Читать книгу Иное решение - Андрей Семенов - Страница 4

«Такова система, суть которой в том, чтобы сажать на все ответственные места, посты не просто безграмотных людей, но еще и обязательно дураков».

Из дневника Л.И. Тимофеева

«Первое мая 1936 г. весь международный пролетариат встречает в условиях, когда военная опасность непосредственно угрожает человечеству. Мало того что японский милитаризм насильственно захватил огромные территории Китая. Мало того что итальянский фашизм терзает тело абиссинского народа. Крайнее напряжение военной опасности в Европе создается выступлением германского милитаризма, который, надев на себя маску мирного реконструктора, пытается – и не без успеха – создать крупнейшее милитарное государство, непосредственно подчинив себе всю среднюю Европу, в том числе Австрию, а также Чехословакию, чтобы обрушиться всей тяжестью военной техники на ненавистный социалистический Восток и на смертельного врага – Францию».

«Известия», 1 мая 1936 г. Передовая статья

Из репродукторов над селом лилась радостная музыка. Народ с красными бантами и ленточками на груди с утра стягивался на площадь перед райкомом на праздничный митинг. Выходили степенно, семейно, с женами и детьми, чинно здоровались со знакомыми, обменивались новостями и сплетнями. Все были нарядно одеты, как на Пасху. В каждом доме было готово угощение, чтоб после митинга можно было сесть и отметить выходной день и чтоб перед гостями не было стыдно. Перед райкомом накануне сколотили и обили кумачом трибуну, на которой грудилось районное начальство. Ждали первого секретаря, товарища Анашкина, который должен говорить первомайскую праздничную речь. Мужики смолили самосад, бабы разглядывали, кто во что одет, и удовлетворенно отмечали, что «и мы не хуже людей».

На пастухов праздник не распространялся. Попробуй, объясни скотине, что сегодня – выходной. Она тебе голодным ревом весь праздник поломает. Скотина, она скотина и есть. Ей плевать на политический момент, ей жрать подавай.

Поэтому Колька с дядей Колей, как обычно, еще до зари выгнали стадо и бродили с ним по окрестностям до самого заката. Но звуки музыки ветер доносил и до них.

– Ну что, Колян, отметим праздник? – дядя Коля погладил котомку, в которой лежала бутылка.

– Не, дядя Коля, давай позднее, когда освободимся.

В селе пастухи привычно разошлись в разные стороны, разводя стадо. Дядя Коля пообещал зайти вечером.

Колька погнал коров по центральной улице, где их уже поджидали хозяйки. Его обогнала эмка и остановилась возле райкома. Это неутомимый Анашкин после митинга смотался в Саранск, чтобы потереться около большого начальства, и теперь вернулся обратно. Настроение у него было отвратительное. Хоть и не с пустыми руками приехал он в Саранск, хоть и вырядился в новый габардиновый костюм и новые, только что из коробки, ботинки, хоть и вилял хвостом перед вышестоящими товарищами как верный пес, но за один стол с руководством республики никто его не пригласил. А ведь еще недавно, в прошлые октябрьские праздники, был он на этих застольях и, желая привлечь внимание высокого начальства, громче всех горланил мордовские песни, подыгрывая себе на гармони. И «Умарину», и «Кавто терат», и «Луганяса келуня» – все пел. А сегодня – не угоден стал. Плохой знак. Значит, жди неприятностей.

Евгений Борисович, погруженный в свои невеселые размышления, в задумчивости вылез из машины, и вдруг кто-то больно, наотмашь, стеганул его по боку. Вскрикнув от внезапной боли, Евгений Борисович развернулся, чтобы разглядеть наглеца, и увидел, что эмку справа и слева обходит стадо коров, одна из которых, пройдя совсем близко от него, отгоняя слепня, хлестнула его хвостом. Разворачиваясь, он ступил новым ботинком в самую гущу жирной коровьей лепешки. Желая стряхнуть с ботинка теплую зеленую жижу, секретарь райкома потерял равновесие и опрокинулся на землю, унавоженную проходящим стадом. Округу огласил густой и сочный анашкинский мат:

– Ах ты! Мать твою перемать! Да я тебя!.. Да ты у меня!..

Евгений Борисович, озаренный внезапно посетившей его идеей, нацелил указательный палец Кольке в грудь и забормотал:

– Сейчас, сейчас! Ты погоди, ты не уходи, ты постой тут. Я мигом… Мне тут нужно… Я сейчас… Я быстро!

Продолжая бормотать себе под нос, Анашкин опрометью бросился в здание райкома, стрелой взлетел на второй этаж, ворвался в свой кабинет и стал судорожно крутить ручку телефонного аппарата. Благосклонность начальства можно было вернуть только чем-то из ряда вон выходящим. Например, разоблачением контрреволюционной банды или поимкой шпиона или диверсанта. А этот олух с кнутом как раз мог подойти на эту роль.

– Але! Але! Девушка, дайте Саранск. Але! Саранск?! Соедините меня с УНКВД! С кем? С управлением НКВД, я говорю! Вот дуреха…

В трубке щелкнуло.

– Дежурный, лейтенант Лемзеркин, слушаю вас.

– Але! Товарищ лейтенант, говорит первый секретарь Старошайговского районного комитета ВКП(б) Анашкин! Только что на меня было совершено покушение наймитами мирового капитала! Я весь в крови! Мне больно! Я умираю!

– Сколько их было? – вежливо и равнодушно поинтересовался голос в трубке.

– Не знаю. Я не бухгалтер, не считал. Я чудом остался жив!

– Выезжаем, – спокойно отозвался лейтенант и прервал разговор. Пошли гудки.

Анашкин выглянул в окно. На улице никого не было. Напротив райкома стояла его эмка. Вокруг нее прели коровьи лепешки. Мирно оседала пыль, поднятая недавно прошедшим стадом.

Вечером, когда стемнело, к Кольке ввалился дядя Коля. Вид у него был взволнованный.

– Давай-ка, Коля, у меня пока посидим, самогоночки выпьем.

К своей избе дядя Коля повел Кольку задами, по огородам, и, как оказалось, не зря. По улице, увязая в пыли, протарахтела энкавэдэшная эмка с потушенными фарами, на подножке которой бестолково суетился и размахивал руками неугомонный Анашкин. Должно быть, он и впрямь вошел в образ разоблачителя заговоров и ловца диверсантов.

– Ну и заварил ты, Коля, кашу. Чего натворил-то хоть? – начал старик допрос по дороге.

– Ничего я не творил. А что случилось?

– «Чего случилось?» – передразнил дядя Коля. – Из самого Саранска энкавэдэшники приехали. Тебя, дурака, ищут. Ты теперь, Коля, государственный преступник.

Друзья пришли в избу. Дядя Коля достал четверть самогона. Выпили по первой, и Кольке захорошело.

– Ты чего натворил-то? – продолжал допытываться дядя Коля. – Говорят, будто ты чуть самого Анашкина не убил.

– Я?! – Колька поперхнулся куриным яйцом. – На кой ляд он мне?

– На той! Говорят, будто ты на него корову, как собаку, натравил. Она его чуть в клочья не порвала.

Колька в ответ рассказал дяде Коле про то, как он гнал стадо через село, как Анашкин вышел из машины, как корова – вот дура! – стеганула его хвостом, как тот упал рожей в навоз, как матерился. Только он никакую корову ни на кого не натравливал.

Дядя Коля хохотал в голос, особенно когда слушал, как Анашкин в коровье дерьмо вляпался. Четверть пустела, а Кольке было совсем не весело.

– Что ж теперь делать-то, дядя Коля, а? – грустно и растерянно спросил Колька своего старшего и мудрого товарища.

– Не дрейфь, Колян. Держи.

Дядя Коля положил перед Колькой серый бумажный квадратик с грязными типографскими буквами на нем. Колька взял бумажку и стал читать:

– «Гражданин Осипов Николай Васильевич… На основании… Вы призываетесь на действительную военную службу… Надлежит явиться… При себе иметь…» Так это повестка!

– Правильно, – кивнул дядя Коля. – Повестка. Уж чем в тюрьму – лучше в армию. Давеча встретил почтальонку, просила соседям передать. У них сына должны призвать.

– Так он Васильевич, а я – Федорович!

– Какая разница? – махнул рукой дядя Коля. – Ты Осипов – и он Осипов. Ты Николай – и он Николай. А что до отчества – скажешь, машинистка опечаталась. Никто и проверять не станет. В строю отчеств нет. Одни фамилии и звания.

Колька отложил повестку. Дядя Коля разлил еще по одной.

– Послушай, – дядя Коля не донес до рта стакан с самогоном, – может, тебе и в самом деле лучше в тюрьму?

– Да ты что?! – Колька на всякий случай положил повестку в карман. – В армию – так в армию!

– А-а. Ну-ну, – успокоился дядя Коля и спокойно выпил.

Назавтра Колька был на сборном пункте в Саранске, а через четыре дня попал в Н-ский стрелковый полк, дислоцирующийся в Заволжье.