Читать книгу Игрушка богов. Часть 1 - Андрей Северский - Страница 2

Много раз, смотря фильмы про Великую Отечественную войну, невольно представлял себя на месте героев, попавших в окружение. В юности, по горячности, недоумевал, зачем сдаваться в плен, если тебя всё равно убьют? Чуток повзрослев, понимание пришло. Во-первых, это я знаю, как фашисты будут обращаться с пленными, а во-вторых, человек всегда НАДЕЕТСЯ на лучшее. Побудет в плену, а потом вернётся домой. Ну, разве что «царь» сменится на немца, так они уже сидели на троне Российской империи.

Вот и я сейчас ПОНАДЕЯЛСЯ, что всё будет хотя бы не плохо. Никакого сигнала из будущего: «не сдавайся, из этого мира нет пути домой!» я не получил. Потому повёл себя ничуть не лучше баранов, своими ногами идущих на убой – сдался на милость судьбы.

Отбросил «палку», отошёл в сторону, сел на землю. Всадник понял, что разговаривать со мной бесполезно, общаемся пантомимой.

– Пить, – снова показываю жестом.

Абориген положил невдалеке кожаный бурдюк, к которому я немедленно присосался.

– Тар, тар! – заволновался конник. Боится, что выпью всё?

Вытираю одеялом рот:

– Что у вас то «хар!», то «тар!», – с сожалением откладываю бурдюк, затем показывая, что засовываю в рот еду. Не ел примерно сутки, и для организма, не привыкшего к такому, это большой стресс.

Всадник начал следующий раунд пантомимы: указывает на меня пальцем, произнося «ур» – как я посмотрю, шепелявым в их обществе чрезвычайно сложно, а затем поднимает руку с пальцем в небо – «танды окран?», именно с вопросительной интонацией.

«Считает меня посланником богов? Или попаданцы в их мире достаточно частое явление?» – других объяснений не вижу. Последняя мысль не лишена логики: ведь если в нашем мире ежегодно бесследно пропадают десятки тысяч людей, то наверняка – уж я теперь знаю с абсолютной достоверностью на собственном примере – какая-то часть попадает в другие миры. И почему бы не предположить, что в некоторые по неизвестной причине мироздания они «сыплются» чаще. Если, конечно, обитаемых миров много. Впрочем, в этом я тоже уже почти уверен.

Как дать ему ответ? «Ур», надо понимать, с вероятностью в девяносто с лишним процентов, местоимение «ты» – первое слово в копилку русско-аборигенского словаря. Кивать или говорить «да» – сомнительная затея, здесь это может означать совершенно другое.

Прикладываю ладонь к груди, а затем пальцем указываю в небо – думаю, понятно.

– Ахшы! – кивает(!) всадник, доставая из заплечного мешка что-то съедобное, отрезает кусок и кидает мне в руки, видимо, не всегда попаданцы бывают безобидными.

Пока я пытаюсь что-то сделать с куском жёсткого мяса, баранины или вовсе конины, всадник, не выпуская меня из вида, пошёл обследовать мою палку. Она ему очень понравилась, наглаживает полированный слой лака, цокая языком.

– Ок, ок! – начинает приговаривать он, жестом показывая подниматься и двигаться в южном направлении. – Тады ок!

– Да нихрена не окэй! – возражаю я его заверениям на английском, что всё хорошо или в порядке.

Угрожает плёткой, вот это сразу прекратить. Показываю на него, плётку, себя, снова на себя, на него, изображаю удар кулаком в челюсть: «Ахшы?» – спрашиваю у него, надеюсь это «понятно» или «хорошо».

– Ахшы! Тады ок! Тунир! – снова указывает рукой на юг.

– Ну раз ахшы, то ахшы! – по всей видимости, мне «предлагается» пройти к месту его обитания.

Спустя полчаса ходьбы, когда всадник сопровождал меня позади, вышли к поселению из подобия до боли знакомых юрт.

Встречать выбежало всё население, реально краснокожие, высокие, худощавые, но на лицо не монголоиды. Лицо у них вообще немного странное на мой взгляд: чуть вытянуто вперёд, а затылочная часть черепа у тех, у кого могу видеть – назад вверх, на Земле подобные черепа кое-кто относил к пришельцам.

Вот и «пахан»! – вперёд выдвинулся надменного вида мужик, обходит по кругу, щупает одеяло в уже грязном от лежания на земле пододеяльнике, пытается приподнять его.

– Хар! – говорю ему, вырывая угол одеяла из руки. «Прогнёшься – сделают вечным терпилой», я и так уже нахожусь в положении полу-раба.

Один из стоящих возле «пахана» «шестёрок» стегает меня плетью, не больно, но показывая «моё место» в иерархии. Ах ты шавка, тявкать вздумала? Зря, ой зря, отдал свою палку, с одной стрелы, скорее всего, всадник меня не убил бы, а там я уже мог достать его, завладеть лошадью – другой вопрос, что мне с ней делать?

«Унижение» спускать нельзя, резко подскакиваю к ударившему, залепляя в морду, пончо несколько мешается, удар выходит смазанным. Крики, гвалт, на меня кидаются несколько краснокожих, одному успеваю врезать лбом в лицо, и тут по голове прилетает ножкой моей кровати, занавес.

Очухиваюсь ближе к вечеру, лежу на земле, руки-ноги связаны. Голова деревянная, не иначе передоз от близкого контакта с частью мебели. Увидев, что я очнулся, верещит подросток, из юрт выползают местные. Начинается суд. Выносят приговор – растягивают верёвками, пять ударов плетью по голому телу. Больно, но не смертельно, без просечки кожи, лишь показать власть.

– Гондурасы, я вам ещё покажу! – сдача в плен и в моём случае не принесла ничего хорошего, «надо было сражаться» – немного запоздало сожалею я.

В наказание на ночь оставляют на улице, на той же «площади». Связали, но хитрым узлом, без нарушения кровообращения, предварительно дав одеться.

Ночёвка на холодной земле – занятие не из приятных, это не на матрасе, лежащем на ортопедическом основании. Ранним утром, на восходе, новый раунд воспитательной работы: стращают всеми мыслимыми карами, в том числе типа саблей-шашкой «пахана». Затем указывают на стадо баранов, на меня (говорят, что я баран?), двумя пальцами изображают ходьбу, после чего палец «толмача» указывает на бурдюк с водой и кусок мяса в руке.

Предлагают мне работу за пропитание? Хорошо, это шанс узнать округу и сбежать.

Так и начались мои будни «барановода». Без наблюдения не оставляли, первое время вообще был на подхвате у двух мальчишек. В принципе, правильно, я же ничего не знаю.

«Табор» перемещался в одном им ведомом направлении. Шли от колодца к колодцу, и это пока лишало всякой надежды на удачный побег. Не представляю, как они ориентируются на местности?

Отношение аборигенов – отстранённо-холодное, «разговаривают», лишь отдавая приказы. Но ладно хотя бы после той порки наездов больше не было. Пытаюсь учить язык, но по методу «реально полного погружения», да при нежелании окружающих общаться – очень тяжело. Лишь детишки – пастушки проявляют ко мне интерес, мучаю их. Успехи пока минимальны, и нет твёрдой гарантии, что выученные слова означают именно то, что я думаю.

За двенадцать суток дошли до местной «реки» – мелкого ручья, все несказанно счастливы неограниченному количеству воды – из колодцев не позволялось вычерпывать слишком много. Ручей – это реальный указатель пути, иди по течению, и куда-нибудь придёшь. Только вот задумка с побегом, как-бы сказать, немного лишена смысла. Куда бы я ни пришёл, везде буду чужаком, даже по внешнему виду. И что со мной сделают – большой вопрос.

В пути выяснился интересный для меня факт, в первые дни не замечал, занятый другими мыслями: на этой планете сила тяжести меньше, довольно значительно, к примеру, в высоту подпрыгиваю не меньше метра, хотя на Земле особыми физическими достижениями не блистал, а после того, как перестал лично устанавливать сплиты – мышцы и вовсе расслабились.

Движемся вдоль ручья вниз по течению, становится «многолюдно», к воде выходят другие таборы. Начинаются конфликты за воду, за траву, за баранов, смешение стад – трагедия, могущая привести к многочисленным убийствам, приходится денно и нощно охранять.

Десять дней пути – вдали показались холмы, как я понял, цель нашего путешествия. Ручей немного разросся, приняв в себя несколько притоков. Это позволило встать на берегу моря возле холмов небольшому поселению-порту, куда и гнали баранов на продажу.

В небольшой бухте стоят пять страшненьких на вид парусных кораблей, на которые загоняем живой товар. Моряки – другого подвида людей, более мелкие и коренастые, со слегка смуглой кожей. Тут не знаешь, с кем безопаснее, с этими моряками или барановодами.

Меня ставят на переноску воды в бочки внутри кораблей – животных хотят куда-то довезти живыми. Сильно я не напрягаюсь, саботирую, как могу – за работу ничего не платят, только кормёжка. Вроде закончили, в трюм грузят последнего барана – меня. Подошли несколько «морячков» и накинулись с верёвками, даже никого из них не смог ударить.

Плыву, привязанный к столбу, гажу почти под себя, благо, что джинсы стянуть могу. Всё, пора кого-нибудь убивать!