Читать книгу НА КРЮЧКЕ - Андрей Щупов - Страница 11

Дмитрий еще плохо отдавал себе отчет в том, что вокруг происходит, однако понять, что эти подонки его убивают, было не столь уж сложно. За время очередного беспамятства его успели перевезти из подвала на какую-то стройку, и здесь, связав по рукам и ногам, заткнув рот ветошью, уложили в ту самую ржавую бадью, на которую указывал смуглолицый Муса.

К казни готовились буднично, без лишней суеты. Такая будничность появляется у парашютистов-десантников после пары десятков прыжков. Проводя параллель, можно было заключить, что и у этих ребяток за спиной таилось уже немало проказ подобного рода. Сцепив зубы, Дмитрий пронаблюдал, как из вскрытой подсобки его могильщики вынесли лопаты. Тут же в деревянном загончике скоренько замешали раствор. При этом Варан, тот самый торгаш, через слово матюкался, с оханьем потирал распухшую переносицу, Финик в отличие от напарника эмоций не проявлял и явно спешил закончить с делом быстрее.

– Ну, и погодка, будь она неладна!

– Ты лопатой, знай, шуруди, а то протелимся до рассвета.

– Не-е, Финик, я вот сейчас подумал: работяги – они ведь каждый день здесь пашут. Хоть дождь, хоть снег. Прикидываешь, какая подляна!

– Тебе их жалко никак?

– Да нет, я удивляюсь. На кой им это?

Финик глумливо фыркнул.

– Каждый свои бабки по-своему зарабатывает.

– Но ты прикинь, каким придурком надо быть, чтобы за гроши под дождем мерзнуть!

– Мы сейчас тоже не в тепле сидим. – Финик огляделся. – Вот туда и поставим бадью. В аккурат под краном.

– Хороший бетончик, я прям тащусь! Мне бы такой на фазенду.

– Забирай, разрешаю… Да брось ты эти каменюги! Не дзот строим, сойдет и без щебня.

Из бумажных мешков цемент с кряканьем вытряхнули в загончик. Перемешивая совковыми лопатами, довели раствор до нужной кондиции.

– Все, хорош! Готова каша манная.

Все тот же Варан, с готовностью подхватил ведерные дужки, и на Дмитрия пролилась вязкая цементная жижа.

– Как, корешок, нравится? Может, водички теплой добавить?

– Ты сено не жуй! С покойником языком трепать – плохая примета.

– Не знаю… Я лично был бы не против с этим голубком покалякать. Смотри, как зенками ворочает. Наверняка, есть что сказать. Может, освободим хавальник на минуту? Дадим последнее слово? Мы ведь, блин, тоже цивилизованные европейцы.

– Босс все сказал ясно, и нам его базар не нужен.

– Нам-то да, а если он, в натуре, от Уварова?

– Да хоть от ФСБ! Нам это по барабану…

Очередная порция раствора пролилась Харитонову на грудь. Дышать сразу стало труднее. С сопением Варан бегал от напарника к бадье, выплескивая на пленника ведро за ведром. Холодная вязкая жижа все ближе подбиралась к горлу. Но самое ужасное – Дмитрий явственно ощущал, что цемент начинает схватываться. И отчетливо представилось, как найдут его по утру перепуганные строители, как будут показывать в его сторону пальцами, покачивать головами. А потом подъедут ребята из «Кандагара», да не дай Бог, Диана примчится…

Дмитрий на секунду зажмурился, воочию увидев ее распахнутые в ужасе глаза, перекошенное лицо. А он будет лежать перед ними в таком вот идиотском виде – не застреленным героем и не бездыханным телом, а действительно подобием какой-то идиотской черепашки.

Картинка показалась столь непривлекательной, что он рефлекторно завозился в бадье. Часть цемента выплеснулась наружу, и тот же Варан немедленно встопорщился.

– Я что-то не въезжаю, ты чего это, браток? Мы в поте лица пашем, а ты нам ломово подбрасываешь?

– Да дай ты ему по шарабану – и дело с концом!

– Слышал, что корешок предлагает? Вот и не серчай. С нас, прикинь, качество требуют, а какое, к лешему, качество, когда ты тут все разбрызгиваешь?

В толстых руках лоточника мелькнула резиновая дубинка. Дмитрий мысленно зарычал. Ни увернуться, ни позвать на помощь не было никакой возможности. Удар был не столько сильным, сколько умелым, и третий раз за день Дмитрий оказался в полной отключке.

– Не насмерть хоть вырубил?

– Зачем же… Пусть фраерок помучится. Мы же не садюги какие. Минуток через десять очухается.

– Точно очухается?

– Зуб даю. Я на такие оборотки мастак. Любую шалаву в отруб посылаю – и в аккурат на нужное время.

– Это еще зачем?

– А ты догадайся.

– Хитер бобер!.. Ладно, на кране-то когда-нибудь работал?

– А с дачей-то кто хозяину помогал? Уже забыл?

– Тогда цепляй на крюк и поднимай его к лешему.

– Ща сделаем. Во удивится фрай, когда оклемается.

– Удивится, это точно.

Поднявшись по лестнице на кран, Варан, взломал нехитрый замок и включил питание. Система была несложной, и, скоренько оживив гигантскую стрелу, Варан опустил массивный крюк вниз. Финик подцепил бадью, замахал руками. Заработал двигатель, трос, влекущий бадью с Дмитрием, медленно поплыл вверх. Глядя ему вслед, Финик улыбнулся.

– Красиво взлетел, еханый бабай! Не хотел бы я так помереть…

***

Музыка продолжала играть зазывно-медлительное. Изящным движением стянув с себя узенькую полоску трусиков, дамочка на подиуме обвила гибким телом сверкающий шест, сжимая его ногами, встала на мостик. Чуть покачивая грудками, руками описала круг на полу. Танец, который миллионы иных танцовщиц на планете, исполняют с теми же ужимками и той же приклеенной к лицу улыбкой. Стриптиз по призванию тоже, вероятно, бывает, но чаще Лумарь наблюдал обратное. И в Европе, и в Америке, и здесь дамочки больше изображали чувство, нежели испытывали его в действительности. Встречались и такие, что люто ненавидели свою профессию, а через нее постепенно проникались и ненавистью ко всей публике. Феномен, о котором рассказывал Лумарю один покойный клиент. Перед тем, как всадить ему в лоб пулю, киллер провел с ним вечерок в одном из испанских борделей. И именно там покойник с воодушевлением поведал своему убийце о том, что, работая продолжительное время в клетках, стриптизерши начинают воспринимать публику, как зверей по ту сторону решетки.

– Представляешь, у них полностью ломается восприятие мира. Все равно как меняются правая и левая стороны. И знаешь, по своему, они правы. Может, и впрямь это не их от нас запирают, а нас от них. Мы – гигантский обезьянник, а они девочки-дюймовочки, призванные дразнить запертого в клетке Кинг-Конга…

Помнится, клиент много еще чего рассказывал занимательного, и будь у Лумаря свобода действий, он бы не спешил с устранением. Но заказ есть заказ, и уже на следующий день труп говорливого мужичка вылавливали в полноводной Дуэро…

Так или иначе, но гибкое кривляние девочки на помосте не производили на Лумаря особенного впечатления. Видывал, как говорится, и интереснее, и симпатичнее. А вот Лешик глядел на гимнасточку, не отрываясь, и даже слюну, лопушок такой, с подбородка пустил.

– Что, нравится?

– Да уж, шмарочка из клевых… – Лешик судорожно сглотнул. – Зря мы той выдре не вдули. Все бы выложила как миленькая!

– А она и так выложила все что знала.

За столиком шевельнулся Гутя.

– Ты что, реально ее в долю берешь?

– Беру или не беру – другой вопрос. Главное пообещать. Ты, Гутя, пойми, жертве до последнего надо оставлять надежду. Пока человечек надеется, он на тебя пашет. А прижмешь его к стенке, объяснишь реальный расклад, – он тебе в горло вцепится. Вы, суслики, молодые еще. Главной правды не знаете.

– Какой еще правды?

– А такой. Миром правят два чувства – страх и любовь к деньгам. Поэтому хочешь смарьяжить человечка, прежде на глот его возьми, напугай как следует, а после бабок предложи. И тогда он сам оправдает для себя любую подляну. – Лумарь даже подивился, какие ровные да гладкие у него получаются фразы. Безусловно сказывалось давнее влияние Шмеля. – Бояться задарма, суслики, мало кто желает, а вот за бабульки – охотники всегда находились.

Музыка заиграла энергичнее, и, изображая возбужденную змею, дама у шеста ускорила свои незамысловатые па.

– Во, шалава! – Лешик даже чуть привстал. – Мне бы на оттопырку сотняшечку, а? Не могу больше терпеть.

– Держи, торопыга, – Лумарь бросил ему через стол сотенную купюру. – А то ведь не успокоишься.

– А где искать-то. Типа, на улице?

– Зачем же. Подойди к тому типчику, попроси пригласить дамочку в приваткабинку.

Схватив купюру, Лешик немедленно скрылся. Не теряя времени, Гутя тут же придвинулся со стулом ближе.

– Слышь, босс, насчет камушков это реальный базар? Больно уж круглые цифры.

– Цифры круглыми, Гутя, не бывают. Круглыми бывают только дураки.

– А рынок? Ты что, в натуре, думаешь, что нам его отдадут? Там же чернореченская бригада. И Поп у них главный. Не в законе, правда, но из тертых.

Лумарь кисло посмотрел на соседа.

– Мне, шмурик, что поп, что попадья. Ты их на свой аршин меришь, а я на свой.

– Так это… – Гутя нервно пошевелил плечами. – Интересно же. Мы ведь тоже рискуем.

– Рискует тот, кому есть чем рисковать, – внушительно произнес Лумарь. – А тебе чем рисковать? Жизнью? Так у тебя ее никогда и не было. То, как ты, Гутя, живешь, надо в фильмах-ужастниках показывать. Потому как это не жизнь, а полная зола. Сдохнешь, не велика и беда.

– Что-то не больно охота подыхать.

– Это тебе только кажется. Всем так кажется поначалу. А как помрут – так и успокаиваются. Туда, Гутя, – Лумарь загадочно изобразил пальцами и искоса глянул вверх, – дорожка быстрая и прямая. Уж поверь мне, быстрее, чем на лифте.

Поежившись, Гутя покосился в сторону сцены, на которой танцевали полуобнаженные дамочки. Разговор явно не шел ему на пользу, вожделение начисто пропало.

– Как там с садом? Устроилось?

Гутя кивнул.

– Я туда Шкворика прописал. Четыреста рэ в месяц плюс одежка. Ну, и огород, понятно. Дед, что там работал, говорит: спокойнее стало. Разве что наркоши лазят да бомжи. Но я так понимаю, он с ними даже не связывался. Сидел в своей норе и в ус не дул.

– Наркоши? – Лумарь удивился. – Интересно. Им-то что там нужно?

– Ну… Летом коноплю с маком собирали, а сейчас просто избенки шерстят. Бомжи жратву ищут, а эти все подряд гребут – что-то потом продают, что-то на дурь выменивают.

– Значит, говоришь, лазят… – задумчиво протянул Лумарь. – Это хорошо. Лазить отучим, заодно и пацанов наших на вшивость проверим. Шлепнуть бомжика – тоже штука не простая.

И снова от мутной этой фразы Гуте стало не по себе. Неловко поднявшись, он пробормотал:

– Пойду, отолью, что ли…

Милостиво кивнув, Лумарь снова взглянул на танцующую девицу. Дамочка особого исступления не изображала, явно берегла силы для следующих номеров. Впрочем, в отличие от большинства своих коллег танцевала она со вкусом, не допуская бульварной вульгарщины, явно выдавая балетную школу. Лумарь мало что в этом понимал, однако профессионализм чувствовал нутром. Так чувствуют бойцы опыт и силу ступающего по рингу противника. А потому, поймав взгляд танцорши, Лумарь покачал головой и показал большой палец. Танцовщица улыбнулась и быстро отвела глаза.

Достав из портмоне еще одну стодолларовую купюру, Лумарь написал поверх американского президента: «Запомни меня. Как-нибудь хотел бы встретиться». Свернув купюру, бросил под ноги девушке. Продемонстрировав чудеса гибкости, она тут же изогнулась, и Лумарь даже толком не понял, куда именно исчезла его записка. Руки танцовщицы ни на секунду не оторвались от ласкаемых грудок, и по всему получалось, что банкноту дамочка подхватила губами. Лумарь вновь хотел выразить ей свое одобрение, но в этот момент возле столика нарисовался взволнованный Гутя.

– Там это… – он кивнул куда-то в сторону зала. – Лешик, козел такой, бабу мочканул.

– Что, что?

– В натуре толкую! Она рыпнулась, дура, – он и сунул ей перышком.

Каменно сжав челюсти, Лумарь поднялся из-за стола.

– Что ж, пошли, глянем на нашего придурка.

Они зашагали к приваткабинкам. Публика продолжала дергаться в танце и незамысловато буйствовать. Случившегося никто пока не заметил.