Читать книгу Разбойный приказ - Андрей Посняков - Страница 6
Глава 5
Хороводная
ОглавлениеВ содержании песен при этом не было ничего специфически девичьего… Пели то, что всегда.
М. М. Громыко. Мир русской деревни
Май 1603 г. Нагорное Обонежье
– Прошка! Ты как здесь! – Митрий в изумлении хлопал глазами. Ко всему он был готов сегодняшней ночью, но только не к этой встрече.
– Да так… все время за вами шел, – невразумительно отозвался Прохор. – А сеночь, слышу: крики да вроде как ловят кого-то… Ну и вышел на дорожку посмотреть, а тут ты…
– Слушай, а эти сейчас не очнутся? – Митрий опасливо посмотрел на распластавшихся по траве обозных.
Пронька пожал плечами:
– Очнутся – еще добавим.
– А ты их не…
– Да не переживай, нешто я бить не умею?!
Митька улыбнулся:
– Да я и не переживаю… Ой, вот что. Нам бы нужно Василиску найти.
– Что с ней?! – не на шутку встревожился Прохор.– Она что, не с тобой?
– Да была со мной, а дальше уж мы разделились… Пойдем-ка к реке. – Митька потянул друга за рукав. – По пути расскажу.
Приятели наконец обнялись и быстро зашагали по дороге обратно к реке. Лежавших позади обозников не опасались: пока они еще очнутся, а уж как очнутся, так пока сообразят, что к чему.
– Не раньше утра к своим выберутся, – авторитетно заявил Прохор. – Уж я-то знаю.
Митька склонен был ему верить – уж в чем в чем, а в мордобитии-то его приятель специалист.
– Ты, прежде чем меня слушать, сперва расскажи, о чем вы с Василиской условились, – не доходя до реки, попросил Прошка.
Митька кивнул и, кратко рассказав про побег, добавил:
– На восходе солнца договорились встретиться с ней у реки. Не на том, на этом бережку, вниз по течению.
– А, ближе к Куневичскому погосту?
– А ты откуда знаешь? – удивился Митька.
Молотобоец хохотнул:
– Еще б не знать, возили нам и оттуда крицы. Только вот как мы ее найдем?
– А так и найдем, – беспечно отозвался Митрий. – Василиска не дура, посейчас наверняка в леса подалась, а уж потом, как обоз пройдет, выйдет. Тогда и сыщем ее.
– Да как же? Места-то шибко глухие!
– Как-как! – Введенский отрок обозлился. – Вот рассветет – увидишь!
А рассвело скоро – вот только что стояла ночная тьма, потом вдруг раз – и как-то резко погасли звезды, лишь бледная поганка луны уныло повисла над лесом, кланяясь яркому восходящему солнышку. Утро выдалось росным, но каким-то радостным, светлым. Было прохладно, но, судя по чистому небу, начинавшийся день обещал быть теплым и ясным.
– Кажись, уходят, – поглядев на обоз, шепнул приятелю Митрий. Оба парня сидели сейчас на высокой березе, что росла на вершине одного из холмов. Вокруг, сколько хватало глаз, лежали леса, близкие – темно-зеленые, и дальние, пропадавшие в голубовато-сизой дымке. Леса, леса, леса, без конца и без края. Лишь впереди, на востоке, переливались рассветным солнцем две реки, Капша и Паша, сливавшиеся как раз у брода. Через брод под раздававшуюся на всю округу ругань и переправлялся сейчас хорошо охраняемый обоз московского купца Акинфия.
Митрий перекрестился:
– Ну, слава Богу, уехали. Так я и думал – не с руки им за нами гоняться. Не велики боярыни – две вертихвостки.
– Однако уж пора бы и Василиску сыскать, – напомнил Прохор. – Как бы не заплутала.
– Да не заплутает, – Митька махнул рукой, и от столь резкого движения едва не сверзился вниз. И сверзился бы, коли б Прошка не ухватил за шиворот своего незадачливого приятеля.
– Ты это, Митяй… Вниз-то не стремись шибко. Там твердо.
– Знаю, что твердо. Тоже мне, шутник отыскался… Ну, отпускай, отпускай, хватит. Дальше как-нибудь и сам слезу.
Очутившись внизу, ребята споро побежали к реке, а уж там пошли краем берега вниз по течению. Темная торфяная вода играла на острых камнях буровато-белесой пеной, на излучине шумел на ветру камыш, а рядом, у плеса, играла, выпрыгивая из воды, рыба. На том берегу вдруг затрещали кусты, друзья вздрогнули, увидев, как, раздвигая могучей грудью заросли ивы, спустился на водопой хозяин здешних лесов, огроменный рогатый зверь – лось. Опустив в воду горбатую морду, сохатый принялся шумно пить, недобро посматривая по сторонам желтыми колючими глазами. Ветер был от ребят, и лесной великан вряд ли мог сейчас их учуять, а вот если бы высмотрел, так, может, и кинулся бы, что ему перемахнуть узкую речку! Это волк, пока сытый, мирный, а лось – другое дело, может и просто так, за здорово живешь, наподдать копытом, чтоб не шлялись тут некоторые. Известное дело – этакой-то копытиной живо черепушку срубит.
– О, смотри, смотри, ну и губищи! – не выдержав, зашептал Прошка. – Закоптить – знаешь, как вкусно.
– Смотри, как бы он сам тебя не закоптил… Ну-ко, спрячемся-ка в траве, ишь, косит глазом.
Ребята дружно опустили головы, да так и лежали, не шевелясь, дожидаясь, пока сохатый напьется да уйдет себе по своим лосиным делам – может, к лосихе, может, поглодать мягкой осиновой коры, а может, и нажраться пьянящих грибков-мухоморов. Ох, и не позавидуешь же тогда всему лесному царству! Пьяный лось – это уж такая бедища, хуже медведя-шатуна!
Однако пора было искать Василиску.
– Как же мы ее теперь сыщем? – который раз уже недоверчиво спросил Прошка.
Митрий пожал плечами – давно уже, с самой ночной встречи, прямо-таки распирало его узнать, каким же это образом объявился здесь Прохор, который вроде как в Сароже должен быть. Но молотобоец, похоже, пока не горел желанием все немедленно объяснить, старательно уводя разговор в сторону, и Митька решил не форсировать события, захочет – расскажет. Спросил только:
– Ты песни хороводные знаешь?
– Песни? Гм… – Прошка задумался, зачесал рыжеватые кудри. – Ну, так, немножко. А что, петь, что ли, сейчас будем?
– Именно! И во всю глотку! Про лен слова помнишь?
– Нет.
– Ну, тогда давай про воробушка.
У воробушка головушка болела,
Болела, болела, болела… —
затянули вразнобой оба. Любой певчий бы от этих жутких звуков скривился, хуже чем от прокисшей браги, а приятелям ничего, нравилось:
Уж как стал наш воробышек садиться,
Садиться, садиться, садиться…
– Тьфу ты, черт, прости Господи! Дальше-то позабыл… – Митрий с досадой тряхнул головой.
– И я не помню. – Пожав плечами, Прохор вдруг приложил палец к губам, прислушался, и на пухлых губах его зажглась, засияла радостная улыбка, словно бы осветившая грубое лицо молотобойца. На щеках кулачного бойца заиграли ямочки, взгляд стал такой наивный, детский, что Митрий, посмотрев на него, фыркнул и засмеялся. В общем-то было чему радоваться – из-за лесочка выплывал, приближался звонкий девичий голос:
Уж как стал наш воробышек порхати,
Порхати, порхати, порхати…
И вот наконец из-за кустов на лугу показалась Василиска. Завидев ребят, замахала руками, припустила бегом, так, что распущенные волосы ее забились по спине водопадом, падая темной болотной водицей на старое сермяжное платье.
– Милые вы мои, – подбежав, девушка обняла сразу двоих, – други! Прошенька, а ты-то как здесь?
– Да так… – отмахнулся молотобоец. – Проходил вот мимо, гляжу – Митька. Ты лучше скажи – как ты?
– А эти? – Василиска вдруг напряглась. – Обозники. Уехали?
– Уехали. Станут они по лесам за нами таскаться, чай, и другие дела имеются. Где пряталась-то, в лесу?
– В орешнике. – Девушка улыбнулась. – Поначалу у реки ждала, будто русалка. Потом шум какой-то почудился – вроде как бежал кто-то. Вот и я долго не думала, в лес подалась, затаилась. Вас как услыхала, обрадовалась.
– Да, уж мы старались, – горделиво приосанился Митрий. – Выводили громко, как певчие в Преображенской церкви.
– Да уж, – Василиска кивнула. – Ничего не скажешь, орали премерзко – далеко слыхать.
Оба «певца» переглянулись и дружно расхохотались, после чего Митрий пристально посмотрел на дружка:
– Так ты, Проша, выходит, проводить нас пришел?
– Да нет, други, не проводить, – со вздохом отозвался Прохор. – С вами теперь пойду.
– Вот славно как! – обрадованно воскликнула Василиска и от избытка чувств чмокнула парня в щеку. Тот покраснел, сконфузился, но было видно, что поцелуй сей ему дюже приятен.
Митька тоже обрадовался и, задумчиво покачав головой, предложил пробираться к броду.
– А по пути ты бы, Проша, рассказал нам, что да как. Чай, мы тебе не чужие.
Молотобоец снова вздохнул, еще тяжелее прежнего, повел плечом, словно примериваясь для удара, и, с шумом выдохнув, с какой-то обреченностью махнул рукой:
– Так и быть, слушайте. Кому и рассказать, как не вам?
Выслушав Прохора, Василиска ахнула, а Митрий поскреб заросший затылок и нараспев протянул:
– Ну и дела-а-а…
Однако тут же взял себя в руки и продолжил уже самым деловым тоном:
– Значит, таможенный монах Ефимий убит при твоем содействии. Не вздыхай, ты ведь ничего не ведал! А вот хозяин твой, Платон Акимыч, похоже, тот еще змей. Ты, Прохор, думал – кого-то просто-напросто проучить придется, а вишь – дело до убийства дошло. Видать, поджидали Ефимия на бережку, у омута, куда ты его сверзил. Так?
– Ну да, – шепотом согласился Проша. – Так.
Он виновато шмыгнул носом.
– А перед этим, если я правильно понял, хозяин твой упоминал московского купца, дескать, что-то он для него должен сделать… – Митрий задумчиво намотал на палец свой длинный темно-русый локон.
Прохор кивнул, и Митька неожиданно улыбнулся:
– Тогда тут, выходит, прямая связь – между московским гостем и убийством таможенника. Я, кстати, как раз в тот день и видел, как купчина шептался с Ефимией, видно, подговаривал на какое-нибудь темное дельце. Но, – отрок важно поднял вверх указательный палец, – таможенный монах Ефимий – человек ответственный, честный и неподкупный, о чем все хорошо знают. А из этого следует что?
– Что?! – хором поинтересовались Прохор и Василиска.
– А то, что московит ни о чем с Ефимием не договорился и решил его убрать. Видать, слишком много наговорил такого, после чего ну никак не можно было оставлять чернеца в живых. И тогда выходит, что заказал убийство московский торговый гость Акинфий, а исполнил заказ твой хозяин, известнейший на посаде человек, владелец кузниц Платон Акимыч Узкоглазов! Вопрос: зачем ему это было надо? Я имею в виду Узкоглазова. Что за дела у них с московским купцом? Почему московит имел на Узкоглазова такое влияние, что заставил пойти на убийство?
– Н-не знаю… – растерянно протянул Прохор.
Митька кивнул:
– Правильно, не знаешь. И никто пока не знает, исключая московского гостя и твоего дорогого хозяина. Кстати, и убийство какое-то странное. Ты точно видел, как монах выплыл?
– Вот те крест! – Прохор истово перекрестился. – Христом-Богом клянусь и заступницей нашей, Пресвятой девой Богородицей Тихвинской! Да ведь и бил я не сильно – как бы не выплыть?
– Угу… – Митрий задумался, но ненадолго. Усмехнулся нерадостно, молвил: – Ежели все, как ты говоришь, Проша…
– Так! Так!
– …то, выходит, твой хозяин тебе не очень-то доверял! Еще и других людишек послал – они чернеца-то внизу, на реке, поджидали. Как вылез монах из воды – треснули по башке каменюкой… Н‑да-а… Жаль Ефимия, хороший человек был. И тебя, Прошка, жаль.
– Меня-то чего? – обиженно прогудел Прохор.
– Да пойми, ведь Платон Узкоглазов тебя со свету сжить хочет! – вступила в разговор Василиска. – За убийство чернеца знаешь что бывает?
– Верно говоришь, сестрица, – Митрий одобрительно кивнул. – Только вот однобоко мыслишь. Да, может быть, и по-твоему – Узкоглазов за что-то Прошку подставить хочет. Или не за что-то, а вместо кого-то… Но тут и другая возможность есть – к себе Прошеньку привязать, аки пса верного. Кровью! А чего? Ты, Проша, боец известный. Так что и так может быть, и эдак. Одно ясно: на посаде покуда показываться нельзя ни тебе, ни нам. Но и Спасский погост – место ненадежное, дознаться чернецы могут. Не на погост нам надо, а в деревни мелкие, в пустоши, уж они-то всяко на Шугозерье должны быть.
– Да есть…
– Вот там и отсидимся – край дикий.
– А… до каких пор сидеть?
– Ох, Прохор… Кабы я знал!
Немного не дойдя до брода, они остановились на месте покинутого лагеря московитов. Конские катыши, обглоданные кости, остатки костров. Ничего интересного. Переглянувшись, ребята пошли к реке, только вот Митька задержался возле одного кострища, присмотрелся и, опустившись на колени, вытащил из золы обгорелую книжицу. Кинулись в глаза латинские буквы – «Пантагрюэль». Не так уж и обгорела, только крайние страницы да угол маленько. Ну, все равно – сволочи!
Очистив книжку от пепла, Митрий бережно спрятал ее за пазуху и побежал догонять своих спутников. Над лесом, отражаясь в реке, ярко светило солнце.