Читать книгу Regular - Андрей Пейота - Страница 4

К этому времени, я уже совсем перестал посещать какие-либо храмы, и довольствовался тем, что просто живу. Напиваюсь, спотыкаюсь – бросаю пить. Напиваюсь, спотыкаюсь на кого-то – утром бросаю спать в чужих квартирах у абсолютно чужих женщин. Спотыкаюсь, влюбляюсь – вообще никогда ничего хорошего не выходит… напиваюсь, спотыкаюсь – бросаю пить.

К этому времени, в гардеробе появилось много свободного места, которое заполнялось чаще строгими рубашками и галстуками, нежели узкими футболками и джинсами, которые носились исключительно по-рэперски, то есть спущенными по самое можно и нельзя. Длинная крашеная челка до подбородка и проколотое ухо потеряли свою актуальность, и сменились на аккуратную стрижку в рамках стандарта, и слегка припухшую точку на левом ухе. О прожитых бурных моментах напоминают лишь несколько шрамов, боли в различных органах, да татуировки, хаотично разбросанные по телу. Все стало обыденно. Знаете, есть такая строчка у Набокова: «Жить в Петербурге, как в гробу…»? А вот теперь представьте, если местом действия оказывается совсем не Петербург, а куда более сонно-наркотический город, где большая часть жителей не отличит Джима Моррисона от какого-нибудь Фредди Меркури (совсем утрирую, конечно). Или не сможет узнать по голосу Яну Станиславовну, хотя она родилась в городе, находящемся в паре часов отсюда. Это уже не ГРОБ, ребятки. Гроб проели жуки-пауки, устроив на недвижимом тебе подземное пастбище.

Улыбаемся, в общем…

К этому времени я уже изучил евангелия от Матфея, от Луки, вскользь от Марка, «Откровение» Иоанна и успел восхититься и разочароваться в «Аде» Данте, и мог с циничной четкостью сказать, что все эти события нарушают законы логики и здравого смысла. Отчасти, спасибо Лео Таксилю. Да, вот таким вот я считал себя эстетом, прочитав «must have», довольствуясь этими крохами, как пирожными. Юность тем лишь и важна, что это время считать себя самым умным. Потом, ты неизбежно понимаешь, что это далеко от истины, и, либо начинаешь развиваться, познавать и коммуницировать, либо сидишь на корточках на подоконниках. В те времена я предпочитал верить в высшую Силу, говорить ей спасибо в конце дня, и на этом все ритуалы заканчивались. Если не был в состоянии говорить (ну мало ли допингов вышибают мозги постсоветской молодежи) – просто держался за что-нибудь деревянное или серебряное, и мысленно говорил что-то вроде: «Спасибо, чувак. Это было вполне. Давай как-нибудь повторим, а?»

К этому времени уже попытался примерить на себя шкуры практика хиромантии, уверенного атеиста, умеренного атеиста, затем агностика, и, наконец, растафарианца. Но с первых слов «Кебра Нагаст» становилось понятно, что это определенно красивый способ прикрыть наркотическое расширение сознания, коего стараются достичь в сущности 99% всей тусовки. Большая часть людей, называвших себя когда-то растаманами (встречались такие индивиды), по сути своей торчали от ярких цветов в одежде и дредов, и просто дули все подряд. Химия – не химия – плевать! На взлет! Похихикали. Разбежались. Большинство даже понятия не имели что такое «трава мудрости», и чем был так знаменит царь Соломон, на чьей могиле она росла. Но это были просто такие люди, не определившиеся в мире. По части неопределенности, мы еще хоть как-то сходились. Эти еще ничего. Удобоваримые, и вполне перевариваемые. Попадались куда более интересные индивиды, чья интересность заканчивалась в тот момент, когда они появились на свет. Самое смешное было слышать фразу «я – растаман», от молодых людей именно этого склада. Ну, знаете, с них еще образ закрепился, в шапках «228», вечно на движении, руки на шарнирах, «брат за брата».

Раста – это просвещенные товарищи. Люди образованные, начитанные и добрые. А некоторые представители адидасной интеллигенции, я уверен, не смогли бы даже правильно написать слово «растаман».

Я не отношусь негативно к культуре раста, но обращаясь к их священному писанию, становится немного страшно, и чуть-чуть живот надрывается. Вроде бы и с благими намерениями написана, но народ изничтожила. Посмотрите на Ямайку – самое большое количество убийств и изнасилований в мире! Боб Марли, да? Легалайз, да?! Растаманы с идеально чистыми дредами, просыпаясь в своих лачугах не скручивают косяк, и не идут на пляж курить дурь и слушать reggae. 16-тилетние парни берут в руки УЗИ и АК-47 из разворованных армейских складов, и идут строить баррикады между кварталами, а с наступлением темноты каждый день считают убитых мальчишек и изнасилованных девчонок с порванными щеками и поломанной жизнью. Они не говорят: «Злой дядя трогал мою фи-фи своей фу-фу», они говорят: «Завтра я возьму свой мачете, приду в дом к этому ублюдку и вырежу всю его семью, сука».

В растафарианском писании, в той самой «Кебра Нагаст», сказано… Хм, на память, слова звучат как: «Мы не хотим вас к чему-то приучить или привить новую веру…». Для справки, в любом языке мира, от русского до тибетского, от китайского до английского, частица отрицания всегда очень короткая (два или три символа), а любой значимый религиозный трактат не менее 300—400 страниц. Раз уж эта ключевая фраза не оформлена, как конкретная заповедь о том, что запрещено делать – она воспринимается как формальное вступление. Сознание затирается, как старый CD. А вы потом спрашиваете, почему перевирают писания? Ребят, на этом простом математическом примере понятно, что частица «НЕ» откладывается в сознании не так, как бы хотелось: либо пролетает мимо, либо воспринимается, как табу, которое так приятно нарушить. Так приятно выкурить сигаретку после жесткого секса в разных позах в разные теплые места, особенно если жаришь явно чужую женщину. Лично у меня такое было всего один раз, но могу с уверенностью сказать, что это безобразно приятно. Безобразно. Приятно. Постыдно, и в то же время, это ведь ТАБУ, mazafaka! Я ж герой! Противопоставил свою тощую тушку обществу и кинулся на амбразуру пахом! А потом становится, как-то не по себе. И, знаешь, пацаны на Ямайке все еще стреляют.

Улыбаемся, в общем…

К этому времени я мучился так, как не мучился даже, когда по причинам проблем со здоровьем несколько месяцев был почти прикован к кровати, как овощ на грядке. Это такое лютое и вязкое состояние, которое знакомо каждому, и, судя по моему кругу, мое поколение ему подвержено через одного. Пусть у тебя будет куча знакомых, будут близкие, будут прекрасные женщины, которые могут подарить теплоту сотни батарей и мокрые всплески радости – ты все равно один. Куда бы ты ни пошел, это одиночество идет рядом с тобой белой дымной собакой, которая никогда не нападет и не перегрызет, наконец, глотку. Она подождет, пока ты устанешь идти по неровному асфальту, и сам положишь шею ей в тупые сточенные зубы. Кто же тут не станет циником? Кто не скажет «любви нет, и никогда не было»? Да и что это за слово такое «любовь»? Если оно что-то раньше значило, то сейчас оно произносится, как банальность благодаря бойз-бэндам и разным молодящимся престарелым артисткам.

Банально, но это надо было сказать. Прошу прощения за очевидность, но факты всегда должны на чем-то базироваться, пусть и на банальности.

К этому времени я увидел несколько смертей. Не на войне. Не от террористов, кричащих хвалы Аллаху или еще какому-нибудь идолу. Знаете, просто во так вот получилось. Кто-то перевалил за черту в 20 лет, кто-то – нет. Вроде бы предыдущее поколение, знаменитое перестроечным хаосом и героиновыми сквотами уже отживает свое. Мы же новые! Мы – тотально другие! Мы – не знающие, что такое страна с идеей… с высокими идеалами и ценностями. Мы проще воспринимаем тот факт, что план Даллеса удался просто идеально, и живем мы уже в новой системе. В системе, в которой люди мрут до двадцати, потому что совершили ошибку, или же просто были не в состоянии находиться в окружении безразличных обитателей сети. Да-да, именно сети. Если советский союз можно было назвать большой тюрьмой, то нашу страну сейчас можно увидеть лишь сеточкой, в которую поймано больше ста сорока миллионов человек, а вместе с ними в сети запутались огромные камни – осколки государства из прошлого. Мы идем по песку, и тянем за собой эти камни. А смерть? Что смерть? Она приходит в гости, пока мы с пацанами пьем на кухне.

«И что случилось с ушедшими?» «Они просто упали в яму с землей и начали долгожданный процесс гниения?» Вопросы эгоистичные, ведь люди интересуются этим по причине страха не за души усопших близких, а за то, как бы самому так извернуться, чтоб не умирать вообще. А если и умирать, то попадать в бесконечное азиатское порно с клетчатыми юбочками, или на шоколадную фабрику, вроде той, что была у старины Уилли Вонки.

От страха, что после deadlin’а ничего нет – в разврат, наркотики и пьянство, дабы успеть попробовать всё на свете, а то вдруг тебя просто съедят черви. Понятное дело, что тогда уже будет всё равно, но как-то преждевременно обидно становится. От страха, что что-то за чертой есть, а я тут скушал печеньку, которую обещал не есть, бежишь в церковь, или чаще всего, по-свойски так, подмигиваешь в небо и говоришь «ну ты ведь хотел, чтоб я был счастлив?»

Здесь невозможно не задуматься о Боге, который всё это позволил. О том, есть ли он вообще, и стоит ли на него надеяться. О том кто ты: атеист, теист, деист. Тушканчик, или может дикобраз, м? К этим мыслям мы еще вернемся. С начала 2012-го мысли о высших Силах и о том, как достучаться до них эффективнее и показать, что происходит, уже окончательно заняли место в замерзшем черепе. Не буду первым, не буду последним. Просто расскажу, как было дело.

P.S.:

Далай-лама14:

«…Иногда, если ужасно хочется съесть печеньку, а нельзя – я задумываюсь. Что больше угодно Богу? Чтобы Далай-лама был счастлив? Или чтобы ел только то, что положено? …И ем печеньку».

Вот, где-то так всё стало интересно. Вот где-то так с утра тошнит от женщин, которых ты вчера боготворил, и ты спасаешься бегством. Вот где-то такое отношение к иллюзорной любви, которая вроде и есть, но ты понятия не имеешь, что это такое и чувствуешь себя лузером, потому что она точно у кого-то есть. Вот где-то так частичка «не» перестала означать запрет, и Далай-лама качественно уделывает законы религии, в которой он вождь и пример сотням своих адептов. И именно так просыпаются 16-тилетние пацаны с Ямайки, до которых мне совсем нет дела.

Отулыбался.