Читать книгу Путешествие в тайну - Андрей Синельников - Страница 3

Пилигрим удобно устроился в кресле, протянул ноги к пламени костра и как-то так оборудовал свое место, что под рукой у него оказался и столик с бутылками, и поднос с закуской.

– Дружище, а может, ну его, этот Орден смерти? – вопросил из полумрака генерал. – Тема какая-то не ночная. Да и вообще, эта история больше криминальная, чем поучительная.

– Надо, надо, – наперебой и почему-то шепотом затараторили Маша с Лешой. – Рассказывайте, пожалуйста.

– Ну, если хотите, – неожиданно первым сдался Борисыч, – то начни… с урока истории. Ты ж у нас вроде как академик по этой части.

– Академик я по другой части, – парировал Пилигрим и начал совершенно с другого конца: – Не знаю, молодые люди, слышали вы когда-нибудь, что в преступном сообществе, а точнее среди карточных игроков и шулеров, есть такая традиция, если это можно так назвать: за невозвращенный проигрыш зачастую убивали. Хотя карточный долг и долг чести, но не в той среде. А вот убитому должнику вкладывали в рот игральную карту. Многим этот воровской обычай известен из дела «Червонного туза», по которому написана книга и снят фильм. Ну да я не о том. Тем более, эта вещь художественная и больше чем наполовину вымысел. На самом же деле и у нас, и в просвещенных Европах в зубах убитых картежников зачастую находили карту – «червонного валета». К чему я? Да к тому, что с этой самой карты и началось наше знакомство с Орденом смерти. Вернее с трупа, в зубах у которого обнаружили данную карту следователи небольшого поселка Дубровицы. Есть на юге Подмосковья такое очень красивое и интересное место – поселок Дубровицы. На окраине Подольска всего в двадцати километрах от Московской кольцевой автодороги.

Рассказ потек плавно и свободно. Пилигрим как рассказчик действительно ни в чем не уступал Шахрезаде. Все словно наяву увидели то, о чем он говорил.

Звонок в кабинете генерала раздался ближе к полудню. Звонил старый приятель из уголовного розыска. Вернее, уже из Министерства Внутренних Дел, но когда-то начинал он в Угро Москвы и с тех пор покровительствовал самым запутанным делам в России по этой части.

– Привет старый колдун, – пробасила трубка. – У меня к тебе вопрос.

– Задавай, сыскарь, – миролюбиво откликнулся Евгений Борисович. Он знал: просто так большой милицейский начальник беспокоить не будет.

– Видишь ли, ребятки мои нашли труп с червонным валетом во рту, – взял сразу быка за рога бывший опер.

– Это, видишь ли, не по моей части, – в тон ему отодвинулся от разговора генерал. – Есть у вас ребята, которые во всех этих карточных заморочках большие мастаки. А я уж стар.

– Валет, ты не поверишь, Борисыч, перемазан сажей. То есть красный валет почернел.

– Что?! – генерал аж привстал. – Красный валет стал черным!???

– Так, – коротко бухнула трубка.

– Где?

– В Дубровицах! – прозвучало как гром среди ясного неба.

– Через час выезжаю в Дубровицы, жду тебя у МКАДа, – резко произнес генерал.

Черный джип генерала, несмотря на отсутствие проблесковых маячков, промчался как болид «Формулы 1» по центру Москвы в сторону Бутово и уверенно двинулся к выезду из города. На ходу Борисыч набрал номер на мобильнике и после короткого приветствия выложил почти все вводные данные абоненту на том конце. В заключение коротко бросил:

– У Пражской.

У метро Пражская джип притерся к бордюру, и в салон, бурча что-то себе под нос, залез Пилигрим.

– Привет, – он недовольно вздохнул. – Чего там стряслось такого, что великая структура не может без моих скудных знаний?

– Да вот, – ехидно ответил генерал, – у одного пациента во рту почернел валет.

– Кто?

– Валет. Карта такая игральная. Между десяткой и дамой. Бывает четырех мастей, – продолжал ехидничать генерал.

– Понял, понял, что валет. Валет что сделал?

– Валет червонный, то есть красный. Почернел, – протянул Евгений Борисович.

– Каким образом? – опешил писатель.

– Элементарным. Сажей вымазали.

– И что?

– А то, что все это произошло в Дубровицах.

За разговором не заметили, как проскочили МКАД. Притормозили у милицейского «Мерседеса» с мигалкой. Из «Мерседеса» вылез важный милицейский генерал и пересел к ним в машину.

– Привет честной компании. Вы, я вижу, в сборе.

– Мы с Тамарой ходим парой, – откликнулся Пилигрим.

– Привет, – Борисыч крепко пожал протянутую руку.

– Ну так что? Это ваш объект? – спросил милицейский.

– Посмотрим, понюхаем. Поехали, – откликнулся фээсбэшник. – Витя, гони через Бутово и Подольск, и там направо, прямо к церкви. Не люблю я эту магистраль М-2, – отдав приказ шоферу, пояснил он.

Джип рванул через микрорайон Бутово. «Мерседес» с мигалками сел ему на хвост, что выглядело весьма необычно и вызывало интерес. Километров через 20 они свернули на указателе «Дубровицы», перед этим распугав все ДПС-посты Подольска. Лихо развернулись у ограды церкви и встали. Весь генералитет вышел на воздух.

– Слушай, Борисыч, а классная церквушка, – министерский чин во все глаза смотрел на строение за оградой. – Если б не это дело, глядишь, и не увидел бы никогда. Ты вот все знаешь. Расскажи, пока ребятки из местных органов не подскочили.

– Это пусть писатель рассказывает. Он у нас историк, археолог, архивариус и вообще знаток, – кивнул на Пилигрима генерал.

– Вам как, всю историю от Ноя или в общих чертах? – встал в позу экскурсовода Пилигрим.

– От Ноя, – встрял Борисыч и двинул вокруг церкви, словно гончая, берущая след.

– Ну что ж, небольшой экскурс в историю здешних мест. – Пилигрим оперся об ограду и повел рукой, словно собрался продать усадьбу риелторам. – Ни одна подмосковная церковь не сравнится по загадочности с Церковью Знамения Пресвятой Богородицы в Дубровицах. Неизвестны ни автор-архитектор, ни мастера, хотя предположений высказано множество. Одна из причин – утрата архива усадьбы.

Из-за ограды хмыкнул генерал. Он понял: Пилигрим оседлал своего конька.

– Но вот что можно рассказать более-менее точно. В XVII веке усадьбой владел боярин Иван Васильевич Морозов. Родственник его был воспитателем царя Алексея Михайловича, а затем и его ближайшим советником. После медного бунта родственника удалили от двора, а Иван Васильевич, наоборот, приближен. В конце жизни боярин принял монашеский постриг, а имение завещал дочери Аксинье, вышедшей замуж за князя Ивана Андреевича Голицына. С тех пор имение перешло во владение рода Голицыных.

Слушатели стояли, открыв рот.

– В 1662 году супруги построили здесь и первый храм. Он просуществовал где-то до конца XVII века. После смерти Голицына имение досталось его второму сыну Ивану Ивановичу, но тот умер бездетным в 1686 году, завещав свою вотчину жене Марфе Федоровне. Уже через год она продала Дубровицы Борису Алексеевичу Голицыну, воеводе царств Казанского и Астраханского и дядьке Петра I.

Петр I очень любил и уважал своего воспитателя, но после Стрелецкого бунта был вынужден удалить его от себя. Нет, Борис Алексеевич не выступал на стороне мятежников. – Чуть повысив голос, Пилигрим взял театральную паузу и закончил фразу мощно: – Более того, именно он посоветовал воспитаннику бежать в Троице-Сергиевский монастырь, куда и собрались верные Петру войска. Но его двоюродный брат был фаворитом царицы Софьи. Борис Алексеевич, заботясь о том, чтобы избавить свой род от позора, употребил все возможные средства, дабы в приговоре его брату не упоминались слова «государственная измена», чем, как пишут историки, «навлек на себя ненависть не только в народе, но и между друзьями и родственниками младшего царя».

Вот поэтому дядька царя был «удален в деревню», в эти самые Дубровицы. Но уже в следующем году «Петр убедил князя Бориса Алексеевича возвратиться в Москву, встретил его с распростертыми объятиями и пожаловал боярином». По одной версии строительство Знаменской церкви началось во время опалы князя, по другой – в память о возведении его в боярское достоинство. Кто ж его знает, коли архивов нет!

– Во чешет, как по-писаному, – восторженно выдохнул подошедший полковник милиции.

– Чукча еще и читатель, – отозвался Пилигрим.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – гаркнул полковник, разглядев большого министерского чина.

– Тихо ты, дай человеку закончить. Продолжайте, пожалуйста, – кивнул писателю «товарищ генерал».

Пилигрим продолжил, ничуть не смущаясь:

– Первоначально на месте Знаменского храма стояла деревянная церковь во имя святого пророка Илии. Перед началом строительства Знаменской церкви деревянный храм не был разобран, а просто перенесен в соседнюю деревню Лемешево. В Дубровицах же на месте престола деревянной церкви был установлен памятный столб, увенчанный крестом. Знаменская церковь строилась из белого камня, в изобилии встречающегося в Подольском крае. Точное окончание строительства храма неизвестно. Есть мнение, что церковь строили как иностранные, возможно итальянские, так и русские мастера. Между окончанием строения храма и его освящением прошло много времени. Храм был освящен только спустя семь лет после окончания строительства.

– Да, и с ним чертовщина началась сразу, – встрял в рассказ, выходя из-за ограды, Борисыч, на ходу кивая оперативной бригаде, приехавшей из Подольска и Москвы. – Существуют две версии, почему так случилось. Первая: причиной стало намерение Голицына пригласить в Дубровицы на освящение храма самого Петра Алексеевича, что было физически невозможно, так как царь в это время почти не посещал Москву. Вторая: разрешение на освящение нужно было получить у патриарха. Патриарх же Адриан был известен консервативными взглядами и вряд ли бы дал благословение на освящение столь необычно украшенного храма.

– А чем ему храм-то не угодил? Красивый, хоть и необычный, – милицейский начальник пристально посмотрел на узорчатый храм с короной вместо купола.

– Вот необычностью и не угодил, – ответил Борисыч. – Не знаю как насчет итальянцев, писателям виднее, а вот в Португалии есть монастырь Томар. Томар находится на берегу реки Набан, с живописным парком и симпатичным Старым городом. Над Томаром возвышается похожий на крепость Монастырь рыцарей Христа – один из величайших архитектурных памятников Португалии. Когда-то там была резиденция тамплиеров. Так вот, церковь в Дубровицах практически младшая сестренка, точнее внучка того монастыря, и внешне и внутренне. Ну да хватит истории, – вдруг резко оборвал себя он. – Кто труп нашел? Вы? – он повернулся к полковнику.

– Нет, товарищ…

– Просто товарищ, – подсказал Борисыч.

– Нет, нашел его местный участковый, а разбирался уголовный розыск Подольска. Мы уже подключились по приказу из МВД.

– Так кто тут самый дока в этом деле? – поняв, что полковник не местный, а из Москвы, спросил генерал.

– Вот, – полковник выпихнул пожилого капитана. – Вот, капитан у нас обо всем в Дубровицах знает. Он тут с участкового вырос до начальника отдела.

– Скажи-ка капитан, – взял его под локоток Борисыч, а сам поманил Пилигрима. – Труп этот в чем-то замешан был? – видя колебания местного Шерлока Холмса, он надавил: – Он вокруг усадьбы, вокруг музея не крутился?

– Знаете ли, – как-то по-домашнему начал капитан, – здесь все у нас вокруг усадьбы и церкви крутится. Это ведь центр жизни нашей. Естественно, и Владимир. покойного звали Владимир. очень часто бывал и в библиотеке музея, и в его хранилищах. Интересовался историей усадьбы, строительством церкви нашей и многим другим. Такой, знаете ли, местный краевед. Со многими из научных работников приятельствовал. Вообще человеком был эрудированным, интеллигентным.

– Извините, – тихо перебил его Пилигрим, – он картишками не баловал?

– Не баловал. Это точно. Я тут всех с пеленок знаю, и слабости их тоже. Поселок маленький, все друг у друга на виду, – не раздумывая, ответил местный детектив.

– А скажите, – вступил в разговор генерал, – вы музейные экспонаты осмотрели? Ничего не пропало?

– Экспонаты осмотрели, церковь тоже. Практически не пропало ничего.

– Что значит практически? – одновременно спросили оба.

– Куда-то задевалась старая шкатулка из-под карт. Но она ценности практически не представляла, хотя достаточно древняя. Вроде бы Екатерининской эпохи. Еще от Мамонова осталась.

– А зеркало старинное у вас есть? – поинтересовался Пилигрим.

– Зеркало? – растерянно переспросил капитан.

– Зеркало, зеркало.

– Да их тут в усадьбе с десяток наберется.

– А старинное, того времени, что и шкатулка из-под карт, – упрямо гнул писатель.

– То есть Екатерининских времен? – уточнил капитан. – Есть одно, в запасниках.

– Оно на месте?

– На месте, – уверенно кивнул блюститель порядка. – Как стояло под черным покрывалом, так и стоит.

– Стоп! – подал голос Борисыч. – Пойдем-ка, глянем.

Все направились к барскому дому, обходя церковь по кругу. Только с первого взгляда это резное чудо казалось круглым. Если присмотреться повнимательней, то становилось ясно, что в плане церковь представляет собой равноконечный крест с закругленными лопастями. То, что сейчас принято называть крест «иерихонские трубы» или тамплиерский крест. Точно такой же каждый школьник видел в учебнике географии на парусах каравелл Колумба. Высота храма с куполом на первый взгляд была где-то метров под 50. Вокруг храма возвышалась над землей ступеней на десять узкая терраса, огороженная высоким парапетом. Борисыч насчитал три входных двери в церковь (с запада, севера и юга). С восточной стороны, в алтарном выступе, вместо двери была ниша. Он взглядом показал на нее Пилигриму.

– В ней ранее было установлено резное деревянное Распятие с предстоящими Богородицей и Иоанном Богословом, – на ходу пояснил тот, сразу поняв вопрос.

Цоколь здания и парапет были покрыты целой сетью орнамента из витых лоз и гроздей винограда, спиралей и кистей, а на парапете – из ажурных листьев удивительных растений, высеченных из камня. На террасу вели четыре веерообразные лестницы.

– Интересная архитектура. Где-то я такое видел, – пробормотал милицейский генерал.

– Ну, скажем в Троице-Лыкове, Филях и Перове, – отозвался Пилигрим, – типичный стиль «нарышкинского барокко», только лет на сто постарше самого Нарышкина.

Устремлял в небо все это великолепие огромный восьмигранный столп, увенчанный ажурной короной. А корону, в свою очередь, как и положено императорской короне, венчал золотой крест.

В четырех входящих углах тамплиерского креста храма были установлены на специальных постаментах фигуры четырех евангелистов. Выглядели они ужасно. С потеками от ржавой воды, с отбитыми руками и головами. Поэтому только экспертиза или пылкое воображение могло в них угадать Марка, Матфея, Иоанна и Луку.

Около западных дверей, которые и являлись центральным входом в храм, стояли еще две фигуры. По всей видимости, та, что справа – Григорий Богослов с благословляющей рукой, книгой и митрой, стоящей у его ног, а та, что слева – Иоанн Златоуст с книгой. Фигуры тоже сохранились частично, но куда лучше, чем апостолы.

На немой вопрос Пилигрима о том, что по традиции святителей должно быть не двое, а трое, Борисыч рукой указал на третью статую – Василия Великого – над западной дверью храма. Над каждым окном храма летали по четыре фигуры Ангелов. Присмотревшись, Пилигрим понял, что они держат в руках копье, лестницу и плат с изображением Нерукотворного образа Иисуса Христа.

Вдоволь насмотревшись на церковь за время ее обхода, следственная бригада двинулась к господскому дому. Дом стоял на крутом берегу в месте слияния Пахры и Десны, привольно раскинувшись по полю, и спускаясь с косогора остатками старой лестницы, в прошлом, наверное, довольно помпезной. Построен он был, судя по стилю барокко, где-то в середине XVIII века. Затем, и это тоже было хорошо заметно, неоднократно перестраивался. Крыльцо былого дворца украшали беломраморные львы с повязанными на них гирляндами разноцветных воздушных шариков.

– Это что? К нашему приезду? – пошутил Пилигрим.

– Да здесь ЗАГС сейчас располагается, – пояснил полковник из Москвы.

– А музей где? – спросил Борисыч.

– А музей закрыли в 1927 году за перспективностью. Запасники остались, – ответил полковник.

– Запасники? Ну и где они?

– Во флигеле, вон в том, что называется Конный двор. – Капитан выскочил вперед, показал на готической архитектуры домик и повел всех туда.

В нос ударил запах музея. Этот запах живет во всех музеях мира, от картинной галереи где-нибудь в Гжатске до золоченых залов Эрмитажа и Лувра. Он живет своей особой жизнью, и его невозможно истребить ни кондиционерами, ни специальным электронным климатом. Это запах времени. В маленьком одноэтажном флигеле, который, наверное, когда-то был конным двором, скопилось все, что уцелело в усадьбе от старых хозяев. Здесь стояли: столы, шкафы, комоды и секретеры различных эпох и стилей. «Действительно, – отметил про себя Борисыч, – зеркал много. В дверцах шифоньеров, например, не считая просто зеркал, трельяжей и настенных зеркал в больших резных рамах».

Они смотрели как тусклые глаза ушедших веков. Капитан вел их в дальний угол. Там стояло огромное туалетное зеркало, накрытое черным шелковым покрывалом. Борисыч отметил: надо же, не истлело за столько лет и не поперли. Потом мысленно сплюнул трижды через левое плечо. Как такое могло в голову прийти? Конечно же, покрывало новое. Он подошел, потрогал. Обыкновенная черная бязь. Такой материей всегда в музеях закрывают от пыли экспонаты. Опять мысленно сплюнул» «Чур, меня»!

В запасник вошла миловидная старушка.

– Наш хранитель и главный знаток всего этого богатства, – представил ее капитан, – Анна Сергеевна. Прошу любить и жаловать.

Приезжие представились, и Борисыч тут же задал мучивший его вопрос:

– Скажите Анна Сергеевна, а почему все зеркала не накрыты, а это закрыто тканью?

– А оно всегда закрыто тканью, – невозмутимо ответила хранительница.

– Позвольте, что значит всегда?

– Это значит, что, сколько я помню, оно всегда закрыто.

– Но… ткань-то новая?

– А это не по моей части, – она поджала губы.

– Тогда позвольте еще вопрос. Вы Виктора знали?

– Очень милый и любознательный молодой человек, – бабуся говорила о нем как о живом.

– Он чем-то интересовался конкретно?

– Историей села, храма, историей родов, связанных с усадьбой, – задумчиво, словно вспоминая, ответила старушка. – Впрочем, он больше расспрашивал про род Дмитриева-Мамонова. Хотя тоже выборочно.

– Как это?

– Видите ли, – разговор шел так, будто не было целого сонма слушателей, и они с Борисычем сидели в мягких креслах в тиши кабинета, – его не интересовали родовые корни Мамоновых, уходящие к Рюрику, а больше привлекало фаворитство одного из них, Александра, при Екатерине Великой. Даже не само фаворитство, а женитьба графа на княжне Дашеньке Щербатовой, фрейлине императрицы.

– А скажите, уважаемая, – встрял Пилигрим, – Виктор увлекался гаданием на картах?

– О да, – она улыбнулась. – Был у него такой пунктик. Любил раскинуть пасьянс. Притом весьма сложный и древний. Я сама любительница карт. В смысле разложить пасьянс. Но таких высот, как этот молодой человек, достигнуть не смогла.

– А что он брал читать в библиотеке?

– Видите ли, это не ко мне. Это к уважаемому коллеге Христофору Вениаминовичу. Он у нас и директор, и главный архивариус. А от себя скажу: Виктор интересовался опять же временем Мамоновых, но очень старательно изучал Отечественную войну.

– А что, сюда докатились фашисты? – удивился полковник из Москвы.

– Отечественную войну двенадцатого года. Первую Отечественную. Была такая, голубчик, в нашей истории, – сердито поджала губы старушка.

– И последний вопрос, если мы вас не утомили, – опять вступил в разговор Борисыч. – Не подскажете ли судьбу карточного ларца матушки Екатерины?

– Да чего ее подсказывать. Он стоит у меня в кабинете почитай уже неделю.

– А что в нем было, если не секрет?

– Да ничего. В нем никогда ничего не было на моей памяти. Он всегда был пуст. Я его приспособила по назначению. Храню колоды пасьянсных карт.

– Давно? – выдохнул Пилигрим.

– Да без малого, год. С того времени, как мы с Виктором начали изучать старинный Зальцбургский пасьянс «Рыцари смерти»…

– Дозволите взглянуть?

– Ради бога, – старушка величественным шагом двинулась в противоположный конец флигеля.

Кавалькада гостей, извиваясь змеей, зашуршала за нею между дубовых столешниц и комодов. Пилигрим на ходу взял за локоток капитана и, шепнув ему что-то в ухо, увлек в боковой проход. Смотрительница ввела Борисыча в крохотную комнатку, целиком занятую огромным письменным столом и двумя ломберными столиками, покрытыми зеленым сукном. Посреди одного из них стояла резная шкатулка темного, почти черного дерева. Величественным жестом она подвинула ее гостю. Борисыч взял шкатулку и заинтересованно разглядывал сцены рыцарского турнира, искусно вырезанные на ней. На крышке был изображен рыцарь, положенный в саркофаг, со скрещенными на груди руками, в одной зажат меч. Судя по гербу на щите, это был тамплиер. Так хоронили или Великих магистров Ордена или тех, кто геройски погиб в бою. Да и сама шкатулка походила на маленький саркофаг.

– Если вы ищете секрет, то его нет, – сказала старушка, – его и не было никогда. Эта шкатулка без секрета.

– Вы уверены? – невесело улыбнулся Борисыч. – У всех старых вещей есть секреты.

Он открыл крышку. В шкатулке в специальных отсеках уютно разместились шесть колод карт. Обычные стандартные колоды, каких полно на полках магазинов России. Борисыч разочарованно брал колоды по одной и неуловимым движением руки распускал их веером и снова складывал. Это было похоже на трюк заезжего фокусника. На четвертой колоде он выдохнул облегченно.

– Ну вот, – поманил полковника и показал карту. – Такой валет?

– Такой, – кивнул тот, – только червонный… и сажей перепачканный.

– Что и требовалось доказать! – удовлетворенно потер руки Борисыч и повернулся к хранительнице. – Премного вам благодарен, Анна Сергеевна.

– За что? – всплеснула руками та.

– За поиск истины! А вот и наши следопыты, – он повернулся к двери, в проеме которой мелькнули капитан и Пилигрим. – Ну что?

– Что и требовалось доказать! – отозвался Пилигрим.

– Что там?

– Пропажа части архива по генеалогии Мамоновых и документов за подписью Потемкина и Екатерины.

– Ну что, господа, – повернулся к бригаде Борисыч. – Подозреваемого мы вам укажем, мотив убийства ясен, факт совершения преступления налицо. Остальное дело следствия. К сожалению, мистики здесь никакой.

– Евгений Борисович но… как!??? – удивленно воскликнул милицейский генерал.

– Позже, друг мой, позже, – ответил Борисыч, поцеловал сухую ручку хранительницы и направился к выходу.

Пилигрим закончил рассказ, и устало потянулся, глядя на часы.

– Но как??? – воскликнули Маша с Лешей. – И причем тут валет?

– А я разве не сказал? – как кот прищурился рассказчик.

– Нет!

– Извините молодые люди. Все дело в том, что фаворит Екатерины II Александр Дмитриев-Мамонов неожиданно влюбился в ее фрейлину Дашеньку и надумал жениться.

Евгений Борисович удовлетворенно хрюкнул, наблюдая, как сначала вытянулись от удивления лица слушателей, когда рассказ прервался на самом интересном месте, а потом они опять, открыв рот, замерли при первых словах продолжения.

– Так вот. Любовь творит чудеса, и всесильная императрица не только не наказала бывшего любимца, не отобрала подаренное ему имение Дубровицы, выкупленное ею у самого Григория Потемкина, но еще и пожаловала молодым 2000 душ крестьян и 100 000 рублей золотом. Это по нынешним меркам чуть больше, чем у Абрамовича. А еще при дворе судачили, будто Екатерина подарила своему бывшему возлюбленному старинное зеркало и шкатулку с колодой карт. Странный подарок и загадочный. Но еще более странными были слова Екатерины, шепотом передаваемые в дворцовых покоях. «Играй, мой друг вволю, да не заигрывайся!». Так вроде бы сказала, вручая подарок, всемогущая государыня.

– Однако это мало имеет отношения к нашему делу, – подал голос из полумрака Борисыч. – Фаворит себя более ничем не проявил, кроме того, что родил сына. Он, по-моему, даже в карты не играл. Так что как стояло зеркало, завешенное черным шелком, так и стояло. Да и шкатулку со странной колодой он тоже, по всей видимости, с того дня так и не открывал ни разу.

– А вот сынок его оказался малым любопытным и пытливым, – перехватил инициативу Пилигрим. – Матвей Александрович хорошо известен в русской истории. Он участник войны 1812 года. На свои деньги сформировал целый гусарский полк, участвовал в войне сам в чине генерала и шефа своего полка. Награжден государем Александром I золотой саблей за храбрость. Потом вышел в отставку и поселился в Дубровицах.

С ним связан самый загадочный период в движении декабристов. Именно с него началось создание тайных обществ, приведших цвет российского дворянства на Сенатскую площадь, под пушки Николая I, а затем в сибирскую ссылку. В 1814 году вместе генерал-майором Михаилом Федоровичем Орловым, внуком знаменитого Григория Орлова, того, что привел к власти Екатерину, он основывает так называемый «Орден рыцарей русского креста». Целью ордена было учреждение в России конституционной монархии, а еще лучше парламентской республики.

Каким же образом собирался Дмитриев-Мамонов достичь столь радикальных целей? Подготовкой военного переворота? Нет, это было бы слишком банально. Страстный человек, он разрабатывает детальные ритуалы заседаний ордена с бесконечным множеством обрядов. Пишет катехизисы для каждой из трех проектируемых степеней ордена и в особой рукописи распространяется о том, что орден должен в окрестностях обеих столиц, а также во всех главных пунктах империи иметь обширные «дачи», принадлежащие его членам, где будут подземелья и ложи со сводами для ведения великих таинств.

Его мало кто мог понять, а еще меньше было тех, кто мог пойти его путем. В результате к 1818 году орден практически прекратил активную деятельность. Его члены перешли в новую декабристскую организацию – хорошо всем известный со школьной скамьи «Союз благоденствия». А Дмитриев-Мамонов безвылазно поселился в своем подмосковном имении Дубровицы. Единственное, чем он занимался постоянно – доставал из удивительной шкатулки зальцбургскую колоду карт и раскладывал пасьянсы, сидя у старого екатерининского зеркала.

Отринутый и друзьями и врагами, объявленный «человеком не в своем уме», он метал карты перед зеркалом и страстно шептал: «Есть оружие пострашней пистолета и шпаги. Поединки и заговоры не дадут нужного результата. Убьешь одного – навечно закуют в железо. Как говорят мудрые люди, сделай так, чтобы враги твои сели играть с красным валетом, а оказались во власти черного…».

«Союз благоденствия» сменился «Союзом спасения», потом Южным и Северным обществами, потом наступил декабрь 1825 года, и все его друзья вышли на Сенатскую площадь, а граф все метал карты. Он отказался присягнуть новому царю и не выходил из кабинета. Его прозвали «невидимым графом». Наконец его объявили сумасшедшим и сдали на лечение, где он облил себя спиртом и сжег. В бумагах графа были найдены письма Екатерины II, Вольтера, Руссо и других писателей Франции и Европы, меморандум Наполеона, остатки переписки французских маршалов, документы Потемкина, Орловых и Голицыных. Отдельно лежал Устав Ордена рыцарей смерти, полностью соответствующий уставу закрытой части Ордена тамплиеров, а также обряды, клятвы и другие документы этой страшной организации. Некоторые листы были вырваны. Специальная комиссия, учрежденная Николаем I, искала долго. Не нашла она только заветной колоды и описания самого Зальцбургского пасьянса.

– А вот человека, – опять подал голос Евгений Борисович, – посланного в Зальцбург с тайным поручением, нашли в начале 1827 года у подножья горы в глухом лесу. Отчего он умер – загадка. В правой руке покойник сжимал игральную карту. Это был червонный валет, но черного цвета.

– Да ну? – удивился Леша. – Чертовщина какая-то.

– Кроме того, в архивах ВЧК еще с 20-х годов прошлого века осталось дело об управляющем Дубровиц Потапове. Будто бы оный Потапов пытался рыться в бумагах графа и искать потаенные комнаты в усадьбе, о чем громко заявлял в пьяном виде в придорожном трактире. Однажды был найден уличной канаве без следов насилия. Хотя и не играл покойный в карты, а в зубах у него был карточный валет червонной масти, перепачканный сажей, – подлил масла в огонь генерал.

– Вот этот валет и навел нас на мысль, что кто-то пытается пустить следствие по мистическому следу, – спокойно перехватил нить рассказа Пилигрим. – И им это удалось. Недаром же МВД подключило Евгения Борисовича, известного мастера по оккультным делам. Кто-то очень грамотно хотел нас направить в сторону «Ордена рыцарей смерти» и всей этой эзотерики, связанной с тамплиерами и прочей мишурой. Кто ж мог знать, что нам эта история знакома еще по делу Потапова. Потому как только мы услышали про валета, сразу начали искать зеркало.

– А при чем тут зеркало? – отважилась задать вопрос Маша.

– Видите ли, милая леди, – галантно раскланялся рассказчик, – по легенде, зальцбургская колода раскладывается в полный пасьянс только в зеркальном отражении. Вот когда там, в зеркале, червонный валет чернеет, то пасьянс сходится. А когда пасьянс сходится, можно вызывать духи братьев тамплиеров и заказывать им покарать своих врагов.

– Ужас какой! – всплеснула руками Маша.

– Однако, – невозмутимо продолжил Пилигрим, – зеркало стояло накрытое черной тканью и, судя по пыли на сгибах, не открывалось давно. Это навело нас на мысль, что те, кто инсценировал действо, с легендой знакомы плохо. Тем не менее, мы начали искать тех, кто имел доступ к архивам. Кроме самого покойного, круг таких людей оказался весьма узок. И все же нам был неясен мотив. Зачем убивать человека?

– Хотя нынче убивают легко, – бросил реплику генерал, – тем не менее, было бы за что.

– Когда же мы обнаружили пропажу документов, стоимость которых превышает сотни тысяч долларов, мотив высветился сам собой.

– Да, делиться в наше время никто не хочет, – опять подал голос генерал.

– Короче. Ребята перемудрили с мистикой. Но надо отдать им должное, идея неплоха – направить следствие в Германию или в дебри тайных орденов и масонов с розенкрейцерами. Пока бы там рылись, искали и думали, при чем тут все эти тамплиеры, маги, алхимики, преступники с документами смотались бы уже куда-нибудь в Европу. То, что кража заказная, сомнений не вызывает. Такие документы ищут только знатоки. Покойный, похоже, знал, где что лежит, и сам предложил помочь в поисках. Потом спохватился, что это криминал… и подписал себе смертный приговор. Историю с картой он, по-видимому, рассказал подельникам сам. В связи с тем, что увлекался этой темой долгое время. Вот и все, дамы и господа.

– А убийц и воров нашли? – уточнил Леша.

– Нашли, нашли, – улыбнулся генерал. – Нашли, осудили и документы вернули. Найти легко, если знать, где и кого искать. А главное, иметь желание найти. Подключив нас, им другого и не осталось. Дело попало на контроль ФСБ, поэтому милиция крутанула его быстро – у них свои каналы в преступном мире налажены. Но это неинтересно. Пора спать. И так, наша Шахрезада нас до полночи тут продержала. Вот и костер прогорел. Спокойной ночи.

– А можно мы завтра придем? – осторожно спросила Маша.

– Так он же обещал каждую ночь по истории рассказывать всю неделю, – усмехнулся Евгений Борисович. – Вот и пусть отдувается. Так что милости прошу к ужину к нашему костру.

– До завтра, – разулыбались молодые и, хлопнув калиткой, нырнули на свой участок.

– Пошли спать, Кот Баюн, – потрепал по плечу Пилигрима хозяин, – Завтра им про что баить будешь?

– Будет день – будет пища, – философски изрек гость и сладко потянулся.

Дубровицы

Дубровицкая волость с 1182 года принадлежала князю Глебу Юрьевичу, сыну Юрия Яковлевича из рода Туровских и Пинских князей и Городненской княгини. В 1190 году Дубровицкая волость вошла в состав Смоленского княжества, унаследованного Князем Глебом от своего тестя Ростислава Мстиславича. После его смерти в марте 1195 года похоронили князя в Киеве в церкви Святого Михаила. Дубровицкая же волость в результате междоусобиц досталась князю Александру Глебовичу, владевшему ею до 1224 года. При слиянии реки Пахры с ее притоком рекой Десной, на холмистом междуречье высится церковь Знамения. Сейчас трудно представить, что только в XVII веке здесь построили деревянную церковь Ильи Пророка, на месте древнего капища, где наши предки падали ниц перед деревянным идолом бога дождя, молнии и грома Перуна, задабривая его различными дарами-жертвами.

Затем владел Дубровицкой землей боярин Иван Васильевич Морозов, потомок одного из старинных боярских родов, связанных с Москвой середины XIV века. Под 1627 годом в описи значились боярский двор, шесть крестьянских дворов, двор с деловыми людьми. В церкви были образа и книги, колокольня с колоколами. К 1646 году село Дубровицы значительно выросло, тогда здесь появился отдельный двор приказчика и 13 дворов деловых людей. Иван Васильевич закончил жизнь монахом под именем Иоаким, а свою землю, «село Дубровицы да село Ерино», завещал в 1656 году дочери Аксинье (Ксении), вышедшей замуж за князя Ивана Андреевича Голицына, который имел честь стоять на запятках кареты брачного поезда Алексея Романова.

Голицыны

Род князей Голицыных происходит от литовского князя Гедимина, внук которого Патрикий, прибыв в 1408 году в Москву, женил своего сына Юрия на дочери великого князя Московского Василия I – Анне. Правнук Юрия – Михаил Иванович Булгаков-Голица («голица» – боевая рукавица) стал родоначальником князей Голицыных. Участник похода на Новгород в 1495 году, боярин, воевода в 1514 году попал в литовский плен. В 1551 году был отпущен в Москву, где его с почетом принял грозный царь Иван Васильевич, пожаловав ему двор в Кремле. Но последние годы Михаил Иванович Голица провел в Троице-Сергиевом монастыре монахом под именем Иона, где и умер в 1554 году. Позднее прозвище трансформировалось в фамилию. Много поколений Голицыных верой и правдой служили Отечеству, занимая высокие должности в управлении государством, оставаясь управлять Москвой во время отъезда царя. При Иване Андреевиче, сестра которого Федора была женой князя Дмитрия Пожарского, в 1662 году в Дубровицах поставили новую деревянную церковь, скотный двор да четыре избы для дворовых людей.

Борис Алексеевич Голицын родился 20 июня 1654 года. В детстве он был определен в стольники к царевичу Федору Алексеевичу. Обучался наукам и языкам у знаменитого общественного и церковного деятеля, писателя и поэта Симеона Полоцкого. Он прекрасно разбирался в изящных искусствах и легко общался на иностранных языках. При регентше малолетних царей Ивана и Петра Софье Борис Алексеевич был назначен начальником Приказа казанского дворца, то есть в его обязанности входило управление большими южными и восточными окраинами государства – бывшими казанским, сибирским и астраханским ханствами.

Борис Алексеевич был дальновидным и решительным политиком, поэтому стал поддерживать вторую жену царя Алексея Михайловича Наталью Кирилловну Нарышкину, вдовствующую царицу, делая ставку на молодого Петра, несмотря на то, что царица, по отзыву князя Куракина, «была править некапабель ума малого». Постепенно он завоевал доверие и привязанность царицы-матери, которая и стала называть его «дядькой», то есть воспитателем, своего сына. Поначалу он был единственным, кто знался с иностранцами, живущими в Москве. Именно он познакомил Петра с Францем Лефортом, ставшим в дальнейшем его другом и сподвижником. Как отмечал русский историк В. О. Ключевский, был кравчий князь Б. А. Голицын человек умный и образованный, но «пил непрестанно» и, правя Казанским приказом почти неограниченно, «так абсолютно, как бы был государем», разорил все Поволжье. В момент просветления Б. А. Голицын, некогда знаменитый политик и вельможа, вскоре принял постриг во Флорищевой пустыни под Гороховцом, и 18 октября 1713 года под именем монаха Боголепа отошел в мир иной, оставив нам уникальный памятник архитектуры и своему честолюбию церковь Знамения.

Открытие церкви Знамения проходило пышно. На церемонию прибыл император Петр I с сыном Алексеем. 11 февраля 1704 года при огромном скоплении народа, собранного с окрестных деревень «на 50 верст расстоянием от Дубровиц», начались торжества по освящению храма. Длившиеся целую наделю, они завершились всеобщей трапезой за огромным праздничным столом, на убранство которого было затрачено 5000 рублей серебром, деньги по тем временам немалые. Прямо из Дубровиц Петр I отбыл в Петербург и больше никогда в этих местах не появлялся. Его старый «дядька» уже не принимал участия в государственных делах, «люто запил» и больше никого не интересовал.

Икона Знамения Божьей Матери

Так называли икону Божьей Матери, изображающую Пресвятую Богородицу, сидящую и молитвенно подъемлющую руки. На груди ее, на фоне круглого щита – благословляющий Божественный младенец.

Такое изображение Божьей Матери появилось на Руси в XII веке, когда разгорелись междоусобные войны, когда брат шел на брата, не щадя даже детей. В 1169 году Владимирский князь Андрей Боголюбский отправил за данью в Новгород своего сына Романа «со всеми князьями вся земля Русская». Но за праведное дело новгородцы стояли насмерть, дни и ночи молясь Господу, умоляя не оставить их в беде. Ночью новгородский архиепископ Иоанн услышал от иконы Христа голос, повелевший взять икону Божьей Матери из Спасского храма и поставить ее на крепостную стену. Когда архиепископ со всем собором и горожанами произнесли слова молитвы: «Заступница христиан непостыдная», икона вдруг сама продвинулась вперед. С молитвами и в слезах икона была укреплена на крепостной стене ликом к осадившим Новгород русским воинам. Но даже вид Пресвятой Богородицы не остановил алчущих завоевателей. Тучей полетели в ее сторону стрелы безумных, и одна попала в Пречистый лик. Случилось невиданное: икона отвернулась от нападающих, и из глаз Богородицы потекли слезы. На осаждавших напал ужас. Они стали поражать друг друга и обратились в бегство, а осажденные с Божьей помощью победили врага. Чудо произошло в среду второй недели Великого Поста, 25 февраля, но празднование установлено 27 ноября (10 декабря), чтобы не нарушать светлой печали Великой Четыредесятницы.

Дмитриевы-Мамоновы

В роду Голицыных усадьба была до 1781 года, когда ее приобрел у поручика С. А. Голицына «светлейший князь» Григорий Потемкин, который поведал о новой «жемчужине» своей покровительнице. В июне 1787 года Екатерина II, возвращаясь из Крыма в Харьков, пожелав Потемкину титул князя Таврического, рассталась с ним, но решила посмотреть его подмосковную резиденцию. В сопровождении главнокомандующего Москвы и Московской губернии П. Д. Еропкина, предводителя московского губернского дворянства М. М. Измайлова и воинского генералитета «в половине дня 23 июня 1787 года въехала в Дубровицы, где изволила иметь обеденный стол» – так записано в «Журнале высочайшего путешествия». 59-летняя Екатерина II, выкупив подмосковную «кабинету», подарила ее своему новому фавориту А. М. Дмитриеву-Мамонову, чья родословная шла от Рюриковичей. От князя смоленского Дмитрия Александровича пошла фамилия потомков Дмитриевых. Вторая половина была дополнена от боярина Григория Андреевича, прозванного за свой неимоверный аппетит, немалое состояние и большой живот Мамоном. Именно его последыши стали зваться Дмитриевы-Мамоновы. Дед фаворита Василий Афанасьевич был при Анне Иоанновне командиром Кронштадского порта и главнокомандующим морскими силами на Черном море. Его сын Матвей при императрице Елизавете Петровне в 1763 году с пожалованием ему чина 5-го класса сухопутного бригадира (среднее между полковником и генералом – авт.), был назначен вице-президентом Вотчинной коллегии.

Герб рода Дмитриевых-Мамоновых

Щит разделен горизонтально на две части. В верхней, разрезанной перпендикулярной чертой, в правом голубом поле изображен стоящий Ангел в сребротканой одежде, держащий в правой руке меч, а в левой золотой щит. В левом серебряном поле черная Пушка, означенная на золотом лафете, поставленном на зеленой траве, и на пушке сидит Райская птица. В нижней части, окруженной с трех сторон серебряными облаками, в красном поле перпендикулярно означена Стрела, летящая вверх через серебряный полумесяц, обращенный рогами вверх, на поверхности коих видны по одной восьмиугольной Звезде.

Герб рода графа Дмитриева-Мамонова

Поперек разделенного щита верхняя половина разрезана вдоль. На первом синем поле находится стоящий Ангел, лицом обращенный и в правой руке держащий меч. На втором серебряном поле медная Пушка на красном лафете, утвержденная в левую сторону, на затравке которой Райская птица в естественном виде. Внизу по левую сторону желтый щит, в нижней, с трех сторон окруженной серебряными облаками красной половине щита, видна Корона с перьями вверху и серебряным полумесяцем внизу, объятая с обеих сторон восьмиугольными звездами. Щит венчает золотая Корона, на которой с обеих сторон по два павлиньих пера.

Графский титул пожалован 5 апреля 1797 года.

Дмитриев-Мамонов Александр Матвеевич (19.9.1758 – 29.9.1803), фаворит императрицы Екатерины II, граф (1788), генерал-поручик (1788), генерал-адъютант (1788). Из рода Дмитриевых-Мамоновых. Получил домашнее образование, в детстве записан в лейб-гвардии Измайловский полк. С 1786 поручик, адъютант Г. А. Потемкина, который способствовал его приближению ко двору. Потемкин, заботясь о том, чтобы во время его продолжительных отлучек около государыни находился человек ему преданный и покорный, представил в 1786 году Дмитриева-Мамонова Екатерине, которой тот очень понравился внешностью и скромностью. В августе 1786 года произведен в полковники и назначен флигель-адъютантом, в том же году произведен в генерал-майоры.

По отзывам современников, отличался чрезмерной гордостью, корыстолюбием. Дмитриев-Мамонов привлечен Екатериной II к литературной деятельности, автор нескольких пьес. Постепенно стал играть заметную роль при дворе, оказывая влияние на внутреннюю и внешнюю политику. В 1787 году сопровождал Екатерину II в путешествии в Новороссию и Крым; назначен шефом Санкт-Петербургского полка.

Фавориту пришлось участвовать в беседах императрицы с разными сановниками и присутствовать при ее свиданиях с императором Иосифом II и польским королем Станиславом-Августом. С этого времени Дмитриев-Мамонов начал принимать участие в государственных делах.

Благодаря пожалованиям Екатерины II, стал обладателем одного из крупнейших в России состояний. В начале 1789 года роль Дмитриева-Мамонова возросла, чем воспользовался Потемкин для усиления своего влияния на императрицу. Дмитриев-Мамонов – единственный из фаворитов императрицы Екатерины II, сумевший сохранить хорошие отношения с наследником престола (будущим императором Павлом I).

Положение Дмитриева-Мамонова казалось достаточно прочным, но он неожиданно сам поколебал его, влюбившись в фрейлину, княжну Щербатову. Недоброжелатели фаворита поспешили довести об этом до сведения императрицы. В июле 1789 года Дмитриев-Мамонов уехал в Москву; неоднократно обращался к императрице Екатерине II с просьбой разрешить ему вернуться в Санкт-Петербург, но получал отказ. По замечанию Головкина: «Он был ни тем, ни сем, и ни чем-либо вообще; у него было лишь одно развлечение – изводить свою жену, которую он без конца обвинял в том, что она является виновницей его полного ничтожества». Император Павел I, к которому Дмитриев-Мамонов во время «фавора» относился почтительно, по восшествии своем на престол возвел его в 1797 году в графское Российской империи достоинство, но не вызвал ко двору.

Дмитриев-Мамонов Матвей Александрович (14.09.1790 – 11.06.1863), граф. Мать – княжна Дарья Федоровна Щербатова. Воспитывался дома, в 1808 году пожалован в камер-юнкеры и определен советником в московское губернское правление, обер-прокурор 6 (Московского) департамента Сената (1810). Участник Отечественной войны 1812 года (Бородино) и заграничных походов. В 1812 году на свои средства сформировал казачий полк, шефом которого был, тогда же назначен с переименованием в генерал-майоры. Награжден золотою саблею за храбрость (21.12.1812). В 1814 году прикомандирован к командиру 1-го кавалерийского корпуса Ф. П. Уварову, затем вышел в отставку (1816), в том же году выехал для лечения за границу. С 1817 по 1823 год жил в своем подмосковном имении Дубровицы. В 1823 году арестован по обвинению в избиении камердинера, в ком подозревал агента правительства. В 1820-х годах временами бывал в Москве и встречался с членами тайных обществ. В 1826 году отказался присягнуть Николаю I, был объявлен сумасшедшим, и над ним установлена опека. С 1826 года жил в подмосковном имении Васильевское, с 1840 по 1860 год находился на лечении. Умер в Васильевском. Похоронен в Москве в Донском монастыре. Поэт, публицист. Масон. Один из богатейших людей своего времени. Один из основателей преддекабристской тайной организации «Орден русских рыцарей креста» и автор «Проекта преподаваемого в Ордене учения». Членом «Союза благоденствия», по всей вероятности, не был.

Орлов Михаил Федорович (1788, Москва —1842, там же), декабрист. Внебрачный сын графа Ф. Г. Орлова, племянник А. Г. Орлова и Г. Г. Орлова, брат А. Ф. Орлова. Получил образование в пансионе аббата Николя в Петербурге. В 1805 году вступил в аристократический кавалергардский полк, с которым прошел кампанию 1805–1807 годов, отличившись в битве под Аустерлицем. Участвовал в основных сражениях Отечественной войны 1812 года, получил за храбрость при взятии Вереи орден Георгия 4-й степени. Был назначен флигель-адъютантом к Александру I. В 1814 году Орлов вел переговоры о капитуляции Парижа и подписал выработанные условия. В 26 лет стал генерал-майором и любимцем императора.

Побывав во многих странах Европы, Орлов вернулся в Россию оппозиционно настроенным по отношению ко многим российским порядкам. В 1817 году познакомился с А. С. Пушкиным, был членом литературного общества «Арзамас». Был одним из основателей преддекабристской организации «Орден русских рыцарей креста», разрабатывал широкую программу либеральных реформ (конституция, отмена крепостничества, суд присяжных, свобода печати), сочетающихся на английский манер с властью аристократии и нарождающейся буржуазии. В 1818 году был назначен командиром дивизии, стоящей в Кишиневе. Принятый в «Союз благоденствия», участвовал в московском съезде декабристов 1821 года. Руководил Кишиневской управой тайного общества.

За Орловым был учрежден секретный надзор, а затем под предлогом ослабления дисциплины в дивизии в 1823 году его лишили должности, оставив в армии без места. В декабре 1825 года в восстании не участвовал, но был в курсе происходящего. Арестован в Москве в декабре 1825 года. Благодаря заступничеству брата А. Ф. Орлова не понес сурового наказания. Сосланный в Калужскую губернию, Орлов жил под тайным надзором. В 1831 году брат выхлопотал ему разрешение жить в Москве.

Автор сочинений по политэкономии и истории, талантливый публицист, Орлов был лишен возможности общественной деятельности. После его смерти А. И. Герцен записал: «Я посылаю за ним в могилу искренний и горький вздох; несчастное существование оттого только, что случай хотел, чтоб он родился в эту эпоху и в этой стране».

Доехать до усадьбы просто: электричкой от Курского вокзала до Подольска, а там маршруткой (№ 65 или 15) до Дубровиц.

Из Москвы машиной по магистрали М-2 или через Бутово на Подольск. 20 километров от МКАД.