Читать книгу Доктор Вишневская. Клинический случай - Андрей Шляхов - Страница 3

– Здравствуйте! Вставать не обязательно, мы не в школе. Меня зовут Анна Андреевна Вишневская, я доцент кафедры…

Первый день недели, первый день месяца, первый день учебного года, первый день сертификационного цикла по клинической иммунологии и аллергологии… Сколько всего первого. Может, начать новую жизнь? Пробежки по утрам, независимо от погоды и настроения, вечером – полтора часа в бассейне, кофе – не больше трех чашек в день, один выходной в неделю целиком посвящать работе над диссертацией, обзавестись… Какой устрашающе длинный список получился…

– Давайте знакомиться. Абаргина… Гарибян… Евдокимов… Жигалов… Задворная… Коровин…

По рассадке в кабинете можно сразу и практически безошибочно судить о том, кто намерен заниматься, а кто – отбывать время. Первые два ряда парт занимаются сознательными, задний – не вполне сознательными. Ах уж эти «не вполне сознательные»! Они еще не поняли, в чьи руки они попали. Они еще не знают, что такое доцент Вишневская, и рассказать им еще никто не успел.

– Маниш… Мирзоева… Набойкин… Савченков… Хомутова… Шрамко… Сейчас я раздам вам вопросы. Тест несложный, для студентов пятых курсов…

Большинство курсантов воспринимают сертификационные циклы как приятную смену обстановки, что-то вроде оплачиваемого отпуска, возможность отдохнуть от работы и «послушать, что там нового расскажут». «Послушать» – это, пожалуйста, в оперу. Там слушают, а здесь учатся.

Когда-то она пыталась увлечь, убедить, пробудить… Черта с два! Нет, половина курсантов реально учится. Проблема в том, как мотивировать к учебе вторую половину? Взрослых людей так тяжело растормошить… А некоторые считают, что тормошить незачем. Чем меньше вопросов, тем меньше устаешь. Прийти, от-бубнить положенное, поболтать немного «за жизнь» и уйти. Зачем тогда все это? Ради ритуала? Месяц блаженства, свежий сертификат в зубы и досвидос? Нет, учиться – так учиться.

Практика показала, что хорошо работает только один-единственный вариант – шоковая терапия. Дать студенческий тест и хорошенько проехаться по ошибкам во время разбора ответов. Сформировать установку, что быть незнающим стыдно. Если регулярно подливать масла в огонь, то огонь будет гореть до окончания цикла. Или, на худой конец, угли будут тлеть.

Пока курсанты отвечали на вопросы, Анна еще раз прошлась глазами по списку, запоминая, кто где работает. На ответы полагалось пять минут. Тест небольшой, всего двадцать вопросов.

Жигалов, высокий прилизанный блондин, аллерголог клинико-диагностического центра при сто семидесятой больнице, закончил первым. Встал, подошел к преподавательскому столу, положил листы и, не говоря ни слова, направился к двери.

– Мы еще не закончили, Геннадий Валерьевич.

– Я покурить, – обернулся Жигалов. – Пока время…

– Вернитесь, пожалуйста, на свое место. Время уже вышло, сейчас начнется самое интересное – оценка результатов…

«Знаю я ваше интересное», было написано на физиономии обломавшегося в надежде на перекур Жигалова. С него-то Анна и начала. Посмотрела ответы, подняла брови, округлила глаза, сокрушенно покачала головой и сказала, нет, не сказала, а выдохнула:

– Ужас!

Следующий тест.

– Еще хуже!

Третий…

– Без комментариев!

Четвертый…

– Хуже быть не может. Марина Васильевна вы не дали ни одного правильного ответа!

– Не может быть! – полная рыхлая Задворная возмущенно заколыхалась. – Как это я, иммунолог с двадцатилетним стажем, могу неправильно ответить на такие простые вопросы? Проверьте еще раз, пожалуйста!

Вопросы только казались простыми, а на самом деле… На самом деле Анна долго корпела над ними, добиваясь нужного результата. К каждому вопросу прилагалось четыре варианта ответов, из которых правильным был только один. А три остальных были очень на него похожи… Составив новый тест (менялись они регулярно, каждые полгода), Анна подсовывала их коллегам на апробацию. Даже ассистент Маркузин, зануда и эрудит, засыпался на двух-трех вопросах.

– Никак не привыкну к твоим подлянкам, – разводил он руками, когда Анна указывала ему на ошибки. – Жениться на тебе, что ли?

– Зачем? – традиционно удивлялась Анна. – Я же тебе, Паша, жизнь испорчу.

Маркузину за его доброту и порядочность, выражавшуюся в полном отсутствии склонности к интригам, прощалось многое – и фривольные шуточки, и «что ли» в сочетании с «жениться на тебе», и любовь к чесноку. Парадоксально, но иммунолог Маркузин, ассистент кафедры, кандидат медицинских наук и «потенциальный Нобелевский лауреат», как иногда дразнилась Анна, верил в то, что чеснок это не только многолетнее травянистое растение семейства луковых, но и лекарство почти от всех болезней, можно сказать – панацея. Дискутировать с Маркузиным на эту тему было очень опасно, потому что дискуссия могла растянуться надолго и бессмысленно, потому что переубедить Мар кузина не удавалось никому, в том числе и заведующему кафедрой профессору Белкину. Грозный шеф однажды, услышав очередной панегирик чесноку, рассвирепел и пригрозил Маркузину увольнением за несоответствие занимаемой должности.

– Только после аттестации, Аркадий Вениаминович, – смущенно, в своем стиле, улыбнулся Маркузин. – И учтите, что я не курсантам про чеснок рассказываю, а коллегам. В частном порядке, а не в рамках служебных обязанностей…

Закончив просмотр ответов, Анна вернула их курсантам, а сама написала на доске правильные варианты, выждала минуту и поинтересовалась:

– У кого-то есть вопросы?

– Тест несуразный, – сказал Жигалов. – Запутанный.

– А вы бы хотели перечислить типы псевдоаллергических реакций или рассказать нам патогенез атопического дерматита? – Анна понимающе улыбнулась. – Или же вы хотите напомнить нам диагностические критерии ревматоидного артрита?

– Почему бы и нет? – Жигалов пошел в атаку. – В моей работе диагностические критерии ревматоидного артрита нужны каждый день, а вот…

– Я вас поняла, Геннадий Валерьевич, – кивнула Анна. – Диагностические критерии ревматоидного артрита – это настоящее, это для работы нужно. А хелперами «тэ-семнадцать» голову можно не забивать, верно? Верно?

– Голову надо забивать тем, что нужно для работы, Анна Андреевна. – Жигалов пер напролом. – Разве не так?

– Ну, скажем, для охранника, который дежурит в одном и том же месте по раз и навсегда установленному регламенту, это утверждение верно. Но для вас, врача, ежедневно принимающего новых пациентов, лишних профессиональных знаний быть не должно! Разве вы можете знать, кто и с чем явится к вам завтра?

Нагловато-самодовольная маска сползла с лица Жигалова. Молодец, уже сообразил, что его выбрали в мальчики для битья, точнее – для показательной порки.

– Ах, кажется, я догадываюсь… Все, что выходит за рамки знакомых вам диагностических критериев вы отправляете на консультацию… – Анна сделала вид, что призадумалась, – …небось прямо в институт иммунологии? Или же у вас несколько любимых мест, в которые вы направляете по очереди, чтобы никто не сказал бы: «Что-то от доктора Жигалова прямо косяком идут пациенты! Такое впечатление, что он совсем работать не хочет или не может». Я угадала?

Жигалов покачал головой.

– Значит, всех в одно место. – Анна перевела взгляд на Задворную. – Марина Васильевна, вы уже успели убедиться, что на самом деле ни на один вопрос не дали правильного ответа?

– Успела, – буркнула Задворная.

– Тест оказался слишком сложным для вас? Какой у вас стаж, можно полюбопытствовать?

– С восемьдесят седьмого года работаю…

«Старая гвардия», как и Жигалов. Первого сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Анна пошла в пятый класс. Голова кружилась от сознания собственной взрослости, как же, уже совсем большая девочка – учится в «большой» школе, а не в «началке». День запомнился на всю жизнь. Во-первых, благодаря огромным белым бантам, с которыми утром долго возилась мама. Ни у кого в школе не было таких красивых бантов! Во-вторых, из-за неприятного происшествия с главным хулиганом класса Сережкой Приходько. Во время линейки он протянул свою никогда не знавшую мыла (такое, во всяком случае, создавалось впечатление) руку к левому банту и тут же получил портфелем по голове. А в портфеле том были учебники за прошлый год, которые Анна не успела сдать в библиотеку перед началом каникул, потому что болела ангиной. В июне, после растянувшегося на три недели выздоровления, она дважды приходила в школу, но заведующую библиотекой так и не застала. Формально та считалась на работе, но на самом деле уже отдыхала от трудов праведных, появляясь в школе раз в неделю. И верно – кому летом нужна школьная библиотека?

Хулиган Приходько закатил глаза и рухнул на асфальт, не перенеся удара портфелем, просто битком набитом знаниями. Знания и головы хулиганов вещь несовместимая. Линейка была сорвана – новая, еще никому не знакомая, классная руководительница вместе с учителем физкультуры оттащили Приходько в тень и начали реанимировать – классная побрызгала на него водой из принесенного кем-то стакана, а физрук дал пару звонких оплеух. Странно – но эти совершенно безграмотные мероприятия завершились успехом. Приходько открыл глаза и, к радости всех школьников, наблевал на польские джинсы физрука. Физрука в школе не любили за истеричный и мстительный характер. Мстительность сказалась и на этот раз – еще не успев толком отряхнуть штаны, физрук вызвал «Скорую помощь» и Сережку увезли в больницу. Все ученики были уверены, что это месть за испачканные, если не испорченные, джинсы. Что может быть страшнее уколов, которые в больницах делают по нескольку раз в день?

Избавившись от Сережки (и явно облегченно вздохнув) педагоги обрушились на Анну. «Как не стыдно!». «А еще девочка!». «За такое вообще-то и исключить можно!». «Ты же могла его убить!». В общем – стандартный набор глупостей. Почему должно быть стыдно, если Сережка начал первый? А что – девочка не имеет права дать сдачи? Так и половину школы исключить недолго – все портфелями дерутся, кроме десятиклассников, у которых с прошлого года вдруг стало модным ходить в школу с тонкими папочками. Убить Сережку Приходько? Многие, знаете ли, пытались, ни у кого не получилось. Но самую большую глупость ляпнула новая классная Жанна Артуровна. «Мальчик же может теперь лишиться умственных способностей», – сказала она и никак не могла понять, почему в ответ рассмеялись не только дети, но и кое-кто из преподавателей «началки». Умственные способности у Сережки Приходько? Да легче снег в пустыне Сахара найти!

По окончании восьмого класса, навсегда прощаясь со школой, Приходько признался Анне в любви, причем сказал, что любит ее с того самого злополучного дня, когда столь неудачно покусился на банты. Анна предложила выбить любовь тем же способом, вспомнив поговорку «клин клином вышибают». Сережка как-то по-взрослому вздохнул и ушел.

– У самого Воробьева начинала! – с гордостью добавила Задворная. – На кафедре.

– А сейчас работаете в Матусеевской ЦРБ, – не заглядывая в «шпаргалку» сказала Анна.

– Да, в Матусеевском районе Свердловской области! И очень довольна. Полторы ставки, надбавки, премия ежемесячно, благоустроенное жилье…

– И как же вы работаете, с такими-то знаниями? Не ответить ни на один вопрос из двадцати – это же суперрезультат!

– Знаете что! – Задворная насупилась и заколыхалась пуще прежнего. – Не для того я сюда приехала, чтобы выслушивать оскорбления! У меня вся трудовая книжка в благодарностях, вот как! Мне к юбилею губернаторскую грамоту обещали дать! Меня весь район знает! Я приехала повышать квалификацию – так повышайте, нечего ерничать!

На доцента Вишневскую заведующему кафедрой курсанты жаловались часто. Смысл всех жалоб сводился к одному – грубиянка, унижает, придирается. Аркадий Вениаминович в подробности не вникал, считая «все эти мелкие дрязги» слишком малозначительными для своей персоны. Просил изложить в письменном виде, угощал чаем и прятал заявление в стол. Жалобщики уходили довольными. Логика их была проста – письменная жалоба непременно повлечет за собой неприятные для доцента-задаваки последствия. Так и уезжали с затаенной радостью во взоре. Знали бы они, что шеф подшивает заявления в красную папку с надписью «Вишневская» на корешке, не давая им никакого хода, ну, разве что иногда, под настроение, мог в шутку пообещать «прихлопнуть как муху вашим же собственным компроматом».

– Хорошо, – не стала спорить Анна. – Будем повышать. Я так понимаю, что прописные истины вам напоминать нет необходимости, можно сразу переходить к сути. Давайте поговорим о том, как влияет у больных бронхиальной астмой смешанного типа стандартная патогенетическая терапия на сывороточный уровень растворимых антигенов…

Поговорили хорошо, качественно. Заодно и определили троих аутсайдеров – Задворную, Абаргину и Шрамко, которые не только не принимали участия в обсуждении, но и вообще с трудом понимали, о чем идет речь. Тактика Анны была простой – задать вопрос и, если ответа не последовало, переадресовать вопрос кому-то другому. Все познается в сравнении, если ты не знаешь того, что знают твои коллеги, то выводы напрашиваются сами собой.

В двенадцать часов Анна объявила перерыв.

Посидела немного в кабинете, втайне надеясь, что три «грации» – аутсайдеры подойдут и хотя бы спросят с глазу на глаз, что она порекомендует им почитать для умственного развития. Зря потратила время – «грациям» (все они объемами были под стать друг другу) было не до умственного развития, небось стоят сейчас на лестничной площадке, дымят прямо под грозной табличкой «не курить» и сетуют на то, какие сволочные попадаются преподавательницы. Ничего, зато будет что вспомнить, о чем рассказать дома.

В ассистентской старший лаборант Долгуновская изливала душу ассистенту Кую киной. Дамы сидели за своими столами, обложившись папками на случай срочной имитации деятельности, если вдруг войдет шеф. И говорили не очень громко, во всяком случае так, что в коридоре их слышно не было. Анна села на диван, откинулась на спинку, запрокинула голову, прикрыла глаза и попробовала расслабиться. Под чей-то пустопорожний треп расслабляться у нее получалось прекрасно.

Долгуновская – вечная искательница приключений на свою кругленькую попку. То с каким-то бандитом роман закрутит, и он ее бешено, до синяков, ревнует, то с девятнадцатилетним студентом свяжется (потом от его матери все никак отвязаться не могла), то влюбится в испанца и соберется эмигрировать, но испанец не оправдает возложенных на него надежд… Насыщеннейшая сверх всякой меры личная жизнь, прямо хоть сериал снимай.

– …хватилась – нет кошелька. Перепугалась, а потом вспомнила, что на работе его забыла. Борисовна две тысячи взаймы попросила, я кошелек из сумки достала и убрала на автопилоте в карман халата. А когда Юрка за мной приехал, заторопилась на радостях, халат в шкаф, ветровку с сумкой в руки, да так и убежала.

– Хорошо, что не свистнули. – Куюкина, флегматичная мать-одиночка, во всем старалась искать хорошее.

– А если бы и свистнули, – Долгуновская скривилась, наморщив свой вздернутый кверху носик. – Там всего ничего денег было, две пятисотенные и мелкими рублей триста. Да что деньги, Рит, когда у меня – трагедия. Я ему говорю: «Юра, я деньги на работе оставила, дай мне на маршрутку и метро». Он дает мне четыре пятирублевые монеты и говорит: «Я тебя до метро подброшу». Представляешь?

– Все правильно, Маш. Двадцать рублей, а на метро билет девятнадцать стоит.

– Рит, ты чего?! – Долгуновская возмущенно покрутила у виска указательным пальцем. – Четыре пятирублевые монеты! Ровно на билет! Нормальный мужик дал бы хотя бы стольник! Нет – нормальный дал бы пятьсот! Может, мне сигареты купить надо или булочку захочется схомячить. А тут – ровно столько, сколько надо. Ненавижу такое жлобство!

– Может, у него тоже денег не было, Маш.

– Были! Сама видела! – Долгуновская снова подняла правую руку и развела сантиметра на три указательный палец с большим. – Вот такая пачкенция тысячных купюр! А любимой женщине – двадцать рублей монетками!

– Что просила – то и получила, – прокомментировала Анна, не открывая глаз. – Надо четко формулировать. Хочешь тысячу – так и говори.

– Да не хотела я никакой тысячи! – взвилась Долгуновская. – Хотела стрельнуть денег на проезд, а заодно узнала истинную сущность человека!

– У мужиков одна сущность, – вздохнула Куюкина. – Все они эгоисты.

– Все мы в какой-то мере эгоисты, но пределы должны же быть… Я ему подарила та-а-акую ночь, – Долгуновская зажмурилась. Покачалась на стуле и поцокала языком. – А он, скотина бесстыжая, монетки мне…

– Значит, надо было за секс заплатить, – по-прежнему не раскрывая глаз и не меняя позы, сказала Анна. – Ты, Мария Максимовна, новых эвфемизмов не изобретай, пользуйся классическим: «на булавки». Если мужчина интеллигентный, то должен понять!

– Эх вы! А еще считается, что медики – сострадательный народ. Я вам душу открыла, а вы мне туда…

– Плюнули? – предположила Анна.

Дразнить Долгуновскую было очень приятно и весело. Она обычно не лезла за словом в карман и никогда не обижалась. Но сегодня Мария Максимовна, кажется, была не в ударе.

– Хуже! – нахмурилась Долгуновская. – Только из вежливости уточнять не буду.

– Маш, а что с Юрой? – поинтересовалась Куюкина.

– Если хотя бы половина моих пожеланий сбылась, то он, я надеюсь, просит сейчас подаяние на Курском вокзале!

– Какая ты жестокая! – укоризненно ахнула Куюкина.

– Как наждачка, – добавила Анна.

– Мы расстались! Я швырнула ему в лицо его жалкие пятирублевки и ушла!

– Без денег!

– Да, Рит, без денег! До метро шла пешком, потому и опоздала.

– А в метро?

– Да что там трудного в метро бесплатно пройти? – Долгуновская игриво повела плечами. – Посмотрела в глаза сержанту, улыбнулась во все тридцать два зуба и прямо на его глазах через турникет и перепрыгнула. Отошла, обернулась, а он так все и стоял под впечатлением. А Юрка, подонок, уже три раза звонил. Пусть звонит…

Дверь с громким стуком распахнулась.

– Вот вы где, Анна Андреевна! – обрадовался запыхавшийся ассистент Виньков. – Вас срочно хочет видеть Аркадий Вениаминович! Он, кажется, не в духе.

Виньков был недалек и честолюбив – оптимальное сочетание качеств для добровольного помощника руководителя. Ролью Мальчика На Побегушках и Главного Подхалима Виньков не ограничивался – как можно так мелко плавать? Он был – Незаменимым и Единственным. Встречал и провожал не только шефа, но и его супругу, присматривал за реконструкцией дачи (из скромного двухэтажного особнячка в помпезные хоромы в псевдогреческом стиле), организовывал квартирный ремонт, возил шефа когда тот не хотел или не мог садиться за руль… Разве что только не спал с ним, но вся кафедра твердо была уверена в том, что если только Аркадий Вениаминович пожелает сменить ориентацию, то с виньковской стороны отказа он не встретит. Только полное понимание и горячее одобрение.

Взаимообразно Виньков имел покровительство шефа – публикации, приятные командировки, «созревающую потихоньку», как он сам выражался, докторскую диссертацию, льготный график (а как же все успеть-то?) и разные прочие поблажки. Коллеги относились к Винькову с иронией, но без симпатии.

– Иду!

Анна позволила себе только контрольный взгляд в зеркало. «Он, кажется, не в духе» на языке Винькова означало нечто среднее между «рвет и мечет» и «готов всех поубивать». Насчет причины можно было не утруждаться догадками – Задворная нажаловалась, других вариантов нет, потому что просто быть не может. Интересно, что она наговорила шефу, что он пришел в ярость. Хотя могло ведь просто одно наложиться на другое. С утра, например, обострился геморрой, потом подскочило давление, а тут еще и на доцента Вишневскую снова жалуются. Как не прийти в ярость? Ладно, придется потерпеть, Аркадий Вениаминович свиреп, да отходчив. Пометает свои громы и молнии минут десять, а там и остынет, чаем угостит, глядишь, что-то интересное расскажет или даже, предложит… А не предложит – самой намекнуть можно, чтобы не упускать подходящий момент. Всласть наоравшись, отведя душеньку, шеф начинает чувствовать себя неловко. Интеллигентный человек, заведующий кафедрой, доктор наук, профессор и член-корреспондент, а снова позволил себе такое буйство. В этот момент он покладист и сговорчив. К тому же, дав обещание, Аркадий Вениаминович, может потянуть с его выполнением, но назад его никогда и ни за что не возьмет. Мужик сказал – мужик сделал.

Аркадий Вениаминович был красен лицом, а еще он раздувал щеки и слегка подрагивал левым глазом. «Что она ему наболтала?» – подумала Анна, садясь за стол для совещаний подальше от шефа. Мера предосторожности – в гневе Аркадий Вениаминович брызгал слюной, иногда прямо фонтанировал ею.

– Умеешь ты удивить, Анна Андреевна, да еще как умеешь…

Разгон брался медленно, с тихого обычного голоса. Громкость и гнев нарастали постепенно. И, конечно же, неотвратимо.

– Мне недавно звонил главврач сто пятьдесят четвертой больницы, как его там… Вячеслав Владимирович, что ли?

– Я с ним не знакома.

Про консультацию недельной давности Анна уже почти забыла и потому искренне удивилась тому, какое отношение к ней может иметь главврач сто пятьдесят четвертой.

– Ты у них там консультировала в урологии в прошлый понедельник?

– Консультировала, – подтвердила Анна. – Там был не совсем обычный случай.

– Еще бы! – хмыкнул Аркадий Вениаминович. – Совсем необычный! Жалоба в министерство, судебный иск и шум на всю Москву!

– Поделом, – улыбнулась Анна.

– Поделом? – кустистые седые брови шефа поползли вверх.

– Поделом, поделом. Дмитрий Григорьевич – настоящий гад, и если на него подали в суд, то я здесь ни при чем…

– Какой Дмитрий Григорьевич? Что ты несешь? Жалобу написали на тебя и судиться тоже собираются с тобой!

– Со мной?!

– Ну не со мной же! Я за всю свою жизнь ни одной врачебной тайны не разгласил!

– Я, кажется, тоже…

– Это только кажется! Как ты…

– Аркадий Вениаминович! – Анна прижала обе руки к груди. – Объясните сначала, за что ругаете, а потом уж ругайте сколько захочется. Какая тайна? Кому?

Аркадий Вениаминович шумно выдохнул воздух, ослабил узел на галстуке и, не удовлетворившись этим, расстегнул халат, ослепительный в своей белоснежности, но уже успевший промокнуть под мышками.

– Ты разгласила информацию о состоянии пациента какой-то посторонней гражданке. Есть две свидетельницы – старшая сестра из урологии и сестра-хозяйка, тоже из урологии. Пациент, которого ты консультировала, написал жалобу на тебя в министерство, оцени, насколько грамотно…

Анна оценила. Грамотно, да. В департамент здравоохранения писать не стал, потому что она работает на кафедре университета, который подчиняется министерству. Не иначе как Дмитрий Григорьевич посоветовал.

– …и намерен подать против тебя иск! Или в прокуратуру заявление написать, он как-то так обтекаемо выразился, все больше на слово «суд» напирал…

– Посторонней гражданке? Два свидетеля? Иск? Заявление в прокуратуру? Да, на выходе из отделения меня остановила бывшая жена пациента и поинтересовалась, есть ли у него онкология? Я ответила, что расстраиваться не стоит, и переадресовала ее к лечащему врачу Ни диагноза, ни информации о состоянии, ни каких-то других сведений, составляющих врачебную тайну, я не сообщала. А что касается свидетельниц, то – да, проходили мимо две какие-то тетки, но разговора нашего они слышать не могли.

– Но разговор все-таки имел место?

– Имел. Аркадий Вениаминович, а с какой это радости вам стал звонить их главный врач? Просто предупредить хотел, заботу проявил? Или что-то другое…

– Предупредить, высказать свое неодобрение твоим поступком и намекнуть, что лучше бы до крайностей не доводить, попробовать замять этот скандал.

– Ему-то какая печаль?

– Ну, никакому же руководителю не хочется даже боком быть замешанным в скандале! – Аркадий Вениаминович в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Мне, думаешь, приятно сознавать, что доцент моей кафедры может угодить на скамью подсудимых?!

– Вроде бы за разглашение врачебной тайны ответственность гражданская, а не уголовная…

– Все равно неприятно! Какого черта ты точишь лясы с какими-то левыми тетками?! Зачем ты вообще ей что-то говорила?! Нельзя просто мимо пройти?! Ты же не только сама подставилась, но и всех нас подставила, запятнала репутацию кафедры!..

Через десять минут они уже пили чай, заваренный секретаршей шефа Елизаветой. Двадцатипятилетняя голенастая и нескладная Елизавета по совместительству приходилась Аркадию Вениаминовичу племянницей. Она отзывалась только на полное имя и то и дело напоминала окружающим, что она не простой секретарь-референт, а секретарь-референт со знанием английского языка и дипломом МГУ.

К концу чаепития шеф окончательно отмяк душой и пообещал Анне хорошую характеристику для суда.

– Но ты не сиди сложа руки, – сказал он. – Попробуй нивелировать…

«Интересно как?» – подумала Анна.

– И прекрати ты, пожалуйста, курсантам на первом занятии экзамены устраивать. Сколько можно говорить!

– Одна приходила жаловаться или трое? – усмехнулась Анна.

– Одна, – Аркадий Вениаминович развел руки в стороны, показывая габариты жалобщицы. – Такая тетя Мотя поперек себя толще… И еще пожаловалась, что ты заведомо плохо настроена в отношении провинциальных врачей. Ну, чего ты улыбаешься, Вишневская? Другая бы на твоем месте плакала бы, а ты улыбаешься.

– Я умею плакать невидимыми миру слезами, – пошутила Анна и, взглянув на часы, сорвалась с места. – У меня же занятие, Аркадий Вениаминович, а я тут чаи гоняю…