Читать книгу Бесцветный мир - Андрей Нечаев - Страница 1

Эзра знала, что зрение исчезает, как только начинаются роды. И все же это оказалось неожиданным. Все произошло одновременно. Между ног начало давить и болеть, по коже побежали теплые струйки. А вместе с тем мир вокруг стал погружаться в темноту.

 В это время Эзра вместе с Толасом сидела за столом на кухне своей квартиры и пила чай, называвшийся зеленым. Раньше она неоднократно задумывалась – почему он так называется и что вообще значит «зеленый»? Ведь все, что она видела в своей жизни, было раскрашено в разные оттенки белого, черного и серого.

 Зеленый чай – на самом деле почти бесцветный. Она пила его из грязно-белой кружки, с узором из светло-серых цветочков. Под стать кружке была и скатерть на столе – темные гроздья винограда на сером фоне. Рядом стояла серая плетенка с серыми кексами и печеньем. Напротив себя Эзра видела своего мужа, одетого в твидовый костюм, в котором можно было различить три или четыре оттенка черного. Кожа его лица напоминала картон. Не только цветом, но и на ощупь – почти такая же шершавая. Ее собственная была посветлее и чуть более гладкая. Между переносицей и лбом серебристой полосой искрился фотоскоп. Единственная вещь, которая блестит. Все остальное в мире Эзры имело матовую поверхность. Пол и потолок, мебель вокруг, кухонная плита и раковина, посуда и столовые приборы – все серого цвета. Что-то светлее, что-то темнее. Изредка попадался и белый. Например, сорочка, выглядывающая из-под пиджака Толаса или ее собственная ночная рубашка. За окном по светло-серому небу ползли темно-серые облака и мелькали лучи белого солнца. Летний ветер, влетавший в открытую форточку, колыхал бело-серые шторы.

 Эзра сделала очередной глоток «зеленого» чая и взглянула на мужа. И его лицо оказалось последним, что она увидела прежде, чем мир погас.

 Сколько она ни готовилась к этому моменту, он все же застал ее врасплох. А потому Эзра даже вскрикнула, когда начались схватки, и она ослепла. Фотоскоп сработал без промедлений. Издав короткий жужжащий звук, он отрезал Эзру от остального мира.

– Эзра? – донесся до нее голос мужа, – Милая, у тебя схватки?

 Вместо ответа, Эзра издала протяжный стон и схватилась ладонями за лицо. Точнее, за фотоскоп. Она и не думала, что такое возможно, но сейчас ей захотелось сорвать его с лица. Впервые в жизни. До самого этого момента она не верила женщинам, которые уже рожали, что при родах может возникнуть такое желание.

– Как же так? – спрашивала она Тиссы – у своей старшей сестры, недавно родившей мальчика, – Зачем снимать фотоскоп? Он ведь нас защищает! Если бы его не было, мы бы погибли!

– Да, я знаю, – отвечала Тисса, – Но это правда. Так и хочется схватить его, оторвать и зашвырнуть подальше. Какой-то голос внутри тебя начинает твердить, что ты снова начнешь видеть, если сделаешь это. Так что будь осторожна. Пускай лучше Толас или кто-нибудь всегда будет рядом, чтобы не дать тебе оторвать фотоскоп, когда ты начнешь рожать.

 Эзра махнула на это предупреждение рукой. Она не позаботилась о том, чтобы кто-то присматривал за ней под конец беременности. И, пожалуй, повезло, что схватки начались как раз в тот момент, когда они с Толасом завтракали, и ее муж еще не ушел на работу. Иначе беды ей не миновать.

– Говорят, одной женщине удалось снять фотоскоп, – рассказывала Тисса, – Рядом никого не было, и у нее получилось. Родственники нашли ее уже мертвой. Эзра, ее голова превратилась в уголь! А вокруг черная лужа! Ну ты же знаешь как выглядит кровь. Ее ребенок тоже умер, даже не родившись.

 Но сейчас рассказ сестры забылся, как и все остальное. Лишь темнота заполняла ее разум. И желание от нее избавиться. Как же ей хотелось сейчас вновь увидеть прекрасные серые тона окружающего мира! Солнце, небо, темный виноград на скатерти. И лицо Толаса.

 Эзра что было сил схватилась за фотоскоп. Потянула. К боли внизу живота тут же прибавилась боль в голове. Инстинкт требовал оставить фотоскоп в покое. Но другой инстинкт заставлял продолжать.

 «Я смогу, – думала Эзра, – У меня получится. Я избавлюсь от этой прокля́той штуки!»

 Но так ей лишь казалось. И хотя сердце требовало продолжать попытки, разум знал, что у Эзры ничего не выйдет. Фотоскоп – это такая же часть человеческого тела, как и все остальное. Ведь не может человек сам оторвать себе палец, или ухо, или нос. Не может он и снять с себя фотоскоп – ведь это его зрительный нерв.

 И тем не менее Эзра бы не оставила попытки, если бы ей не помешал муж.

 Она услышала звук отодвигаемого и падающего на пол стула, торопливые шаги, а, мгновение спустя, сильные ладони сомкнулись на ее запястьях.

– Эзра, прекрати! – потребовал голос Толаса, – Перестань сейчас же! Ты же убьешь себя!

 В голосе мужа звучали не только повелительные нотки. В нем ощущался и испуг. Эзра почти физически ощутила страх Толаса, и это заставило ее расслабить пальцы. Толас сразу оторвал ее руки от лица и прижал к бокам.

– Так, милая, успокойся! Дыши. Дыши глубже.

 Эзра послушалась. Она сделала глубокий вдох, потом еще один и еще. Неспособность видеть по-прежнему приводила в отчаяние, но Эзра постаралась взять себя в руки. К счастью, как раз в этот момент схватки прервались.

– Ты как? – спросил Толас, – Сможешь подняться?

 Эзра кивнула.

– Давай. Я тебе помогу, – сказал Толас и закинул ее руку себе на шею.

 Эзра приподнялась, опираясь на мужа, встала, неуверенно зашагала. Толас вел ее сквозь темноту. Через полминуты он велел ей садиться, и она опустилась на что-то мягкое. Должно быть, это был диван, стоящий в их гостиной. Эзра облокотилась на его спинку и расслабилась. Она чувствовала себя тряпичной куклой, беспомощным комом тряпья и ваты.

– Так, милая, – заговорил Толас, – Сейчас я тебя одену и мы поедем в Материнский Дом. Сможешь добраться до машины?

 Эзра несколько раз кивнула.

– Только не молчи, – попросила она, – Я ничего не вижу и мне страшно. Говори что-нибудь. Неважно что, лишь бы я слышала твой голос.

– Да, хорошо, конечно! – вновь заговорил Толас. Теперь его голос доносился откуда-то со стороны – там, где стоял платяной шкаф. Говорил Толас сбивчиво и сумбурно. Должно быть, он нервничал не меньше Эзры, – Ты только не трогай фотоскоп, дорогая, пожалуйста.

 Вот это он сказал зря. Эзра уже почти забыла про фотоскоп, хотя темнота по-прежнему пугала ее. А теперь, когда Толас ей напомнил, руки Эзры самовольно потянулись к лицу. Усилием воли она заставила их лежать на коленях.

– Все будет хорошо, милая, – говорил Толас, – Мы… Мы сегодня станем родителями. Ты представляешь, что это значит? У нас будет малыш. Твои мучения наконец кончатся. Ты только потерпи. А когда ты родишь, мы все вместе поедем на Таурас. Туда, где мы были в наш медовый месяц. Ты ведь помнишь, какой там прекрасный серый песок и какое темное море?

 Да, Эзра помнила. Таурас, Остров Тельца. Это был лучший месяц в ее жизни. Черное море, серый пляж – все, как и говорил Толас. И он тогда был рядом с ней, как и сейчас. Действительно, будет здорово поехать туда еще раз вместе с малышом. Но это не сразу, конечно. Эзра не рискнула бы отправиться в столь дальний путь с новорожденным ребенком. Может быть, через несколько месяцев, когда малыш окрепнет и оторвется от груди…

– А еще… Еще мы пригласим твою маму, хочешь? Пусть она живет у нас, сколько захочет. Я не буду против, – говорил Толас, надевая на нее брюки и кофту.

 Эзра невольно улыбнулась. Толас был не в очень хороших отношениях с ее матерью. Из-за этого Эзра редко с ней виделась и еще реже приглашала к себе, предпочитая навещать сама – чтобы не вносить раздор в свою семью. Она даже запретила ей приезжать сейчас, когда Эзра носила ребенка, хотя мама очень настаивала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Толас.

 Эзра хотела было ответить, что хорошо, но в этот момент схватки возобновились. Она охнула от боли и испуга и обмякла на диване. Руки снова потянулись к фотоскопу. Но вместо того, чтобы снова схватиться за него, Эзра нащупала руки мужа и сжала их.

– Ничего, ничего, не бойся, – сказал Толас, – Все хорошо. Дыши, милая, дыши!

 Она снова принялась глубоко дышать. Чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от мыслей о фотоксопе и окружающей ее тьме, Эзра призвала на помощь воображение.

 Она стала представлять своего ребенка. Образ младенца состоял в основном из воспоминаний о первой встрече с новорожденным племянником. Перед мысленным взором предстал белый сверток из одеяла и выглядывающий из него овал крошечного личика. Серая, цветочного оттенка кожа так приятно гладит прикасающиеся к ней пальцы, что и оторваться невозможно. Малыш морщит лоб, и на его сером личике появляются темные полоски. Он наводит взгляд на маму, их фотоскопы встречаются. Что может выглядеть прекраснее, чем фотоскоп твоего ребенка? Мало того, что это единственная блестящая вещь на свете, так еще и так похож на твой собственный!

 Эзра стала представлять дальше. Вместе с Толасом она впервые приносит младенца в детскую, которую они уже приготовили для него. Толас даже приглашал дизайнера для этого. Их детская была лучшей в мире. В ней преобладали светлые тона серого – мандариновый, оливковый, небесный. На стенах обои, с которых улыбаются белые, бело-серые и белоснежные зверюшки – зайки, белочки и мишки, обезьянки и слонята. У слонов на обоях цвет самый темный, хотя в жизни они куда светлее и зайцев, и белок.