Читать книгу Дело Магнитского. Зачем начали новую холодную войну с Россией? - Андрей Некрасов - Страница 5

Я собирался делать докудраму, фильм с актерами, основанный на документальном материале. Я был уверен, что понял историю с первого раза, и вопрос был лишь в том, чтобы все это воплотить кинематографически.

Сейчас мои оппоненты задают мне вопрос: а где документы, которые доказывают, что все не так? И с обнаружения каких документов начались мои сомнения?

Конечно, такие документы были. Это протоколы допроса, о которых я скажу ниже. Но сейчас я понимаю, что уже после первого интервью у меня должны были возникнуть вопросы. Еще до всяких документов. Я должен был заметить внутренние противоречия, неправдоподобие. Мешала магия Браудера. Но не только. Повлияло определенное не то чтобы незнание российской действительности – а скорее немного наивное отношение к ней, некоторое невнимание к подробностям, пренебрежение к деталям. Пренебрежительное, можно сказать, отношение к российским будням. И это не связано напрямую с тем, что я много времени провожу за границей. Даже живущие в России люди, пишущие о правоохранительной системе, подчас поверхностно и нелогично воспринимают историю Магнитского, возможно, даже и не желая знать что-то важное о жизни в своей стране.

Кроме того, сработал мой киношный инстинкт. Мне казался чрезвычайно интересным сам сюжет. Даже не как тема для расследования – в отличие от истории Литвиненко, где было много вопросов, была загадка, тайна человека, работавшего на КГБ-ФСБ, а потом, возможно, на английские спецслужбы. Здесь же я сразу сказал себе, что хочу делать именно документальную драму. История Магнитского и Браудера мне казалась настолько правдоподобной, настолько логичной, что даже расследовать тут нечего. Задумывался фильм о герое Магнитском, человеке, который не сдался, который действовал исходя из каких-то моральных принципов, несмотря на то что ничто не предвещало такого героизма.

Человек работает юристом в большом фонде, в Москве. Цены на нефть и биржа идут вверх, люди богатеют. На дворе 2006–2007 годы. Рубль крепок. Кажется, что Россия встала с колен во многих смыслах, в том числе финансовом. Бум! Открываются новые клубы, рестораны. На авто класса люкс выстраиваются очереди, как на «запорожцы» в Советском Союзе. Все сверкает и все сияют. И кажется, что это никогда не кончится.

И вот человек из этого мира, когда наступает время делать выбор – выбор между добром и злом, – выбирает добро. Но не в какой-то теории, в аудитории или даже на митинге. Он выбирает добро, за которое нужно очень дорого заплатить. Свободой, здоровьем и, вероятно, жизнью. Здесь и сейчас. В своей стране и в своем городе. И он сидит в ужасной Бутырке, в центре этого сверкающего города – такие приходили мне в голову контрастные образы, – где, казалось бы, нет места застенкам. Время партизан прошло. ФСБ недолюбливают, но сообщения о пытках по типу НКВД даже в оппозиционную прессу не просачивались. Казалось, кануло время героев, которые не готовы были отрекаться от собственных слов. А тут такая история!

У меня возникла даже ассоциация с инквизицией, когда Браудер в новостях рассказывал эту драму. Ведь пафос и логика его истории заключались в том, что Магнитский отказался взять свои обвинения назад – за это его и убили.

Я писал сценарий. В отличие от романов изложение должно было быть достаточно прямолинейным. Причинно-следственная связь – четкой. Почему он попал в тюрьму? Почему его там мучили? Почему в конце концов убили?

И логика у Браудера была даже не та, что знакома нам по рассказам о тоталитаризме и войнах XX века – когда у тебя выпытывают какую-то информацию, а ты молчишь, не сдаешь своих соратников и героически погибаешь. Нет, здесь была логика инквизиции: возьми назад свои слова! Логика фантастическая на самом деле. Ему говорят: отрекись, забери обратно свои обвинения и уже сегодня вечером ты будешь дома, с женой и детьми.

Я ведь все еще находился под впечатлением истории с Литвиненко, после которой можно было поверить в самые фантастические ситуации. Я ведь всегда говорил, что Литвиненко убили за его слова. Не просто за какие-то сведения, как я считал, а именно за слова. Слова проповедника – Литвиненко же был чем-то вроде проповедника. Именно это казалось уникальным – мне по крайней мере. Кто-то – в наше время! – считает твою проповедь настолько опасной, что достает тебя, что называется, из-под земли и уничтожает. О таком – думал я, глядя на умирающего Сашу, – только в книгах можно прочесть. Художественных или исторических. После такого можно поверить во все.

Гибель Литвиненко, по моему, сильнo повлияла на то, как загадочные смерти в России воспринимаются на Западе.

Доказывать, что Магнитский – новый герой, было не нужно. В обосновании американского закона Магнитского (принятого в 2012-м) упоминался независимый доклад Совета по правам человека при президенте России, но в названных так пяти страницах текста без каких-либо ссылок или приложений нет никаких доказательств того, что Магнитский что-либо раскрыл, кого-либо обвинил, отказался от каких-либо предложений отречься и был убит в тюрьме. Один раз высказано предположение, что смерть Магнитского могла быть «спровоцирована избиением», но никаких доказательств тому в докладе не представлено.

Восприятие общепринятой версии истории Магнитского было вопросом веры. Когда же и почему потерял эту веру я? Не только сам этот процесс занял много времени, но и поиск ответа на вопрос, почему вера была потеряна, был долгим и непростым. И в этом, мне кажется, отражено состояние нашего общества.

Чтобы заметить, что история Браудера не вполне логична, не обязательно погружаться в изучение документов.

Выпадение из логики возникает всегда, когда речь заходит о том, что Магнитского якобы пытались заставить отозвать некие обвинения. А именно, обвинения в адрес милиции в том, что она украла фирмы, а через них – деньги. Человек, хоть немного знакомый с тем, как работает следственная система, не говоря о тех, кто сам побывал за решеткой, сразу скажет, что такой сюжет невероятен.

Вот как излагал его Браудер. Магнитский назначает встречу в Следственном комитете, приходит и делает заявление. Детально рассказывает, как произошла кража из казны. Причем Магнитский якобы сам это преступление расследовал.

И вот за то, что Магнитский обвинил милиционеров в этом преступлении, его сажают в тюрьму и пытают, чтобы он забрал свои слова обратно. Браудер подчеркивает – very specifically, именно для этого Магнитского посадили, чтобы он отрекся от своих слов.

То есть, по мнению Браудера, Магнитский обвинил милицию и это создало мотив его посадить, замучить и убить. Но как возникает мотив? Когда что-то угрожает. Иначе зачем отрывать, что называется, зад от кресла, кого-то мобилизовать, координировать, оставлять следы сомнительной деятельности? Ведь чтобы посадить Магнитского, было задействовано огромное количество людей – оперативники, следователи, судьи, люди из разных ведомств и регионов. И получается, все это было кем-то могущественным организовано и сфабриковано. Можно, конечно, предположить, что раз сумма украдена немаленькая (230 миллионов долларов!), ее на всех хватит – и этому дал, и тому. И вот упекли Магнитского за решетку, пытают: забери свои слова обратно, мы тебя отпустим.

Возникает вопрос: а в чем, собственно, опасность таких обвинений? Почему его надо было пытать, а потом убивать, причем не сразу, а через год? Браудер отвечает: в конце должен был состояться суд. Ровно через год – столько времени дается на предварительное заключение.

Браудер демонстрирует всем, что он очень хорошо знает, как все устроено в России. Он там долго жил. На Западе эта позиция оправданна, вызывает доверие. В этом смысле даже по отношению ко мне он держался немного свысока – мол, уж он-то как никто погружен в российские реалии. С его-то опытом деловой жизни в России, опытом общения с властью!

Он говорил: в России долго держат в предварительном заключении, но даже для него есть какие-то сроки. В конце года заключения Магнитского должны были судить. И вот незадолго до суда его и убили.

Я спрашивал – в то время еще без задней мысли, – а почему его все-таки раньше не порешили?

А Браудер объяснял: мол, все-таки надеялись выбить из него отречение. Но сделать это не удалось, а уже подходило время для суда, на котором Магнитский публично всю эту банду обвинил бы и изобличил. Сперва в узком кругу обвинял – а теперь изобличит на весь мир… Вот чего они все боялись. Тогда его и решили убить. Для западной аудитории это звучит вполне логично.