Читать книгу Путешествие ко святым местам в 1830 году - Андрей Муравьев - Страница 6

В стремлении обогатить информационное содержание своей книги Муравьев, начиная с третьего издания (1835), включил в нее вступительную статью «Обзор русских путешествий в Святую Землю», а также, в качестве приложения, чин посвящения католических Рыцарей Святого Гроба и выписку из книги архиепископа Тимофея (Габашвили) о грузинских святынях Иерусалима и Святой Земли. К четвертому изданию (1840) Андрей Николаевич добавил также специально по его просьбе написанную справку «О пределах апостольского патриаршего Иерусалимского Престола и о подвластных ему епархиях».

Вступительная статья, призванная, по мысли автора, дать читателю представление – в цитатах и пересказах из древнерусских хождений – о тех местах, где он лично не был, и святынях, которых ему не довелось видеть, вполне соответствует тогдашнему уровню исторической и историко-филологической науки. Для писателя это было своего рода «возвращением долгов» – и возвращением к истокам русской православной традиции: от Торквато Тассо и Шатобриана к игумену Даниилу Андрей Николаевич использует привлекаемые им памятники по новейшим на тот период публикациям, либо делает выписки из рукописей доступных ему библиотек и частных собраний.

Эти дополнительные сведения, помимо того, что впервые открывали широкому читателю историю русского паломничества XII–XVII вв., намного расширили географию и историю представленных в книге святых мест. К сожалению, не имея возможности проверить сообщаемые древними авторами сведения, Муравьев невольно привнес в свою книгу ряд досадных ошибок и неточностей. Скажем лишь о некоторых. Так, вслед за игуменом Даниилом, автором замечательного Хождения 1106–1107 гг., Муравьев сообщает о наличии в городе Тивериаде «дома, где исцелил Господь тещу Петрову». Ошибка тем более странная, что и начитанный в Писании и церковных службах А. Н. Муравьев, и сам игумен Даниил, разумеется знали, что описываемые евангельские события происходили в Капернауме, а не в Тивериаде, в которой Господь и его ученики никогда не были. Очевидно, Даниил вполне зависел в своих рассказах от тех сведений, которые сообщались ему на месте, а греческое духовенство в отсутствии научных данных или устойчивой традиции (Капернаум был раскопан лишь в конце XIX в.) достаточно произвольно подходило к локализации почитаемых евангельских мест.

Другой пример. Даниил говорит о монастыре Предтечи, стоявшем «в ущельях, на пути к Иерусалиму от Иордана, подле горы Ермонской». Мало того что археологи не знают на этом пути никакого монастыря Предтечи, но и гора Ермон находится совершенно в другом месте, на севере Галилеи, на границе с Ливаном. Существует, правда, в географической номенклатуре еще и Малый Ермон, но и он лежит на границе Галилеи и Самарии, весьма далеко от местности, описываемой Даниилом. Возможно, наш древний паломник неверно передал название местности.

Включенный Муравьевым в состав приложений к книге чин посвящения в «рыцари Святого Гроба», списанный, по его словам, из рукописи, найденной в сакристии Храма Гроба Господня, не отличается, судя по тексту, ни особой древностью, ни источниковедческой ценностью и свидетельствует лишь о застарелом пиетете, который сохранил Муравьев с юности к миру крестоносцев и западного рыцарства. Можно думать, впрочем, что углубленный интерес к латинскому святогробскому ордену обострил желание Андрея Николаевича оформить аналогичным образом полученное им в Иерусалиме благословение крестом с частицей Святого Древа. В декабре 1836 г., через год после выхода третьего издания «Путешествия», он пишет архиепископу Иерофею, представителю Иерусалимской Патриархии в Москве: «<Митрополит Мисаил> возобновляет мне данное уже в Иерусалиме звание Рыцаря Святой Земли, весьма для меня драгоценное. Я и тогда жалел, что не получил сего звания с обрядами церковными, какие бывают у франков, т. е. с дарованием меча и шпор, которые бы я желал получить при грамоте не от католиков, но от самого Патриарха, ибо верно никто не предан столько Святому Гробу, сколько я, недостойный его поклонник»[2]. Меча и шпор, как у франков, Андрей Николаевич, разумеется, так и не получил, но 15 мая 1838 г. Патриарх Иерусалимский Афанасий утвердил грамоту Иерусалимского Синода о рыцарском достоинстве Андрея Николаевича. В грамоте говорилось: «Всякому Началу и Власти, и всем вообще и каждому по едино, возвещаем, что Сиятельный боярин и Камергер Царского Двора Православнейшего и Самодержавнейшего Императора Николая Первого Государя всея России, предъявитель сей нашей грамоты Господин Андрей Муравьев признан нами Гражданином Иерусалима, Членом нашего священного братства Иерусалимлян и Рыцарем или Кавалером Святой Земли».

Другим важным приложением к третьему изданию была «Выписка из «Путешествия к святым местам» грузинского архиепископа Тимофея». Грузинский вклад в наследие Иерусалимской Церкви вызывал особый интерес у Муравьева. Грузинско-палестинские связи восходят к древнейшему периоду – практически к эпохе крещения Грузии равноапостольной Ниной. К тому же времени возводят предания основание древнейших грузинских храмов и обителей в Святой Земле. Пройдет несколько лет, и Муравьев отправится в путешествие по Грузии и Армении с целью на месте изучить и описать христианские святыни Закавказья. Но при подготовке третьего издания своего «Путешествия» единственным источником, которым он мог воспользоваться, было названное выше сочинение владыки Тимофея (Тимоте) Габашвили, выдающегося деятеля грузинского просвещения, совершившего паломничество на Афон и в Святую Землю в 1755–1758 гг. и описавшего грузинские древности Ближнего Востока. По просьбе Андрея Николаевича для него были выписаны и переведены в сокращении фрагменты из этой книги, которые он и включил в свое издание.

К сожалению, попытка расширить круг источников и углубить представление о древней истории Святой Земли оказалась неудачной. Уровень развития самой науки о грузинской истории и древностях, с одной стороны, незнание Муравьевым грузинского языка и, соответственно, привлекаемых источников – с другой, привели к великим несообразностям в воссоздании даже основной хронологической канвы грузинско-иерусалимских отношений. Ограничимся двумя примерами.

«Первый христианский царь Грузии, Мириан Хозроев (sic!), по совету св. Нины, ходил в Иерусалим для поклонения. Он виделся с императором и выбрал для постройки монастыря во имя честного Креста место Лотова знамения». О царе Мириане, сыне Хозроя, крестившем в 337 г. Грузию (Грузинская Церковь почитает его святым и равноапостольным), существует предание, что именно он основал Крестный монастырь на месте произрастания Честного Древа Креста Господня, что, впрочем, не подтверждается источниками, так что реальную историю обители историки начинают с XI в. Нет никаких данных и о паломничестве Мириана в Иерусалим, да и вряд ли оно могло иметь место, как и личное его общение с кем-либо из императоров (Константином Великим или его преемником).

Но продолжим цитату из грузинского экскурса Муравьева. «После Мириана ходил в Иерусалим для поклонения потомок его, именитый царь Вахтанг Гург-Аслан, о коем в тамошних летописях сказано, что султан египетский просил его исторгнуть Святой Иерусалим у обладавших оным франков. Посему он завоевал Иерусалим и всю Палестину и построил много монастырей, долгое время бывших во владении грузин, ибо Вахтанг, для охранения святых мест, поселил там грузинских воинов, и доныне потомки их живут около Иерусалима и по Евфрату, но язык их переменился на арабский».

Здесь опять в одной фразе смешались отголоски исторических фактов, поэтические легенды и досужие монастырские домыслы. Монастыри, основанные грузинами, в Иерусалиме существовали и существуют, хотя по фактической принадлежности перешли уже в XVI–XVII вв. в собственность греков и армян. Но хронологические указания митрополита Тимофея и пересказывающего его А. Н. Муравьева способны только запутать читателя. В эпоху названного картлийского государя Вахтанга Горгасали (вторая половина IV – начало V в.) ни «султанов египетских», ни «франков» просто еще не существовало, Иерусалим входил тогда в состав православной Византийской империи. Позволительно лишь догадываться, что за фантастической датировкой могут в данном случае скрываться предания о событиях намного позднейших – о возможном участии грузин в отвоевании у крестоносцев («франков») Палестины и Иерусалима Саладином («султаном египетским»).

Как видим, комментирование подобных сюжетов при плохой документированности древнейшей эпохи грузинского присутствия в Святой Земле требует всякий раз отдельного обстоятельного исследования. Это дело будущего. Уважение к преданию Грузинской Церкви (и к обычной обстоятельности и осведомленности А. Н. Муравьева) заставило нас с сожалением отказаться от перепечатки в настоящем издании неисправных и слишком часто не поддающихся перекрестной проверке по памятникам других традиций фрагментов текста архиепископа Тимофея.

Сказанное отчасти справедливо и в отношении качества и достоверности последнего из дополнений к книге, сделанного Муравьевым при подготовке ее четвертого издания (1840). Стремясь все к той же полноте представляемых сведений о Святой Земле, он решил включить в нее также характеристику современного состояния Иерусалимского Патриархата. По настойчивой просьбе писателя патриарх Афанасий поручил секретарю своего Синода, известному иерусалимскому книжнику Анфиму, составить краткую справку о числе епархий и монастырей, с указанием численности православного населения по каждой епархии.

Сочинение Анфима «О пределах патриаршего Иерусалимского Престола» является само по себе любопытным и поучительным источником по истории Иерусалимской Церкви. Его достоинства и недостатки отражают не только состояние статистики и археологии Палестины того времени, но и дух, и особенности жизни и внутреннего устроения Иерусалимской Патриархии. Оно свидетельствует, например, и о том, что секретарь Иерусалимского Синода Анфим, как и большинство тамошних синодалов, никогда не покидали пределов Святого Града, не слишком интересовались состоянием храмов и церковной жизнью местного арабского православного населения. Поступавшие в Патриархию сведения из епархий страдают, прямо скажем, нарочитой неточностью: владыки назаретские или вифлеемские сознательно занижают даже цифровые показатели численности своей паствы, чтобы меньше платить положенных отчислений в бюджет Святогробского братства. Не будем утомлять читателя арифметикой и критикой источников, наиболее бросающиеся в глаза несоответствия отмечены нами в примечаниях. Мы хотим лишь подчеркнуть, как трудно было при подобных источниках А. Н. Муравьеву в 1830-е гг. выступать историком и апологетом Иерусалимской Церкви.

Открывая книгу А. Н. Муравьева, читатель с первых страниц убеждается, что перед ним типичная «проза поэта» – об этом свидетельствует как возвышенный настрой, так и собственно язык произведения. В работе над книгой автору удалось создать особый поэтический стиль, в котором слились до неразличимости цитаты из библейских книг, романтическая память рыцарских подвигов и собственные излияния души автора.

Незабываемое впечатление оставляют многие страницы. Вот лишь несколько строк о великой святыне Голгофы: «Чье надменное чело не коснется скалы под сенью сего престола? чьи суетные уста не прильнут к сей вечно памятной бронзе? и чьи слезы, сладко и горько, не потекут в отверстие камня, к самому корню Креста, чтобы освежить и возвратить в собственном сердце его напечатленный образ? Покаянные мысли о грехе, мольбы о спасении, вздохи и порывы к испустившему последний вздох свой на кресте, весь ужас дрогнувшей Голгофы и померкшего солнца, и вся радость разбойника, первого наследника рая, – такова буря духовная, потрясающая на Голгофе бренное естество человека!»

За основу издателями было принято наиболее полное пятое издание «Путешествия ко святым местам». При воспроизведении текста А. Н. Муравьева мы сохранили целый ряд авторских лексических и орфографических особенностей. К первым относятся поэтические неологизмы, например пальмник, вместо привычного паломник (очевидно, таким написанием Муравьев хотел прояснить этимологическое происхождение слова «паломник» от «пальмы»). Следует также иметь в виду специфику авторского обозначения этносов и конфессий: католиков он именует то франками, то римлянами, то латинами (латинянами); эфиопов – как принято было в XIX в., абиссинцами, арабов – нередко аравлянами.

К орфографическим особенностям можно отнести написание терминов и топонимов, традиционно начинающихся с буквы «Е», через «Э» (Элеон вместо обычного для русского евангельского текста Елеон, эпархия вместо епархия и т. д.). Автор использует также славянские написания имен, начинающихся в современном русском языке с буквы «Ю»: Иустиниан вместо Юстиниан, Иудифь вместо Юдифь. Иногда это приводит к ошибочным формам, которые можно квалифицировать как гиперкоррекцию: Иезекия вместо Езекия. Мы сочли также необходимым сохранить и вовсе неточные, устаревшие передачи имен и названий типа Мегемет вместо Мохамед Солиман вместо Сулейман, Воспор вместо Босфор, вехабит вместо вахабит.

Определенную сложность для современного читателя представляет также обычное для Муравьева использование старинных географических обозначений, восходящих к византийской церковно-административной топонимии. В цитированной уже выше вступительной статье Андрей Николаевич упоминает «брод в Аравию», «где проходил Израиль чрез Иордан». Сегодня мы сказали бы, что речь идет о границе с Иорданией. Появление здесь термина «Аравия» носит церковно-археологический характер. Среди епархий Иерусалимской Православной Церкви и ныне значится епархия Петро-Аравийская. В упоминавшейся справке, представленной Муравьеву секретарем Иерусалимской Патриархии Анфимом, говорится: «Петрская епархия начинается от северной части Мертвого моря и простирается до восточной части Аравийской пустыни: откуда обращается на юг к горам Моавитским и доходит до Чермного моря, заключая в себе и гору Синайскую; потом поворачивается к южному краю Мертвого моря, где и оканчивается, гранича с Вифлеемом».

Восприятие Священного Писания в книге также имеет свои особенности. «Путешествие» было издано задолго до публикации русского синодального перевода Библии. Андрей Николаевич, как правило, цитирует тексты Ветхого Завета в собственном поэтическом переложении с церковнославянского. Соответственно, чтение не совпадает с привычным для нас переводом.

Говоря о передаче Муравьевым священных реалий, отдадим должное писателю-паломнику 1830 г., что он временами вполне четко сознает грань между археологическойдостоверностьютой или иной святыни и историко – литургической реконструкцией которую чаще всего представляют места поклонения в Святой Земле, независимо от того, какой конфессии они принадлежат, при том что и современный паломник не всегда отдает себе отчет в этом различии. Проводя читателя по Храму Гроба Господня и показывая последовательно приделы Разделения Риз, Тернового Венца и Лонгина Сотника, автор сопровождает свой рассказ замечанием: «все три устроены не столько на тех местах, где происходили самые события, сколько для вечной и трогательной их памяти».

Там, где это оказывается возможным, он и сам пытается воссоздать подобные литургические реконструкции. Исследуя берега Иордана, с легендарными пещерами Ильи Пророка и Иоанна Предтечи, Муравьев сознательно задается целью «хотя несколько определить великое место крещения Спасителя, опущенное из виду мною и новейшими путешественниками, равно как и прочие обители долины Иорданской».

Иногда, впрочем нечасто, Муравьев и в собственном повествовании допускал ошибки. Описав, в надлежащем месте, подробно и не без пафоса католические храмы Назарета, он затем мельком добавляет: «Греки владеют только одной очень древней церковью и показывают внутри оной ключ, из которого черпала Св. Дева, неосновательно уверяя, что на том месте было Благовещение». Неосновательность в данном случае проявил Андрей Николаевич. Православная Церковь сохранила предание о двух Благовещениях: у кладезя и в доме Девы Марии. Вопреки скепсису автора, «Благовещение у кладезя» известно христианской письменности со времени Первоевангелия Иакова и широко отражено в православной агиографии, литургике и иконописи. Потому и церковь над источником, главный храм Назаретской православной митрополии, издревле, со времен Даниила, привлекала внимание русских православных паломников.

В наши дни, когда паломничество в Иерусалим и Святую Землю становится неотъемлемой частью возрождения Русской Церкви и духовных традиций, Муравьев и его книга о путешествии к святым местам вновь оказываются востребованными и актуальными.

Н. Н. Лисовой