Читать книгу Как родных сыновей - Андрей Николаевич Авдей - Страница 2

Небесная твердь переливалась мириадами звёзд, завораживая любого, кто поднимал голову вверх. Глядя на мерцание крохотных светил, не хотелось волноваться и переживать. Хотелось просто лежать и удивляться тому, как же все-таки огромна вселенная, и как в ней мал и незначителен человек. Микроскопический кристаллик в бескрайнем океане равнодушного ко всему мироздания, который радовался, огорчался и мечтал о том, что выживет. Потому что ему было всего двадцать.

Лежа около пушки, Николай смотрел на усыпанный звёздами небосвод и размышлял о предстоящем бое. Тем более что вечером на позиции батареи пожаловал замполит полка. Как водится, вручил награды, зачитал приказ о присвоении очередных и внеочередных званий, а потом произнёс пламенную речь. Из его выступления все поняли только одно – хана. Основной удар придется на их полк. А это значит, что в живых останутся только самые везучие.

Потому что у истребителей танков «длинный ствол, но жизнь короткая». Пять выстрелов, иногда больше, иногда меньше и всё. Взрыв, второй, третий, и «напрасно старушка ждёт сына домой, ей скажут, она зарыдает». Николай посмотрел на свою сорокапятку, расчётом которой командовал уже второй месяц.

Истребителей называли по-разному. Официально – чуть ли ни элитная артиллерия специального назначения, в войсках – «Смерть врагу, кранты расчёту». Не зря, ой, не зря им платили в два раза больше, чем пехоте. Из десяти подбитых танков семь приходилось на истребителей. А из десяти орудий в бою выживала едва ли половина. Могли бы и в три раза больше платить, и в четыре, всё равно эти деньги получать некому. Кому повезло – тот в госпитале, а кому нет – в земле. И вторых гораздо больше.

Расчёт Николая называли счастливым. Ещё бы, три боя – все целы, а командир получил сержанта и «За отвагу». Везунчики.

Черное небо хмыкнуло, равнодушно мерцая холодным светом. Ему было всё равно. А вот командиру орудия – нет. Хотелось выжить и в этом бою.

Как сказал наводчик: «Помереть геройски – дело нехитрое. Воюй только по уставу – наградят посмертно "Славой"»1. Орден, конечно, хорошо, но вернуться домой – ещё лучше. Поэтому командир расчёта долго просидел со взводным, после чего вместе с бойцами потратил два часа законного отдыха на рытьё, таскание веток и маскировку. Заряжающий откуда-то притащил две дымовые шашки, ещё раз всё обсудили до мелочей. Только после этого сержант отпустил бойцов.

А сам любовался ночным небом и думал. Сколько выстрелов? Два, пять, восемь? От этого зависели судьба орудия и их жизни. Отвлёкшись на падающую звезду, Николай тихо пропел: «С неба звездочка упала, ты желанье загадала, ты у неба попросила, чтоб живым вернулся милый».

«Загадать, что ли, желание?». Но яркий шлейф пропал так же быстро, как и появился. «Не успел», – вздохнул Николай.

– Успел, – раздалось слева.

Сержант от неожиданности дернулся и больно ударился головой о пушку.

– Аккуратнее, солдатик, не ровен час – в госпиталь увезут, – тихий смех заставил сержанта покраснеть.

– Не в госпиталь, а под трибунал скорее, за членовредительство, – хмыкнул он и оглянулся.

Метрах в пяти от орудия, улыбаясь, стояла девушка лет двадцати, одетая в легкое светящееся платье. Её золотые волосы опускались почти до земли, а глаза…

– Что молчишь, язык проглотил? – гостья подошла ближе.

Заворожённый невероятной красотой девушки, Николай смог только что-то невразумительно промычать.

– Ау, воин, очнись!

– Простите, как вы сюда попали?

– Ни тебе «здравствуй», ни «разрешите представиться», – девушка нахмурилась.

– Доброй ночи, Николай, вам здесь не место, – скороговоркой выпалил сержант.

– Где захочу, там и буду. Ясно?

Гостья раздраженно топнула ногой, и Николай непроизвольно опустил голову вниз, посмотрев на сияющие ярко-красные сапожки.

– Попался, – рассмеялась девушка, – кто глянет на мою обувь, навсегда приворожён будет. Что теперь скажешь, воин?

– Согласен, – радостно кивнул сержант, – как говорится, совет нам да любовь, «горько!». А теперь поцелуемся?

– Экий ты шустрый, – девушка смущённо отступила.

– Мы, истребители, должны быть шустрыми. Так как насчёт поцелуя?

– Вот заладил, поцелуй-поцелуй, – гостья нахмурилась, – русским языком говорю – дух я ночной, Летавицей зовут.

– Очень приятно, – шутливо отдал честь сержант.

– Не перебивай, – рассердилась девушка, – любой, кто не устоит перед моими чарами или на сапоги глянет – до самой смерти будет приворожён.

– Подумаешь, – Николай пожал плечами и улыбнулся.

– Ничего не подумаешь, – Летавица явно обиделась, – от несчастной любви бросишь дом и, как лист в непогоду, пойдёшь скитаться по свету, только бы меня из сердца прочь изгнать.

– Смешная ты, – хмыкнул сержант, – мы и без твоих чар вырваны из дома. Как листья в непогоду, скитаемся по земле. Правда, не одни.

Он похлопал по стволу сорокопятки:

– С боевой подругой. Три боя пережили, а утром ждет четвёртый, последний.

– Как это последний? – девушка тряхнула копной золотых волос, от чего вокруг разлетелись крохотные искорки.

– Предчувствие у меня: до захода солнца не доживу, – спокойно ответил Николай. – И сколько раз наша сорокопятка успеет выстрелить, неизвестно. Может, один, может – десять. А потом…

– А потом? – Летавица заинтересованно подошла к пушке.

– Всё, – рассмеялся артиллерист. – Немцы жить хотят не меньше нашего. Их танкистам неохота гореть, поэтому заметят и накроют огнем. Так что завтра будешь уже другого привораживать.

– Вот ещё, – фыркнула девушка, – придумал.

– Ничего я не придумал, – сержант похлопал ладонью по стволу сорокапятки, – её «Прощай, Родина» называют. Думаешь, просто так?

– Выходит, я зря сапожками хвалилась?

– Выходит, зря, – кивнул Николай. – Так мы поцелуемся или нет? Веселее на смерть идти будет.

– Эх, мужики-мужики, – улыбнулась девушка, – ровно дитёнок малый игрушку требуешь. Не для баловства я к тебе прилетела звездой падающей.

– Жаль, – вздохнул Николай, заставив покраснеть Летавицу, – тогда открой секрет, может, в бою как раз и пригодится.

– Пригодится, – девушка посмотрела прямо в глаза, – выстрелов должно быть пять. Не больше и не меньше, ровно пять. Помни об этом. А теперь мне пора.

– Мы ещё увидимся? – в глубине души сержант понимал, что это сон. Яркий, сказочный и красивый настолько, что просыпаться совсем не хотелось.

Летавица грустно улыбнулась:

– Доживи до заката, Коленька, и я приду, обещаю. А теперь прощай.

***

Несколько часов спустя.

Если закрыть глаза, то кажется, будто огромный великан, закованный в громыхающие доспехи, внимательно осматривает поле боя. Изредка порыкивая, он ищет засады истребителей танков. Сумасшедших артиллеристов, посмевших оказаться на его пути и вознамерившихся помешать! Ему! Вместо того, чтобы трусливо поджать хвосты и отступить, они были готовы…

– К бою!

– Ориентир второй. Танки! По головному! – подал команду командир взвода.

– Вижу танки! – Николай открыл глаза и продублировал команду. – Ориентир второй, по головному!

– Есть второй, – отозвался наводчик.

– Бронебойным!

– Есть бронебойным!

– Прицел 13, наводить вниз.

– Упреждение полфигуры…

– Огонь.

Взвод слаженно рявкнул залпом. Танк споткнулся и густо задымил.

«Первый выстрел», – подумал Николай.

– По правому танку! – донеслось сквозь нарастающий грохот боя.

– По правому, – тут же продублировал команду сержант.

– Ориентир третий.

– Прицел двенадцать.

– Упреждение фигура.

– Огонь!

«Второй выстрел».

– Правый танк – верно! Давай, мужики.

Теперь всё зависело только от слаженной работы бойцов расчёта. Их заметили: танк, не сбавляя хода, уже поворачивал башню.

– Огонь!

«Третий выстрел».

Земля взметнулась перед бронированным чудовищем, заставив его злобно выдохнуть. Взрыв грохнул где-то позади.

– Огонь!

«Четвёртый выстрел».

– Огонь! Есть!

«Пятый выстрел».

Победил орудийный расчёт. Пока победил.

– Бросай шашки. Навались!

Укрывшись за густым дымом, бойцы перекатывали пушку влево, на заранее подготовленную позицию.

– Быстрее! Стой! Развести станины! – Николай оглянулся.

Великан свирепо ударил по земле рукой: там, где был расчёт всего минуту назад, один за другим прогремели несколько разрывов. В этот раз смерть удалось обмануть. Надолго ли?

Но размышлять было некогда. На позиции неумолимо покатилась огромная волна ревущей бронированной смерти, которой противостояли крохотные фигурки – истребители танков, расчёты орудий «Прощай, Родина». Смертники.

– Второе орудие погибло! – крикнул заряжающий.

Посмотрев влево, сержант увидел задранный ствол пушки.

«Доживи до заката».

А сейчас только полдень. И танков было много, слишком много для одной несчастной батареи.

– Бронебойным!

– Ориентир пятый!

– … наводить вниз.

– Упреждение полфигуры…

– Огонь!

Казалось, что в ответ на каждый выстрел огромный великан раздражённо бьёт ладонью по земле, стараясь прихлопнуть орудийные расчёты. И промахивается. Вот, сейчас…

– Навались!

Хлоп! Взрыв! Раздавил!

Но через минуту звучит левее:

– Огонь!

– Навались!

– Развести станины!

Великан ревел от ярости, швыряя тысячи смертоносных осколков, и бешено хлопая по земле.

– Третье орудие погибло!

– Бронебойным!

– Огонь!

– Навались!

«Доживи до заката».

Когда он наступит? Кто знает? Разве что этот безумный великан, который, радостно потирая руки, вскочил и изо всех сил ударил ногой: «Попались!»

– Огонь!

…

– Огонь!

…

– Огонь!

В конце концов, измотанное чудовище нехотя сдалось, рыкнув на прощание моторами уцелевших танков и пообещав вернуться.

«Всё?». – Бойцы переглянулись, не веря в случившееся.

– Всё, – улыбнулся Николай, – дожили до заката.

Как по команде, бойцы подняли головы: обессиленное солнце, замотавшись в красную мантию, торопилось спрятаться за горизонтом, чтобы не видеть изуродованную землю, разорванные в клочья пушки и неподвижные холмики вокруг них.

– Дожили до заката, – повторил сержант.

– Нет! – великан обернулся и, глядя на счастливых истребителей, яростно ударил ногой по пятящемуся танку, который тут же огрызнулся в ответ неприцельным выстрелом.

– Вот теперь всё, – чудовище довольно рыкнуло и скрылось вдали.

А вокруг искорёженной пушки неподвижно лежал самый везучий орудийный расчёт.

***

«С неба звездочка упала, ты желанье загадала, ты у неба попросила, чтоб живым вернулся милый».

Где-то бегали санитары, раздавались команды, натужно гудели полуторки и грохотали танки. Где-то кипела жизнь. Николай этого уже не видел, перед его глазами сияло красное солнце, два солнца, три, четыре. Затем их скрыла белая мгла, и боль отступила. На душе стало легко и свободно, хотелось петь, кричать, а потом взлететь высоко-высоко, чтобы…

***

– Ты куда собрался?

Чьи-то руки легли на погоны и мягко, но сильно удержали сержанта.

– Летавица, – улыбнулся Николай.

– Пришла, как и обещала, – девушка рассмеялась, – вижу, успела. Что ж ты, женишок, сбегаешь? Замуж позвал, а сам.

– Так судьба распорядилась, – сержант пробовал освободиться, но тонкие руки держали крепко, – не я решал, а…

– Я, – перебила девушка, – решу. Не забывай меня, Коленька, прощай.

Николай хотел что-то ответить, но Летавица неожиданно сильно толкнула сержанта вниз. Перед тем, как рухнуть на землю, он увидел мелькнувшие перед глазами ярко-красные сапоги.

***

– Вот они, – женщина открыла коробку и бережно достала обувь, – когда мне исполнилось четыре, папа подарил на день рождения. Он хотел, чтобы у меня были красные сапожки.

– Удивительная история, – журналист отложил ручку, с удовлетворением посмотрев на исписанные страницы, а затем взял в руки фото. – Это он?

– Да. После госпиталя вернулся домой, женился. Мама рассказывала, он безумно мечтал о дочери.

– Значит, вы были любимицей, – журналист аккуратно положил фотографию, – и, как часто случается, отец называл вас как-то особенно, я прав?

Женщина улыбнулась:

– Для папы я всегда была Летавицей.