Читать книгу Криминальные будни психиатра - Андрей Шляхов - Страница 2

«Котлеты отбивные и натуральные

Свиную, баранью или телячью корейку обмыть, очистить и нарезать котлеты (с реберной косточкой). Каждую котлету слегка отбить тяпкой, посолить, посыпать перцем, смочить во взбитом яйце и обвалять в сухарях.

Подготовленные котлеты положить на разогретую с маслом сковороду и обжарить с обеих сторон до образования румяной корочки (примерно в течение 15—20 минут).

Готовые котлеты положить на блюдо и полить растопленным маслом. На гарнир можно подать жареный картофель, картофельное пюре или различные овощи, заправленные маслом (морковь, кукурузу, цветную капусту, зеленый горошек и др.).

Таким же способом можно приготовить котлеты натуральные, т. е. не обваливая их в сухарях. В этом случае их поливают соком, образовавшимся при жарке.

На 500 г свиной или телячьей корейки – 1 яйцо, 1/2 стакана сухарей и 2 ст. ложки масла».[1]

* * *

На перекур Кирилл спустился в подвал, было у него там облюбовано потаенное местечко, скрытое от посторонних глаз сложенными в штабеля железяками. Сухо, чисто, никто тебя не видит и не чует, потому что дым утягивает в вентиляционное окошечко. Еще бы кресло сюда…

Вместо кресла приходилось обходиться трубой, идущей вдоль стены. Чтобы не испачкать брюки, Кирилл клал на трубу газету. Покурив, уносил газету обратно. Главный инженер Арсен Акопович во время своих обходов заглядывал во все углы. Незачем ему знать, что за железяками кто-то приятно проводит время.

Кирилл вообще не был склонен привлекать к себе лишнего внимания, а уж во время курения травки – и подавно. В полицию Окопыч не пойдет, ясное дело, но отцу настучит сразу, это уж, как говорится, и к гадалке не ходи. Репрессивные меры не заставят себя ждать. Придется опять долго сидеть без денег, отчитываться за каждый шаг, а в качестве «компенсации» ежедневно выслушивать пространные нотации. Отец другого способа воспитания не знает. Урезать «снабжение» и упоенно сношать мозг своими нравоучениями – в этом он весь. Кирилл не мог вспомнить ни одного нормального разговора с отцом, одни поучения. В семь лет, в двенадцать, в шестнадцать, в двадцать… Скоро уже юбилей отмечать, двадцатипятилетие, а отец продолжает относиться к нему как к маленькому мальчику. Пень дубовый!

Умиротворение пришло после второй затяжки. Нет, что ни говори, а работать под крылышком у отца-папаши хорошо. Где-нибудь в другом месте Кирилла, как самого молодого из менеджеров, гоняли бы, что называется, и в хвост и в гриву, сделали бы мальчиком на побегушках, да еще назначили бы ответственным за все промахи и ошибки. Тяжела участь молодых – что в армии, что на гражданке процветает дедовщина. Молодые таскают каштаны из огня, а старички ими лакомятся.

То ли дело здесь. Кирилл может делать что хочет (разумеется, когда отца рядом нет). Хочет – работает, обзванивает потенциальных клиентов и отправляет им коммерческие предложения. Хорошая работа, особенно если стол стоит так, что экран монитора никому не виден. Здесь Кирилла все уважают, ну, если не уважают, то относятся с почтением, хозяйский сынок, как-никак. Пусть отцу принадлежит только пятьдесят процентов акций, но все равно он – хозяин. Владетель Баллантрэ[2], черт бы его побрал! Кирилл однажды подсчитал, что если продать отцовский пакет акций, а вырученные деньги распихать по банкам (в одну корзину все яйца складывать не стоит), то можно вполне нормально жить на проценты, не работая, а только наслаждаясь жизнью. Но легкие пути – это не для отца. Ему нужно руководить, организовывать, вести переговоры, посещать разные скучные мероприятия, поучать (как же без этого!), наказывать, иногда – поощрять. Короче говоря – быть при деле. Странный человек…

Кириллу стало жаль отца. Жизнь идет к концу, а человек так и не научился ею наслаждаться. Если бы Кирилл знал, сколько минут осталось жить ему самому, то, вне всяких сомнений, начал бы жалеть себя. Сразу после первой самокрутки, закурил бы вторую, припасенную на вечер – ждать-то нечего! – чтобы напоследок оттянуться как следует. Да и вообще, зачем добру пропадать, да еще такому качественному добру. Друг привез из Казахстана, куда ездил на переговоры (друг был ведущим менеджером по продаже на заводе, производящем лифты), и угостил. Оторвал, можно сказать, от сердца…

Было так приятно сидеть в прохладном подвале и расслабляться, зная, что наверху, всего в каких-то полутора метрах, царят жара и суета. Суета на складе вечная, перманентная, днем ее больше, чем ночью, но и ночью тоже хватает. Только первого и второго января тихо и пусто кругом, редко где стоит у пандуса фура. А в остальные дни все время только и слышно: «давай-давай!», «пошел-пошел!», «быстрей-быстрей!». Вчера на третьем складе карщик при развороте задел вилами грузчика и сшиб его с пандуса. На прошлой неделе какой-то лихач чуть Окопыча по стенке не размазал, за что был показательно бит мордой об свой же кар.

Кирилл старался как можно меньше разгуливать по территории, но появляться там все же приходилось. То отец потащит куда-нибудь (это называлось «знакомить с бизнесом» – а-ха-ха!), то клиентам склад надо показать, а с недавних пор отец дал начальнику отдела распоряжение привлекать Кирилла к разбору претензий. Типа, пусть сынок зубы точит. Претензии – это ужас. Ужас в квадрате, в кубе. Клиенты наседают, складские отбрехиваются, а ты мечешься между ними и с тоской ждешь, когда все это закончится. Что там разбирать, если клиент всегда прав? Но нет – надо выходить на территорию, вникать, опрашивать, писать докладную на папашино имя (натуральный цирк, «Камеди-клаб» отдыхает), давать заключение… Какая же скука! Ну почему папаше вздумалось стать совладельцем складского комплекса? Лучше бы в ночной клуб вложился или в киностудию какую-нибудь. Презентации, кастинги, толпы красивых девчонок… А на складе единственная симпатичная женщина – папашина секретарша Вика, тридцатилетняя мать-одиночка с чувственным ртом и ладной кругленькой попкой. Все остальные – низший разряд четвертого сорта…

Мысли о женщинах, подстегнутые очередной затяжкой, унеслись далеко-далеко. Кирилл очнулся от боли в руке – тлеющая самокрутка обожгла пальцы. Коротко затянувшись в последний раз (не просто последний, а, как оказалось, действительно последний), он бросил окурок на цементный пол, растер его подошвой чуть ли не в пыль, встал, обернулся, чтобы забрать газету, на которой сидел. Взял – и тут же выронил, потому что неведомая сила стиснула горло и резко, сильно потянула вниз. Кирилл захрипел, упал на колени, попытался было освободить шею от удавки, но не смог и в предсмертном отчаянии беспорядочно замахал руками, пытаясь отогнать от себя невидимого душителя.

Душитель знал свое дело, и потому все закончилось быстро. Спустя две минуты Кирилл лежал на полу в своем тайном укрытии, уставившись в потолок выпученными, уже ничего не видящими, глазами. К вывалившемуся наружу синюшному языку был булавкой приколот лист, вырванный из книги…

* * *