Читать книгу Художник с того света - Андрей Романов - Страница 4

Часть первая. Дача
Глава 3. Уборка

Оглавление

Тяжелое пробуждение. Я надеялся, что случившееся – очередной кошмар, действо, развернувшееся лишь в моей голове. Но реквизит для страшной сцены никуда не делся. Два актера продолжали играть свои роли, одна из которых была последней.

В комнате ничего не поменялось: плотно завешанные шторы, свет ламп, картина и мертвец у стены. Он сидел, словно старая кукла, оставленная хозяевами при переезде. «Нужно убраться», – подумал я и решился впервые за долгое время открыть окна. Раздвинутые шторы позволили солнечному свету проникнуть в филиал ада на земле. Освещенный под другим углом, мертвец выглядел угрожающе злым, но в жизни он не был таким – слабый, безвольный добряк, который пустил всё на самотек.

– Доброе утро, Слав, прости за вчерашнее. Я не хотел. Не могу объяснить, почему это произошло. Это какая-то неведомая мне неотвратимость, чей-то страшный замысел, комбинация, разыгранная против моей воли. Я не знаю, виноват или нет, сожалеть об этом или спокойно принять такой поворот судьбы. Скорее всего, на этот вопрос мне ответит время. Знаешь, я никогда не был откровенным с людьми. Но с тобой могу говорить открыто, ты ведь унесешь все мои секреты в могилу. Ты сам это сказал, вот и сбылось. Самый главный секрет – я вчера тебя убил. Второй секрет – я не понимаю, сошел ли я с ума или все это взаправду. Мир вокруг совсем другой: такие странные цвета, и все живое, шевелится, летает, ходит и исчезает. Ночами дом окружает что-то страшное и большое. Оно одно и его много. Оно или они не дают мне уйти, да я, честно сказать, и не пытался. Все дни, часы и даже минуты в угоду этим странным картинам. Это не мои картины, они с того света. – Я указал пальцем вверх. – Такой вот необычный заказ из сорока трех полотен. Уже написано сорок два, твой холст предназначался для последней, самой легкой картины. Но сам знаешь, что произошло. Что еще тебе сказать? А, вот еще: мне кажется, я алкоголик. Нет, когда я выпью, то не считаю так, а вот когда трезв, это меня больше, чем заботит. Но как только допишу последнюю картину, я уверен, весь ужас закончится. Этот заказ – мой билет до станции «Счастье».

Я ходил по комнате, говорил с мертвецом и все время думал о картине. Она была повернута к стене. Проснувшись, я так и не решился посмотреть на неё: уж больно что-то необычное творилось вчера, такое со мной впервые. Чувство парения, экстаза и легкого страха – так запомнилось мне ее написание. Сейчас же картина словно еле слышно звала: «Максим, смотри, что ты сотворил, Максим, посмотри на меня. Ты слышишь?» Она манила к себе. Так манит смерть на дороге во время серьезной аварии, когда проезжающие мимо водители все как один притормаживают, чтобы ее увидеть. Человеку страшно, неприятно, но он все равно не может отвести глаз.

Повернув картину к себе и увидев ее, я повторил вчерашние движения моего гостя: попятился назад, оперся о шкаф и сполз на пол. Луч солнца пробивался сквозь пыль, парящую в комнате, а я сидел и тихо плакал. На картине была не смерть, а начало новой жизни, самое таинственное и великое – рождение души, ее свобода и взлет в мире, где можно и ходить, и парить. Смерть здесь, в нашем мире, есть рождение там, в другом, она не ужасна и не страшна, она легка и притягательна. Эта картина – желание бесконечно рождаться и столько же умирать, перескакивая между двумя непрерывно вращающимися шестернями параллельных жизней.

Собравшись с силами, я оторвал заплаканные глаза от полотна и отвернул его к стене. В комнате неприятно пахло, предстояла тщательная уборка всего дома. Сначала я сделал самое сложное – кое-как распрямил труп. Потом, обернув Славу в два теплых одеяла и перемотав скотчем, оттащил тело к калитке, где накрыл шифером.

Оттерев кровь, я услышал сверху, с мансарды, жалобное мяуканье, в дверь с силой заскребли.

– Ох, совсем забыл о тебе!

Стоило чуть приоткрыть дверь, как из комнаты вырвался огромный рыжий кот, в несколько прыжков оказавшийся у холодильника.

– Сейчас, рыжий, накормлю тебя.

Приличных размеров кусок колбасы упал на пол. Кот прыгнул, словно лев, схватил колбасу лапами и принялся поглощать – да, именно рыча, поглощать. Это был мой единственный друг – кот по имени Автобус, он наслаждался жизнью на краю деревни с чуточку сумасшедшим художником. Хорошенько набив свой бездонный трюм, кот блаженно посмотрел на меня, прыгнул на подоконник, оглядел двор и принялся вылизываться. Полюбовавшись на сытого, мурчащего словно трактор кота, я продолжил уборку.

Ближе к полуночи дом сверкал чистотой. Последнюю картину пришлось отнести на мансарду, очень отвлекала. Идеальный порядок радовал, но на душе висел камень, вернее груз, груз двести. Чтоб снять эту ноющую тревогу, пришлось воспользоваться услугами моего товарища «Маковского». Прикончив бутылку, я вырубился на чистом уютном диванчике. Но спать долго не пришлось. Кто-то ткнул меня в грудь, и я в ужасе проснулся. Пытаясь унять дрожь, я выкурил трубку и запил это дело новой порцией крепленого. Автобус мирно спал на столе, но краем глаза поглядывал на меня.

Надев легкую курточку и взяв бутылку пойла, я вышел во двор. В такие моменты лучше не размышлять, а делать, ведь мысли приводят к страху, а страх к ошибкам. Осторожно открыв калитку, взяв штыковую лопату, я потащил замотанный труп через дорогу. Оказавшись у кромки могучего, страшного леса, я остановился и тихо сказал:

– В доказательство моих слов, в доказательство моей дружбы приношу жертву вам.

      Отдышавшись, я потащил труп вглубь. Они, невидимые существа, угрюмо смотрели на нас, их безмолвие, как и молчание деревьев, было скорбно и таинственно. Прошел час, и яма глубиной полтора метра была готова. Сев на её край и откупорив бутылку «Маковского», я обратился к Славе:

– Прости за то, что убил тебя. Сейчас твое тело упадет в эту яму, и никто никогда не узнает, что произошло. Это будет уже моим секретом. Обещаю, я унесу его в могилу. Знаешь, Слав, я пока не совсем понимаю, что происходит, но у меня хорошее предчувствие. Мне кажется, я не убил тебя, а поменял пристанище для твоей души. Через несколько дней в твоем теле устроят пир жуки и черви, а годы превратят его в обычный чернозем. Но ты будешь жить, мой друг, минимум столетия, а, возможно, если колесо истории будет благосклонно к полотну, то и тысячелетия. Проживи ты свою жалкую жизнь до старости, даже твоим внукам лень было бы убраться на твоей могиле, а правнукам воспоминания о тебе были бы попросту не интересны. Душа живет, пока ее помнят. Твоя душа на холсте.

Я задумался, глядя в темноту, затем, решив, что пора, столкнул Славу в яму. Тело глухо стукнулось о дно и сгинуло под толщей земли. По лесу протянулась заунывная песнь, а духи и сущности медленно покинули могилу. Допив бутылку до дна, я закидал место захоронения ветками и не спеша, без страха отправился в свою обитель, напевая, только что придуманную песню:

Слава, Слава, Слава,

Ждет тебя хрупкая дева

По имени Слава.

Ты её обними,

Да не погуби.

Льется эта песня от оврага до утеса, от ручья до болота, от пенька до дерева, от уст к уху, от духа к духу.

Художник с того света

Подняться наверх