Читать книгу ДНЕВНИК УЗКОКОЛЕЙКИ. Фантастическая повесть - Андрей Рапуто - Страница 5

Бесконечные ленты дорог! Дороги накатывают на тебя и несут вперед, вперед, насколько хватает глаз. В своем движении дороги сливаются в один тесный ручей и вдруг разлетаются веером – как реактивные самолеты на воздушном параде, которые уже через несколько секунд с грохотом отдаляются друг от друга на невообразимые расстояния.

Как сладко пахнут железнодорожные полустанки! Именно полустанки – большие станции ведут себя по-другому и пахнут совсем иначе. На больших станциях нет этого размеренного провинциального покоя и блаженного запаха креозота, которым пропитывают шпалы. На маленьких станциях можно сесть на простую деревянную с облетевшей краской омытую дождями щербатую скамейку и наблюдать, как утончаются, убегая вдаль рельсы, как бойко и бесстрашно бегает по платформе трясогузка, как задумчиво и неспешно ползет по руке красная бусинка божьей коровки. Можно незаметно наблюдать будничную жизнь, смотреть на людей, отправляющихся в путешествие и ощущать щемящее и вечно молодое чувство печали перед отъездом и предстоящей дорогой. Слушать, как бабушка тихонько напутствует внука. И представлять себе будущее этого мальчика. «Зачем это мне?» – подумал Мерло-Понти – «Разве только, если этот мальчик – я сам?» «Круг замыкается» – понял он – «и когда-нибудь я встречу здесь себя».

***

Внимание! Не углубляйтесь слишком далеко во множественные реализации. Там Вы найдете мало полезного для работы ясновидения. А то, что Вам удастся найти и унести с собой (разумеется, если Вам посчастливится вернуться обратно) с трудом или вовсе не поддается расшифровке.

//Дневник узкоколейки / глава 15, стр. 250

«Склонность к странствиям у меня в крови» – решил Мерло-Понти.

Ему нестерпимо захотелось почувствовать на плечах жесткую ограниченность погон, поднести руку ко лбу, чтобы привычно дотронуться до лакированного козырька фуражки.

Очень ветреный день. И торопливо, как это делал всегда, он побрился, смахнул пыль с сапог, затянул ремень и ушел. Дома остался след. Неуловимый след его голоса и, может быть, пара гласных от его имени. Мерло-Понти успел-таки на июльский поезд на Черкесск, ощутил душную жару и ту необыкновенную легкость и свободу, в безнадежном ожидании которой он теперь и живет. Двери в тамбуре старого, обветшавшего вагона были распахнуты наружу, и он оказался сидящим на ступеньках вагона рядом с каким-то неведомо откуда появившимся негром. Они беззаботно сидели с ним под лучами солнца, болтали и с настороженным любопытством разглядывали надвигающиеся, неспешно вырастающие и пока еще пологие горы. Уже который раз он упорно записывал и записывал это мгновение, прибавляя все новые оттенки и детали к основному метадокументу. Каждый раз что-то в этом эпизоде менялось. Мерло-Понти знал, что до конца это мгновение исчерпать не удастся и все же он весь отдавался охватывающему его в этот момент безумному желанию остаться в этом мгновении навсегда. «Будь я бродягой, я был бы, наверное, счастлив» – подумал он. Полустанки, саванны, новые города, мучительное и сладостное чувство погони, какое бывает только во сне. Так пусть же так и останется – безбрежный вечный простор с его серыми тоскливыми денечками, низким небом, холодными дождями и распутицей – серый простор, без которого ему уже не жить.

Он вдруг ощутил легкий толчок, как будто время слегка изменило свою ширину.

Весенний ветер высокие деревья качает, сухие деревья качает. Облачное апрельское небо над ним – словно битва гигантов – голубоглазых и юных. Просторно! Неутомимо и стремительно разворачивается романтическая битва облачных воинств. Он поглубже надвинул фуражку на правое ухо, так как сильный ветер нес почти не опуская на землю апрельский снежный заряд. Он не хотел натягивать на голову башлык, зная, что снежный заряд должен был вот-вот закончиться. Мерное покачивание коня под ним даже убаюкивало. Только бы не проглядеть вражеский дозор. Ему здорово повезло тогда под Невинномысском, и он успел ускакать из-под выстрелов. Он слез с коня. Дорога еще не просохла, и он пошел рядом с ней, кое-где оскальзываясь по слежавшемуся, не растаявшему еще грязному снегу. Над его головой, почти неразличимый в гулкой весенней пустоте, журчал жаворонок. Березки тянули тонкие голые стволики вверх, к солнцу, и синева неба мешалась с фиолетовой прозрачностью ветвей. Золотые паутинки солнца просачивались сквозь его ресницы.

***

А память? Что память! Память гремит на ветру, словно лист жести, пытаясь спрятаться в своем грохоте от напора ветра.

//Дневник узкоколейки / Глава 490, стр. 1090

***

Сверкающая и бесконечно несчастная – в его родина. Кладбище расположилось в болотистом поле у редкого молодого лесочка из ольховых и березовых деревьев. Этой весной поле особенно размякло и рыхлая земля жадно втянула в себя воткнутую в изголовье могилы проржавевшую железную пластинку порядковым номером и фамилией отца. Как странно – порядковый номер на пластинке в точности совпадал с годом рождения отца. Он нагнулся и начал искать пластинку, погружая руку все глубже и глубже в мягкую весеннюю стылую землю. Рука моментально заныла от холода и потеряла чувствительность. Он не боялся наткнуться в глубине на что-нибудь неожиданное. Он знал – отец защитит его.

***

После Эры Железных Дверей наступит Эра Покоя. И все людские мечты сольются в одну реку. И самый несчастный будет пить с тобой из одного кубка и радоваться одному с тобой небу. И самый униженный не будет тебя ненавидеть. И самый счастливый не будет прятать свои сверкающие молодым блеском глаза и ликовать в одиночку.

//Дневник узкоколейки / Глава 445, стр. 5854

***