Читать книгу Последний день лета - Андрей Подшибякин - Страница 20

– Но зачем?!

– Что «зачем»?

– Зачем он за нас вписался?

Помятые, но не сломленные Крюгер с Новеньким пробирались по шанхайским кушерям по направлению к 5-й линии.

Их спаситель четверть часа назад двинул в сторону ЦГБ – предварительно, как и обещал, напоив их минералкой из магазина «Маяк». Лимонад Шаман покупать отказался («Нахера вам столько сахара в крови, парни?»), вместо этого угостив одноклассников горьковатыми «Ессентуками», – Крюгер всё еще ощущал медный привкус у основания языка и периодически шумно порыгивал.

– А чего нет-то? – сказал нехарактерно разговорчивый Степан. На его щеках впервые за долгое время заиграл румянец, глаза приняли осмысленное выражение, а в голосе проснулись энергичные нотки.

Крюгер вздохнул.

– Потому что мы лохи, понял.

– Я не лох! – взорвался Степа.

– Да лох, лох. И задрот еще. Я тоже лох, понял. Никто не впрягается за лошпетов. Мы, короче, по жизни сами за себя.

– Так а чего он тогда?

– Да хер его, короче, знает. Что-то тут не так. Чуйкой чую, надо с ним осторожнее, понял.

– В каком смысле?

Витя пнул чей-то забор и шарахнулся в сторону от донесшегося из-за него истерического собачьего лая.

– По ходу, они в одной теме.

– Я не понимаю… Ты можешь нормально объяснить?

– А говоришь, не лох! Да короче, ну, стопудняк они вместе мутят, чтобы мы расслабились, а потом нам вообще, понял, пиздец.

Новенький мотнул головой и ускорил шаг. Уже темнело; Баба Галя в ее состоянии вряд ли за него беспокоилась, а вот он за нее – еще как. Хотя бы с Машкой всё было, кажется, в порядке: кошка обожала подаренную Бычихой селедку, которая всё никак не иссякала. Бока у зверька округлились, шерсть заблестела; Машка быстро перестала быть похожей на ободранную уличную бродяжку и обрела свойственное благополучным кошкам царственное выражение лица. То есть морды. Степа впервые за месяцы улыбнулся своим мыслям.

– Всё, Вить, пришли. Я тут живу. Пока, в школе увидимся. Тебя, наверное, дома ждут, волнуются.

Крюгера такими конскими заходами было не пронять.

– Ты про Пуха не забыл, нет?

За всеми злоключениями и последовавшим за ними чудесным избавлением Новенький, конечно же, о Пухе забыл. Переждав, пока острый укол совести перестанет ощущаться, он осторожно ответил:

– А что мы, ну… Что с ним делать-то будем?

Степа так давно был изгоем, что успел забыть, как вести себя со сверстниками; тем более он успел забыть, что такое друзья. Даже до… всего друзей у него особо не было: так только, дети родительских приятелей и толстый мальчик Володя, с которым они познакомились позапрошлым летом в Дивноморске. С Володей они некоторое время обменивались письмами – Степа даже отправил ему пару ненужных вкладышей; правда, почерк у Володи был такой чудовищный, что переписка сама собой заглохла. В любом случае, всё это к ситуации с Пухом не подходило. Степа не понимал, каких слов и действий Крюгер от него ожидает в контексте Аркашиного позорного бегства. Может, надо гыгыкнуть, как принято у старших пацанов из Сисиного окружения? Или пожалеть описавшегося одноклассника? Или пожалеть, но как бы с юмором? Новенький растерялся.

– А вот ты мне и скажи, понял.

Крюгер прищурился за грязноватыми стеклами очков. Его лицо ничего не выражало, никаких подсказок из него почерпнуть было невозможно. Это, очевидно, было какое-то испытание. А испытания успели уже задолбать Новенького со страшной силой.

– Слушай, Витя. Не знаю, что ты там… В общем, надо к нему идти. Узнать, как он. Вдруг помощь нужна.

Новенький ожидал, что Крюгер скажет какую-нибудь гадость или издевательски захохочет над проявленной слабостью, но ему было наплевать.

Вместо этого Витя выдохнул, сразу в полтора раза уменьшившись в размерах, потупился и подозрительно шмыгнул носом.

– Ты это, ну, понял… Всё правильно.

– Но!.. – начали они хором.

Осеклись.

– Давай ты, – снова хором.

Осеклись.

Заржали.

Снова осеклись – испугавшись многоголосого взрыва лая из темноты.

– Блять, короче, – рявкнул Крюгер. – Если ты при нем вспомнишь, что он обоссался, я тебе душу вырву!

Новенький не знал, что его новый друг (а минуту назад они стали именно что друзьями) почерпнул страшное выражение про душу из ужастика «Восставшие из ада» – и всё ждал случая, чтобы к месту ввернуть его в разговор.

– Ты-то что говорил? – напомнил Витя, всё еще злобно пыхтя.

– Я говорил, что мне надо кошку покормить и проверить, как там бабушка, и если ты что-то по этому поводу скажешь, то я тебе по жопе надаю!

Крюгер молча отмахнулся, наугад отломал от ближайшего куста ветку и начал отрабатывать приемы ниндзюцу, почерпнутые из фильма «Убийцы сегуна» («шогона», как это слово было написано на бумажке у видеосалона в ДК Обувной фабрики). Точнее, мысленно поправил себя Крюгер, приемы кенпо. Так это правильно называлось!

На этом отрезке 5-й линии работающих фонарей почти не осталось: некоторые перегорели, другие были разбиты аборигенами в рамках демонстрации молодецкой удали. В темное время суток Новенький давно ориентировался на интуиции и по звукам, как летучая мышь; сегодня, правда, добавился неожиданный, уже полузабытый запах. Баба Галя жарила картошку на крохотной конфорке, тихо напевая себе под нос. Это была старая донская песня про молодого казака, возвращавшегося с войны, – он оступился на мостике, грохнулся в реку и был спасен прекрасной девушкой, на которой «женился он той же весной». Картофельный ритуал был за многие десятилетия бабушкиной жизни отработан до такого автоматизма, что зрение ей не требовалось. Картофелины еще утром начистил Степа; Баба Галя жарила их наощупь, глядя перед собой затянутыми катарактами глазами.

Машка натиралась о бабушкины ноги и громко, как отсутствующий у них холодильник, урчала.

Степа замер, растворившись в мгновении нормальной жизни ростовского восьмиклассника, – жизни, которую у него отняли много месяцев назад. Хотелось поставить происходящее на паузу, как умел делать видеомагнитофон «Электроника ВМ-12»; перемотать пленку назад до момента, когда…

– Ба, привет! Так вкусно пахнет!

Баба Галя улыбнулась, не поворачиваясь к нему.

– Таня очень проголодалась.

По спине Степана словно просеменила огромная ледяная сороконожка.

– Давай, Степочка, мой руки, сейчас ужинать будем.

– Я… Да не, я у друга поел, – запинаясь, выдавил он из себя. – Ба, мне там надо, ну, помочь. Я скоро приду.

Он вылетел обратно на улицу, сопровождаемый радостными возгласами:

– Ладно, садимся без тебя! Таня страшно голодная!

Не было еще и семи часов, но город окутала ночь – на юге день всегда сдавался ей без боя, на несколько минут моргнув на прощание закатом. До перекрестка Текучева и Подбельского (никто так и не называл этот переулок его новым именем Соборный), где жил Пух, они с Крюгером дошли в полном молчании. Даже Витя, которого в младших классах учителя называли Электровеником, вымотался – день выдался богатым на события, плюс близился неизбежный момент возвращения домой.

У нужной девятиэтажки Новенький замешкался.

– Слушай, Вить, а мне точно надо идти? Просто его родители меня не знают, подумают еще, что я…

– Так и знал, что ты зассышь! – рявкнул Крюгер, тут же пожалевший о выбранном выражении. Аркаша жил на четвертом этаже и вполне мог слышать, что происходит под окнами.

Для убедительности Витя плюнул Новенькому под ноги, развернулся и замаршировал к подъезду. Степа неуверенно двинулся следом.

В лифте Крюгер старательно делал вид, что кроме него в скрипучей железной коробке никого нет: морщился от вони и читал надписи на стенах, которые и так знал наизусть.

Звонок он нажал коротко и резко, выждал три секунды и навалился на него всем весом – за истерическими трелями не было слышно, что происходит внутри и идет ли кто-то открывать.

– А ты уверен, что эта та квартира? – спросил Новенький.

– Я уверен, что пошел ты в сраку.

Наконец, заскрежетал замок и дверь приоткрылась. Софья Николаевна выглянула, сориентировалась в ситуации, откинула цепочку и открыла уже по-настоящему.

– Добрый вечер, Витюша. Добрый вечер, не знаю, как вас зовут, молодой человек.

– Степа, – быстро сказал Новенький.

– А Пух, то есть Аркаша, дома? – спросил Крюгер.

– Разумеется, где же ему еще быть? – Софья Николаевна вскинула брови в непритворном удивлении.

– А позовите его на минуточку?

– С какой целью?

Это было совсем не похоже на Софью Николаевну. Она всегда радовалась, что у Пуха имеется самый настоящий друг, и приглашала Витю («Витюшу») зайти выпить чаю с печеньем и джемом. По причинам, которые он не хотел объяснять даже самому себе, Крюгер неизменно отказывался.

– У нас вопрос по домашке по химии, – неожиданно встрял Новенький. – Завтра контроша, а мы без Аркадия не понимаем ничего. Он по химии главный спец в классе! Царь и бог!

Ого, подумал Крюгер. А Новенький-то не промах! Ну, то есть лох и задрот, конечно, но всё равно соображает, что к чему. Разумеется, никакой контроши завтра не было, а если бы и была, то Пух им был бы не помощник – в химии он не понимает, как говорили заседающие у гаражей мужики, «ничего от слова нихера».

– Ах, ну конечно! Зайдете, ребятушки? – разулыбалась Софья Николаевна.

Оба, не сговариваясь, замотали головами – сегодня у них был вечер синхронного исполнения.

Дверь закрылась и после небольшой, но неуютной паузы снова приоткрылась. Пух выскользнул на лестничную площадку и настороженно оглядел гостей.

– Аркаша, с тобой всё… – начал было Новенький.

Договорить не дал Крюгер, с радостным ревом заключивший Пуха в объятия.

– Че-как, мудила?! Срулил куда-то, без тебя, понял, всё не то, никто не ноет под руку!

Все выдохнули. Ровно так и должны себя вести друзья в таких случаях, понял Новенький, – как будто ничего не случилось. Да, всё правильно.

Пух искренне, легко засмеялся – и порывисто обнял Новенького. Они постояли так с полминуты втроем, обхватив друг друга за плечи и пересказывая Пуху то, что тот пропустил, после чего Крюгер вырвался, с притворным отвращением встряхнулся и сказал:

– Ладно, задрали своими обнимашками гомосячьими. Всё, расход, у меня дела, поняли.

– Подожди, – сказал Новенький. – Аркаша, а как твои родители отреагировали на… ситуацию?

Пух поморщился.

– Да никак не отреагировали, им сейчас вообще не до меня. Я домой пришел, а они от телевизора не оторвались даже. Да ну, короче…

Они попрощались. Крюгер принял боевую стойку и с гортанным криком стукнул кулаком по кнопке вызова лифта; повеселевший Пух скрылся было в недрах своей квартиры, как вдруг, что-то вспомнив, высунул из-за двери голову и блеснул глазами.

– Слушайте, а Шаман-то, а?! Наверное, он один троих этих придурков может раскидать! Машина!

Крюгер скривился.

– Ты это, Пух, короче, не гони лошадей. Я тут Новому уже пояснил: поаккуратнее надо с Шаманом, мутный он, понял. Как бы, по ходу, не грохнул нас…

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – вставил Пух мамино любимое выражение.

Но ничего еще даже близко не закончилось.