Низкие истины. Возвышающий обман (сборник)

Оглавление

Андрей Сергеевич Кончаловский. Низкие истины. Возвышающий обман (сборник)

Книга 1. Низкие истины

Часть первая. Начало

Улица Горького, 8

Дед

Нетерпимость

Отец

Мама

Антиподы

Музыка

Зависть

Удар наотмашь

Часть вторая. Взросление

Эволюция

Эротические удовольствия

Кончаловка

Мастер

«Националь»

Русская дружба

Тарковский

Венеция

Гена

Ревность

Самоконтроль

Мои идолы

Никита

Власть

Княжна Гагарина

Маэстро!

Часть третья. «Частное лицо»

Зарубежные каникулы

Мое открытие Америки

Бунюэль

Брук

Лив

Русский любовник

Настасья

Снимаю американское кино

Евреи, приносящие плохие новости

Что в глубине?

Куросава, Фудзияма, суши

Уайльдер

Часть четвертая. Финальный срез

Блокбастер

Брандо

Мужчины, женщины, любовь, смерть

О пользе интеллектуального онанизма

Россия и религия

Эпоха самозванства

Страх Божий или страх кесарев?

Печальные размышления

Книга 2. Возвышающий обман

Часть первая. Жизнь и профессия

Я люблю себя

Возвышающий обман

Па-де-де

ВГИКовские времена

«Первый учитель»

Иллюзия победы

«Ася Клячина»

Свободный полет. Праздник

Сценарии и сценаристы

Лондон

Запрещенный спектакль

«Дворянское гнездо»

Беата

Снова о Тарковском

Женщина Боттичелли

Вивиан

«Дядя Ваня»

Партизаны

Рита-Ритуля

Гога

Часть вторая. Режиссерские миры

«Романс о влюбленных»

Кстати, о Шекспире

Как в жизни. Как в искусстве

Леван

«Сибириада»

Гран-при спесиаль

Рудик

Люди «Сибириады»

Ваня

Малибу

Гизела

Американское кино

Реклама

Моя Венеция

«Поезд-беглец»

«Дуэт для солиста»

«Стыдливые люди»

Нагибин

«Гомер и Эдди»

Часть третья. Самопознание

Магия оперы. «Евгений Онегин»

Снова Чехов

Жюльет

Комедия «Чайка»

Магия оперы. «Пиковая дама»

«Ближний круг»

«Это жиды, это Вильгельм»

Антирусское кино

«Одиссея»

Цирк

Даша

Политика и культура

Куда идем?

Она

Вместо заключения

Отрывок из книги

«Я бы желал, чтобы отец мой или мать, а то и оба они вместе – ведь обязанность эта лежала одинаково на них обоих, – поразмыслили над тем, что они делают, в то время, когда они меня зачинали. Если бы они должным образом подумали, сколь многое зависит от того, чем они тогда были заняты, – и что дело тут не только в произведении на свет разумного существа, но что, по всей вероятности, его счастливое телосложение и темперамент, быть может, его дарования и самый склад его ума – и даже, почем знать, судьба всего его рода – определяются их собственной натурой и самочувствием – если бы они, должным образом все это взвесив и обдумав, соответственно поступили, – то, я твердо убежден, я занимал бы совсем иное положение в свете, чем то, в котором читатель, вероятно, меня увидит… Но я был зачат и родился на горе себе…» Это из английской классики. XVIII век. Лоренс Стерн. «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена».

Продолжая размышления этого неглупого автора, замечу, что если б отец мой и мать в аналогичный момент поразмыслили, в каком году они собираются произвести меня на свет, то, не исключаю, от своего намерения бы отказались. В свою очередь и я, если бы знал, что зачинаюсь, и знал, каким будет 1937 год, в котором мне предстоит родиться, и если б к тому же имел возможность выбирать, появляться или не появляться на свет, то, скорее всего, предпочел бы последнее – от ужаса перед грядущим. Это было бы логично. Но пути Господни неисповедимы. Родившись в год самого страшного сталинского террора и прожив достаточное количество лет, могу сказать, что мне повезло появиться на свет. Немалая часть этого везения – семья, в которой я родился, по линии матери в особенности, да и по линии отца тоже.

.....

А Фридрих Горенштейн нашел о роде Михалковых документы, вообще относящиеся к XVI веку. Ко мне Горенштейн был неравнодушен, но любил подпускать гноя при любом подходящем случае. Как-то, встретив меня, он сказал: «Ну я напишу о Михалковых!» Он тогда работал над книгой об Иване Грозном и нашел где-то запись, будто бы Иван Васильевич по поводу какого-то опасного предприятия сказал: «Послать туда Михалковых! Убьют, так не жалко». Фридрих был страшно доволен. Я тоже обрадовался: «Ой, как хорошо! Хоть что-то Иван Грозный про моих предков сказал. А твоих он вряд ли упоминал…» Странно осознавать, что все это старались забыть. Не помнить. И вот, наконец, разрешили вспомнить.

Сергей Владимирович свою родословную стал собирать уже давно, к своим корням относился очень бережно. И нас к тому же приваживал.

.....