Читать книгу Не вырубить! Стихи, объединённые одной обложкой - Андрей Саенко - Страница 4

Я буквы в слоги соберу,

Я слоги выстрою словами,

Не чтобы заблистать меж вами

Или прославиться в миру.

Из этих слов я возведу

Стиха классического строфы,

В самоповторах катастрофы

Рифмуя радость и беду.

Вот так в алхимии стихов

Переставляю как пятнашки

Я букв потёртые костяшки

Из самой глубины веков.

Бесплоден поиск новизны,

Но превращение поэта

Овладевает мной при этом

Сильнее комплекса вины.

«Уже не важно, штиль или штормит —

в Крыму теперь всегда открыты двери,

достроен мост! – вовсю горланят СМИ, —

Владимир Путин сам его проверил!»

А я спешу о том поведать вам,

что тоже важно, в некотором плане:

вчера подняли купола на храм

святой Анастасии в Тёплом Стане.

Вот сваями уходит мост на дно.

Вот купола взмывают в неба сини.

И нам не очевидна связь меж ними,

поскольку это, в сущности, одно.

Не стоит ожидать, что лёгким будет год,

Вошедший понедельником в веселье:

В нём день начала офисных работ

В кровавое случился воскресенье,

А как хотелось всё наоборот!

Сочи – Адлер… одно из двух.

Море в небе. Небо до плеч.

Шум прибоя укутал слух

В этом месте недолгих встреч.

В слове Сочи советский дух.

В слове Адлер немецкий вкус.

Шум прибоя укутал слух

В этом месте непрочных уз.

Осень здесь уходит зимой,

И весна приходит зимой.

В рюкзаке – самолёт домой.

Я твоя. Ты моя. Я твой.

Сон мой в пальцах песком, что сух,

Не течёт ли, тело обрёл?

Сочи – Адлер. Одно из двух.

Нечет, чёт ли? Решка ль, орёл?

О-

    чи

Ка-

    мер.

Со-

    чи.

Ад-

    лер.

А я люблю аэропорты!

Люблю встречать и провожать,

И обниматься по прилёту,

И, провожая, руку жать,

И видеть, как другие рядом,

Касаний значимости вняв,

Впиваются голодным взглядом,

Как я в тебя, как ты в меня,

Как, скрытым чувствам потакая,

Спешит к груди прижать рука,

И в ней энергия такая,

Что с лишком хватит на века

На все на свете самолёты,

На ждать, встречать и провожать,

Чтоб, расставаясь, руку жать

И обниматься по прилёту.

Каждым утром одеваясь на работу

В брюки, галстук и ботинки с пиджаком,

Я родство приобретаю с Дон Кихотом,

С этим бедным сумасшедшим стариком.

Но отнюдь не потому, что мчусь куда-то

И со злом вселенским на расправу скор,

Просто древние чудовищные латы

Не особо изменились с давних пор.

Не спасёт, а загубит моё здоровье

Эта глупая одежда, господа!

И сквозит через костюм средневековье,

И растёт на подбородке борода.

Мне раньше казалось, что это такое проклятие:

Способность страны сохраняться

                                                  в реформе любой,

Топить в безразличье

                              попытки людей поменять её,

В итоге всегда оставаясь всё той же собой.

Сдавая колоду, метало, смеясь, мироздание

Шестёрки и джокеры – громких имён ассорти,

От высших слоёв,

                  на Сенатской призвавших к восстанию,

До тёмного низа, сметавшего всё на пути.

Но как далеко не сумели б зайти реформаторы,

Насколько б надёжным и верным

                                              ни виделся крен,

Смягчали удары гигантские амортизаторы,

И лесом густым колосился забористый хрен.

Меня тяготило, что топчемся вечно на месте, но

Мы словно будильник,

                            всегда заведённый на семь,

А сила страны —

                     в неспособности быть неестественной,

Хоть эта естественность, может, мила и не всем.

И поцелуй невинный в щёку

Поставил точку в рандеву.

В ушах пульсировал хитом

Бессмертный коллектив британцев,

В который раз запев о том,

Как сладко тишине отдаться,

И наслаждаться тишиной,

Не причиняя боль словами,

И я не знал, что смерть войной

Пришла за нами и за вами.

Прорвали воздух голоса

Гражданской мёртвой обороны,

И поднимались в небеса

Густыми тучами вороны,

И гулко рушился уют.

Впервые стадом стала паства:

Метались люди там и тут,

Забыв про деньги и богатства.

Как целлофановый пакет,

Попавший в жар огня мартена,

Ужались в точку сотни лет,

И канули в пучину тлена.

А я, далёк от суеты,

Был погружён в другие звуки,

И были небеса чисты,

И в мире не было разлуки.

Ни о развязанной войне,

Ни о конце всего не зная,

Я был на звуковой волне,

Когда пришла волна взрывная.

И этот мрак, и этот свет,

Всё словно замерло и встало,

Но жизнь не прекратилась, нет,

А просто навсегда устала.

Здесь, в этой точке – каждый сам

Отныне без конца и края.

Земля подвластна небесам,

Хоть нет ни ада и ни рая.

И навсегда в моих ушах

По кругу фразою одною

Покой, в себя вобравший страх,

И наслажденье тишиною.

Женщина отпущенные сроки

Мельтешит во всяких мелочах,

Обивает суеты пороги,

Охраняя пламя и очаг.

Не беда, что результат непрочен,

Не беда, что круг не разомкнуть,

Женщина как будто между прочим

Преодолевает этот путь.

Нам, любимцам вековых отметин,

Мирный быт подчас внушает страх;

Женский труд не всякий раз заметен:

Съеден суп и снова пыль в углах,

На столе посуда башни строит,

Стирки ждёт постельное бельё…

Но хозяйку это не расстроит

И чело не омрачит её.

То ли дело творчество мужское!

Если мастерить, то на века,

Даже если самое простое,

Даже если замок из песка,

А уж если это табуретка,

Двери, стены, пол и потолок…

Редко мы работаем, но метко,

И высвобождаем время впрок.

В суете, как не в своей тарелке,

Мужики срываются на вой.

Женщина сродни секундной стрелке,

А мужчина – стрелке часовой.

Вот они и вертятся по кругу

И хранят надежду на любовь,

Так необходимые друг другу,

Разбегаясь и встречаясь вновь.

Когда вы решите, что это – конец!, и отчаяние

подскажет, что нечего делать, а только тонуть,

тоните в Словах, в их смыслах и в их звучании,

и путь ко дну превратится в обратный путь.

Можно простые Слова заплести в Молитву,

в медитативную Мантру, а можно и

вдруг осознать, что в пульсации вечного ритма

Слова – молчаливые спутники, твои и мои.

Мы ими дышим, и это не аллегория,

мы выдыхаем их просто или с трудом:

Родина, Свет, Россия, Господь, История,

Мама, Семья, Ребёнок, Родные, Дом.

Сколько их, в сточных канавах рекламного шума:

Верю, Надеюсь, Люблю, Возвращаюсь, Прости…

Достаточно лишь нащупать,

                                     вспомнить, подумать,

впитать в себя, наружу про-из-нес-ти,

и, если решите, что это – конец!, и отчаяние

заполнит болотом бессмыслицы всё вокруг,

помните, нет того дна,

                                чтобы снизу не постучали,

и что Слова – это лучший спасательный круг.

Да что бы там ни говорили,

Зима короткая у нас,

Ведь мы её не уловили

И в этот раз.

Декабрь за осень мы держали,

Не в силах сдаться без боёв,

Но – глядь! – уж праздники вбежали

По семь слоев.

И с двадцать пятого по самый

Советский старый Новый год

Мы только локти не кусали,

Кормя живот.

Потом – тяжелое похмелье

От горных лыж и от морей,

Но мы старались тем не менее

Глядеть бодрей.

А тут опять суровый праздник,

Преддверье мартовских забот,

А между ними – блин на масле

И хоровод.

И снова – глядь! – а день-то светел,

И рано гаснут фонари,

И, ты заметил? – я заметил! —

Весна внутри!

И нас ещё накроет вьюга,

Но в ней, как не лютуй, мороз,

Всё больше слышно будет «юга»

И майских гроз.

Когда ребёнок плачет,

Хватая воздух ртом,

Утешь его, иначе

И ты повинен в том.

Повинен тем, что взрослый,

Что не был рядом с ним,

Что всё вокруг непросто,

Хоть быть должно простым,

Что, двигаясь по жизни,

О том, что знал, забыл,

И что при этой мысли

Не вскрикнул, не завыл.

Когда ребёнок плачет,

Не спрашивай, о чём.

Ребёнок плачет, значит

Укрой его плащом

Тепла, любви, заботы,

Причина ни к чему,

Не важно, кто и что ты, —

Отдай себя ему,

Чтоб, словно Бог сиротку,

Ребёнка обогреть.

Чтобы на миг короткий

Спастись и не стареть.

Туда

Вы, усы, зазря повырастали,

До губы до нижней дотянули:

Будете мне тыкаться в хинкали

И купать себя в Киндзмараули!

Постригу я вас и причепурю,