Читать книгу Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Андрей Посняков - Страница 5

Неистовый князь
Глава 4

Оглавление

Литва

Он жил здесь уже год! В тринадцатом веке! Человек из двадцать первого. Сам, сам себе злой Буратино, ведь если бы не начал ездить, интересоваться, искать, то и не оказался бы в теле первобытного кунигаса из Нальшаная-Нальшан. Не оказался бы. Но ведь нужно было спасти сестру! Хотя бы – младшую… Хотя бы попытаться… Игорь и пытался, но вот… Потерял Ольгу, любимую… и встретил здесь новую любовь, собственную жену – Бируте. Копия Оленьки. Точь-в-точь. Даже привычки одинаковы.

Игорь все же не расслаблялся, беседовал со жрецами, с колдуньями. Ведь если можно сюда, то, наверное, получится и обратно? Только бы знать – как? Пока непонятно было, но молодой человек не опускал руки, искал.

Еще Игорь много размышлял о себе. Кто он вообще такой – заблудившийся во времени странник или юный литовский князь? Аспирант Игорь Ранчис или Даумантас, кунигас Нальшан и Утены? Скорее, больше, все-таки – аспирант. Да, он знал и умел все, что знал и умел Даумантас, но думал и старался поступать по-своему, насколько было возможно, иногда полностью теряя контроль, словно бы проваливаясь в небытие. Шизофрения – кажется, так это называется в психиатрии. Или какое-то пограничное состояние, девиация…

Что бы это ни было, но оно не кончалось! Правда, господину Ранчису все больше и больше нравилось считать себя князем! Вполне искренне. Тем более – Оленька… то есть Бируте. Правда, юная княгиня почему-то еще не беременела и очень сильно об этом переживала, приносила жертвы богам. Да могла ли она вообще понести от Странника? Бог весть, вернее – боги.

Игорь заметил – если на дворе какой-то языческий праздник, прославление богов, богатые жертвы, то он почти что и не Игорь, а в большей степени – Даумантас. То же самое, если битва, охота – там, где азарт. В такие моменты Странник до такой степени не принадлежал себе, что словно бы проваливался в какой-то жуткий туман. Правда, все воспринимал, но сделать ничего не мог, полностью теряя волю. Это было страшно: первобытный литовский князь творил иногда такие мерзости…

Убить детей, чтоб не выросли мстители. Выжечь все поля, чтоб обречь врагов на голод. Принести в жертву Перкунасу саму красивую пленницу. С точки зрения язычника – обычное и вполне достойное дело. Игорь же… Даже и не знал, что делать? Каяться? Молиться богам? Или… богу? Иисусу Христу, стать христианином, как был? Да, крещен в детстве, даже крестик имелся, но… Невоцерквленный Игорь был человек вполне себе светский, все его православие ограничивалось лишь крашением на Пасху яиц, поездкой на кладбище в Троицу да редкими визитами в ближайший к дому храм. Опять же – на Троицу и – редко – на Пасху. Не Всенощную стоять – что вы! – просто зайти да поставить свечки. Даже молитв Игорь толком не знал, тем более не соблюдал посты и не смог бы прочесть наизусть Символ веры. Впрочем, этим он ничем не отличался от большинства россиян, почему-то считающих себя православными. На основании чего, собственно? Яички на Пасху красим? А ну-ка – Великий пост? Даже Символ веры – слабо.

Православие… А что, если и впрямь, поменять веру? Литовскому-то кунигасу? Хм. Не поймут! Точно, не поймут, да еще и объявят предателем. Однако Миндовга ведь… Хотя нет, объявили – и многие. Однако и сам великий литовский князь совсем недавно отрекся от католической веры и вновь перешел в язычество, провозгласив очередной поход против ордена. Да, собственно, война эта никогда и не прекращалась. Крестоносцы жаждали новых земель, и главной их целью была Жемайтия. Тем более король Миндовг уже ее вроде бы как подарил великому магистру. Однако после битве при Дурбе это уже нельзя было бы утверждать столь однозначно. Сами жемайты справедливо полагали себя свободными и независимыми. Так же считал и их князь Тройнат. Так же думал и Миндовг.

Довмонт хорошо знал, что именно Миндовг думал. Да, да – знал! Великий князь и король литовский уже этой зимой навестил «любимого своего племянника». Они долго беседовали – о тевтонцах, о поляках, о полоцком князе Товтивиле (который непонятно, друг или враг). Зашел разговор и о Тройнате. Высокий гость непринужденно намекнул, что жмудскому властителю доверять не следует. То есть об этом он сказал почти прямо, а намекнул на то, что кунигас Наримонт еще не забыл об Утене и мечтает вернуться.

Со стороны короля это была завуалированная угроза. Мол, живи и помни! Ежели что не так, ежели вдруг задумаешь поддержать Тройната в какой-нибудь нехорошей авантюре, то вот тебе, пожалуйста – Наримонт! Он Утену не забыл, и в Утене его не забыли.

Ох, князья, князья… пауки в банке! Что в Литве, что на Руси, что в орденских землях. Везде одинаковы! Немцы, кстати, тоже друг с другом частенько воевали. Архиепископы Рижский и Дерптский тевтонского магистра не переносили на дух! Архиепископы – это лишь одно название. На самом деле – князья. Верховные правители своих городов и прилегающих к ним земель. Еще были даны, построившие в землях северных эстов свою крепость – Далин – Таллин. У данов тоже с тевтонцами по-разному складывалось. Когда и союзничали, когда и грызлись.

Кстати, Миндовг Игорю о-очень не понравился. Весь из себя осанистый, брюхатый, с косматой бородищей во всю грудь и тяжелым взглядом, литовский король вел себя откровенно хамовато, показывая, кто он, а кто какой-то там утенский князишка. По-хозяйски себя вел, не говорил – указывал, и Даумантас должен был почтительно все слушать. Потом дань забрал – за покровительство, как с вассальных земель.

Однако вовсе не это сильно покоробило Игоря, а совсем-совсем другое. Миндовг на Бируте, что называется, положил глаз. Называл «красотулей», откровенно пялился, даже как-то, якобы невзначай, ущипнул за бок. Подмигнул, ухмыльнулся похотливо, да что-то на ухо зашептал. От королевских слов юная княгинюшка вспыхнула, покраснела до корней волос, а потом, ночью, мужу все рассказала.

«У меня ты бы лучше жила, – так сказал Миндовг, а еще сказал: – Женой моей будешь – захоти только». Вот ведь гад! Это при живом-то муже. Еще и посмеивался, и, уезжая, велел Довмонту, ежели вдруг кто из князей к нему в гости заглянет, так докладывать обо всех разговорах. В стукачи вербовал! Неприятное чувство осталось у кунигаса после визита великого князя. Липкое какое-то, мерзкое. Словно бы в помои с головой окунули.


– В замке все спокойно, князь, – подойдя к Даумантасу, доложил верный Любарт. Он только что вернулся из разведки. Посланные нальшанским правителем воины в течение двух суток, схоронившись в лесу, вели пристальное наблюдение за подступами к орденскому замку, недавно выстроенному на самой границе ливонских и жемайтских земель.

Да, Довмонт со своей верной дружиною опять «теребил» немцев, это было его обязательство перед Миндовгом… и перед Тройнатом, кстати, тоже. В отношениях к ордену и Миндовг, и Тройнат были едины.

– Хорошо, что спокойно, – тряхнув головой, князь прогнал терзавшие его мысли. – Сколько там воинов, удалось выяснить?

– Девять рыцарей. В их числе – каштелян и комтур. И около трех десятков кнехтов – всякий сброд, – сняв шапку, Любарт пригладил растрепанные волосы цвета воронова крыла и продолжил: – Это мы знаем со слов местного крестьянина. Он частенько возит в замок оброк.

– Крестьянина?! – вздрогнул Довмонт. – Он же разболтает о вас всем!

Воин хмуро усмехнулся:

– Не разболтает. Не сможет. Мертвые – не говорят.

– Его будут искать… Надеюсь, вы надежно спрятали тело? – это говорил не Игорь – Довмонт. Князь сидел на старом пне, возле устроенного специально для него шалаша, на небольшой полянке близ невероятной красоты озера – маленького, лесного.

– Бросили в трясину. Лошадь с телегой забрали себе.

– Хорошо, – снова кивнул кунигас. – И где же самые зажиточные усадьбы?

Любарт хищно прищурился:

– Как и всегда – недалеко от замка. Мы возьмем там хорошую добычу, мой князь!

– Дело не в добыче, – хмурясь, напомнил Довмонт. – Впрочем, и она не помешает. Ты сказал – недалеко от замка. Насколько недалеко?

– Усадьбы переселенцев – таких две – совсем рядом. Их видно с башен. Еще есть четыре деревни ливов. Тоже не бедные. И меньше риска.

– Немцы! Только немцы! – князь поднялся на ноги. – Говоришь, две усадьбы?

– Да, мой вождь! Две. По разным сторонам от замка.

– По разным сторонам? Это плохо. Но в то же время и хорошо.


Ранним утром литовцы уже окружали усадьбы, подобравшись к ним еще до рассвета, едва только начинало брезжить. Молодой кунигас разделил дружину на три отряда. Два – по дюжине воинов в каждом – отправились к усадьбам, каждый со своей стороны. Еще один – полдюжины – князь оставил в засаде, прикрывать. Им командовал Альгирдас. Что касаемо усадеб, то один отряд возглавил сам князь, второй же поручил Любарту, выбрав самых ловких воинов и самых быстрых коней. Любарт и отправился к дальней усадьбе, остальным воинам лишь оставалось ждать.


Тяжелые трофейные панцири и пластинчатые доспехи в набег не брали. Как и глухие шлемы, и длинные копья. Лишь короткие рогатины, метательные сулицы, легкие кольчуги, доходившие лишь до середины бедер. Открытые шлемы, круглые и конические. Князь тоже выбрал такой – с золоченым полузабралом и кольчужной сеткою-бармицей. Литовские воины вовсе не собирались устраивать турнир.

В те времена еще не было лат, покрывавших все тело рыцаря сплошным закаленным железом. Были все те же кольчуги, только длинные, или доспехи из нашитых на матерчатую основу железных пластинок. Кольчуги нередко усилялись стальными пластинами и нагрудниками, плюс сверху накидка или распашной плащ. Такой доспех не очень-то пробьешь стрелой, пущенной из легкого лука. Да и сулица вряд ли его возьмет. Как и шлем в виде ведра или кадки! Сплошной, без забрала, лишь с прорезями для глаз, такой надевался поверх кольчужного капюшона лишь перед самой битвой, иначе рыцарю нечем было бы дышать.

– Используйте шестоперы, дубинки, секиры, – напомнил воинам князь. – Главное, стянуть или выбить рыцаря из седла.

Литовцы скрывались в густых зарослях рябины и вербы, дальше уже начиналось засеянное овсом поле. На краю поля махала крыльями мельница, за ней располагались сараи для молотьбы и хранения зерна – овины, пилевни, рига. Дальше уже виднелся добротный хозяйский дом. Фахтверковой постройки, тщательно выбеленный, в два этажа, словно перенесенный из самой что ни на есть Германии. Откуда-нибудь из Баварского королевства или из Бранденбурга. Там же виднелись и сад с огородом, и убогие хижины арендаторов-ливов. Усадьбу окружала невысокая ограда из аккуратно сложенных камней. Не от врагов, и даже не от хищников, скорее, для скота, чтоб случайно не потравил посевы. Да и зачем строить крепость, когда она уже есть? Совсем рядом, в паре перестрелов от усадьбы угрюмо маячил замок.

Сложенная из кирпичей и камней, схваченных светло-серым раствором, крепость имела внушительный и вполне неприступный вид, возвышаясь над всей округой. Все, как полагается – холм, ров, подъемный мостик, два флага на главной башне. Один – с изображением черного креста на белом фоне – тевтонский, второй – на белом поле два красных меча со звездой – старинный герб меченосцев, ныне – отделения Тевтонского ордена в Ливонии.


Утренняя заря уже залила полнеба, запели утренние птицы, а за холмами, за дальним лесом, показался сверкающий краешек солнца. В замке звякнул колокол. Пару раз, безо всякой тревожности, созывая братьев к молитве. На дворе усадьбы показались люди. Нечесаные оборванцы – арендаторы или крепостные – собрались у барского дома и терпеливо ожидали хозяина. Тот не заставил себя ждать, появился на широком крыльце – пузатый, с бритым лицом и недобрым взором. Сразу начал на кого-то орать, потом махнул рукой дюжим парням-слугам. Те выхватили из толпы слуг какого-то парнишку, сорвали куртку с рубахой, бросили на козлы да принялись старательно охаживать плетьми. Бедолага задергался, закричал…

Били недолго. Закончив экзекуцию, слуги прогнали парня пинками и тут же разложили на козлах следующего. Тоже такого же доходягу. Снова взметнулись плети… Опять пинки. Следующий!

Палачи работали, как на конвейере, что не вызывало никакого видимого протеста. Привыкли! Похоже, у бауэра так было заведено – наказывать по утрам за вчерашние грешки. Стимулировать быдло к работе. Потому и били не в полную силу – чтоб людишки не валялись, не бездельничали, чтоб могли работать. Толстяк-хозяин вел свое дело расчетливо.

Покончив с экзекуцией, все дружно принялись кланяться и молиться, крестясь на маячивший не так уж и далеко замок. Даже цепные псы, взметнувшиеся было с лаем, на время притихли.

– Собаки, – откидывая упавшую на глаза челку, прошептал Гинтарс. – Как бы нас не…

– Не почуют, – Довмонт ухмыльнулся и поправил на голове подшлемник. – Ветер от нас. Следите за дымом!

– Кунигас? – встрепенувшись, Гинтарс показал взглядом на росшую невдалеке липу, высокую, с золотистой густой кроною и толстыми раскидистыми ветвями.

– Лезь! – разрешил князь. – Но помни. Если сорвешься – падай без звука.

Кто-то хмыкнул – воины оценили шутку. Парнишка тоже улыбнулся и, поднявшись, исчез за кустами.

Через пару минут где-то наверху закричала сойка.

– Приготовились! – приказал Довмонт.

Спрыгнув с липы, Гинтарс подскочил с докладом:

– Там черный дым. За замком! Я видел.

– Очень хорошо! – князь потер руки. – Еще немного выждем – и выступаем.

Кто-то из молодежи не понял:

– А чего ждать, вождь? Сразу налетим и…

– Пусть немцы отправят отряд на помощь горящей усадьбе, – терпеливо пояснил Довмонт. – Кнехтов, а то – и рыцарей.

– А они отправят?

– Отправят! Должны же они земли свои защищать?

Снова все затихли и принялись ждать. Юный Гинтарс в нетерпении жевал соломинку. Кто-то кусал губы, кто-то сопел. Азарт близящейся схватки уже выбрасывал адреналин в кровь, так, что терпеть уже почти не осталось сил, и, если б не строгий приказ кунигаса… Скорей бы! Скорей.

Между тем на усадьбе закончили молиться. Крестьяне разбредались по работам. Кто-то, закинув на плечи грабли и косы, направился к лугу, кто-то ошалело забегал по двору. Из конюшни вывели лошадей, запрягали в телеги.

– Сейчас они разбредутся и…

– Вперед! – надевая шлем, негромко вымолвил князь.

– Вперед, – пронеслось по «цепочке».

Звякнули кольчуги. Взметнулись воины в седла. Всхрапнули кони.

Вперед!

Утреннее солнце отражалось в сверкающих шлемах, плясало золотистыми отблесками на щитах. Ветер развевал зеленые плащи литовцев, холодил покрасневшие от нервного напряжения щеки. Небольшой отряд нальшанского князя, рассыпавшись цепью, мчался прямо по засеянному полю. Это ведь было чужое поле. Более того – вражеское! Чего и жалеть? Да что там поле – и людишек не жалко. Враги ведь. Враги! Не только рыцари, но и те, кто им служит.

Вперед, и никаких сомнений. Вперед!


Первыми под мечи литовцев попались воинские слуги бауэра. Те самые дюжие молодцы, только уже не с плетьми, а с рогатинами. Без мечей, меч – оружие дорогое, рыцарское. Зато – широкие ножи, палицы, вернее – окованные железом дубинки. Одна такая полетела прямо в князя, но тот вовремя прикрылся щитом. Щиты в набег взяли «татарские», круглые – не такие тяжелые, как треугольные, вытянутые в длину, те, что обычно использовали как в Литве, так и в ордене, и много еще где.

Бухнула по умбону дубинка. Увесистая, едва руку не отбила! На всем скаку Довмонт раскрутил от плеча шестопер, метнул, угодив вражине в голову, прикрытую слабеньким шлемом – круглой, с широкими полями, каской, какие носили кнехты. Сорванный мощным ударом шлем покатился по жнивью, весело сверкая на солнышке. Парняга пошатнулся в седле, и скакавший рядом с князем Гинтарс швырнул в него сулицу. Зря! Не вырос еще, сил-то маловато. Хотя – попал, угодил врагу в грудь, прикрытую кожаным панцирем. Конечно, не пробил, но заставил противника пошатнуться, и подскочивший Довмонт тут же взял парнягу на меч. Удар наискось, по шее, так, что отделившаяся от тела голова скатилась с плеч, словно кочан капусты! Покатилась, подпрыгивая и очумело вращая глазами. Наверное, ругалась – еще ведь какие-то мгновения жила. Обезглавленное тело врага, фонтанируя кровью, выгнулось в стременах, обезумевший конь понес его к лесу.

– Бей! Бей! – радостно кричали литовцы. – Слава Перкунасу!


Никакой схватки, по сути, не было. Так, избиение. С воинскими слугами бауэра справились быстро. Кого догнали – перебили, кто успел – разбежался. На усадьбе затрубил рог, это было не то чтобы поздно, но бесполезно. Из замка уже выслали воинов на помощь той, дальней, усадьбе, где хозяйничал Любарт. Коему было строго-настрого указано налететь саранчой, все пожечь и тотчас, не дожидаясь крестоносцев, скрыться. Любарт дураком не был, а значит – исполнил все в точности. Правда, в замке могли отправить резервные силы. Как раз на этот случай и сидел в засаде белокурый Альгирдас-Ольгерд.

Все разграбить, пожечь, потравить посевы – и немедленно скрыться. Такая вот была нынче тактика. Чтоб горела под ногами тевтонцев захваченная ими земля! Терзать усадьбы, не вступая в открытое столкновение с гарнизонами многочисленных орденских замков. Чтоб немцам стало не до Жемайтии, не до Литвы. Чтоб ходили да оглядывались, с опаскою.

Из барского дома раздался истошный женский визг. Воины князя за косы вытащили на крыльцо полуголую девку. Совсем еще юная, светленькая, та верещала, вырывалась и пыталась хоть кого-нибудь ударить.

– Не увлекайтесь, – с усмешкой предупредил князь. – Что с хозяином?

– Насажен на копье! – кто-то из воинов засмеялся. – С хозяйкой и дочками… Их пока не убили. Да и эту… Мы уступим ее тебе, мой кунигас! Смотри, какая красотка!

Девчонка и впрямь выглядела вполне симпатично. Светлоокая блондиночка с тонкой талией и упругой грудью. Личико приятное, но испуганное, точнее – искаженное смесью ярости и страха, но в общем и целом – вполне даже ничего. Таких девок только на хлеб намазывать да кушать с хрустом и смаком! Впрочем, можно и без хлеба.

Язычник нынче взял верх! Довмонт ухмыльнулся:

– А что ж?

Спрыгнув с коня, князь взял девчонку за подбородок:

– Коль хочешь жить, так будешь ласковой, дура!

Насчет «жить» он, конечно же, пошутил. Богам ведь тоже нужно что-то дать. За успех в набеге! Такую красотку – в самый раз. Диевасу и Перкунасу. Хотя нет – на двоих богов одной мало…

Кто-то вдруг бросился на кунигаса, едва не сшиб с ног! Довмонт краем глаза увидел опасность, уклонился, выхватил меч…

Литовцы тотчас же схватили какого-то растрепанного молодого парня в рубище, вырвали из рук оглоблю.

– Ты кто таков? – недобро прищурился князь.

– Простой слуга, раб, – парень зло сверкнул очами.

– Раб, говоришь? Так почему защищаешь хозяев? Мало они тебя пороли?

Державшие парня воины при этих словах рассмеялись.

– Я думаю, ты ненавидишь хозяев, так?

– Да, ненавижу. Всех убил бы. Кроме нее.

Плененный раб дернулся. Юное лицо его пылало злобой, падала на глаза белобрысая челка. Этот всклокоченный парнишка вдруг показался знакомым… не Даумантасу, нет – Игорю! Где же он его видел? Где?

Каунас! Точно в Каунасе. Маленькая, выходящая к Неману улочка, дом с палисадником, молоко. Белобрысый мальчишка в зеленых шортах. Арунас. Да, так его и звали – Арунас. Он еще про тетку узнать помог… или не помог… но все равно – славный парнишка.

– Как твое имя, лив?

– Айринас. И я не лив, а жемайтис.

– Жмудин, значит? – князь перешел с ломаного немецкого на литовский.

– Пусть так – жмудин. Не убивайте ее, молю всеми богами! – неожиданно взмолился парнишка. – Что хотите для вас сделаю… Хотите – в замок тайными тропами проведу?

Довмонт искоса посмотрел на девчонку, уже растерявшую весь свой пыл. Скривилась, бедолажка, вот-вот заплачет.

– Будешь нам должен, – буркнул Даума… нет – Игорь, все-таки – Игорь. – Отпустите ее.

– Но, князь…

– Эй, как там тебя? Айринас… забирай, раз уж так просишь. А вы что стоите? – князь оглянулся на воинов. – Сожгите здесь всё.


Через полчаса вся нальшанская дружина гнала коней по лесной дороге. Торопились, немцы вполне могли опомниться, броситься в погоню, догнать. И тогда – бой и смерть. Без вариантов. Конечно, язычники-литовцы не очень-то ценили жизнь, но вот сейчас задачи умереть не стояло. Ежели все дружины перебьют, кто тогда будет нападать на орденские земли?

Позади поднимались в небо черные дымовые столбы. Горела усадьба, горели поля. В бауэрском доме поджаривались живьем хозяева. Те, кого не убили сразу. Кого подарили богам. Правда, их могла освободить девчонка. Та, которую пощадил князь… и тем проявил непростительную для язычника слабость. Воины не поняли. Значит, надо было пояснить.

– Мы сюда еще вернемся, – глянув на Любарта, промолвил князь.

Сказал не громко, но и не тихо. Так, чтоб слышали многие.

– В замке у нас теперь будет свой человек. Преданный и ненавидящий немцев.

Любарт тряхнул темными локонами:

– Тот парень, который… которому ты… Жемайтис?

– Он.

– Ты очень мудр, князь! – воин покачал головой. – Я б так не смог. Не справился бы с собою. А ты вот – смог. Наверное, потому ты и кунигас, Даумантас.

* * *

Бируте встречала князя на воротной башне Утены. Волнуясь, накручивала на палец локон. Высматривала супруга, накинув на плечи легкий белый плащ. В голубом приталенном платье, что так нравилось Даумантасу… вернее – Игорю. Рядом с нею блистала шлемами воротная стража, дозорные. Один из воинов – Зонис-охотник – считался очень зорким. Он здесь, на башне, всегда службу нес. Вот и сейчас всматривался вдаль, в бескрайние голубые леса, в сверкающий изгиб реки, в узкую ленту дороги.

Однако княжна увидела первой. Ее синие глазки тоже умели смотреть. Вот за лесом поднялась вдруг желтая пыль. Едва заметным облачком, едва различить. Но Бируте увидела, а уж потом заметил и Зонис. С чего бы это пыли самой подняться? Да, бывает и ветер в том виноват, но вот безветрие нынче. Значит…

– Едут, – убежденно промолвила княжна. – Едут.

С ближней заставы послушался звук рога. Трубили радостно, подавали сигнал – свои.

– Едут!

Распахнулись ворота. С башни уже видно было, как на повертке показались из-за леса всадники в зеленых плащах. Дружина.

Хлынула на дорогу толпа. Возликовала. Жены, дети, друзья. Все те, кто ждали. Ждали и надеялись увидеть живыми любимых и родных. Да, живыми – хорошо бы так. Однако если кто и погиб – что ж, на все воля богов. В бою не страшна погибель. Гораздо хуже попасть в плен.

Едут…

Дружина уже была совсем рядом. Впереди, на гнедом жеребце, ехал сам князь, кунигас Даумантас. Сверкала на солнце кольчуга, добрый меч покоился в алых ножнах, богато украшенных золотом. На круп коня ниспадал ярко-зеленый плащ. Шлем кунигас отдал слуге – Гинтарсу – так, с непокрытой головою и спешился. Возблагодарив богов, обнял подбежавшую жену, поцеловал в губы…

– Ах, как я по тебе скучал!

– Я тоже скучала, милый.


Особых трофеев нынче не привезли, некогда было грабить, да и тяжело потом оторваться от возможной погони. С награбленным-то добром! Так, кое-что. Что в переметные сумы поместилось. Немножко золота, немножко серебра. Посуда, браслеты, серьги. Еще четки из янтаря. Из них можно сделать бусы.

– Красивые! – приложив четки к груди, искренне восхитилась Бируте. – Спасибо, милый. Знаешь, я хочу тебе что-то сказать…

Она и впрячь хотела сообщить мужу что-то очень важное. Однако не успела, не смогла. Князь накрыл ее губы своими. Целуя, обнял, прижал к себе, чувствуя через тонкую ткань платья зовущее тепло кожи. Провел по спине жены ладонью, погладил…

– А ну-ка, повернись, милая…

Развязал нетерпеливо завязки, обнажил шею… лопатки… покрыл жаркими поцелуями нежные плечики, спинку, и вот уже поласкал грудь, чувствуя испепеляющий жар и томление. То же самое испытывала сейчас и княжна! Вбежав в опочивальню, она в нетерпении сбросила с себя платье… Тонкая льняная сорочка невесомо слетела на лавку.

– Милая моя…

Освобождаясь от одежды, кунигас, не отрываясь, смотрел на жену. Стройненькая, с пухлыми губками и упругой грудью. Утонченная синеглазая красавица с теплыми светло-русыми локонами и тонкой белой кожей. Истинное наслаждение – ласкать ее тело! Даже просто смотреть. Не отвести взгляд!

– Ну… что ты?

Томно вздохнув, Бируте улеглась на ложе. Князь погладил ее животик, бедра, поцеловал соски… И больше не смог уже сдерживаться, просто не осталось никаких сил. Навалился сверху, сжал, пылко целуя в губы и чувствуя дрожь… Миг наслаждения, блаженство… закатившиеся глаза, стоны… и синий, как омут, взор…


Вечером устроили пир. Сначала принесли жертвы богам, потом уселись за столы. Праздновали, поминали погибших – не все вернулись с живыми. Кто-то и привезли. Но то в радость – погибнуть в бою. Что же касаемо вдов и детишек – так им пропасть не дадут. Вдов обязательно возьмет замуж кто-то из родичей, пригреет, воспитает детей.

– Милый… я пораньше пойду лягу, ага? Что-то устала.

– Я тебя провожу… Постой…

Они вошли в горницу – захмелевший князь и его супруга. И впрямь – устала. Как-то бледновато выглядела.

– Ты не заболела ли, милая? И… что мне сказать-то хотела?

– Сказать? Ах да… Я ребенка жду, – светясь женским счастьем, тихо вымолвила Бируте.

Князь ахнул:

– Откуда знаешь? Что? Ах, ты же моя милая! Нет, в самом деле – ждешь?

Подхватив жену на руки, Довмонт закружил ее по горнице, нежно целуя в губы.

– Ах ты, милая моя… милая…

– Пусти! Закружишь.

– Да-да, милая… да-да…


Беременность юной княгини – это было важное известие, очень важное. Как для князя, так и для всего княжества. Еще б знать заранее, кого родит супруга? Мальчика или девочку? Как бы то ни было, а нужно был приносить богатые жертвы богам и богиням. Что князь и сделал, отдав жрецам всю свою часть добычи. Только лишь янтарное ожерелье (бывшие четки) оставил – очень уж оно Бируте нравилось.

– Бледненькая ты у меня, – все сетовал князь. – Надо бы позагорать немножко.

Честно сказать, Игорь не знал, можно ли беременным загорать, но, глядя на бледность супруги, решил – что немножечко солнца не помешает. Тем более Литва – не юг, не Турция, не Крым и не Сочи.

Дни стояли хорошие, солнечные, но не жаркие. Плыли по небу большие сахарно-белые облака, напоминавшие комические фигуры, на лугах рвалось всеми красками радуги бурноцветье цветов. Пурпурно-розовые – клевер и кипрей – иван-чай. Солнечно-желтые – одуванчики, купавницы, ромашки. Лютики еще. Синие, фиолетовые, голубые – колокольчики, васильки, фиалки. Еще рвалась к небу медвяная таволга, цеплялась за ноги пастушья сумка.

На такую вот полянку и привел кунигас жену. Расстелил покрывало:

– Раздевайся, ложись.

Княжна игриво улыбнулась:

– Мы с тобой…

– Да, будем. Но – и так полежим, погреемся на солнышке. Позагораем.

– Позагораем? – изумилась Бируте. – Зачем же? Черные, как мужики-крестьяне, станем. Неужто тебе это нравится?

Игорь-Довмонт промолчал. Вообще-то ему загорелые девушки нравились. Особенно когда без купальников загорали. Вот как сейчас – княжна… Оленька…

Бируте послушно разделась, даже застеснялась немножко, потупилась.

– Ложись, ложись, – князь ободряюще погладил ее по плечу. – Ложись, я тебе спинку поглажу.

– А и погладь, – девчонка растянулась на животе, подставив спинку и попку ласковому взорам солнца… и мужа.

– Ах ты, милая…

Сбросив одежду, Игорь уселся сверху. Погладил женушку по спине, по плечикам, поцеловал, обхватил ладонями талию. Прижался к спине юной княгинюшки грудью, чувствуя возбуждающее шелковистое тепло, обнял, лаская твердеющие соски… Бируте застонала, повернула голову…

– Не поворачивайся… Так и лежи… Чуть приподнимись только…


Верный Гинтарс искал своего господина везде. Прибыл гонец от великого князя Миндовга, недавно вновь обратившегося в древнюю веру отцов, наплевав на королевский титул. Подросток знал лишь, что князь и княжна отправились на прогулку, не взяв с собой слуг. Не хотели посторонних глаз? Ну, конечно же, не хотели! Деньки-то стояли добрые, почему б и не прогуляться в лесу?

Однако не было их ни на заливном лугу, ни на дороге, ни у полей, и у реки тоже не было. Отчаявшись, Гинтарс припомнил вдруг, что князь расспрашивал его о какой-нибудь красивой и укромной полянке с мягкой травой. Не туда ли подались? А ну-ка…

Привязав лошадь к старой березе, мальчишка нырнул в лес, в самую пущу. Побежал наперерез знакомой тропкой, и вскоре уже выскочил на полянку, полную трав и цветов и залитую солнцем. Выскочил и застыл. В десятке шагов от него поднималась из высокой травы голая девичья спина с рассыпавшими по плечам локонами. Поднималась… и опадала. Поднималась – и опадала, еще и изгибалась при этом. И слышались стоны?!

Гинтрас застыл и вдруг покраснел, чувствуя, как все естество его не выдерживает, охваченное невиданным доселе жаром, который невозможно было терпеть. Ну, никак невозможно!

А девушка все стонала, изгибалась… Девушка… Юная красавица-княжна! Как она… какая она все же… Ну, кто же такое выдержит, в самом-то деле – кто?

Парнишка закусил губу, поднял подол туники и, засопев, сунул руку в штаны…


Он закричал, только отбежав в лес. Словно бы искал своего князя, да вот никак не мог найти.

– Кунига-а-ас! Княже-е-е!


– Кто-то кричит! – напряглась Бируте. – Тебя ищет.

Крики приближались:

– Княже-е-е!

– Это Гинтарс, – поспешно одеваясь, княжна узнала слугу по голосу. – А ну-ка, милый, помоги застегнуть.

Довмонт откликнулся уже полностью одетый.

– Эй, кто там? Я здесь!

– Кунигас! – треща ветками, Гинтарс выбрался из кустов и, вздохнув, искоса взглянул на Бируте.

– Что орешь на весь лес? – нахмурился кунигас. – Дичь распугаешь!

Парнишка, поклонясь, приложил руку к сердцу:

– Явились королевские посланцы, мой вождь.

– От Миндовга? – удивленно переспросил Даумантас. – И что ему нужно?

– Не знаю, княже. Просто очень хотят тебя видеть. И княжну – тоже хотят.


В Новогрудке, столице объединяемой Миндовгом Литвы, умерла жена бывшего короля, а ныне великого князя, Юрате, в крещении – Марта. Великая княгиня была далеко не первой женой престарелого короля, и возрастом ненамного обгоняла Бируте, коей приходилась родной сестрой.

– Юрате! – узнав горестную весть, юная княжна бросилась мужу на грудь и зарыдала, бессильно вжав кулаки. – Юрате, милая… сестренка…

Бируте звала умершую королеву Литвы языческим именем, под каким знала в детстве.

– Как мне жалко… Юрате… Ой, у нее же остались дети! Бедные сироты…

Миндовг звал Бируте и Даумантаса к себе, в Кернаве. На похороны княжеская пара уже не успевала… но хоть почтить память умершей. Да юных племянников ободрить.

– Едем же, о супруг мой! Немедленно едем. Вели же седлать коней.

* * *

Столицу обустраивали. Расположенный на высоком холме прямо в середине города королевский замок представлял собой поистине неприступную крепость, которая все еще строилась, расширялась, росла и вширь и ввысь. Сейчас как раз надстраивали главную башню – гордость Миндовга.

Великий князь Литвы, вновь обретший свою древнюю веру, но потерявший королевский титул, встретил гостей в главном зале, увешанном трофейным оружием, шлемами и щитами.

Даумантаса он приветствовал холодным кивком, Бируте же удостоилась куда большего почтения. Ради нее великий князь даже соизволил встать с трона. Подошел, обнял, по-отечески поцеловал:

– Ах, милая. Юрате так хотела видеть тебя! Увы, не успела. Боги забрали ее к себе.

– Мы хотим навестить могилу сестры, князь.

– Навестите! Прямо сейчас и пойдем. А ну, давайте-ка…

Осанистый и пузатый, великий князь тряхнул косматой бородищей и окинул Довмонта тяжелым взглядом. С княжной же обращался ласково, пожалуй, даже слишком. Называл «красотулечкой» и «сердцем», что сильно не понравилось молодому нальшанскому кунигасу.

Вслед за хозяином гости спустились с высокого каменного крыльца. Слуги поспешно подвели лошадей.

– Юрате просила похоронить ее в склепе, – Миндовг, как и Бируте, предпочитал называть умершую жену ее языческим именем.

– Да, она так просила… – с помощью слуг престарелый и грузный князь едва умостился в седле. – Но я рассудил иначе! Высокий, покрытый дубравой холм – что может быть лучше? Там недалеко и святилище – есть, где славить богов. Вы ведь хотите принести жертву?

– Да-да, – закивала княгиня. – Конечно же хотим. Мы привезли с собой белых петухов и черного поросенка.

– Петухов? Поросенка? – Миндовг презрительно скривился и развел руками. – Ну, если вы считаете, что это достойно умершей, то… Я бы посоветовал вам купить молодую и красивую рабыню. Полоцкие торговые гости недавно привезли к нам светлооких псковских дев. Не так уж и дорого. Вот это была бы жертва!

– Помнится, княгиня была христианкой, – не выдержав, холодно усмехнулся Довмонт… Точнее – Игорь. Еще не хватало человеческие жертвы тут приносить! Да пошел этот толстопузый бородач к черту!

– Она ведь не отреклась от Христа, так?

Не отреклась. Эту информацию нальшанский кунигас получил еще в пути, от встречных купцов. Так ведь умершую и похоронили – под именем Марта. Может, это сам Миндовг ее и… того… За то, что посмела пойти против! Все может быть – время дикое.

– А раз так, то вряд и наши древние боги считают ее своей, – быстро договорил Даумантас. – Однако жертву им принести надо. Пусть не обижают заблудшую душу.

– Вот-вот!

– Мы сами разберемся с жертвой, – внезапно заявила Бируте с неожиданной твердостью в голосе. – Сделаем все, как надо, князь.

– Сами так сами, – покладисто согласился Миндовг.

– И еще… – юная княжна немного замялась. – Я бы хотела… хотела бы пойти на могилу сестры одна.

– Ну… ежели супруг отпустит, то… Не имею ничего против.

Властелин Литвы заливисто расхохотался и подогнал коня.

– Отпустишь? – с грустью спросила Бируте.

– Да.


Так и вышло. Княжна пошла на могилу одна, Миндовг и Довмонт дожидались ее в дубраве. Дюжие стражники в кольчугах и при мечах ошивались неподалеку. Бируте вернулась быстро, и уже все втроем пошли к жертвенникам – серым плоским камням, что располагались близ старого дуба. Если б на литовских землях когда-то стояли непобедимые римские легионы, то верное, этот дуб помнил бы и их. Впрочем, тогда вся история этих – и не только этих – мест пошла бы совсем по-другому.

Седой и сутулый старик криве вместе со своими помощниками уже дожидался визита высоких гостей. Первым делом принесли жертву Диевасу, отцу всех богов, потом Перкунасу и богиням – Земине, матери-земле, и Велионе, хранительницы душ мертвых. Богам достались белые петухи, богинями – черные поросята.

Взяв острый нож, старый жрец ловко отчекрыжил петухам головы, поросятам же всадил лезвие прямо в сердце, так, что не было почти никакого визга. Алые капли упали на жертвенники, и жрец, воздев окровавленные руки к небу, призвал милость богов.

– Дуй, ветер! Шумите, деревья!

Игорь-Довмонт вздрогнул: под эти возгласы принесли в жертву Ольгу! По-настоящему принесли – взрезали живот и вырвали печень.

Впрочем, все это вполне могло и привидеться. Ну, не может так быть в двадцать первом веке, чтоб людей так вот, запросто, резали… словно жертвенных поросят или петухов.

– Дуй, ветер!

– Шумите, деревья!

Слова криве подхватили и его молодые помощники-жрецы. Откуда-то взялись и вайдилутес – юные девственницы жрицы с распущенными волосами, в белых развевающихся одеждах. У каждой в руках была крынка с молоком. Молоко наливали в глиняные блюдца, поставленные у самых корней могучего дуба. Налили… завели хороводы и песни.

– Дуй, ветер!

– Шумите, деревья!

– Выползайте, священные ужи!

Словно бы услышав жриц, из-под корней дуба и в самом деле выползли два залтиса – ужа. Выползли и сразу же поползли к блюдцам. Знали – куда.

* * *

Шел пятый день тризны. Правда, уже не для всех, а лишь для близких родичей, для гостей. В трапезной уже накрыли столы.

– Иди, Даумантас, – спешившись, бросил Миндовг. Поводья его коня вмиг подхватили слуги. – Ты же, милая княгиня, пойдешь со мной. Я возглашу тебе волю мой погибшей жены и твоей старшей сестрицы. Также ты увидишь детей. Племянников. Славные мальчуганы. Юрате так не хотела, чтоб их воспитывал чужой человек. Ну, идем же, Бируте!

Все это очень не понравилось Довмонту. С чего бы это отпускать юную да еще и беременную супругу с этим бородатым чертом, не внушающим никакого доверия?

– Я пойду, – оглянувшись на мужа, княжна упрямо набычилась. Игорь знал этот синий взгляд исподлобья. Когда так сверкали глаза, значит, выступать против нечего было и пытаться. Упрямые, что тут сказать! Что Бируте, что Оленька. Уж что вобьют в голову – ничем не выбьешь.

– Не беспокойся, – Миндовг покровительственно похлопал гостя по плечу. – Я просто не хочу зря пугать детей. Они ведь тебя не очень-то знают.

Не хочет пугать детей, надо же! Игорь скривился – на себя б сначала посмотрел, черт бородатый!

– К тому же Юрате и впрямь хотела что-то передать своей юной сестричке, – между тем продолжал великий князь. – Понимаю, что ты все равно узнаешь, но… Пусть она выслушает это одна. Такова уж воля умершей.

– Что ж, – глянув на Бируте, Довмонт повел плечом. – Пусть так и будет. Я здесь подожду, во дворике.

– Как знаешь.


Дворик… Уж скорее – дворище. Широкие и массивные ворота, много хозяйственных построек, каменных – на века. Высоченные башни, по всему двору – штабеля кирпичей и досок, ошкуренные бревна, груды приготовленных для строительства камней.

Бируте все это хорошо видела сверху. С верхней площадки главной башни, куда ее привел бывший король.

– Смотри, красиво как! – горделиво похвастал Миндовг. – Это мой замок, это мой город. Здесь все – мое. Правда, уже совсем скоро я выстрою еще одну столицу – в Менске. Как думаешь, там тоже такая крепость понадобится?

– Не знаю… Скажи же, что хотела передать сестра? – юная княжна подошла к самому краю площадки, еще не огороженной прочной кирпичной кладкой. Глянула вниз – дух захватило! Помахала мужу рукой, но тот не увидел, не запрокинул голову.

– Да, о просьбе супруги, – старый князь нахально взял Бируте за руку и заглянул в глаза. – Юрате, моя бедная Юрате, умирая, просила, чтобы ее детей воспитывал родной человек. Ты – милая Бируте!

– Ты хочешь отдать мне на воспитание своих детей? – изумленно переспросила девушка.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – резко перебил Миндовг. – И ты ею станешь.

Юная княгиня отпрянула, синие очи ее вспыхнули ужасом и гневом:

– Но я же…

– Есть древний обычай, – старый князь осклабился, показав желтые, еще вполне крепкие зубы. – Если умирает княгиня, то вдовец вправе взять в жены ее младшую сестру. Вот и я возьму – тебя. А твоему мужу мы сосватаем новую жену, чтоб без обиды. Пусть выбирает, какую хочет.

– Нет! – Бируте сжала кулаки. – Нет! Я сказала.

– А я сказал – да! – князь схватил деву за руки и кого-то позвал. – Видишь, здесь и жрецы. Я исполню свой супружеский долг прямо сейчас. А потом они нас поженят! Ну, не противься же, нет. Поверь, я богат и могущественен. Очень…

Чмокнули старческие губы. Никого не стесняясь, Миндовг полез с поцелуями. Да и кого было стесняться-то? Жрецов?

Бируте ударила его коленом в пах, отскочила…

– Иди, иди сюда, курочка… – крякнув от боли, князь быстро совладал с собой и, издеваясь, поманил княжну пальцем. Потом обернулся к жрецам: – А ну, подержите-ка ее… Сейчас, сейчас мы с нею поладим.

Миндовг резко выбросил вперед правую руку, намереваясь схватить Бируте. Та непроизвольно отпрянула, попятилась… И, внезапно потеряв равновесие, полетела вниз, нелепо взмахнув руками. Прямо с высоты башни! На мощенный камнями двор. Упала прямо перед мужем – вдребезги, в кровь…

Довмонт поначалу ничего не понял, но потом…


– Она сама, сама же! – бежал по лестнице старый князь. – Ну, все же видели. Я же не виноват. Это просто так вышло.

Кунигаса во дворе не было. Разбившийся почти что в лепешку труп был, а Довмонта – нет.

– Он делся куда-то, – начальник стражи растерянно разводил руки. – Я подбежал – тут ведь такое, а он… и… Исчез куда-то!

– Поймать! – Миндовг закатил стражнику звонкую пощечину. – Если же не сыщете, то… Усилить охрану! Жрецы… Живо позвать жрецов! Пусть ищут новую жену нальшанскому кунигасу. Ну и заодно мне.

* * *

Языческая душа первобытного литовского кунигаса среагировала быстро. Игорь, наверное, долго стоял бы столбом перед трупом супруги… вернее, перед тем, что от нее осталось при падении… Даумантас же так не поступил. Он четко знал – здесь опасность. Возможно, это сам Миндовг убил Бируте и сейчас прикажет убить своего гостя. Погибшей, увы, не помочь. Надо было спасаться, уносить ноги, для того чтобы отомстить. Обязательно отомстить, и так страшно, как… как, кунигас еще не придумал. Придумается, ничего… И месть будет страшной! Лишь бы сейчас уйти, не попасться бы…

От Новогрудка до Утены неблизок путь. Однако же многолюден, удобен. Нынче лето, многие крестьяне везли на рынки сено, ягоды, мед. Медленно тащились телеги. Пылили по дорогам купеческие возы, запряженные невозмутимыми медлительными волами. Обгоняя их, проносились всадники на быстрых конях. Из Новогрудка в небольшой городок Лиду, центр Дайновского княжества. Из Лиды – обратно в Новогрудок.

Новогрудок, или «Новый городок», давно обустраивался Миндовгом, Лида же еще только строилась, и тамошний правитель стремился ладить с великим князем Литовским, хоть и считался еще почти что самостоятельным властелином.

Опасаясь вполне возможной погони, Даумантас пристал к скоморошьей ватаге из Полоцка. Просто попросился, сказал, что умеет петь и играть на бубне. Даже исполнил а капелла песенку группы «ДДТ» про осень. Один куплет, больше не помнил, но старостам скоморошьим понравилось. Взяли в ватагу, так вот дальше и шли, по пути выступая на ярмарках.

Скоморохи направлялись в Кернаве, а уж там было рукой подать и до Утены. Правда, продвигались не торопясь, делали длинные дневки, а на крупных торжищах, бывало, задерживались и на пару-тройку дней. Вот как в Лиде.

Лидскую крепость окружал высокий частокол с массивными угловыми башнями и перекинутым через широкий ров мостиком самого чахлого вида – чтоб, в случае чего, можно было быстро разобрать. Вокруг крепости во множестве располагались дома, домищи и домики самого разнообразного вида, от полуземлянок с двускатной крышей в накат до двухэтажных изб, срубленных на высокой подклети. Вдоль домов тянулись заборы и плетни, за которыми виднелись сады с огородами. Капуста, огурцы, репа, зеленый, вышедший в самый рост, лучок, рядом – яблони, груши и сливы.

Стоило все это недорого, вполне можно было купить… или не покупать – со скоморохами частенько расплачивались натурой. Теми же огурцами, луком. С мясом пока что было не очень – ждали осени. Тогда, ближе к зиме, только и начинали забой скота, чтоб на холоде дольше хранилось. До осени перебивались дичью да рыбой, в изобилии водившейся в здешних речушках.

Покинув Лиду, скоморохи все так же неспешно добрались до Кернаве, откуда до Утены было уже рукой подать.

Всю дорогу князь думал о трагической смерти супруги и корил себя за то, кроме воинов стражи, не взял с собой тех, кому мог бы полностью доверять – Любарта, Альгирдаса, да хоть того же Гинтарса. Не взял… Седой воевода Сирвидас, Любарт с Альгирдасом нужны были в Утене – присматривать за местным людом, Гинтарс же приболел, поранив на рыбалке ногу. Впрочем, и без того людей с княжеской парой хватало, не голодранцы же! Да и верные друзья вряд ли бы помогли в этой ситуации, Миндовг не взял бы их с собой, точно так же, как и Довмонта. Так что не помогли бы…

Что же такое произошло в Новогрудском замке? Почему Бируте оказалась на башне? Миндовг велел ее сбросить вниз? Зачем? Правда – зачем это ему надо? На пустом месте нажить себе врага, мстителя… Не похоже это на великого князя. Он, конечно, тот еще тип, однако же не дурак. Нет, не дурак… Тогда почему же так случилось? Впрочем, что гадать? Рано или поздно Миндовг ответит за эту смерть, и ответит так, что содрогнутся боги!


Князь пришел в Утену пешком и выглядел, как оборванец. Растрепанные волосы, всклокоченная борода, угрюмый взгляд… Не сразу и признали! Стражи поначалу смеялись… правда, недолго. Верный Гинтарс углядел князя с крыльца, быстренько спустился, хромая:

– Кунигас! Ты? О, боги…

Потом подбежали и Любарт с Альгирдасом, и все прочие. Радовались, но как-то не слишком, с грустью… и даже выразили соболезнование в связи со смертью жены.

Знали уже?! От кого? Откуда?

– Великий князь Миндовг прислал доверенных людей, – провожая вернувшегося кунигаса в покои, пояснил Любарт. – Они уже второй день здесь. Тебя дожидаются. Сказали, что ты чуть задержался… Да! С ним девчонка какая-то. Красивая!

– Посланцы Миндовга? – проигнорировав про девчонку, князь поиграл желваками. – Давай их ко мне. Посмотрим, что скажут.

Довмонт даже не смыл дорожную пыль, лишь сменил кафтанец да накинул на плечи расшитый золотом плащ. Пригладив волосы перед висевшим на стене серебряным зеркалом, уселся в высокое резное кресло:

– Пусть войдут.

Посланцы – двое знатных воинов, один – пожилой, другой – помоложе – войдя, поклонились.

– Наш повелитель прислал нас объяснить тебе все и выразить самые искренние соболезнования. Поверь, то, что произошло – лишь злая случайность. Молодая княгиня сорвалась… и князь корит в этом себя. Не углядел – да.

Сорвалась… Эти люди говорили о смерти Бируте так, словно бы это была не княжна, не человек вообще, а так, какая-нибудь собачонка. Что ж, язычники-литовцы никогда не ценили жизнь. Игорь – да, горевал, а вот Даумантас испытывал сейчас совершенно иные чувства. Жажда мести тлела в его сердце, пока еще тлела… чтобы очень скоро превратиться в огонь!

– Не сомневайся, князь, твою супругу похоронили достойно. Принесли богатые жертвы, в могилу же опустили много золота, двух коней и трех девушек. На том свете у княгини будут достойные служанки.

Довмонт пропустил все мимо ушей. Думал. Велеть убить посланцев и тем самым объявить Миндовгу открытую войну? Нет! И не только потому, что слишком уж не равны силы. Как обрадуется литовской заварушке орден! Рыцари обязательно нападут. Немцы, датчане, шведы. Не-ет, рассориться с Миндовгом вусмерть означает лишь подставить своих людей и земли. Надо быть хитрее. В сердце пусть тлеет месть, на виду же… внешне все будет совсем по-другому.

– Ты зря ушел, кунигас, – пригладив бороду, продолжал посланник. – Но великий князь понимает твое горе и чувства, что охватили тебя в тот день. Понимает, сочувствует и просит не держать зла. Поверь, он не хотел гибели княгини. Даже не думал об этом, в чем готов поклясться перед всеми богами. Тебе же князь прислал невесту. Пусть будет у тебя новая жена из самого достойного рода. Ее зовут Рамуне. Рамуне из Лиды. Да-да, она младшая дочь тамошнего князя. Велишь позвать?

– Нет, – поспешно открестился Довмонт. – Я сам провожу княжну в покои. Пусть она будет моей гостьей… Но я вовсе не обязательно на ней женюсь.

– Наше дело предложить, князь, – посланец развел руками. – А ты волен делать что хочешь. Не хочешь жениться – не женись, но окажи деве почет и свое благоволение.

– В этом не сомневайтесь, – махнув рукой, Даумантас поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция закончена.

Послы прекрасно все поняли и переглянулись. В глазах у обоих мелькнуло торжество. Ну, еще бы! Дело свое посланцы великого князя справили нынче нехудо.


Рамуне по-литовски означало – ромашка. Лидская княжна приехала, конечно же, не одна, а с двумя служанками, смешливыми и пухленькими хохотушками, сразу же вызвавшими определенные надежды у слуг и стражи. Невысокая, худенькая, скорее даже – миниатюрная, Рамуне выглядела лет на тринадцать-четырнадцать. Наверное, именно столько ей и было. Совсем еще ребенок! Пухлые губки, блестящие карие глаза, соломенно-желтые косы. Симпатичная. Красивая даже.

Нальшанского князя она явно боялась! Даже не оперлась на его руку, поднимаясь по крутой лестнице в гостевые покои. Довмонт не настаивал – пускай ведет себя, как хочет. Он вовсе не собирался с ней жить, тем более – брать в жены. Мала еще! Тем более в сердце еще долго будет другая… другие… Бируте… и Ольга!

– Исполняйте все ее желания, – строго-настрого наказал кунигас слугам. – Узнайте, что она любит, делайте все, чтобы ей было хорошо.

Так и делали, даже пекли любимые юной княжной лепешки с медом. Правда, Рамуне даже не улыбалась, а все сидела взаперти в отведенных ей покоях, грустила и плакала. Ну, тут уж Довмонт ничего поделать не мог, но старался пристально наблюдать за гостьей, время от времени навещая ее. Правда, после этих визитов девчонка плакала еще, хотя князь был предельно корректен и ласков, стараясь не обидеть княжну ни единым словом. Похоже, Рамуне его не только боялась, но и ненавидела. Интересно, за что? Друзья шутили – мол, со всеми молодыми девками так, стерпится-слюбится.

Впрочем, уже очень скоро Довмонт почти совсем позабыл про свою невестушку-гостью. Несмотря на заключенный союз между Миндовгом и великим князем Владимирским Александром, на севере литовских земель вновь активизировались крестоносцы. Орден копил силы, зазывая к себе рыцарей из всех европейских стран, жестоко подавляя разрозненные выступления жемайтов, куршей и пруссов. Князь Тройнат прислал к Довмонту гонцов, настаивая на личной встрече. Кунигас и хотел бы навестить старого дружка, да боялся оставить Утену, где с недавних пор ходили упорные слухи о скором возвращении прежнего князя. Речь шла о Наримонте, давнем недруге Даумантаса. Кто-то ведь эти слухи распространял, и хорошо было бы выяснить – кто? Подумав, князь поручил это Гинтарсу. Шляющийся по городу любопытный подросток привлечет куда меньше внимания, нежели взрослый мужчина.


Вечерами Довмонт старался быть на людях, изгоняя из своей души поселившееся там горе. Звал в трапезную гостей, устраивал небольшую пирушку, днем же занимался делами: разбирал купеческие тяжбы и жалобы обывателей, лично контролировал воинские тренировки дружины.

Князь часто охотился, скакал на коне до седьмого пота, выматывался, так чтоб вечером, намахнув кружку браги, сразу же провалиться в сон. Крепкий и без всяких сновидений.

В один из июльских дней Даумантас вот так же, в изнеможении, поднялся в свои покои. Скинул кафтан и рубаху, облился до пояса водой, да уж хотел было позвать слуг – прибраться и разобрать постель, как вдруг…

Как вдруг услышал приглушенный девичий смех! Смеялись совсем рядом, за стеной – там, где гостила невестушка. Усмехнувшись, князь надел праздничную рубаху, расчесал волосы гребнем…

Немного постояв перед дверью, послушал смех. Постучал.

– Пришел пожелать тебе доброй ночи, княжна.

Вот уж поистине – зря приперся!

Счастливая улыбка мгновенно сползла с лица Рамуне, едва только кунигас появился на пороге. Карие глаза девушки вспыхнули недобрым огнем, милое личико исказилось гримасой страха и злобы.

– Ну… приятных снов, – поставив на стол прихваченный с собой кувшинчик с вином, князь повернулся…

– Благодарствую, – неожиданно вымолвила «невеста». – Можно мне… можно мне завтра опять поехать кататься на лодке? Ну, как вот сегодня…

– Конечно же можно! – Довмонт искренне обрадовался. Ну, хоть что-то удалось расшевелить в этой девчонке. – Я скажу стражам…

– Не надо много стражей, нет! – поспешно возразила княжна. – Здесь, в Утене, такие добрые и приветливые люди.

При этих словах кунигас едва не закашлялся. Добрые и приветливые? Ага… что-то не замечал!

– Как скажешь, – улыбнувшись, Игорь хотел было сказать юной гостье, что вовсе не собирается на ней жениться, но…

Это было бы оскорблением! Не только самой Рамуне, но и всего ее рода, всего Дайновского княжества, всей лидской земли! Ладно… со временем как-нибудь… не сейчас.


Князь вошел к себе… и едва не сбил с ног Гинтарса! Тот как раз выскочил из-под ложа…

– Что ты там потерял, парень? – нахмурился Довмонт.

– Мне сказали служанки… они застилали постель и нашли… вот! – часто моргая, парнишка показал на ладони маленькую засушенную ящерицу!

Игорь хмыкнул:

– И что? Ну, плохо убирают. Значит, надобно наказать слуг.

– Это не простая ящерка, мой вождь, – сглотнув слюну, Гинтарс качнул головою, блестящие светло-голубые глаза его округлились от самого неподдельного ужаса, словно бы подросток держал на ладони не мертвую ящерицу, а живую ядовитую змею, извивающуюся, раскрывающую пасть и вот-вот норовящую ужалить!

– Это не ящерка, князь. Это наговор, – тихо промолвил парнишка. – Наложенное кем-то заклятье. Думаю – на твою смерть. Видишь, ящерицу проткнули иголкой, а вот это пятнышко – кровь.

– Наговор…

К словам слуги кунигас отнесся довольно серьезно. Все-таки в Утене у него имелось немало врагов, мечтавших о возвращении Наримонта. Кроме того, еще не стоило сбрасывать со счетов нальшанского жреца Будивида. Старый интриган вполне мог спеться с утенскими предателями. Вполне. Заклятье тоже он мог наложить – все же жрец, к подобным делам привычный. Подослал кого-то, и… Но как мог посторонний пробраться в опочивальню князя?! Да никак. Значит, кто-то из своих… Гинтарс? Нет, вряд ли, парнишка искренне предан, да и ящерицу он же и показал. Тогда кто? Скорее всего, кто-то из челяди. Сговорился с Будивидом, и… или, наоборот, жрец прислал кого-то сам, обиженный на то, что кунигас оставил его в Нальшанах. Ну да – здесь еще этого старого черта и не хватало!

– Как тебе княжна? – искоса глянув на слугу, неожиданно поинтересовался Довмонт.

– Рамуне? – парнишка смущенно моргнул. – Ну, она же княжна, а я…

– Интересно, что же ее так развеселило? – выглянув в окно, задумчиво протянул кунигас. – Грустила-грустила, слезы лила, а тут вдруг – смеется! С чего?

– Может, на лодке кататься понравилось?

Может, и так. Может…


Выпроводив Гинтарса, князь велел позвать к себе Любарта, коему доверял практически полностью. Доверял и Гинтарсу, и Альгирдасу, однако верный слуга был еще слишком юн для особенно важных дел, на Альгирдаса же кунигас возложил охрану и сопровождение своей юной гостьи.

Недавно назначенный сотником, Любарт, поклонившись, уселся на лавку, внимательно слушая своего господина. Выслушав же – высказался:

– Думаю, это Будивид, больше некому, – нахмурился Любарт, всегда недолюбливавший жреца. – Мстит за то, что мы не взяли его в Утену. Говорит, могли бы и взять… Но в Утене ведь и свой великий криве есть, верно! Нет, ты, Даумантас, правильно и сделал, что не взял. Не зря говорят – два медведя в одной берлоге не уживутся. Жрец это все! Будивидас! Он! Я так думаю, хорошо бы отправить в Нальшанай верных людей, князь. Разобрались бы с криве, пока не поздно.

– Отправляй, – согласно кивнул Довмонт. – Только пусть не торопятся. Не делают ничего без моего приказа…

– И вот еще что, княже, – молодой человек хмыкнул и сверкнул темными цыганистыми глазами. Он еще больше, чем прежде, стал походить на испанца или итальянца. От природы смуглый, с длинными темными локонами и иссиня-черной щетиной, Любарт тем не менее никогда не суетился, а все делал расчетливо, медленно, с умом. Зато и ценил его князь куда больше Альгирдаса.

– Я вот так думаю, мой кунигас, надо челядь расспрашивать. Ну, не может же так быть, чтобы кто-то совсем незаметно в твою спальню пробрался! Он что же, в окно влез, что ли?

Князь покусал губу:

– Я же говорю, это не чужой. Из своих кто-то!

– Тем более, – спокойно отозвался сотник. – Так не бывает, чтоб что-то произошло в самой полнейшей тайне. Кто-нибудь что-нибудь да видел, знал.

– Хорошо, – махнул рукой князь. – Делай, как знаешь, дружище.


Дело сдвинулось уже к вечеру. За ужином Любарт жестом отозвал кунигаса в сторону и шепотом доложил:

– Ростислава. Служанка княжны.

– Служанка?

Оказывается, юную и смешливую Ростиславу мельком увидел в княжеской горнице Нелюд-челядин. Он как раз приносил туда кувшин с душистым медвяным квасом…

– И что делала служанка? – напрягся Довмонт.

Любартас тряхнул волосами:

– А ничего не делала. Нелюд сказал – просто сидела на лавке, его дожидалась.

– Дожидалась? Зачем?

– Сказала – за квасом пришла. Княжне, мол, пить захотелось. Очень уж ей медвяной квас понравился, ага.


Квас понравился, надо же… Что ж, неужели – Рамуне? Эта худенькая девочка-подросток, ромашка с соломенными косами. Рамуне… Впрочем, почему бы и нет? Мотивы ее пока непонятны, но они есть, обязательно есть. По какой-то неизвестной причине младшей дочке затерянного в лесах князька почему-то не хочется стать женой доблестного нальшанского кунигаса. Хотя сватает-то ее – сам Миндовг, с которым шутки плохи. Отец, лидский князь, наверняка ошалел от радости. А вот дочка его – что-то не очень. Кстати, вчера она чему-то бурно радовалась… Чему? На лодочке, говоришь, каталась…

* * *

Не слишком-то широка речка Утенайка, однако же и не очень узка. Не ручей все же. Не глубока, но и вброд не перейдешь, даже в середине июля. Потому как лес. Чаща кругом. Вытекают из болот, из пущи, ручьи, питают речку. Холодная водица, впрочем, на песчаном плесе нагревается, купаться можно.

Вот и сейчас там купались. Шум, гам, плеск! Детишки сбежались – тут луга, сенокосы рядом, вот, к вечеру ближе, родители и отпустили ребят. А те – и рады! Плещутся, кричат, верещат.

Чуть дальше, если пройти по плесу – заросли ивы да вербы, краснотал, смородина, густой камыш с рогозом. Там, за кусточками, обычно девчонки купались… а если еще чуток пройти, в самые-то заросли…

Туда князь и шел. Осторожно, стараясь не шуметь, не трещать ветками да сучками. Старался купальщиц не испугать, а то ведь те запросто могли физиономию расцарапать, не посмотрев, что князь. Князь, не князь, за девами купающимися подсматривать нечего! Вот и шел Даумантас, таился. Знал четко – куда.

Куда подальше, за краснотал, за ольху, за вербы. Там место – укромнее некуда. Обычно на лодочках приставали, но можно и по бережку пройти. Именно там и купалась юная Рамуне-ромашка, именно оттуда возвращалась потом веселая.

Совсем узенькой стала тропа. Звонкие голоса купальщиц далеко позади остались. Князь остановился, прислушался. Впереди, в ольховнике, пичужка защебетала, запела. Жаворонок, верно. Или, скорее, иволга – она как раз такую густую тень любит. Может, и малиновка – бог их там разберет, этих птиц, или, точнее говоря – боги. В таких вот укромных местах, говорят, и живет речной дух Упинис. Игривый дух, иногда и жестокий даже. Запросто может, кого захочет, в реку, на глубину утащить! Потому по весне еще и в самом начале лета, приносят Упинису жертвы. Девушки венок плетут, в реку бросают. Речной дух и куриной кровью не брезгует, а иногда – и человечьей. Вот тогда и тонут купальщики да рыбаки. Сердится Упинис, переворачивает лодки, держи ухо востро.

Вот щебетание оборвалось. Резко, вдруг, словно бы кто-то спугнул. Кунигас сделал пару шагов, затаился… и услыхал голоса. Один – нежный, девичий, второй – юношеский, ломкий.

– Ты все сделала, как я сказал, Рамуне?

– Да-да, милый! Верная служанка моя подложила ящерку. Никто и не заметил!

Девчонка злорадно засмеялась и тут же осеклась:

– Только вот – поможет ли?

– Здесь три наговора! И семь кровинок. Поможет! Обязательно поможет. Ты же знаешь, мой дед – криве, жрец.

Ах, вон оно что! Вон что вы, юные пионеры, задумали. Князя своего сгубить? Нынче спокойно было, так что действовал Игорь, а не Довмонт. Иначе бы, верно, все обернулось кровью.

– Он обязательно умрет! Зачахнет. Даже не сомневайся, любимая!

Недобро щурясь, Довмонт выбрался из кустов:

– Добрый день! Лабас ритас!

Влюбленные опешили. Вот уж поистине – не ждали. Рамуне хлопнула пышными ресницами и побледнела. Ее юный воздыхатель, парнишка лет пятнадцати с миловидным лицом и длинными каштановыми волосами, вдруг выхватил из-за пояса нож и бросился прямо на князя.

Довмонт ударил его слева в челюсть. Добротный вышел «крюк», любой бы боксер оценил, хоть кунигас не особенно-то и старался. Экое дело – справиться с сопляком!

От удара мальчишка отлетел к самой реке, плюхнулся головой в воду. Княжна тут же подбежала к нему, обняла и, обернувшись, с ненавистью глянула на князя. Карие глаза девчонки вдруг полыхнули такой лютой ненавистью и злобой, что Игорю на миг стало не по себе.

Парнишка между тем пришел в себя, застонал, приподнялся…

– Сядьте! – приказал кунигас. – Вот здесь вот, на песке, рядом. Можете даже ножки вытянуть.

– Мы умрем вместе! – с вызовом бросила юная лидская княжна.

Довмонт-Игорь озлился:

– Никто не умрет! А ну, притихни, Ромашка. Кому сказал! Значит, слушать сюда, сопленосые. Чтоб ты знала, дева, мое сердце занято. И жениться на тебя я вовсе не собираюсь. Усекли? Я вас спрашиваю, засранцы? Эй, тебя как зовут?

– А-альгис, – ответила за приятеля девушка.

– А-альгис! – усмехаясь, передразнил князь. – Он что, глухонемой, что ли?

– Н-нет.

Довмонт погрозил испуганным подросткам кулаком и неожиданно улыбнулся. Сел рядом на песок, подмигнул обоим:

– Ну, вот что, тинейджеры, слушай сюда! Сделаете, как я скажу – все будут довольны.


Они расстались друзьями. Вернее, даже и не расстались. Внук и сын великих жрецов Альгис получил милостивое разрешение сопроводить юную княжну в замок Утены и даже остаться при ней в качестве земляка и доброго гостя самого кунигаса.

Мальчишка, правда, долго не верил, что все обошлось. Лишь на следующий день, когда никто не ворвался в горницу, не схватил его, не убил, не бросил в темницу, не велел пытать… вот тогда поверил. Дождался, когда Рамуне выйдет в людскую, поклонился и, взяв ее узенькую ладонь в свою руку, прошептал:

– Я же говорил – древние боги помогут! Видишь, они образумили даже буйного нальшанского князя!

* * *

Утром приехали люди Тройната. Жмудский князь передал с ними послание, в котором просил Довмонта незамедлительно собрать людей и напасть на Штеллин, орденский замок, выстроенный совсем недавно в верхнем течении Даугавы реки. Укрепления замка еще не совсем достроены, нападения там не ждут, в любом случае рассчитывая на гарнизон соседнего замка Святого Эгберта Саксонского, где и орденских братьев хватало, и кнехтов, и разных прочих рыцарей. Так вот, крепость Святого Эгберта Тройнат как раз и обещал взять в глубокую осаду, с помощью своих войск и отрядов местных восставших крестьян-ливов. В таком разе Штеллин представлялся легкой добычей… и Тройнат очень не хотел, чтобы она досталось ливам.

Все эти земли располагались совсем недалеко от Утены, орденские замки нависали над княжеством Довмонта, исходя постоянной угрозой. Избавиться, наконец, от них – это было бы здорово! Предложение жмудского князя пришлось как нельзя более кстати. Кунигас и не скрывал радости, приказав воинам готовиться к походу. Только предупредил военный совет, чтоб не болтали о цели набега, иначе немцы могли подготовиться.

Военный совет. Сам князь, Альгирдас, Любарт, еще трое сотников из Утены, ну и, конечно, старый воевода Сирвид – куда же в таком деле без него-то? Все согласились с князем – молчать о цели пути. Придет время – воины ее сами узнают. Не так тут и далеко.

После совета князь навестил «невестушку» и ее дружка Альгиса. Подростки уже не зыркали, словно волки, а улыбались, правда, о полном доверии речи еще не шло, но первый ледок был сломан. Пообщались неплохо – Довмонт до самой ночи травил смешные байки, так что молодежь покатывалась со смеху.


Пока князь развлекался в компании своих юных гостей, неприметный человечек в сером плаще и круглой кожаной шапке покинул замок верхом на скромной пегой лошадке. Никакого внимания стражи он не привлек – один из княжеских слуг, каких множество. Он служил и Наримонту, и до него, и вот теперь – Даумантасу. Получал за службу кров и еду, иногда перепадало и кое-что большее, но так, изредка, скромненько. Хотелось куда большего, хотелось, чего уж тут! Человек же не виноват в том, что родился не князем, а простолюдином, слугой. Что же, слуги не люди и должны вечно пресмыкаться в самой суровой бедности и грязи? Ведь всемогущие боги могут помочь и простолюдинам. Если захотят. Если хорошо попросить. Не помог великий Дьявас? Поможет Перкунас. И он не хочет? Ну, тогда Велняс-Пикуолис, могущественный бог магии и подземного мира. Правда, Пикуолис потребует особых жертв… человеческих. Но и на это все можно пойти, иначе так и проживешь всю жизнь червем, покорно исполняя указания других.

Слуга умилостивил владыку подземного царства. Просто украл ребенка, мальчика лет шести. Тоже из слуг, на реке – никто особо и не хватился, посчитали, что утонул. Мать – приземистая, похожая на кадку, крестьянка, старуха лет тридцати – погоревала немножно, да пошла следующего рожать. К младенцам и маленьким детям родители не привязывались – уж больно часто те умирали, прямо дохли, как мухи.

А мальчик тот не просто так помер, а был торжественно обезглавлен под сенью старого священного дуба! Повезло голытьбе – не успел в рост войти, как сразу к Пикуолису в гости! Вот уж поистине достойная, добрая смерть.

Человек в сером плаще спокойно миновал городскую стражу и выехал из города. Свернул на Нальшанский тракт, где погнал лошадку во весь опор. Здесь, в лесах, некого было таиться.

* * *

Мальчишку звали Болеслав, Славко. Великий нальшанский жрец Будивид купил его по случаю недели две назад у полоцких торговцев. Купил незадорого, отдал лишь две серебряные монетки. Тоненькие, размером с ноготь. Да и кто дал бы больше за десятилетнего доходягу? Кожа да кости, а на лице, под копной спутанных сивых волос сверкали одни глаза, ярко-голубые, как небо. Одни глаза, да, щек на лице мальчишки, казалось, не было вовсе, как и задорного курносого носа.

Поначалу Славко нового своего хозяина очень боялся. Еще бы – он ведь даже с виду страшенный и уж явно ничуть не добрее внутри! Черная борода, кустистые брови, горбатый, словно клюв хищной птицы, нос, а взгляд такой, что казалось, прожигал насквозь. Одет тоже странно – длинная туника до самых пят, дорогой, с золотыми бляшками, пояс, посох с навершием из рогатого черепа, а на шее – бусы из мертвых птичьих голов. Страх один, прости, господи! Да и что сказать, хозяин-то оказался язычником. Мало того – волхвом Будивидом!

Однако же ничего плохого с новым слугой ни сам волхв, ни его помощники не делали. Не били, не ругали даже. Наоборот, кормили. Не очень, правда, сытно, но изголодавшийся мальчик и простой просяной похлебке был рад. Пусть не вкусно и не очень-то сытно – зато каждый день! Не жизнь, а малина, просто праздник. Это ведь очень здорово, когда сыт.

Работой тяжелой Славку не нагружали. Так, по мелочи – сбегай, принеси, подай. Еще юный раб должен был прибираться по дому, подметать двор и ходить на торжище вместе с худущей и страшной служанкой Грабой, которую на усадьбе Будивида боялись все, исключая самого хозяина. Граба Славку невзлюбила, впрочем, она не жаловала никого. Подгоняла мальчишку пинками, щипала, шипела злобно, словно змея, и нагружала тяжелую корзину доверху всякой снедью. Славко потом эту корзину тащил, надрываясь. Служанка ругалась, обзывала бездельником да стегала прутом, словно какого-нибудь теленка. Но это только раз в неделю и было. В остальном же – очень даже хорошо, сытно!

Ночевал Славко обычно в хозяйской избе, прямо в горнице, под лавкой – на лавке ему, грязнуле, не разрешалось. Впритык к горнице, за циновкой, располагалась опочивальня жреца, так что служка всегда был под рукой: мало ли кого срочно позвать, принести. Доложить, опять же. Вот как сейчас…

Едва только расстелил Славко под лавкой старую собачью шкуру, как услыхал во дворе голоса. Потом кто-то закричал, застучали по крыльцу шаги:

– Отвори-кось! Скажи хозяину – пожаловал вестник из Утены.

Вестник… Важный, верно, гость. Если б не важный был – привратник бы хозяина будить не осмелился.

Вскочил Славко на ноги – да к опочивальне:

– Господине, там…

– Слышал. Давай отворяй!

Привратник на крыльце светил факелом, гость в горницу вошел. Лица служка не углядел – темновато, заметил только, что одет-то гость небогато: рубаха холщовая. Телогрея да серенький сиротский плащик. На голове же – шапка кожаная, круглая.

Будивид, однако же, гостю обрадовался:

– А! Заходи, заходи! Давно жду вестей… Говори же! Ну! Мальчишка? Ах, слуга… Так он плохо по-нашему понимает… да и не расскажет ничего.

Не так уж и плохо Славко понимал литовскую речь! Почитай, рядом, в Полоцке, вырос, а там литовцев полно. Вот и здесь кое-что из беседы расслышал. Специально, сноровку, не вслушивался, а так… чисто из любопытства пригрел у порога уши.

– Штеллин? Это где такой? Ага, ага… Неужто на этот раз помогут нам боги? Ну, и сами подсуетимся, ага. Вот что, друг. На рассвете скачи обратно, передашь на словах…

Дальше Славко не слышал – жрец на шепот перешел. Да и вообще – весь разговор закончился.

Привратник проводил гостя в людскую, и вроде как успокоились все до утра, до рассвета. А, как зорька забрезжила, как петухи запели, позвал Будивид слугу. Велел будить Вилкаса с Локисом – здоровенных парняг, волхвов молодших, да и самому собираться.

– Мало ли, пригодишься где…

Да уж, конечно же, как не сгодиться расторопному слуге? На то ведь его и купил хозяин.


Утро выдалось славное – светлое, теплое, радостное! В бледно-голубом небе вытянулись прозрачные серебристые облака, подсвеченные снизу солнцем, сверкающий край которого едва только показался за дальним лесом. В густой траве искрилась под ногами роса, порхали разноцветные бабочки, на ветках деревьев весело щебетали птицы. В такое утро хотелось и самому радоваться. Побежать, заорать, да, на бегу скинув одежку, сигануть с разбега в реку!

Правда, нельзя сейчас в реку, не до того. Хозяйское дело важнее. Выехали с усадьбы на четырех конях. Сам волхв, двое его помощников и этот, вчерашний. Славко бежал рядом, поднимая босыми ногами серую дорожную пыль. Долго ли, коротко ли, а парнишка отставать начал, тогда один из парняг, Вилкас, схватил его за шиворот, приподнял да усадил пред собой, на конскую холку. Теперь поехали куда быстрей, поскакали так, что только ветки перед глазами мелькали.

Ехали недолго. Свернув с широкой, накатанной возами дороги, углубились по узенькой тропинке в лес, а там и вообще привязали лошадей на полянке. Дальше пошли пешком, все больше в гору, пока не забрались на холм, оказавшись у старого дуба. Огромный был дуб, высоченный, а уж толстущий – десятеро вряд ли обхватят! Возле дуба, рядком лежали серые плоские камни, а перед ними были вкопаны деревянные резные столбы… Идолы! Поганые языческие божки! Капище…

Испугавшись, Славко хотел было украдкой перекреститься, но не успел – дюжие слуги волхва внезапно схватили его за руки, сорвали рубаху и поставили на колени прямо на один из камней. Перед глазами охолонувшего от ужаса мальчишки кривилась в злобной ухмылке деревянная рожа страшного языческого божка.

– Господи Иисусе…

Славко дернулся, да не тут-то было! Здоровущие парняги-волхвы ухватили его за плечи и держали крепко. Будивид же недобро прищурился…

– Дуй, ветер! Шумите, деревья!

Произнеся пару слов, волхв посмотрел в небо… В правой руке его вдруг что-то сверкнуло, ужалило Славко в грудь… И все. Расплылась, зашаталась, исчезла мерзкая харя божка. Померкло солнце.


– Готов, – вытащив нож из груди жертвы, Будивид вытер окровавленное лезвие об траву. – Надеюсь, Пикуолис будет доволен и поможет нам в нашем многотрудном деле.

– Теперь уж точно – поможет, – поглядев на мертвое тело, кивнул человек в сером плаще. Вчерашний гонец. Вестник. – А то ж!

Молодые кривисы, помощники жреца, сноровисто отрезали принесенному в жертву ребенку голову и вопросительно уставились на Будивида. Алая кровь падала с их рук в траву, застывая дымящейся дрожащей росою. Росою богов, росою войны, росою предательства.

– Тело оставьте волкам, а голову повесьте на ветку, – отдав распоряжения, криве посмотрел на гонца. – А тебе пора, друг. Скачи, и да пошлют нам великие боги удачу.

Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

Подняться наверх