Читать книгу Сиюминутные сущности. 15 рассказов - Андрей Саенко - Страница 5

С самого раннего детства Алик чувствовал это. Даже не просто чувствовал – он знал. Он знал, что однажды наступит день, и всё, что было пережито им, накоплено, приобретено, ляжет на чашу весов и перевесит другую, на которой собрано всё остальное. Что? Да всё… всё, что не имеет конечного смысла.

В памяти Алика плохо сохранились памперсы, погремушки и прорезыватели зубов, но он был уверен: они были самые лучшие. Мама иногда рассказывала ему (а иногда своим подругам), как ей приходилось договариваться с руководством на работе, чтобы из загранкомандировок ей привезли какую-нибудь мелочёвку для ее мальчика, чтобы у него было даже то, чего нет в России. Бог знает, чем она расплачивалась за это с боссами.

Был врач, который наблюдал Алика. Не тот, который в поликлинике, не тот, который есть у всех. Особый. Мама называла его «наш домашний доктор», хотя Алик не считал его домашним, поскольку доктор не жил с ними. Однажды, когда у Алика после прививки вдруг поднялась температура и его маленькое тельце вот-вот должна была свести жестокая судорога, именно «домашний доктор» примчался к ним среди ночи, сделал какую-то инъекцию (ампулы для такого случая мама еще загодя заказывала где-то на Филиппинах) и устроил в какую-то больницу, которая хотя и была официально детской, принимала в свои покои совсем не каждого ребёнка.

Мама никогда не водила его гулять на площадку около дома, где играли другие ровесники Алика. Каждое утро мама выгоняла из гаража свой маленький Форд, сажала Алика на заднее сидение автомобиля, пристёгивала так, что он не мог пошевелить даже руками, и отвозила за город. Въезд на загородную площадку был платным, стоянка тоже стоила денег, но мама не считала расходов на воспитание сына. Многие вещи потом Алик подвергал сомнению, но в искренности утверждения мамы, что она никогда ничего не жалела ради своего любимого ребёнка, Алик не сомневался никогда.

На загородной площадке играли дети. Они отличались от тех ребят, что гуляли возле дома Алика. Сначала Алик заметил, что на загородной площадке дети одеты лучше, выглядели как-то здоровее, потом отметил еще одно: здесь не было ни одного ребёнка без родителей. И еще тут никогда не случалось, чтобы родители гуляли не только со своим ребёнком, но и с ребёнком своих знакомых, у которых в этот момент были какие-то дела. Родители ревностно несли свою вахту, и каждый отвечал только за своё чадо.

Сама площадка тоже отличалась от городской. На ней было гораздо больше всяких качелей, каруселей и лесенок. Причём все они стояли не хаотично, а были врыты в землю с таким расчётом, что переходя от маленькой лесенки к качелям, от качелей к брёвнышку, от брёвнышка к каруселям, а оттуда к большой лесенке и так далее по часовой стрелке, Алик обязательно проходил, пролезал и проползал через все составляющие игрового комплекса площадки. Мама в это время всегда шла рядом, готовая подстраховать своего сына в самых сложных местах или помочь советом, когда Алик сомневался, как именно он должен управлять своим гибким, но иногда неуклюжим мальчишеским телом, чтобы преодолеть препятствие.

Здесь же Алик познакомился с Ритой. Рита была младше Алика на пару месяцев, но по умственному и физическому развитию они были приблизительно на одном уровне. Рита гуляла с папой, который привозил её на своём Мерседесе. Мама довольно быстро нашла общий язык с Ритиным папой («наши дети так похожи!»), а Алик хорошо проводил время с Ритой. Они стали устраивать между собой соревнования: кто первым сможет преодолеть все препятствия без помощи родителей? кто быстрее сможет это сделать? кто сможет пройти больше кругов по площадке без остановки?

Вот так за играми беззаботно проходило раннее детство Алика.

***

Когда Алику исполнилось четыре года, мама впервые рассказала ему о Конкурсе. Он задул все свечки разом на своём праздничном пироге (мама не умела печь пирогов, зато этот ему привезли из Англии), мама села напротив, улыбнулась и сказала:

– Ну вот, Алик, ты теперь совсем большой, всё понимаешь. Я хочу, чтобы ты знал, что жизнь – это серьёзная штука, и каждый должен сам бороться за место под солнцем, иначе его растопчут.

Алик с удивлением посмотрел на маму, продолжая пережёвывать большой кусок заграничного пирога.

– Раз в семь лет у нас проводят Конкурс на звание Лучшего ребёнка семилетки. На Конкурс может попасть только тот ребёнок, который родился в год предыдущего Конкурса. Последний был уже четыре года назад, следующий будет как раз когда тебе исполнится семь лет.

Мама смущённо улыбнулась, и добавила:

– Ты, наверное, догадываешься, что твоё появление на свет именно четыре года назад – не случайность… Милый, я хочу, чтобы ты участвовал в этом Конкурсе и победил в нём! У тебя есть все шансы, и так считаю не только я, то же самое говорит и Ритин папа. Кстати, Рита скорее всего тоже будет участвовать в этом Конкурсе, ведь она такая очаровательная девочка.

Алик проглотил пережёванный кусок пирога и молча посмотрел на маму. Затем откусил второй кусок.

– Ну вот и молодец, – захлопала мама в ладоши, – я не сомневалась, что ты согласишься. Ты же у меня такой умненький и так любишь свою мамочку… ну, иди же сюда.

Алик залез к маме на колени и поцеловал её в щеку. Если Конкурс это ещё один повод встретиться с Ритой, то почему бы и нет?

***

После этого «домашний доктор» стал чаще посещать Алика. Доктор подолгу разговаривал с ним, слушал лёгкие, смотрел горло, пока Алик высовывал свой алый язык, прощупывал печень и делал ещё чёрт-те что, чем вскоре начал даже раздражать Алика. Однажды Алик не удержался, крикнул на доктора и оттолкнул его, когда тот нажал ему на живот слишком сильно. Доктор в ответ лишь посмеялся и потрепал Алику вихрастую голову, а вот от мамы тогда здорово влетело. Кажется, это был первый раз, когда Алика всерьёз отшлёпали.

Уже когда доктор ушёл, мама приласкала Алика и как бы извиняясь, нашёптывала ему в ухо: «Ты что, детка! Мы же ему платим такие деньги за каждый визит, он хочет сделать тебе лучше. Он знает про Конкурс и тоже хочет, чтобы ты победил в нём… Нельзя отталкивать от себя тех, кто тебе хочет помочь.»

Были и другие изменения в жизни Алика. Они сменили площадку для гуляния. Она была дальше от города, более ухоженная, с куда большим количеством разнообразных тренажёров и, судя по всему, более дорогостоящая. Вскоре после смены площадки к радости Алика на ней появилась Рита. За те несколько дней, что они не виделись, Алик успел соскучиться по ней, и ему даже показалось, что Рита здорово повзрослела и похорошела за этот сравнительно небольшой срок. Совершенно точно, что у неё выросли ресницы. Они стали такими длинными и красивыми, с загнутыми концами, и именно такое окаймление глубоких черных Ритиных глаз Алик и считал самым гармоничным из того, что мог вообразить.

– Привет, – сказала Рита.

– Привет, – ответил Алик.

– Давно не виделись, – сказал Рита.

– Точно, – запросто ответил он.

– Побежали? – игриво спросила она.

– Наперегонки! – весело откликнулся Алик, и бросился к большому деревянному бревну.

– Осторожно, дети! – услышал Алик голос мамы, но он сейчас не слишком много значил: рядом бежала Рита, обладательница глубоких черных глаз, обёрнутых в ресницы с загнутыми кончиками, и ямочек на щеках, которые становились глубже, когда он смотрел на неё, – значит, Рита улыбалась. Они совсем вымотали друг друга беготнёй в этот день. Мама не разговаривала с Аликом по пути домой, но он чувствовал, что на самом деле она не сердится. Просто она задумалась о чём-то, чем не хотела делиться с сыном. Может быть, о своей юности?

***

Мама стала внимательнее относиться к весу Алика. Она понакупала каких-то книг, вроде «Здоровый ребёнок» или «Примерный малыш», расчерчивала таблицы веса по каким-то коэффициентам из этих популярных изданий и пыталась рассчитать Алику дневной рацион с оптимальным содержанием белков, жиров и углеводов. Сначала Алик обижался на маму, когда она запрещала ему взять лишний кусок хлеба, но потом понял, что это для его же блага. В этом же убеждали его и разговоры с Ритой, которая рассказывала, что папа ежедневно ставит её на весы и чертит какие-то графики. «Это для Конкурса», – успокаивал ее Алик, хотя сам до конца не понимал, о чём идёт речь. В любом случае, он безгранично доверял маме, и если уж она говорила, что делать нужно именно так, значит, это и есть верно.

На площадке стал появляться мужчина в свободном синем тренировочной костюме фирмы «Пума», который почему-то даже летом носил толстые рукавицы и никогда их не снимал. Он помогал детям преодолевать препятствия, учил порядку, в котором нужно всё их пройти, и рассказывал, какими словами должны общаться с ними родители на площадке, чтобы дети правильно их понимали. Этот человек не очень нравился Алику и сам по себе, но ещё больше его настораживало то, как доверяют ему все родители, и то, как фривольно он обращался с Ритой, которая хотя и огрызалась на него иногда, в общем-то, слушалась. Алик несколько раз думал спросить маму, почему этот мужчина скрывает свои руки, может они не чисты (однажды он слышал это выражение от Ритиного папы), но что-то в последний момент удерживало его от разговора.

Купания, которые раньше случались где-то два раза в неделю, превратились в ежедневный ритуал. Причём мама сама купала Алика, не доверяя ему эту ответственную процедуру, как случалось ранее. Мама приносила домой какие-то специальные шампуни, бальзамы, кондиционеры, кремы и мази, которые должны были сделать волосы Алика ещё более мягкими, блестящими и шелковистыми, а кожу – упругой и гладкой.

В это же время мама впервые отвела его к парикмахеру. До этого всегда мама стригла Алика сама, и эта нехитрая операция занимала не больше пятнадцати минут. Парикмахер, старый сухой мужчина с седыми пышными усами, которые казались приклеенными на его безжизненное лицо, продержал Алика в кресле битых полтора часа. Взглянув на себя в зеркало после этой экзекуции Алик заплакал, потому что испугался, что мама его не узнает и не пустит домой. Но мама узнала. И расплатилась с парикмахером. После этого Алик посещал седого усатого мастера ежемесячно.

Один раз, вернувшись с площадки домой, Алик выскочил из машины, и увидев детей, которые все вместе рассматривали какую-то диковинную игрушку, побежал к ним, приветствуя их радостным криком. Те обрадовались, они знали, что у Алика есть игрушки ещё интереснее, и были готовы принять его в свой круг. Но тут к Алику подскочила мама и схватила его за руку. «Домой-домой-домой», – запричитала она, – «Нечего тебе водиться с этим сбродом, подхватишь ещё чего-нибудь…» Алик смолчал, хотя домой ему совсем не хотелось.

Алик уставал ото всех этих нововведений и ограничений, структурирующих его и без того довольно жёстко разграфлённую жизнь. Мама всё время говорила, что это необходимо для Конкурса, и он верил ей, но усталость не проходила. Иногда Алик становился грубым, как это уже случилось однажды с доктором, но теперь объектом его ненависти на какой-то миг – на какой-то миг, не больше! – становилась мама. В этот момент её образ вспыхивал в мозгу Алика в виде женщины из рекламного ролика, несущей в одной руке сумку со «здоровой пищей для малышей», а в другой какие-то небывалые средства гигиены.

Наконец, однажды он сорвался и закричал в полный голос. Он не произносил никаких слов, он ничего не хотел вложить в этот крик кроме тех неосмысленных эмоций, которые больше не умещались в резервуарах его терпения. Судорога била его тело, пальцы сжимались в кулачки, а он все кричал и кричал, давая выход накопившейся усталости.

Вдруг он почувствовал укол острой боли. Затем ещё. И ещё. И ещёх. ещёх…

ещёх…

Щщщщх!

Щщщщх!…

С таким звуком боль наносила новые и новые удары. Десять, пятнадцать, двадцать пять… Вскоре Алик разглядел перед собой раскрасневшееся лицо мамы, которая порола его. Кажется, ремнём… или ещё чем-то. И это что-то (щщщщх!) опускалось на его тело, взвинчивая в истерическое состояние, но одновременно отрезвляя, приводя в чувство, возвращая в реальный мир. Мир доброй мамы. Мир черноглазой Риты. Мир Конкурса, на котором он ещё (щщщщх!) победит…

– Дурачок, как же ты можешь так себя вести, – плакала потом мама, тиская Алика, утирая ему слёзы своим носовым платком, – мне ведь также тяжело, как и тебе… Все эти книги, шампуни, прикормки, площадки, спортзалы… Все эти доктора, парикмахеры, тренеры. Одних денег сколько! Знаешь, как я устаю…

Она всхлипнула. Алик тоже тихо скулил. Всё тело болело ещё сильнее, чем тогда, когда он на спор с Ритой не останавливаясь пробежал тройную норму по загородной площадке.

– Ты ведь не знаешь всей правды… Я не хотела тебя травмировать, но видимо без этого нельзя. Ты не сможешь оценить всей важности миссии, если не узнаешь о тех… – она всхлипнула опять, запнувшись, – о принесённых ради твоей будущей победы жертвах.

Алик еще вздрагивал от накатывавшихся на него рыданий, но жжение внутри потихоньку проходило.

– Вас было трое. Вы появились на свет почти одновременно, с разницей минут в десять. Ты и ещё мальчик и девочка. Но я знала, что не смогу содержать всех вас. Что мне придётся отказаться от части сейчас, чтобы не потерять потом всё… Ты родился раньше них, ты был самым сильным, самым крупным, и волосики, какие у тебя были волосики – загляденье. Я не могла делать другую ставку – я поставила на тебя… Я отдала твоих братика и сестричку врачам. Написала расписку. Так-то и так-то, в силу тех или иных причин… отказываюсь от детей, – голос мамы задрожал сильнее. – И они забрали их, Алик. Они говорят, что устраивают их в детские приюты, или даже отдают другим родителям, но это ложь, Алик. На самом деле они убивают их. Они делают им смертельную инъекцию. Это специальный обезболивающий состав, отключающий сначала нервную систему, затем мозг. Потом останавливается сердце. Оформляют как внезапную смерть на первых днях жизни ребёнка. Никаких мучений, Алик, никакой боли. И никакого расследования. Мне предлагали привести этот состав из Восточной Африки, я отказалась – он был мне не по карману. Да и зачем? Но я знаю: этот состав существует и он применяется у нас.

Алик перестал рыдать и внимательно слушал маму. Внутри уже не болело, а физическая боль по сравнению с той, что прошла – ничто.

– Алик, они умерли, чтобы ты жил. Два шанса против одного, что ты был бы на месте брата или сестры. Но ты вытянул счастливый билет. Ты везунчик от рождения. Ты не можешь проиграть. И ради меня, ради брата с сестрой, ты должен победить на Конкурсе. Это не так сложно, ведь каждый раз кто-то выигрывает, правда, Алик?

Она прижала его к себе, он молча кивнул.

– Тогда ужинать, ужинать… Всё уже на столе, простынет…

До Конкурса оставалось ещё два с половиной года.

***

С Ритой случилось что-то неладное. Она всё также нравилась Алику, была такой же очаровательной, общительной, жизнерадостной. Но она стала быстро уставать. Стала задыхаться уже тогда, когда Алик ещё даже не начинал чувствовать признаков усталости. Алик попытался было идти в том темпе, который Рита могла выдержать, но тут же получил нагоняй сначала от тренера, потом от мамы. Тогда он побежал вперёд, делая свою обычную дневную норму.

Со временем Алик понял, что Рита медленно толстеет. Что-то с обменом веществ, кажется, так говорила мама. Последние дни их родители только и делали, что обсуждали, чем кормить Риту, чтобы привести её в нормальное физическое состояние.

Как-то раз, пробегая очередной круг, Алик заметил, что мама разговаривает с Ритиным папой, и они как-то брезгливо смотрят в сторону Риты, как та неумело, словно в первый раз пытается перелезть через лестницу. Вдруг она зацепилась ногой за перекладину и упала вперёд, в намешанную десятками ног грязь, кроссовок соскочил с её ноги и отлетел в сторону. Бежавший за ней кучерявый мальчик в коротеньких красных шортиках даже не подумал остановиться. «В сторону, в сторону!» – крикнул он азартно, надвигаясь на Риту так быстро, что ей пришлось откатиться по земле с дороги, вывозившись уже целиком. В её глазах стояли слёзы, Алик видел, что она едва сдерживается, чтобы не разрыдаться. Отсутствие кроссовка на одной ноге придавало ее виду какую-то окончательную беспомощность.

Не обращая внимания на крики тренера и мамы, Алик сошёл с дистанции, подобрал Ритин кроссовок и подал ей («Как в «Золушке», – подумалось ему). Рита благодарно улыбнулась и взяла Алика за руку, чтобы тот помог ей подняться. Обулась. Они стояли вдвоём в стороне от общей суматохи, откуда-то издалека доносились голоса, некоторые из которых подгоняли их, некоторые ругали, иные грубо насмехались. Но Алику было всё равно. В его руке была рука Риты, и они никуда не бежали. Возможно, это была самая счастливая минута за всю прожитую им жизнь, когда он приоткрыл окно в нерасчерченный на часы и километры мир, монолитный мир, представляющий собой единое неделимое целое и который невозможно понять частями.

Мама снова ничего не говорила почти всю дорогу. И снова Алику казалось, что она не сердится, а просто думает о чем-то. Уже около дома, припарковывая машину, мама негромко, но жёстко сказала ему:

– Не стоит тебе больше водиться с Ритой.

Услышав возглас возражения, она подавила его холодной интонацией, продолжая:

– Рита заболела. Она, очевидно, не сможет участвовать в Конкурсе. Это может быть заразно. Ты же не хочешь не дойти до Конкурса из-за какой-то глупости? Ты ведь помнишь о невинных младенцах, принесённых в жертву? Уж будь добр, держи перед ними ответ, – Мама раскурила сигарету (когда она пристрастилась к табаку? Ритин папа приучил?) и, обернувшись к нему на заднее сидение, посмотрела прямо в глаза. – Мёртвые не прощают слабостей.

После этого случая Рита и её папа перестали бывать на площадке. А ещё через пару месяцев Алик снова увидел Риту. Она находилась по другую сторону решётки. Её было трудно узнать, настолько она располнела. Шеи практически не было, ножки и ручки казались коротенькими из-за несоответствия длины и толщины. Рита была какая-то неухоженная и грязная.

– Ушла из дома, – пояснила она и хрипло закашлялась.

– Как же ты без дома? – содрогнулся Алик.

– А на хрена мне такой дом? Ну сам посуди: этот урод только орёт и гоняет по квартире. Раньше таскал по врачам, лекарствами какими-то пичкал… И что? Ну вот такая я, ну что делать! – Рита широко развела руками, показывая какая она.

– Рита… но всё же дом… Как же ты, на улице?

– А что же, и на улице. Ты сам-то пробовал на улице? Ты думаешь, это хуже? Думаешь, это действительно хуже? – Рита хрипло засмеялась, хохот перешёл в кашель; она достала скомканную пачку папирос и закурила, чем повергла Алика в шок. – Знаешь, сколько в этом прелести, когда ты никому ничего не должен! А о скольких удовольствиях ты ещё и не подозреваешь! Э-эх, Алик…

– Разве ж может такое быть, чтобы никому не должен? А родители? И что за удовольствие – курево!

– Да я не курево имею в виду, Алик, другое… – Рита усмехнулась и попыталась погладить Алика пальцами по лицу, но решётка не пустила. – Знаешь, может быть и стоило заболеть, чтобы понять: Конкурс не самое главное. Конкурс – дерьмо. Один день свободы больше всей нашей с тобой жизни.

Она на секунду замолчала и добавила:

– Ну, если только кроме того дня, когда ты взял меня за руку, помнишь?

– Помню…

Она хотела ещё что-то сказать, но Алику надо было бежать, он уже видел тренера, направляющегося к нему через площадку по диагонали. Он послал Рите воздушный поцелуй и побежал.

На следующем кругу Риты уже не было у решётки. Больше Алик её не видел. Говорили, её сбила машина, когда ночью она перебегала дорогу, чтобы купить сигарет.

***

За несколько месяцев до Конкурса мама повела Алика регистрироваться в качестве участника. Регистрация проходила в огромном зале с мраморными колонами. Зал был настолько большим, что Алик ни разу не смог увидеть все четыре его стены одновременно. Негромко играла спокойная музыка, работали кондиционеры, разносили холодную воду – в общем, организовано всё было достойно.

Регистрироваться стояли несколько очередей, каждая к своему регистратору (их было несколько десятков). Периодически то там, то здесь между регистраторами и людьми, присевшими к столу, происходили громкие перепалки. «Это всякие лохи пытаются зарегистрировать участниками своих отпрысков, но тут их быстро выводят на чистую воду, – пояснила мама. – Раньше надо было детьми заниматься».

Один раз где-то мелькнул мальчик с загородной площадки, который крикнул Рите «В сторону, в сторону!», но тут же затерялся в толпе и больше не попадался Алику на глаза.

Очереди были длинные, Алик с мамой простояли не меньше пяти часов, пока, наконец, регистратор, усталая полноватая женщина за пятьдесят с одутловатым лицом, предложила им садиться.

Она стала задавать маме Алика вопросы, и отмечать её ответы в специальном бело-синем циркуляре, проставляя галочки в соответствующие пустые квадратики. При этом Алика женщина упорно называла котиком.

А как зовут нашего котика? А сколько полных лет нашему котику? А какова родословная у нашего котика? А за сколько секунд пробежит тысячу метров наш котик?

Здесь же Алику дали силомер, который он сжал сначала правой, потом левой рукой. Дали ещё какой-то прибор, в который надо было дуть. Мама сказала, что так измеряют объём лёгких.

Наконец женщина-регистратор сказала, что у котика все ответы хорошие и совпадают с ранее представленными справками, подлинность которых уже проверена.

Тогда Алику дали бело-синий бегунок, на котором должны делать отметки все, кого он будет посещать, и отвели в другой кабинет. Там у Алика взяли общий анализ крови, и ещё анализ на содержание в крови табака, алкоголя и каких-то наркотических средств. Через пятнадцать минут предварительные результаты были готовы, они тоже оказались хорошими и Алика пригласили дальше.

В следующем кабинете сидел какой-то человек в белом халате, наверное, врач, но совсем не похожий на «домашнего доктора». У него был такой усталый вид, будто он не спал уже неделю. Двигался он медленно, говорил медленно, делал большие паузы в предложениях, видимо, с трудом собираясь с мыслями. На лицо Алика вылезла ухмылка, когда он подумал, что этот гусь вряд ли бы не то что победил на Конкурсе в своё время, а скорее всего даже не был бы на него допущен, но, поди ж ты, тоже решает кому быть, кому не быть конкурсантом.

Человек в белом велел Алику раздеться до гола и внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрел его тело; потом заставил поднять сначала одну, затем другую ногу и посмотрел стопы. Потом врач принялся копаться у Алика в волосах на темени, перебирая их сухими костлявыми пальцами. Алик уже собрался было спросить, что врач рассчитывает найти у него между волос, но тут врач велел ему одеваться.

Когда Алик оделся, врач поставил на бегунок штемпель «ГОДЕН», приписал внизу от руки «соответствует всем стандартам» и отдал его Алику.

У выхода из кабинета Алика встречала мама. Увидев проштампованный бегунок она подхватила Алика на руки, принялась кружить, приговаривая: «Ах ты, мой золотой, ты мой победитель, ты мой маленький славный Алька…»

По пути домой мамин рот не закрывался. Она говорила о том, какое удовлетворение получит Алик, когда выиграет Конкурс и станет лучшим мальчиком семилетки. Тогда он станет самой востребованной фотомоделью: производители будут готовы заплатить любые деньги, чтобы он согласился отрекламировать их детское питание, их детскую одежду, их детскую мебель; владельцы детский учреждений будут стелиться, лишь бы Алик попозировал в их летнем лагере, в их спортивном зале, на их детской площадке. Тогда многолетние вложения в Алика, которые делала мама, не только вернутся, но и неоднократно окупятся. Мама говорила ещё много чего. Только Алику не хотелось её слушать. Ему не хотелось думать и мечтать. Ему не хотелось считать деньги. Он устал. Очень устал.

Ещё через полтора месяца им по почте заказным письмом в большом бело-синем конверте пришло уведомление, что Алик допущен к участию в Конкурсе, также как и сто его ровесников.

***

На утро перед Конкурсом Алик так разволновался, что потом уже не мог вспомнить почти ничего до того момента, как Конкурс, собственно, начался. Если бы не мамины заверения, он решил бы, что находился всё утро без сознания.

Конкурс проходил в огромном спортивном комплексе. Его своды, выполненные из каких-то светлых пластмасс, уходили вверх и смыкались в купол. Народу на трибуны набилось ещё больше, чем на регистрации. Алик, пожалуй, никогда не видел одновременно столько людей раньше. Повсюду были журналисты и телекамеры – Конкурс транслировали по центральному телевидению в прямом эфире. В первых рядах сидели члены жюри, человек пятьдесят. Алик обвёл их взглядом и с удивлением узнал в одном из них сухого парикмахера с приклеенными усами. Алик помахал ему рукой, но тот не заметил Алика. А может, сделал вид, что не заметил.

Тут всем участникам, разминавшимся в это время на арене, приказали построиться.

Перед началом Конкурса с трибуны выступил известный поэт шестидесятник, написавший специально к Конкурсу оду, восхваляющую будущего победителя, кем бы он ни был. Стихи Алику понравились, только не понравилось, что поэт всё время вытирал платочком стекающую из края рта слюну и что левый глаз его всё время дёргался. После этого состязания начались.

Сначала всех участников прогнали через те же тесты, что они прошли во время регистрации в качестве участников Конкурса. Алик был уверен, что пройдут все, но восемь человек, как ни странно, отсеялись. То ли алкоголь, то ли наркотики. «Какая глупость, – подумал Алик, – столько готовиться и так бездарно отказаться от участия».

Потом впустили родителей. Родители стали говорить своим детям, что нужно сделать, а те выполняли поручения. Затем все дети прочитали по коротенькому заранее заученному стихотворению. Это казалось Алику проще простого, но ещё пятеро выбыли из игры, поскольку после реплик родителей начинали беспомощно хлопать глазами и смотреть по сторонам или прерывались на полуслове во время декламации, словно зависающий компьютер. «Нервное…» – подумал Алик.

И через первый, и через второй этапы с успехом прошёл и мальчик в красных шортиках с загородной площадки. Алику почудилось, что «красный» мальчик следит за ним. Сомнения рассеялись, когда тот подмигнул Алику и повторил руками тот же жест, что делала Рита, когда во время их последней встречи показывала, какая она есть. При этом соперник («Соперник» – так Алик и называл его с тех пор) раздул щеки и оттянул в стороны уши, пытаясь, видимо, передать своё отношение к подруге Алика.

И тогда Алик понял, что на самом деле он состязается не с сотней мальчиков. И даже не с оставшимися после двух этапов конкурсантами.

По сути дела это единоборство: этот, в красных трусах, Соперник, или он, Алик. Больше никого нет. И уж из этих двух, конечно, Алик лучше, тут сомнений нет.

Это открытие вдруг наполнило Алика такой свежей силой, такой уверенностью в неминуемости победы, что даже осанка независимо от его желания сделалась более гордой. Он расправил плечи, вздёрнул подбородок, вдохнул глубоко и перешёл на следующий этап.

Было ещё несколько заданий: нужно было прыгнуть через «козла», подтянуться двадцать раз на турнике, перелететь через планку стойки для прыжков в высоту и другие физические упражнения. Жюри старательно отслеживало всех, кто не справлялся с заданиями, и отсеивало их. В результате количество конкурсантов сократилось до двенадцати человек. Алик здорово устал, но Конкурс не был ещё завершён, предстояло самое трудное – кросс по площадке с препятствиями, похожей на ту, где тренировались Алик и Рита. Когда она ещё была вместе с ним.

И Соперник вышел на этот старт рядом с Аликом. Соперник тоже понимал, что это единоборство. И что его противник – это Алик и никто другой.

Только тут Алик заметил, что Соперник нарушает правила. На его ногах были бутсы с шипами. Это было строго запрещено правилами Конкурса. Только кеды – обувь, не способная повредить другому конкурсанту. Ведь если победитель окажется изувечен, как он сможет стать фотомоделью? Соперник увидел, что Алик разглядывает его обувь и демонстративно покрутил стопой: вот какая у меня обувочка!

Но если Соперника до сих пор не сняли за нарушение, значит он «блатной», значит у него кто-то в жюри.

Значит ли это, что исход Конкурса предопределён?..

Алик отогнал от себя вздорные мысли. Нашёл среди зрителей маму. Она сидела невысоко, её было видно с площадки, где на старте сейчас стоял Алик. Ее лицо было серьёзным, руки лежали на коленях, кулаки сжаты. Судя по макияжу, она готовилась раздавать интервью по окончании Конкурса. Она уже видела своего мальчика победителем. Она всегда видела его победителем. С самого начала. Ещё тогда, когда были живы его братик и сестрёнка. Алик отметил вдруг, что мама сильно постарела за последние несколько месяцев.

Он снова глянул на наглую улыбающуюся рожу Соперника.

Ну уж хрен вам! Алик не сдастся без бою. В голове его заиграл «Интернационал».

Раздался выстрел стартового пистолета, и все побежали.

Все препятствия были знакомы Алику и он преодолевал их легко. Также легко их преодолевал и Соперник. Тут Алик сообразил, что только он и Соперник тренировались на площадке, очень похожей на эту. Остальные ребята отстали именно потому, что трасса была для них незнакомой.

В следующий момент Алик понял ещё одну вещь. Эта площадка специально была скопирована с той, на которой тренировался Соперник. Алику просто повезло, что он бегал на одной площадке с мальчиком в красных шортиках. Мама верно сказала – он везунчик.

Алик уже не помнил, сколько он бежал. Некоторых ребят он обошёл на два, а то и на три круга. Лестницы чередовались с брёвнами, с перекладинами и заборчиками. Алик перемахивал через препятствие и бежал дальше. Рядом с ним шёл Соперник. Он что-то кричал Алику время от времени, но Алик не реагировал. Многочасовой марафон выжимал из Алика последние силы.

Вдруг он услышал, как в репродукторе произнесли его номер и сообщили, что он вышел на последний круг. И что он лидирует. И по времени, и по очкам, то есть у него минимум допущенных ошибок.

Алик собрал все силы в кулак и рванул, делая последнее ускорение. От финишной прямой его отделяло лишь бревно, по которому надо было пробежать, а там уже рукой подать. Алик обернулся: красный (теперь уже на самом деле красный) Соперник сделал какой-то знак в радиорубку, затем повернулся к Алику и показал ему средний палец.

В это время Алик уже бежал по бревну. Ему некогда было раздумывать, что могли означать странные жесты Соперника, но тут всё стало ясно само собой.

Бревно под Аликом дёрнулось, провернулось, и сбросило его на пол. Алик упал вперёд и сильно ударился плечом о деревянный пол. И всё же он успел пробежать всё бревно, от финиша его отделали два десятка метров без препятствий.

В этот момент над Аликом появилась тень Соперника. Алик увидел шипы на подошве опускающегося на его тело ботинка. «В сторону, в сторону!» – с дурным задором кричал Соперник, опускаясь всей массой своего тела на Алика.

Одна секунда на выбор. Либо Алик откатывается, так же, как когда-то Рита, и Соперник преодолевает оставшиеся двадцать метров, либо…

Но Алик уже упал, значит он потерял баллы. Возможно, Соперник уже лидирует по очкам. Если даже Алик попытается не дать ему дорогу, вовсе не факт, что победа будет за Аликом, всё решат судьи…

Все эти мысли за какое-то мгновенье промелькнули в мозгу Алика. Одновременно с этим он увидел маму, увидел Риту, увидел картинку из прошлого, как они с Ритой держатся за руки… Алик знал, что такие вещи обычно приходят в голову перед смертью. Значит, это всё?..

В любом случае, Алик не станет откатываться в сторону, в сторону!

Он напряг все свои мышцы и сгруппировался. Подмётка шипованной бутсы опустилась на голень Алика. Алик дёрнулся и стал проворачиваться, как бревно, с которого он только что упал. Дикая непереносимая боль наполнила всё его тело. Он закричал и с его криком слился треск разрывающейся кожи ноги и переламывающейся кости.

Из-за манёвра Алика Соперник потерял равновесие и тоже упал, только чуть ближе к бревну. В этот момент на него посыпались остальные участники. Никто из них не кричал «в сторону, в сторону», они не успевали среагировать на неожиданное препятствие и падали один на другого, погребая под собой кричащего Соперника.

Трибуны бурлили, наполняя здание спортивного комплекса урчащим гулом, среди которого нельзя было разобрать ни единого слова.

Алик попытался встать и с ужасом понял, что не может идти. Голень левой ноги была разодрана, из неё выливалась кровь и, кажется, торчал обломок кости. Неужели же теперь, когда до финиша осталось каких-то двадцать шагов!..

Алик обернулся. Соперник выбрался из-под разношёрстных двигающихся тел и уже поднялся на одну ногу. Он тоже пострадал: у него не стало глаза. Но отсутствие глаза не мешает идти. Сейчас он встанет и пешком дойдёт до финиша, продолжая показывать Алику средний палец.

Тогда Алика осенило: он сделал неимоверное усилие и встал на руки. Мелко-мелко перебирая руками, он засеменил к финишу. За собой Алик видел остающуюся кровавую дорожку. Сзади вверх ногами его нагонял прихрамывающий Соперник. Разрыв между ними сокращался очень быстро.

Но тут Алик увидел, как в поле его зрения из-за головы вплыла финишная черта. Соперник взвыл и упал.

Это значит – Алик первый.

Это победа.

– Мама, мама, я лучший! – закричал Алик и провалился в небытие.

***

Однако судьба не всегда ласкает победителей.

Врачи так и не смогли вернуть Алику нормальную походку. Он ходил без костылей, но кости срослись неправильно, и Алик сильно хромал. К тому же периодически к нему возвращались боли в плече, на которое он упал с бревна. С этим врачи тоже не могли ничего поделать.

Но самое плохое было не в этом. В таком физическом состоянии он не мог быть Лучшим мальчиком семилетки. Никто не хочет, чтобы его товары и учреждения рекламировали калеки. Поэтому жюри, оставив за Аликом формально титул победителя Конкурса, назвало Лучшим мальчиком семилетки третьего финишировавшего участника. Вторым пришёл Соперник, но одноглазые не котировались также как и хромые.

Мама пользовалась свалившейся на неё и Алика популярностью где-то в течение месяца после Конкурса, раздавала интервью газетчикам, мелькала на телеэкране, даже заключила контракт с одной швейной фабрикой на пошив детских спортивных костюмов «Акробат Алик», где на кофте должен быть изображён мальчик, идущий на руках. В общем, успела отбить какие-то деньги. Но затем жюри назвало Лучшего мальчика семилетки, пришедшего третьим, и внимание масс полностью переключилось на него.

Тогда мама подала в суд на организаторов Конкурса. Судебная тяжба затянулась, дело было неоднозначным. Разбирательство шло вверх по инстанциям. Мама практически перестала бывать дома, проводя всё время на заседаниях судебных коллегий и в юридических конторах. Полученные за первый месяц деньги почти сразу ушли на оплату услуг юристов.

Алик остался один. Мама больше не занималась им. Она не вывозила его на загородную площадку, даже не выводила на площадку перед домом. Целыми днями один в пустой квартире он смотрел телевизор или играл в компьютерные игры. Ел что попало, купался от случая к случаю. Не стригся. Однажды он напился холодной воды и заболел, у него поднялась температура. Но мама всё равно оставила его одного, так как у неё была встреча с юристами. Она даже не вызвала «домашнего доктора».

В тот вечер Алик чуть не умер. Он бредил, и ему виделась Рита, стройная и красивая. Но она никуда не бежала. Она стояла в лучах света, струившегося из невидимого источника за её спиной, тянула к Алику руки и улыбалась. Ямочки чётко обозначились на её спелых щёчках.

– Как же так, Рита? – говорил ей Алик. – Я сделал всё так, как меня учили. Я отдался весь без остатка единственной цели, и что получил взамен? Я брошен, забыт и даже просто не оценён по заслугам. Вместо этого кто-то третий восседает на моём почётном месте, выслушивает дифирамбы и щупает лавровый венок на голове.

– Ах, Алик, – отвечала ему Рита, и голос ее повторялся гулким эхом, хотя вокруг ничего не было, – не то ты говоришь, не то… Вспомни нашу последнюю встречу. Я говорила: Конкурс – дерьмо. Ты не поверил. Я говорила: ты никому не должен. Ты не поверил. Я говорила: ищи истинных наслаждений. Ты отказался. Что же теперь? Ты сам загнал себя в этот угол. И только ты сам можешь выбраться из этого угла.

– Но как, Рита? Кому я нужен? Чем мне жить?

– Ты нужен себе. И таким как ты. Осознай свою ценность. Хватит пресмыкаться и бегать по старым дорожкам. Если у тебя и были старые долги, ты расплатился по ним сполна. Научись радоваться, а не только радовать…

***

Оклемавшись на следующее утро, Алик ушёл из дому. Он улучил момент, когда мама пошла выбрасывать мусор, прошмыгнул на лестничную клетку и был таков.

Несколько дней он скрывался ото всех, ожидая, что мама будет искать его, что город уклеят его фотографиями с надписью «УШЁЛ ИЗ ДОМА И НЕ ВЕРНУЛСЯ!!!».

Но ничего такого не происходило.

Тогда Алик устроился следить за своим подъездом из подвала недостроенного здания напротив. Он хотел убедиться, что мама ищет его, скучает по нему, волнуется за него…

На девятый день Алик увидел маму под руку с Ритиным папой.

– А где твой-то? – спрашивал маму её попутчик.

– Да бегает где-то, уже вторую неделю не видела его, – легко отвечала она. – Набегается – вернётся. Он же взрослый уже, всякие мысли наверняка уже посещают его…

И они рассмеялись.

Алик заплакал и пошёл прочь от дома.

Он не помнил, сколько блуждал по городским свалкам и стройкам, когда однажды его кто-то окликнул:

– Эй, чемпион среди калек! Иди сюда!

Алик посмотрел на фигуру, подзывающую его. Это был мальчик, его ровесник. Такой же, как Алик, ободранный и немытый. Он сидел на бетонной плите, разложив на ней старую газету. На газете стояла бутылка кефира, рядом лежала буханка чёрного орловского хлеба.

– Ты, небось, нежрамши, давай, подкрепись!

И тут Алик узнал говорившего. И узнал его голос. «В сторону, в сторону!» Соперник! Сердце Алика бешено заколотилось, в кровь хлынул адреналин, в голове помутнело. Вот он – источник всех его бед! Сидит и дразнится!

Алик уже было бросился на него с кулаками, но взгляд единственного глаза Соперника из-под свалявшейся чёлки заставил Алика остановиться.

– Остынь, остынь, дурашка… На, – Соперник протянул ему кусок хлеба. – Чего нам драться? Мы ж в одной лодке… Тебя как звать-то?

– Алик, – неуверенно ответил Алик и взял хлеб из рук Соперника.

– А меня Митя.

Митя? Вот чего Алик не мог ожидать, так это того, что у Соперника окажется такое мягкое имя: Ми-тя.

– Ну что, Алик? Познаешь иную реальность? Давно в бегах?

– Недели две, – Алик сидел рядом, жевал хлеб и прихлёбывал кефир из бутылки.

– А… А я сразу после Конкурса. Меня мои выгнали. Ты понимаешь, я не мог проиграть. Я с самого начала был определен, как победитель. Под меня всю программу Конкурса выстроили, площадку скопировали с той, где я тренировался. В бревно установили механизм, который по радио управляется: нажал кнопочку, оно проворачивается, и твой противник слетает с бревна в тартарары…

– Да, я помню… – откликнулся Алик.

Они помолчали, продолжая хлебать большими глотками кефир по очереди прямо из бутылки.

– На меня делали такие ставки… в самом прямом смысле. У них же есть там свой тотализатор, как на бегах. Не слышал? Эх, ты!… – Митя откусил от буханки. – Когда я не пришёл первым, меня просто выставили за порог… как мешок с мусором. И я ушёл. И вот эти два месяца я всё хожу и думаю: а на хрена он нам всем сдался, этот Конкурс? Чего ради нас с тобой стравили? Вся жизнь – тренировки. От победы к победе… Это же ненормально! Разве можно так жить? Я не хочу никого обгонять. Я не хочу никого ненавидеть. Я не хочу ненавидеть тебя только за то, что мы соперники в этом Конкурсе. Да пропади он пропадом!

– Точно! – подхватил Алик и почувствовал, что впервые за долгое время, прошедшее с момента гибели Риты, у него стало легко на душе. Он вспомнил своё состояние, когда ботинок Мити опускался на его ногу, вспомнил свой испуг перед близостью боли и смерти. Та мнимая смерть на самом деле оказалась перерождением. – Начнём с начала. Мы сможем.

И Митя немедленно отозвался:

– Да, сможем, не вопрос… А кто старое помянет, тому глаз долой!

И ребята расхохотались, хлопая друг друга по плечам.

Бывшие непримиримые противники, Алик и Митя, сидели на строительной площадке, в центре сумасшедшего города, под плакатом «Лучший ребёнок семилетки», ели хлеб и пили кефир. Они никуда не спешили. Они ни с кем не боролись. Они никого не притесняли. Они ощущали целое, неделимое, могучее и вечное. Что-то без километров, секунд и градусов. Ещё не понимали, но уже чувствовали. То, что смутно ощущали Алик и Рита, держась за руки. То, что никогда не сможет ощутить мама Алика или папа Риты, сколько бы они не ходили под руку. То, что никогда не ощутит Лучший ребёнок семилетки.

Этот приз достался только им. А значит, из своего личного, из самого главного в жизни конкурса они вышли победителями.

Потому что они оба – везунчики.

29—30 мая 2000 года