика, поинтересовался Петр.

– Особо рассказывать нечего. Живу и работаю в Туле. Занимаюсь оптовой торговлей, – нехотя пробормотал Толя. – Лучше ты расскажи, откуда едешь в такую рань?

– Я тоже в Туле работаю, охранником. Сейчас вот с суток возвращаюсь.

– Живешь-то со своей?

– А с кем еще?! У нас уже третий пацан, так что все нормально. А ты, вроде как, развелся?

– Ага… Ладно, че об этом говорить. Ты наших видишь?

– Конечно. В сентябре же семьдесят лет школе исполнилось, так почти все собрались. А почему ты не приехал?

– Да… – Толя раздосадовано махнул рукой. – Некогда было…

– Ну, ну. Потому что с батей поругался?

Анатолий усмехнулся:

– У вас тут действительно ничего не скроешь. Все про всех знаете.

– А как ты хотел? Это же деревня!

И пока автобус мчался сквозь белые просторы, Петр все что-то рассказывал и рассказывал, но Анатолий не слушал, а только периодически согласно кивал…

Когда-то это был его лучший друг. Их дружба начиналась в детском саду, где они вместе бегали за девчонками, чтобы подергать за косички или отобрать какую-нибудь игрушку. С тех пор их называли «шайкой». Им это жутко нравилось, и, чтобы соответствовать прозвищу, они периодически выкидывали что-нибудь эдакое. И вот в одно лето, когда им было по 13 лет, они решили, как называл это Петруха, «рисануться» перед девчонками, внимание которых пытались заполучить. Требовалось что-то необычное, и тут Петя предложил взять у Толиного отца стоящую в кладовке и, видимо, давно позабытую банку пороха «Сокол», а затем сжечь ее на глазах у девчонок. «Вот будет фейерверк, – восхищенно твердил Петруха. – Девчонки обалдеют!». Но Толику эта идея не понравилась. Взять у отца… да откровенно говоря – УКРАСТЬ вещь, которая с наступлением охотничьего сезона, вероятно, понадобится… В общем, Толя отказался. Однако Петруха все сильней подсаживался на уши, утверждая, что «отец ничего не заметит, а осенью… ну мало ли куда она могла запропаститься…» Толя стойко выдерживал такой напор, не поддаваясь ни на какие соблазны, и вот тогда Петруха сделал ход конем! Однажды, сидя с девочками возле местного котлована, он, как бы между прочим, сообщил одной из них (особенно нравившейся Толику): «Сегодня вечером Толян будет делать салют! Так что приходите к старой мельнице». У девочки загорелись глаза и она согласилась. После этого Толя не мог поступить иначе, как украсть банку «Сокола».

Когда любопытствующая толпа собралась в назначенном месте и в назначенное время, они с Петрухой высыпали порох на расчищенную от травы землю, проложили тонкую струйку того же пороха на безопасное расстояние и торжественно зажгли. От спички огненный ручеек медленно побежал до основной кучи… Все замерли в ожидании чего-то неповторимого, но их ждало разочарование. Гора «Сокола», оставив лишь яркую вспышку и клубы белого дыма, исчезла за считанные секунды. Шоу не получилось! Девочки недовольно зашептались и демонстративно ушли. Зато кто-то из взрослых, заметив в сумерках вспышку света, решил, что это пожар и начал поднимать деревню. В общем, когда все выяснилось, отец так отодрал ремнем Толика, что тот реально не мог сидеть на заднице. А вот Петруха, сделав невинное лицо и сообщив, что идея с порохом принадлежит исключительно Толе, избежал наказания. Из-за этой бестолковой выходки, в результате которой только по чистой случайности никто не пострадал, отец был в ярости. Но и еще была причина. Этот порох принадлежал одному из городских охотников, съезжавшихся по осени в близлежащий лес. А достать банку «Сокола» в те годы было из области фантастики и, чтобы вернуть ее, отцу пришлось задействовать все свои связи. Короче, скандал был грандиозный… Петруха же, вскоре как ни в чем не бывало вновь стал лезть со своими предложениями, но Толя не простил предательства, и их дружба постепенно сошла на нет. Он решил, что настоящей мужской дружбы, хотя он и был еще совсем юнцом, не существует. Все это вымысел романтиков…

Так что Анатолию, несмотря на прошедшие годы, вести с Петрухой задушевные разговоры совершенно не хотелось. Как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался…

–Толян! Забыл, где выходить? К Антиповке подъезжаем.

Почувствовав толчок в плечо, Толя вернулся мыслями в автобус и вслед за Петрухой поспешил на выход. Высадив пассажиров на краю деревни, «ПАЗ» обильно газанул в морозный воздух и, оставляя бывших одноклассников позади, помчался к следующему пункту назначения.

Антиповка была местом рождения Анатолия. Раньше он знал каждый закуток, каждое деревце, но сейчас спустя пять лет с трудом узнавал свою деревню. И дело даже не в том, что он долго не был здесь, а просто территория находилась под сплошным снежным покрывалом, поверх которого торчало лишь множество дымящихся труб. Став городским, Толя отвык от такой «цивилизации» и наблюдал за всем этим словно в первый раз.

Подойдя к перекрестку, мужчины остановились.

– Ладно, Петруха, рад был тебя видеть.

– Толян, приглашаю к себе. Посидим, поговорим… А?

– Спасибо… Ты же знаешь, по какому делу я приехал. Сейчас надо к отцу в больницу, потом побыть с матерью. Так что извини, в другой раз…

– Понимаю. Но все равно, если будет время, заходи. А дядь Леше передай, пусть выздоравливает. Он сильно переживал вашу ссору. Кстати, может, это и подкосило его…

Сделав такой не очень приятный вывод, Петруха, попрощавшись, поспешил на противоположную улицу, а Анатолий с резко упавшим настроением направился к родительскому дому. Услышанное он воспринял как «глас народа» (ведь наверняка так думала вся деревня), и обвинение в причастности к болезни отца с еще большей силой взялось щемить сердце и разжигать чувство вины.

Проходя по родной улице, Толя с трудом узнавал расположенные по пути дома. Заборы были почти не видны, а вместо них возвышались огромные сугробы, сквозь которые пролегали узенькие тропки, ведущие во дворы. В прежние годы сельчане не допускали такого запустения, но времена изменились. Сейчас в деревне оставались главным образом старики, которым все труднее становилось ухаживать за прилегающими территориями. Но, несмотря на запущенный вид домов, главная улица была более-менее расчищена, благодаря чему Анатолий без лишних усилий добрался до отчего дома.

То, что предстало взору, отличалось даже от рядом стоящих запущенных дворов. Сразу было видно – не хватает мужской руки. С трудом отворив занесенную огрубевшим снегом калитку, Толя, похрустывая замерзшими ступеньками, поднялся на крыльцо и, толкнув дверь, оказался в сенцах. Знакомые тюки вдоль стен, висящие охапки трав, – все это было до боли знакомо с самого детства… Нащупав ручку второй двери, он с трепетом дернул на себя, и в лицо пахнуло ароматной выпечкой.

– Сынок! – воскликнула стоящая у печи старушка и заплакала.

– Мамочка, – бросив сумку, Анатолий поспешил к матери.

Обнявшись, они молча стояли до тех пор, пока не запахло подгорающими пирогами.

– Ой, ой… горят.

Старушка, схватив лопатку, кинулась переворачивать содержимое сковороды. Тем временем сын, раздевшись, сел на табурет возле стола и грустно следил за суетой постаревшей матери. Когда он видел ее в последний раз, она была энергичней и моложавей, а сейчас перед ним была измотанная сгорбленная старушка.

– Сынок, будешь кушать? – мать обхватила его голову ладонями и поцеловала в макушку. – Как я рада, что ты приехал…

– Я тоже рад, что наконец-то приехал домой, – Толя поцеловал материнскую руку. – А вот кушать, честно говоря, не хочу.

– Ну как же… Я вот и пирожков настряпала к твоему приезду. И с капустой, и с картошкой, – всхлипнув, расстроилась мать.

– Да-а?! – чтобы не усугублять душевное состояние матери, Анатолий изобразил радость. Он знал, как важно для нее накормить гостя. – Ну, тогда, конечно, покушаю. А молоко есть?

– А как же, – оживилась старушка и достала из-под стола банку деревенского молока.

Анатолий любил все деревенское. И хотя многие сельские жители на дух не переносили молоко и молочные продукты, он, живя в городе, скучал по ним.

– Что-то ты исхудал, сынок, – посетовала мать. – Жениться тебе надо… Годы-то идут, а ты все один… Или есть невеста?

– Есть, – солгал Анатолий.

– Давно встречаетесь?

– Почти год.

– Познакомил бы… Мне и помирать спокойней, если буду знать, что не один остаешься.

Мать снова заплакала. Анатолий, отложив недоеденный пирог, дотронулся до ее руки:

– Обязательно познакомлю. Вот только отец выздоровеет, и привезу.

– Отец уже не выздоровеет, – вздохнула мать.

– Надо верить в лучшее, – возразил Толя.

– Врачи говорят, безнадежно.

– Ага, врачи много знают! Почему же они сразу не заметили, что у отца?

– Не знаю. Все удивляются, ведь его столько раз оперировали… Только смотри, отцу не проболтайся, он думает, что у него язва.

– Ясно… Но надеяться на лучшее все равно надо. Иногда чудеса происходят.

– Только не у нас. Мне в последнее время страшные сны снятся и про отца, и про тебя. На душе неспокойно…

– И мне… – Толя решил рассказать и о своем сне, но, видя, как мать переживает, понял: не стоит подливать масла в огонь, и вовремя оборвал фразу. – И мне… все равно не верится, что это безнадежно. Сейчас поедем в больницу и поговорим с врачами. Шанс должен быть.

– Может быть, – недоверчиво произнесла мать. – Кстати, сходи к дядь Мише, напомни, что он обещал свозить нас. Помнишь дядю Мишу?