Читать книгу Время Сварога. Грамота - Андрей Шандаров - Страница 4

Топот над головой заставил Вохму открыть глаза и пошевелиться. Связанный по рукам и ногам, он лежал животом на сыром земляном полу. Щека упиралась в липкий от слизи бугорок. Воняло испражнениями и крысами. От шевеления тела окружающий мрак пришел в движение. Крысы. Их дыхание касалось лица. Вохма знал, что зубы этих тварей могут прокусить кожу или даже отъесть целый кусок плоти, и жертва даже не почувствует боли. Он замирал и прислушивался, вслед за ним затихали и они, но потом, через мгновение, все повторялось вновь. Это игра тянулась бесконечно долго, пока сверху опять не затопали, открылся лаз, и факел огня не вырвал из темноты добротные сапоги тюремщиков и деревянную лестницу, грязную и скользкую от плесени. Его подняли и потащили наверх.

Перед ним, в просторной комнате с низким потолком, за длинным наспех сколоченным столом, сидел человек одних с ним лет или чуть старше. Худое бледное лицо казалось нездоровым и усталым. Бисер пота блестел на лбу. Одетый в дорогой кафтан, с медными застежками, он выглядел, как боярин, развалился на стуле с подлокотниками и сцепил на животе холеные руки. Черные, восточные глаза пытливо осматривали ордынца, которому подломили ноги и поставили на колени. Крепкие руки охранников держали казака за плечи, давили на голову, склоняя ее вниз перед господином. Прошло некоторое время, наконец, негромкий голос спросил:

– Ты знаешь, вор, что тебя ждет?

Вохма молчал, по опыту зная, что на такие вопросы лучше не отвечать.

– Тебя прибьют к воротам, где ты сдохнешь, как собака, от голода и жажды, а люди будут плевать тебе в лицо и забрасывать дерьмом. Или посадят на кол, что еще интересней. Ты с великим удовольствием почувствуешь, как острый деревянный кол войдет тебе в зад и медленно, очень медленно будет разрывать тебе нутро, пока не выйдет через горло. Воронье выклюет тебе глаза, а труп твой кинут зверью. Что скажешь?

– Красиво. – Вохма облизнул пересохшие губы. Он уже не ел и не пил больше трех суток.

После того, как ему на голову надели мешок, и повели лесными тропами, он уже плохо воспринимал происходящее. Он помнил, как, спотыкаясь о коренья деревьев, падал, а его ударами поднимали на ноги и заставляли идти дальше, когда, измученного и избитого, швырнули на какую-то телегу и долго везли, не давая ни еды, ни питья, а затем поместили в подвал с крысами, где он без сна провел остаток времени. Теперь голова разрывалась от боли и усталости, именно в эти мгновения ему было абсолютно наплевать на собственную судьбу.

– Храбрый?

Воевода сделал знак рукой куда-то в угол, где, скрываясь за лучом света, падающего из маленького, вырубленного в стене оконца, в полумраке трудился дьяк и, что-то записывая, скрипел гусиным пером. На зов хозяина он бросил перо, подскочил и подал грамоту.

– Знаешь, что это? – вновь услышал казак.

– Грамота. Я думаю.

– Верно. А знаешь, что в ней написано?

– Это мне неведомо. – Вохма склонил голову.

– Врешь, пес! Зачем ты тогда убил моих людей? – повысил голос боярин.

– От скуки. Нужно было как-то развлечься.

– Для тебя убийство – развлечение?

– А для тебя разве нет?

– А он мне нравится, – воевода попробовал улыбнуться, но вместо этого скривился. – Находится на волосок от смерти, а продолжает балагурить. Ты понимаешь, что от того, чем закончится наш разговор, зависит твоя жизнь?

– А мы разговариваем?

– Конечно. Я не пытаю тебя огнем, не режу на куски, не жгу железом. Просто мирно беседую. Я вообще мирный человек. Не люблю крови. Кровь – это крайность, которую умные собеседники должны избегать. Переговоры – лучший способ предотвратить войну.

Воевода повел руками, приглашая всех присутствующих присоединиться к его словам. Дьяк послушно закивал головой, охранники хмыкнули за спиной.

– Разве война не лучший способ обрести крепкий мир? – спросил Вохма.

– Ты считаешь, что крепкий мир лежит через войну?

– Я считаю, что война такое же бесполезное занятие, как и переговоры.

– Как так?

– Разве можно договориться с тем, кто сильнее тебя, не уступив ему?

– Конечно, нет.

– Разве уступив один раз, слабый не уступит в другой? И так до бесконечности, пока не потеряет всего?

– Значит, по твоему, договариваться можно только с равным?

– Нет. Переговоры – это отсрочка. Война – быстрое решение. В итоге, результат один.

– Что же тебе не нравится в этом?

– Не нравится то, что выиграют и от одного и от другого только хозяева. Обычный люд потеряет все. У него нет выбора.

– Так и должно быть. Народ всегда идет за своим вождем. И жертвует ради него последним. Разве не так? Иначе будет бунт.

Боярин, не меняя позы, с усмешкой смотрел на ордынца, стоявшего перед ним на коленях. Ему было забавно наблюдать, как этот смерд старается умничать. В другой ситуации он с удовольствием бы пустился с ним в беседу. Но не сейчас.

– Народу, по большому счету, наплевать, чья власть над ним, если ему хорошо при этой власти. Он готов принять любого хозяина, – говорил Вохма.

– Народ – это стадо, которое вечно недовольно своим хозяином и если хозяин слаб, то с удовольствием перережет ему горло. Даже с великой любовью к нему. Люди никогда не будут равными. Сильный всегда будет наверху, слабый – внизу.

– Вот об этом я и говорю.

– О чем?

– На каждого сильного всегда найдется тот, кто сильней.

– Правильно, и что же?

– Сейчас ты считаешь, что сильнее меня? Через минуту все может измениться. Кто от этого выиграет?

– Очевидно тот, кто выиграет последним.

– И так без конца. Где смысл?

– Все, хватит. Речи твои крамольны. За них тебе бы следовало вырвать язык, но я добр сегодня и позвал тебя не для этого. Задаю прежний вопрос. Зачем ты убил моих людей? – боярин слегка повысил голос.

– Они зарезали человека, одного хорошего человека. Я решил отомстить.

– И все? Только отомстить?

– Да. Мы очень сдружились в дороге, стали как братья. Я не мог стерпеть такого.

– Опять врешь. Я знаю все. Мои лазутчики давно следили за вами, от самого Владимира. Ты думаешь, я не знаю, к кому вас послали? Куда вы шли с этим, как его там звали? Отцом Алексием? Так, кажется?

– Ну, если ты все знаешь, зачем спрашиваешь?

Боярин помолчал. Пальцами помассировал виски. Убрал пот со лба.

– Поверь мне, я не хочу тебя убивать. Ты мне нравишься. Зачем тебе эти игры. Они не для тебя. Ты всего лишь вой, который выполняет чей-то приказ. Я даже могу предположить, что ты не знаешь цели. Но ты должен знать, кто вас послал? Ты ведь знаешь? И ты мне скажешь, иначе я сделаю с тобой все то, о чем обещал. По праву сильного. Но если мне все будет известно, я тебя даже награжу.

Боярин болезненно улыбнулся, протянул руку к кубку с водой и отпил. Глядя на него, Вохма опять почувствовал нестерпимую жажду.

– Хорошо. Я согласен, – сказал он, – развяжите меня и дайте воды.

Боярин кивнул головой, приказывая снять путы.

– Дайте ему воды.

Здоровый рыжий охранник, с плоским изрытым оспой лицом, выкручивая руки узнику, задрал их вверх, стягивая веревки. Онемевшие члены наполнились живительной кровью. Суставы заломило. От слабости задрожали пальцы, принимая ковш с водой. Вохма долго пил, незаметно осматриваясь по сторонам, затем перевел дух.

– Позволь, я сяду. Ослаб я.

– Дайте ему стул.

Казака подняли с колен, подставили стул, на который он обессилено рухнул. Потирая посиневшие запястья рук, Вохма увидел на столе у боярина, среди прочих предметов, свои вещи, отнятые разбойниками. Металлические пластины с заточенными ребрами, их назначение те, очевидно, не поняли и поэтому расстались с ними без сожаления, посчитав не особо ценными. Он так же увидел медный диск с ханской печатью, врученный ему покойным Олексой, и за который, вероятно, уже была получена награда.

– Ну, я жду, – торопил боярин. Он нервничал.

– Сейчас, сейчас! Можно еще воды?

– Дайте ему.

Опять Вохма долго не мог напиться. Наконец он отставил ковш.

– Могу я узнать, с кем говорю? Дабы проявить уважение к тебе, боярин.

– Много вопросов, смерд. Кто я такой, тебе нет нужды знать. Знай одно: я на службе у князя Дмитрия Ивановича, и все, что ты здесь скажешь, будет использовано или во благо ему, или во вред. Решать мне. Говори.

– Посуди сам, боярин, я никак не могу взять в толк – грамота у тебя, в ней все отписано: от кого грамота и кому назначена. Зачем ты меня пытаешь? Что я могу сказать тебе больше того? Я человек подневольный – мне приказали, я исполнил. А захочешь меня казнить – воля твоя. Я смерти не боюсь. Это смерд боится, а я – вой, сам не раз бил и меня били. Все под богом. В одном ты прав: нет мне дела до ваших интересов. Я не враг твоему князю и не лазутчик. Выведывать мне нечего. На родину шел. Родом я из этих мест. На побывку, стало быть. Еще отроком забрали в Орду служить, после того не был здесь. Порядков ваших не знаю. У нас порядки иные – за кровь платят кровью. А отец Алексий мне братом был. Вот и хотел отомстить злодеям. Видно, не судьба. Спеленали, как дитя малое. Стыдно мне.

Вохма говорил тихо, еле слышно. Он, казалось, был слаб настолько, что едва мог произносить слова. Боярин, слушая его, даже повернул голову, выставив вперед правое ухо.

– Хорошо баешь. Поверил бы я тебе, если бы не ярлык ханский. Кому попало такие подарки не раздают. Значит, не простой ты человек и дело у тебя нешуточное. Что на это скажешь?

– Прозорлив ты, боярин. Верно, ярлык ханский. Только такие ярлыки все имеют, кто старше десятника, иначе, как миновать военные дозоры? Время, ты сам понимаешь, неспокойное. Как тогда «своего» от «чужого» отличать?

Воевода молчал в задумчивости. Вроде бы правдиво говорил пленник. Довольно складно, чтобы не верить. Но не этот бестолковый треп был ему нужен. Ему хотелось первому доложить князю о раскрытии заговора против него. В последнее время князь не благоволил к нему по наущению врагов. И боярин давно знал, чьих рук это дело. Кому не давали покоя его неправедные доходы. Было от чего беспокоиться. Все хлебные вотчины разобрали «худородные», которые, как клопы, вылезли из всех щелей, оттеснив родовитых бояр. И что им оставалось? Как пополнить собственную казну? Не гнушаясь грабежами и разбоем в это лихое время, его люди внедрялись во все купеческие караваны, проходившие по Залесью. Собирали сведения о ценности товара, готовили засады.

Воевода знал, что слухи о его бесчинствах доходили до Великого князя. И недовольство того росло. Это была прямая угроза его правлению. Дмитрий, со свойственным ему упрямством, желал править единолично, подмять под себя соседние княжества, благо нашел союзника в лице церкви. Стареющий митрополит Алексий всячески поддерживал его начинания, подталкивал сломать весь родовой уклад Руси, упразднить Копу и Вече, сосредоточить всю власть в одних руках, объединяя тем самым власть светскую и военную. Опальный темник Вельяминов, смещенный со всех постов, бежал на юг. Заручившись поддержкой ханства и Великих князей Литовских, он готов был, в скором времени, выступить против Москвы. И той не устоять – слишком неравны силы. Поэтому, собирая рать, Дмитрий брал на службу всех, кто мог встать за него. Даже последние тати шли к нему в ополчение. Все шли, только не он – боярин. Его не звали.

Между тем, кругом зрело недоверие и измена. Было бы глупо упускать такую возможность для восстановления пошатнувшегося положения. Пришло время избавляться от всех личных врагов и недоброжелателей в окружении князя, дабы самому занять достойное, по праву его боярского рода, место. Но для этого нужен был хороший повод, чтобы очернить в глазах князя всю эту свору. И очень кстати появился этот ордынец, который так хорошо подходил на роль доносчика. Но он, собака, ни в чем не хотел сознаваться. Тертый калач, так просто его было не взять.

Все козыри, казалось, были на стороне боярина. Вовремя ему донесли, что из Золотой Орды с купеческим обозом идет странная парочка. Подслушанный разговор между священником и молодым охранником сразу заинтересовал воеводу. Он приказал любым способом добыть грамоту, которую нес монах и вот – она у него на столе, но что это дало? Прочитать ее он все равно не смог. Написанная руницей – древними письменами волхвов, грамота хранила все секреты тайнописи, и о чем в ней сказано, знал, очевидно, только мертвый монах и этот хитрый вой.

Дьяк, который готовил документ признательных показаний, уличавших в измене всех тех, кого якобы должен был назвать Вохма, скучал в углу и ковырял ногтем в ухе.

– Значит, говоришь, ты из этих мест? – спросил боярин, барабаня пальцами по столу, отпугивая навозных мух.

– Из этих.

– Откуда?

– Из Нового Торга. Сын кузнеца я.

– Отец, мать живы? Еще родичи есть?

– Не знаю. Были. Пятнадцать лет не был на родине.

– Очень хорошо. Ты, вероятно, знаешь, что город находится под защитой Новгорода?

– Знаю.

– Я в любой момент могу послать туда своих людей, и если твои родичи живы, то я помогу тебе с ними встретиться, но, как ты понимаешь, я могу и воспрепятствовать этому. Времена сейчас трудные, жизнь не стоит ничего. Тебе больно будет узнать, что из-за твоей несговорчивости они сгинули.

– Моей? – Вохма от удивления вскинул голову.

– Да, взамен ты должен мне услужить одной безделицей. Ты подпишешь донос. И гуляй на все четыре стороны. Иди к своим, встречайся с родными, радуйся жизни.

– И все?

– Конечно.

– Да хоть сейчас. Согласен.

Вохма с легкостью принял предложение воеводы с одной лишь целью – оттянуть время. Он прекрасно понимал, куда может завести его уступчивость. Верить боярину на слово было верхом легкомыслия или даже глупости, а уж поверил ли боярин в искренность его слов, было совершенно не важно. Он выиграл главное. Свободу движений.

Боярин поманил пальцем дьяка. Тот подбежал и поднес свиток исписанной бумаги. Вохма, с непривычными к письму пальцами, взял перо и стал усердно выводить слова, которые диктовал дьяк. Наконец свиток был подписан. Дьяк присыпал его песком. Затем сдул песчинки и отложил свиток в сторону.

– Ну, вот и все. Дело сделано. Взять его! – скомандовал боярин тюремщикам. – Посадить на цепь! Потом с ним закончим.

Два дюжих охранника, стоявшие позади у дверей, сделали было шаг к пленнику, но быстро пожалели об этом. Пока шел разговор Вохма незаметно разминал затекшие конечности. Как только он почувствовал, что рукам и ногам вернулась былая сила, то готов был действовать. Все произошло мгновенно. На команду боярина, он схватил со стола заточенные предметы, отнятые у него лесными разбойниками, и метнул их в охранников. Стальные пластины впились в горло обоим. Захлебываясь кровью, те повалились под ноги ордынцу, как снопы. Нездоровый лицом боярин побледнел еще больше. Он только и успел хрюкнуть, когда получил сильный удар в переносицу. Глаза заволокло туманом, от боли брызнули слезы, из носа потекло.

– Ты, собака, мне нос сломал! – запричитал он, зажимая лицо ладонью.

– Не бойся, жить будешь, – успокоил его Вохма.

Между тем, он смел со стола все предметы в заплечную суму, отобрав ее у перепуганного на смерть дьяка. Закинул суму через голову за спину, вытащил у рыжего охранника из-за пояса короткий меч, ударил рукоятью писаря в темя, от чего тот сразу лишился чувств. Затем связал боярину руки.

– Что же ты, красавчик, нос повесил? – щелкнул он теперь новоявленного пленника по носу. Тот взвился еще больше. – Все не так плохо. Поверь мне. А теперь пора на волю?

– Я с тебя кожу живьем сдеру, – шипел тот, брызгая кровавой слюной.

– Это все потом. Сейчас мы с тобой погуляем, веди себя хорошо, прикажи подать коня и сделай так, чтобы нас долго искали. Сделаешь все правильно – останешься жив. Все понял?

Боярин молчал.

– Ты все понял? – Вохма двинул ему кулаком под ребра и приставил лезвие к горлу.

– Да, – с трудом выдавил тот.

Глаза у него выкатились, как у рыбы, выброшенной из глубины на берег. Казак толкнул его к выходу.

Двор, окруженный высоким тыном, представлял собой острожью площадь, усыпанную соломой. В центре находился невысокий терем с хозяйственными постройками и конюшней. Везде сновали вооруженные дружинники, занимаясь своим обыденным делом. Домашняя птица свободно разгуливала по территории, мешаясь под ногами. Громко разговаривали бабы, сгрудившись у колодца.

Изба, из которой вышли Вохма с боярином, стояла отдельно, с краю, и служила темницей. На их появление отреагировали не сразу, и только окрик часового на дозорной башне заставил всех остолбенеть в изумлении. Повисла тишина.

– Коня боярину! – зычно скомандовал Вохма.

Несколько воинов кинулись на помощь своему господину, но, увидев поднятую руку, остановились.

– Всем стоять! – прохрипел тот после того, как ордынец тряхнул его за шиворот и сильнее ткнул острием в горло. Струйка крови потекла из раны.

– Подать коня. Быстрее. Открыть ворота. Никому не преследовать, – послушно повторял за ордынцем пленник, чувствуя на шее холодную сталь.

Когда им подали пегого красавца, Вохма, перекинув боярина через седло, вскочил на коня сам. Он вдохнул полной грудью утренний свежий воздух, сладкий от лесных трав, и выехал за ворота, на которых покрытый кровью и грязью висел голый человек.

«Еще один бедняга», – подумал он и пришпорил скакуна.

Конь шел рысью. Погони не было. Боярин кряхтел, подпрыгивая на холке при каждом шаге. Наконец он не выдержал и взмолился:

– Все, не могу больше. Сил нет терпеть. Все внутренности вытряс.

Вохма свернул в лес. Отъехав достаточно от тропы, он столкнул боярина на землю и спрыгнул следом.

– Ну что, родной, поговорим? Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Понятно?

– Разве у меня есть выбор?

– Соображаешь. Умный человек всегда другого человека разумеет. Верно?

Пленник кивнул.

– Зачем убили отца Алексия и выкрали грамоту?

– Мне донесли, что везут тайный договор царя Мамая с Михаилом Тверским. Как известно, они все – враги Москвы. Я решил перехватить послание и первым передать его князю.

– И что было в грамоте?

– Я не знаю. Я не смог прочесть.

Вохма открыл суму и вытряхнул содержимое на землю. Перебирая свитки один за другим, он поднял грамоту, за которой шла такая усиленная охота. Некоторое время он изучал текст.

– И о чем здесь сказано? – спросил он боярина.

– Разве тебе невдомек? Это руница. Тайнопись волхвов, – ответил тот.

– Во всей Руси нет толмача, способного прочесть ее? – Вохма с сомнением покачал головой.

– У меня таких людей нет.

Ордынец задумался. С древним письмом он сталкивался только один раз, когда его посвящали в отряд хранителей капища. Их – сильных молодых людей специально отбирали из множества подготовленных бойцов, обучали знаниям поединка, ведению военных действий, языкам разных народов, чтению звезд, основам знахарства. В итоге они принимали клятву верности Роду, которая и была записана руницей, но заучивалась на слух. В память об этом у него остался знак Перуна на руке, в виде молний, и знак Ярилы на шее. В дальнейшем судьбой его управляли жрецы Высшего Совета. Став десятником своего отряда, он превратился в идеального исполнителя тайных поручений, исходил от края и до края безграничные просторы Великой Империи.

– Хорошо. С этим все ясно, – сказал ордынец, понимая, что большего из пленника не вытянуть. – Другой вопрос. Где мне найти оборванцев из леса, которые взяли меня в полон?

Боярин злорадно хмыкнул:

– Зачем они тебе? Соскучился?

– Должок за ними! А я всегда привык возвращать долги!

– Это будет непросто. Один раз ты уже сломал об них зубы!

– Что же, попытка не пытка. Придется повторить.

– Они получили награду за тебя, теперь наверняка бражничают, гуляют.

– И где?

– Здесь недалеко, верст десять по дороге, у Яма. По правую руку будет деревня и постоялый двор. Там их найдешь. У вожака там родня.

– Сколько охраны в Яме?

– Да какая там охрана, – поморщился пленник. – Когда началась война, Орда перестала содержать как переправы на реках, так и Ямы. Охрана подалась на вольные хлеба. Остался только смотритель, да пара ямщиков.

– И все?

– Думаю, да.

– Ладно, коли так, – сказал ордынец, заканчивая допрос.

– Теперь-то ты меня отпустишь? Я ведь все тебе рассказал?

Боярин затравленной собакой смотрел на Вохму. Тот подсел к нему ближе.

– Конечно, отпущу. Теперь ты мне не нужен. Но сначала хочу с тобой проститься. Давай обнимемся напоследок.

Он взял удивленного пленника за шею и притянул к себе. Потом, другой рукой, резко дернул за подбородок в сторону, ломая позвонки. Боярин без звука повалился на землю.

– Сильный – всегда наверху. Ты прав, – проговорил Вохма, – я бы тебя отпустил, но ты слишком подлый человечишка. Не нужно было грозить моей семье. Нехорошо это. Да и моим делам ты будешь помехой.

Он обыскал труп, нашел мошну с монетами, снял боярский кафтан, накинул на себя. Затем собрал вещи обратно в суму, взлетел в седло и двинулся в путь.

Уже ближе к вечеру Вохма добрался до места. Затаившись в леске, он стреножил коня и принялся наблюдать за постоялым двором. Разный люд попадал в поле его зрения, но знакомых лиц не было. Он уже отчаялся ждать, полагая, что воевода его обманул, как вдруг из избы вывалился пьяный мужик со знакомым шрамом на щеке и засеменил нетвердой походкой в сторону конюшни, к отхожему месту. Едва тот справил нужду, как сильная рука схватила его за горло и прижала к стене. Ноги запутались в спущенных портках.

– Сусторма, какая неожиданная встреча. По лицу вижу, что ты рад.

– Это ты? Живой? – с трудом выдавил из себя мужик, вытаращив глаза, как на пришествие с того света.

– Где все? – спросил Вохма с решительным отчуждением, от которого мороз шел по коже.

– Там, – махнул рукой Сусторма.

– Вещи мои где?

– Вожак забрал себе.

– Он тоже там?

– Да.

– Хорошо, – тихо проговорил ордынец и, как курице, свернул тому шею.

Просторная изба с каменной печью в центре была темна. Лишь несколько лучин, зажженных в разных ее частях, освещали пару массивных столов с такими же лавками. Ватага разбойников сидела за дальним столом, в углу. Они были пьяны. Главарь и еще пятеро с ним продолжали пить и весело обсуждали что-то. Остальные либо спали тут же, уронив головы между тарелок, либо валялись на земляном полу. Простоволосая баба стояла спиной и готовила в печи птицу. Обильная закуска сытым духом кружила голову и скрученным веревочным узлом стягивала живот. Голодный ордынец проглотил тугой ком. На его появление никто не обратил внимание. Не теряя времени, Вохма возник рядом с ними. Смерть разбойников оказалась стремительной. Привычно действуя двумя ножами, он поочередно всаживал их каждому, сидящему за столом. Тех, кто лежал на полу, он не тронул, оставив напоследок.

Мутным взглядом главарь наблюдал за происходящим, ничего не понимая, и, лишь когда от ужаса заорала баба, он, казалось, протрезвел. Обтер рот от остатков еды, повисшей на бороде, с грозным рыком нападающего зверя вскочил с лавки, выхватил из-за пояса саблю и кинулся на ордынца. Вохма тут же узнал свое оружие. Легко увернувшись от удара, пропуская мимо себя крупное тело, он глубоко, по самую рукоять, всадил ему нож сзади, в шею. Главарь споткнулся, пролетел несколько саженей и замертво рухнул в угол. Вохма показал кулак бабе, от чего та сразу замолкла, поднял с пола клинок и уже им, без тени сожаления, добил остальных. Затем спокойно сел за стол и принялся за еду.

Нежный молодой поросенок истекал крупной жирной слезой. Обжаренные дрозды, тушеные в горшочках зайцы казались столь изысканной пищей для обычного деревенского стола, что Вохма невольно удивился запросам лесных татей. Видимо, хороший куш взяли лесные братья или немалую награду им отвалил воевода.

На шум и крик стали сбегаться люди. Они заходили в избу но, увидев кровавую бойню, выскакивали прочь. Наконец ордынец насытился, подозвал бабу.

– Собери мне все ценности, – кивнул он на трупы.

Та алчно сверкнула глазами и умело, как делала это не раз, обшарила одежду разбойников, выкладывая все на стол, пока не образовалась внушительная горка из серебра и драгоценностей. Глаза ее горели, пожирая богатство. Она со злостью поглядывала на ордынца. Конечно, он заберет все себе, а она опять останется ни с чем. Похоже, она зря подсыпала зелье родственничку и его ватаге, чтобы они быстрее пьянели, собираясь потом их обобрать – взять совсем немного. Что они там вспомнят, когда протрезвеют?

– Хорошо потрудились братья. Жаль им теперь ничего не пригодится. Что скажешь? – хмыкнул Вохма, проследив за ее взглядом.

Баба потянулась к украшению с зеленым самоцветом. Ее красные с грязными ногтями пальцы ухватили его и потянули к себе.

– Нравится? – спросил казак.

Она кивнула, задрала засаленный подол и протерла камень, рассматривая его на свет.

– Дура. Тебя с ним поймают и повесят. Но, впрочем, это твое дело.

На улице толпился народ. Они в страхе расступились, пропуская ордынца. Тот, не вынимая клинка, прошел мимо в сторону леса и исчез в нем.

Так бесславно приказала долго жить ватага разбойников, которая уже давно грабила торговые караваны, убивая ни в чем не повинных купцов.

Потом еще долго в этой деревеньке пугали ребятишек грозным духом, появившимся из леса, прибравшем целую сотню лесных братьев за их многочисленные грехи. А глупую бабу все же повесили. Прознали про ее лихие дела. Донесли на нее добрые люди. А при обыске нашли злополучную безделушку. По распоряжению тиуна повесили ее тут же, на воротах. И висела она, пока не сгнила шея, и она не рухнула на землю с оторванной головой.