Читать книгу Евангелие от Андрея - Андрей Синельников - Страница 1

ВРЕМЯ ИСКАТЬ И ВРЕМЯ ТЕРЯТЬ, Книга Екклисиаста, или Проповедника. Глава 3. Стих 6. «Время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать».

Поехать на Валаам Антон с Павлом собирались давно. Но не как все, на комфортабельном лайнере из Москвы или Санкт-Петербурга с круизной поездкой по каналу: заходом на Кижи и посещением других достопримечательностей Карелии и северной Руси, а как самые, что ни на есть турики. Даже поездка из Сортавалы на пароходике или ракете в их планы не входила. Где-то они слышали, что раньше паломники и монастырская братия добирались до архипелага с восточной стороны озера по цепочке островов. Вот пройти этим путем было интересно. Мысль эта запала сначала в голову Антона, как большего афериста в их маленьком, но сплоченном коллективе, а потом все-таки утвердилась и в трезвой голове Павла. Они стали искать разные старые карты, еще времен советско-финской компании и даже ранее. Наконец, поняв маршрут, закупили всяческого необходимого туристу снаряжения, начиная от легкой палатки и спальников и кончая рыжими непромокаемыми костюмами. Добираться решили так. Сначала до Олонца, затем к Ладожскому озеру. Там взять в наем рыбацкую лодочку с мотором и оттуда островами к Валаамскому архипелагу. Деньги были, желание тоже. На работе трудностей не предвиделось, благо Павел был сам хозяин небольшого предприятия, так сказать мини олигарх, а Антон всю жизнь числил себя человеком свободной профессии, а проще говоря, мелким аферистом.

Время выбрали к середине лета, даже за вторую его горбушку. Когда ночи теплые, дни жаркие, комарья поменьше, а солнце еще стоит высоко и ночи светлые. Сказано – сделано. Добираться решили транспортом общественным, чтобы машина руки не связывала, обратно за ней возвращаться, и с Валаама можно было дальше двигаться, куда левая пятка захочет. То ли на западный берег в Ладожские шхеры на лодке, то ли в Сортавалу на север на ракете, то ли в Старую Ладогу на юг, а может и в сам Питер через Орешек и Неву. Решили – сделали. Голому собраться – только подпоясаться. Взвалив на плечи трехпудовые рюкзаки, искатели приключений отправились искать их на собственные задницы.

Однако сложилось представление, что приключения их не очень-то и ждали. Совершенно спокойно они добрались на поезде до Олонца, вернее до забавной деревни с названием Погранкондуши.

Даже не до самой деревни, а до железнодорожной станции с таким названием. При близком рассмотрении, оказалось, что деревня лежит далее от берега Ладоги километрах в полутора, а от станции метрах в семистах. Таким образом, встал вопрос: «Топать в деревню или к берегу?», быстро разрешившийся не в пользу деревни. Забросив рюкзаки за плечи, оба новоявленных паломника двинули к берегу, в надежде там найти добрых рыбаков и надежную лодку. На берегу у мыса Варечной их встретил ветер, пустота и Варашев камень – огромный гранитный камень с кварцевыми вкраплениями, лежащий в гордом одиночестве на песчаной отмели. Начитанный Павел пояснил напарнику, что это пограничный камень, обозначавший государственную границу между Швецией и Россией 1618 года и границу между СССР и Финляндией 1917–1940-х годов. Обходя его со всех сторон, благо был отлив, он нудным голосом рассказывал историю камня и этих мест. Павел вообще был большой занудой, но Антон за долгие годы дружбы с ним привык к этому и просто не обращал внимания на его скрипучий голос, стараясь из тирад, произносимых им долго и печально, черпать только информацию. Из этого рассказа он понял, что когда-то давно. Очень давно согласно, какому-то Столбовскому мирному договору 1617 года шведский и русский полномочные межевальные послы съехались 25 октября 1618 года на берегу Ладожского озера для демаркации границы на рубеже между Соломенским погостом Карельского уезда и Олонецким погостом Новгородского уезда и положили тут этот камень, как граничный столб.

– Вот как это описано в «Первом полном собрании законов Российской империи» – разливался серый голос Павла над такими же серыми водами Ладоги, – «…Межи и грани у нас с обеих сторон правильно сысканы, смотрены и разлучены и кладеныя по старожильцевым сказкам вправду, как изстари бывало. А грани на тех местах ныне кладены с Великаго Государя нашего Его Царскаго Величества и Российскаго Государства со стороны деланы кресты, а с Велеможнаго Государя Его Королевскаго Величества и Свейскаго Государства стороны деланы короны, а в оных местах копаны вообще ямы и насыпаны углем. А сначала: пошла межа Новгородскаго уезда Олонецкаго погоста и Корельскаго уезда Соломенскаго погоста от Ладожскаго озера, от Варачева камени, а Варачина тож, который у берега против наволока, а на нем грань – крест в кругу, да короны и годовое число…»

– Ты чего? Это все на память помнишь? – не сдержал удивления Антон.

– А что?

– Ну, ты даешь! Похоже, однако, что с того самого времени мы у этого камня первые, кто появился? – невесело пошутил Антон.

Как бы опровергая его слова, на кромку берега с грохотом и треском вырулил раздолбанный Беларусь с лихим карелом за баранкой.

– Чего? Камнем любуетесь? – миролюбиво спросил он.

– Это Варашев камень? – вопросом на вопрос ответил Павел.

– Варашев, а что?

– А до Валаама далеко?

– Далече.

– А лодку у вас можно взять? – вступил в разговор Антон.

– Лодку?! У нас!? – в голосе карела было неподдельное удивление.

– Ну да лодку! Не па-ро-ход?

– Зачем?

– На Валаам сплавать.

– Сходить, – пояснил карел, – По Ладоге ходят. Это гавно плавает.

– Сходить, – терпеливо поправился Павел.

– Не…. У нас лодок давно нет. Вы бы в Прибой смотались.

– Куда!? – хором спросили друзья.

– В колхоз Прибой.

– Это где? – ехидно уточнил Антон.

– Это на Мантси, – невозмутимо пояснил карел.

– Где?

– На острове Мантсинсаари, – карел понял по глазам, что городские не врубились, – Назад на станцию топайте, – он почесал затылок, – Да ладно я подвезу. Там на поезд и до Салми. В Салми найдете попутку. Иногда рыбаки да охотники городские ездют. Попуткой до Мантси. Паром не работает, но там лодка бегает. А на острове бывший колхоз Прибой. У них лодки есть. Залазьте. Поехали.

Путешественники запрыгнули на убогий тракторенок. Подтянули свои огромные рюкзаки и тот, пыхтя и отдуваясь, дотащил их обратно до станции. В Салми они прямо на станции подхватили УАЗик, или это УАЗик подхватил их, и по разбитой дорожке дотряс до паромной переправы. Как и предупреждал карел, переправа не работала, но у берега стоял небольшой катер, который ждал ребят с УАЗика, едущих на остров готовить маскарадные ночи и карнавальные дни для «больших» людей, что собирались в выходные поохотиться на острове. На вопрос: «На кого охотиться?» парни, выгружающие в катер ящики с водкой и пивом, невозмутимо ответили: «На телок», а, увидев удивленные глаза друзей, со смехом пояснили: «Что с собой привезут».

Таким образом, Антон и Павел благополучно добрались до старта своего путешествия – берега озера Ладоги напротив архипелага Валаам. Того места, с которого все паломники, испокон веку, двигались к этим святым местам. Парни из Салми разместили их с собой в маленьком домике, около маяка на мысе с каким-то восточным названием Сирокко. Пока они накрывали на стол, нарезая нехитрую закуску и выставляя на стол пиво и водку из запасов «больших людей», Антон, напевая под нос: «Много дней дует злобный сирокко, но он чувств моих не остудит…», нарезал столичную копченую колбасу и скручивал голову припасенной бутылке виски «Белая лошадь». Павел тоже не сидел сложа руки, открывая банки с консервированными ананасами и шпроты.

– Что богатый колхоз был? – мимоходом задал он вопрос парням.

– Прибой-то? Богатый, – охотно откликнулся старший в желтой куртке с капюшоном.

– Колхоз урожаями своими славился, – поддержал его второй парень, – Тут микроклимат особый что ли. Вроде север, а фрукты всякие, овощи растут… как в Крыму, и зерно… как на Кубани.

– Ну, ты это того, – улыбнулся старший, – Может на Валааме и так, а здесь похуже будет.

– Так, так. Не хуже чем на Валааме. Ржи тута собирали, не меряно. Когда Хрущ пришел и кукурузу свою везде сеять начал, – младший тоже улыбался, – Царицу, значит, полей. Народ весь подался ее разводить на большие поля на «большую землю», а тута место стало для охоты – рыбалки для самой партноменклатуры. А мы тут егеря. Я так говорю?

– Правильно сказал, и слово-то выговорил, молодец. Садитесь к столу ребяты. Вечерять будем.

– А скажите егеря, лодку мы тут можем нанять до Валаама?

– У кого? – рука с бутылкой застыла над стаканом.

– В колхозе.

– В Прибое что ли? Да от Прибоя ни осталось ничего. Стоят ржавые сеялки-веялки, заброшенные: дома, конюшня, теплицы. Магазина на острове нет. Паромная переправа с большой землей, что на всех карта обозначена, давно тю-тю. Да вы сами видели. Дамбу смыло, – старший спохватился и стал разливать умело и сноровисто.

– Заброшенность и запустение везде, – поддержал его напарник, – Есть пара заброшенных деревень. Да и то одни развалины. Избы все порушены, коровники, школа двухэтажная. Срублена, говорят по старому, так теперича не рубят уже. Столбы вот поваленные электрические, – он вздохнул, – Да на погосте кресты русско-финского кладбища. Да вы сходите завтра посмотрите. Тут много почти целых домов, дороги, каменные мосты, поля. С войны вот сохранились бетонные ДОТы и остатки стрелковых ячеек. Каменные укрепления подземные. Больше смотреть нечего.

– Как это нечего? – разлив водку и подвинув всем их стаканы, возразил старший, – А остатки финской батареи? И почему это не живет никто? Живут тут два, а то и три древних деда. На втором маяке. У них видать и лодка есть. Хватит болтать. Водка киснет! Ё-мое!

Все деловито взяли в руки налитое и подцепили на вилки закуску.

– Ну, вам ребятки удачно сходить на Валаам, нам гостей встретит. И пусть Ладога к нам добра будет, – старший опрокинул стакан, крякнул и с хрустом закусил соленым огурчиком.

– А что при финнах, тут на острове было? – ковыряя вилкой в банке со шпротами, поинтересовался Антон, скорее для того чтобы продолжить разговор, чем для интереса.

– При финнах? – задумчиво переспросил младший егерь, разглядывая консервированный ананас на вилке, – При финнах, здесь стояли финские вояки. Остров этот, в переводе с финского, означает «Земляничный остров». Так при финнах тут кроме земляники и батареи дальнобойных орудий, чтоб до Олонца доставать ничего и не было. И не жил никто кроме вояк.

– Еще дамба была, где сейчас от нее остатки и паром ходит, – вставился старший, опять разливая водку, – Дамбу обслуживали карелы, но жили они на Лункулансаари. Это остров большой, который мы проезжали, когда из Салми ехали. Он от большой земли протокой отделен, узкой, как река. Вы и не заметили, что мы на остров въехали. Вот на нем карелы и жили. Финны их к батарее не пускали. Секретная была батарея. На Лункуне тож была, но так малесенька. Вздрогнули мужики!

– Ну, чокаться не будем. За тех, кто в море! – младший выпил, – Мне дед рассказывал. Он тут на Балт флоте воевал в составе отдельной бригады морской пехоты. Так он вспоминал, что они в 1941 эту батарею взять хотели. Десант высаживали. Уходили они из Шлиссельбурга в июле. Ночи были белые, как днем все видно. Дали им учебную винтовку на двоих и по пять патронов и две гранаты на брата. Кстати воевали они с этим боекомплектом против кукушек двадцать два дня. Сюда на Мантси высаживались они в трех местах. План высадки был составлен в спешном порядке. Летуны, воздушная разведка береговую батарею не обнаружила, хотя данные о ней имелись. Ночью для разведки острова выслали несколько разведгрупп. Никто ничего не видел, но исходя из того факта, что одна из разведгрупп не возвратилась, командир решил, что неприятель на острове есть. Дед говорил, что бардак был еще тот. Задач им толком не поставили, большинству даже не указали место, где высаживаться. Про дамбу, связывавшую о. Лункулунсари с побережьем, где у фиников было войску тьма, забыли. Короче положили они почти всех. До дамбы той мориманы пробились, затем их отбросили и покрошили. Давай ребята за светлую их память!

Все дослушали рассказчика не перебивая, и так же молча выпили.

– А дед твой как же?

– А они с ребятами нашли лодку на маяке, и ушли озером. Дед до сих пор вздыхает, что знай они о том, что при сильном навальном ветре у островов этих финских очень сложно с подходом-отходом от берега, они б себя по-другому вели. Да и, правда. Мелко тут, накат и камни. Короче повредили они шверт. И шли без руля и без ветрил, куда их волна пригонит.

– И куда пригнала? – поинтересовался Антон, уже размякший от выпитой водки и разомлевший в тепле печи.

– На Валаам, – младший егерь повернулся к напарнику, – Плесни, что ль еще?!

– Так кончилось.

– Вон виски возьмите, – подвинул красивую бутылку с лошадью Павел.

– Ладно, лью.

– Так вот такая история, – разохотился рассказчик, – Дед рассказывал, что когда их на лодке носило по озеру, вдруг закипела Ладога…

– Чего? – рука с бутылкой застыла над стаканом.

– Ладога закипела, как кастрюля на печи, – продолжил младший, – И гул пошел, как поезд едет, и начали из-под воды выскакивать огненные шары…

– Деда твоего часом по голове прикладом не приложили? – поинтересовался старший.

– Слушай ты, не мешай. И по небу побежало северное сияние…

– Летом-то? Я твоего деда знаю. Он не то чтобы много пьет. Когда ж он тебе такое баил?

– В детстве, когда в ночное ходили.

– Аааа. Ну, ври дальше, – подвигая всем стаканы, согласился егерь.

– Так вот когда это все произошло, лодку их выкинуло на островок. Дед говорит, как будто кто на канате ее притянул. А там они нашли пещерку малую и завалились спать. Больно уж их Ладога измотала. Ладога может.

– Давай ребята, поднимем за Ладогу-кормилицу, – поддержал рассказчика егерь, – Вам завтра по ней идти, так вот что б она пригрела и ласково к месту доставила.

– За Ладогу! – откликнулся Антон.

– Так вот, деду там, в пещере той привиделся святой в балахоне белом, с нимбом вкруг головы. Он потом узнал, что это был Андрей Первозванный. Дед с того дня стал в бога верить. Не то что бы в бога, но в церковь ходить начал, и свечу всегда Первозванному ставит. Святой тот показал деду, где весла в пещере спрятаны.

– Хватит травить, – зевнул старший, – Пора на боковую. Им завтра в дорогу, – он хохотнул, – Остров твоего деда искать. У Андрей Первозванного грехи отмаливать.

– Ладно. Спокойной ночи ребята, – согласился младший, – Но дед сказал, что еще им святой показал, где клад на острове спрятан.

– И что, нашли? – встрепенулся Антон.

– Ты что дурной? Война кругом была. Какой клад? На кой он ляд? Тут живым бы добраться и своим доказать, что из боя не бежал, и от врага не заброшен.

– А вы то что? Не искали что ли?

– Да по детству поискали, поискали. А что искать? Что за остров, дед не помнит. А островков там, как мух на дерьме. Где пещерка та? Тож пойди, поищи…. Спите ребяты. Байки это все. Деду опосля боя и плаванья и не то привидеться могло.

– А весла то он нашел?

– Весла? Какие весла? – засыпая, зевнул рассказчик, – А… весла нашел. А то, как бы они в Орешек приплыли? Спите!

Утро выдалось ясным, солнечным и теплым. Егеря пошептались, усадили их в машину и отвезли на второй маяк. Там действительно жили два деда. Крепких таких два деда, выдубленных северным ладожским ветром. Деды выслушали просьбу, пошушукались между собой, и выдали приговор. «Лодку они в наем с мотором не дадут, потому, как и лодку жалко и мотор тоже. Но вот есть старый катер, с отремонтированным дизелем. Его они готовы продать за небольшие деньги, потому как им он не нужен вовсе, а в хозяйстве лишняя копейка пригодится». Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.

– Ведите, хитрованы, показывайте свою Аврору, – кивнул старший егерь.

– Пошли, чего таится-то? – поманил его к сараю дед.

В сарае, который оказался бывшим колхозным эллингом, стоял старый, наверно еще военный, финский катер. Старший егерь и Антон осмотрели его со всех сторон. На вид он был вполне еще живуч.

– Дизель-то заведи, – попросил Антон.

– Как скажешь. Надоть проверить, как без энтого, – Дед нажал какую-то пимпочку и дизель, кашлянув, застучал.

Стучал он ровно, как будто и не был старше Антона, а то и его отца. На черной панели кожуха явственно проступал знак похожий на паука или снежинку. Антон потер знак рукавом.

– Это руна Хагаль, – пояснил дед, – Такая руна была отличительным знаком дивизии СС «Норд». А вообще она означает то ли ограду, то ли разрушение.

– Ну, ты дед даешь! Это не одно и тоже, коли на этом корыте в море идти! Так чего означает-то? Вспоминай, – улыбнулся Антон. Он мало верил в эти сказки.

– Да хто ж ее знает, Говорят у кого така руна, тот сомнениев в своей правоте не имеет. Идет как бык на пролом. Вот и эсэсманы те также шли. Вы мне мозги не крутите. Берете катер?

– Сколько? – быстро спросил Антон.

Дед назвал сумму, приятно удивившую столичного афериста. Он уже и престал мыслить такими размерами, разве только в бане или в кабаке. Антон глянул на егерей.

– Ничего калоша. Крепкая. И мотор вроде работает ритмично, – младший почесал в затылке, – А так…сам решай. Тебе идти по волне-то.

– Вы бы взяли?

– Ну, скинет дед сотню, я бы взял. Рыбачить.

– Скину, – охотно согласился дед.

– Беру, – так же быстро согласился Антон, повернулся к егерям, – Я вам парни позвоню, потом, где мы его оставим. Заберете, а мы к вам на рыбалку будем ездить. Идет?

– Даришь, что ль? – усомнился старший.

– Не. Даю поносить, за будущую ласку и прием. Так, идет?

– По рукам! Мы тебе за это полный бак солярки зальем. До Валаама хватит. Садись, я с тобой до нашего маяка дотопаю. В деле ее посмотрю, а там и заправим.

Антон расплатился с дедом. Они сели в катер, уже спущенный со стапеля и качающийся на малой волне. Катер завелся с пол-оборота и резво побежал в сторону Сирокко. Мотор его стучал ровно и уверенно. Антон откинулся на лавке, подставил лицо встречному ветру и запел:

– Это ты о чем? – перекричал стук мотора егерь.

– Это песня такая.

– Про что?

– Про любовь, про ветер где-то в Африке. Сирокко зовется, – и он продолжил:

Они быстро дошли до стоянки. Заправились соляркой до самой крышки бака. Кинули на дно катера свои рюкзаки. Крепко пожали руки егерям.

– До встречи, – сказал Павел.

– Бог даст – свидимся, – крепко пожал протянутую ладонь старший егерь.

– Постойте, – Антон достал из рюкзака бутылку виски и банку ананасов, – Выпьете за наше.

– Да ладно уж, – прогудел старший.

– Надо! – серьезно поддержал друга Павел.

– Бывайте! Семь футов под килем, – оттолкнул их от берега младший егерь. Мотор застучал, и катер под безоблачным небом по синей воде побежал на запад к Валааму. С берега ветер донес:

Катерок бойко бежал, покачиваясь на волне. Солнце светило в безоблачном небе. Берег удалялся, тая в прибрежной дымке. Антон стянул с себя рыжую куртку, майку и развалился на корме, подставив теплым лучам еще не загоревшее белое тело горожанина. Павел на носу всматривался в набегавшее бескрайнее водное пространство, цепко держа руль, приделанный сюда от старенькой Победы. В воздухе разливалась нега и спокойствие. Взяв курс четко на запад, катерок глотал свои мили. Справа по борту уплыли назад, торчащие из воды островки, и скоро ничего не нарушало пустынного озерного простора. Мерный стук мотора, монотонное журчание воды за кормой, плавное покачивание катерка и жаркие лучи солнца сделали свое дело. Сначала задремал Антон, а за ним и Павел. Вывел их из состояния нирваны гул проезжающего где-то рядом поезда. Антон и Павел разом встрепенулись. Все небо было затянуто черными тучами, низко нависавшими над водой. Гул уже прекратился, и в воздухе висела звенящая тишина. Кажется, воздух превратился во что-то осязаемое, и его можно было черпать ложкой, как кисель. По узкой полоске голубого или скорее темно-синего небу на краю вала черных грозовых туч пробегали сполохи северного сияния. Его мерцание вывело из оцепенения Павла.

– Антош, это что? Северное сияние? Так лето на дворе! Или мы с похмелья белочку поймали?

– Это очень похоже на северное сияние, – искренне удивился тону вопросу от всегда невозмутимого Павла Антон, – А про гул нам ребята говорили. Он у них странным словом называется…, – он пощелкал пальцами, вспоминая, – Барракуда…, нет, не так… ага вспомнил. Баррантида. Дурацкое название. Надо берег искать. Гроза идет, – Антон закрутил головой, пытаясь понять, где они.

Вокруг расстилались пустынная водная гладь. Даже волн не было. Озеро застыло как стеклянное. Все это не предвещало ничего хорошего.

– Затишье перед бурей, – буркнул Павел.

– Типун тебе на язык! – неожиданно резко ответил Антон, пытаясь по компасу определить направление к островам.

Неожиданно озеро, до этого гладкое как скатерть на ресторанном столе, закипело. Закипело, как вода в кастрюле. Оно бурлило со всех сторон катера. А тот мужественно резал носом кипящую воду, пересекая этот котел. Небо, в ответ на кипение озера, откликнулось ровным гулом, грохочущего еще где-то далеко грома. Но столько мощи и силы было в этом раскате, что друзья поняли – это идет шторм. Катерок, тоже почувствовав своим нутром опасность, побежал быстрее. Железное сердце его суматошно застучало, ожидая беду. С неба громыхнуло еще раз, блеснула молния. В ответ, совершенно неожиданно, прямо по курсу из-под воды вылетели огненные шары и устремились в небо. А навстречу им из черных туч ударили струи дождя. Все это напоминало какой-то фильм катастроф. Такого в жизни быть не могло просто потому, что не могло. Все смешалось. Кипящее озеро, стена дождя, молнии, бьющие из туч, и огненные шары, вылетающие из-под воды. Гул грохочущего поезда, называемый тут африканским словом «баррантида», и рокот громовых раскатов. Антон и Павел нырнули под полог расправленной палатки. Пытаться рулить в этой темноте, в этом переплетении озера и неба было просто глупо. Они закрепили руль, и стали ждать, куда кривая вывезет. Кривая кидала их из стороны в сторону. Время застыло. Неожиданно замолчал мотор. Антон заглянул в бак. Он был пуст. Этот факт неприятно удивил его. Значит, их мотает уже не один час. В этот момент сквозь пелену дождя он увидел, как мелькнул крутой откос берега. Толкнув в бок Павла, Антон схватил металлическое весло, лежащее вдоль борта, протянув второе товарищу. Из всех сил они начали грести к мелькнувшему острову. Ветер и шторм, как будто поджидая этой минуты, ударили с удвоенной силой. Одно весло сломалось прямо посередине, несмотря на то, что было сделано из авиационного алюминия, второе, выбитое из рук ударом волны, мгновенно пропало среди серых бурунов. Остров манящий своей близостью растворился в хлеставших с неба струях дождя. Оба друга обреченно нырнули под полог, теперь ожидая только чуда и милости судьбы. Вой ветра усилился, и темнота стала еще плотнее.

Сколько прошло времени, Антон не знал, но вывела его из оцепенения тишина. Он выглянул из-под набухшего от воды полога. Вокруг все также расстилалась одна вода. Небо все так же нависло черными тучами. Но гроза, похоже, взяла передышку, набираясь новых сил, что бы окончательно добить наглецов, пытающихся покорить Ладогу.

В этот момент он увидел идущего к ним по воде человека. Человек был одет в странную одежду, реконструкторов из славянских клубов. Какой-то длинный балахон, перетянутый по поясу веревкой. У него были длинный рыжие волосы, падающие на плечи и перетянутые по лбу ремешком, окладистая борода, и в руках посох. Антон понял, что это даже не белочка после вчерашней пьянки, а просто глюки перед смертью. Человек подошел, взял в руки канат, свисавший с носа катера, и без особых усилий потащил его за собой. Он шел уверенно, пока впереди не показался маленький островок, поросший соснами, как ежик иголками. Призрак втащил их катерок в невидимую со стороны озера бухту и, вытянув на черный песок маленького пляжа, пропал. Антон толкнул Павла. Они выскочили на песок, из последних сил оттащили катер подальше от воды и привязали канат к стволу росшей рядом сосны. Гроза почувствовав, что добыча ускользнула из рук, ударила с новой силой, в злобе разбивая волны об скалы и утесы островка. Антон схватил рюкзак, махнул рукой Павлу и поплелся в глубь острова. Потом он провалился в забытье. Очнулся он уже в маленькой пещере, не помня, как попал в нее. Рядом лежал на сухой соломе Павел.

– Хорошо хоть кругом не море, а озеро, воды питьевой до фига, – мелькнула в голове идиотская мысль, он откинулся головой на мягкую кочку и опять впал в забытье.

На него навалился то ли сон, то ли какие-то видения. Антон явственно ощутил себя в другом теле, в другое время и в другом месте. Каким-то неведомым ему чувством он понял, что второго человека, в теле которого он себя ощущал, однако видел со стороны, зовут Андрей.

Андрей сидел на крутом берегу. Смотрел на медленно текущие воды широкой и спокойной реки. Сегодня они заканчивали смолить последний баркас. Здесь умело строили баркасы, прошивая доски бортов еловыми ветками, так, что те выдерживали не только ленивую речную волну, но и морскую рябь и даже шквалы северных ветров. Андрей умел учиться. Он много чего умел. Сегодня они закончат подготовку к дальнему северному походу и тогда….

Его уже давно тянуло туда за священные Рифейские горы в таинственную, хладную страну, называемую у него на родине Скифия. Мудрецы и Посвященные, даже сам Учитель почти не знали про нее. Еще тогда в юности он слышал про скифский квадрат, в основании которого лежал северный берег Черного моря или Понта Эвксинского, а боковые грани уходили прямо на север от устьев Дуная и Дона соответственно. Северная грань квадрата, как рассказывал ему когда-то еще Иоанн, находилась в стране мрака, где снежные хлопья представлялись Предтечи белоснежными перьями неведомых птиц страны полнощной. Но за последующие годы, пролетевшие от времен беспокойной юности до нынешних дней, скифский квадрат значительно раздвинул свои границы. Андрей знал уже и Скифский океан – Варяжское или Венетское море. Имел смутные сведения об Уральских горах. А северная граница по прежнему суровой и загадочной Скифии терялась там за священными Рифейскими горами, где в стране Гиперборейской, свод небес венчали Семь мудрецов и Матица – Созвездие Большой медведицы и неба «гвоздь», Полярная звезда. Вот туда и собирался сейчас Андрей.

Наступали времена, когда квадрату скифскому суждено было свыше стать основанием Престола Нового, уделом Пресвятой Девы, Нашей Госпожи, как называли ее в своем кругу.

Взгляд его заскользил по курганам над тихой рекой, пробежался по грозному валу крепости и еще более грозным валунным стенам, серой громадой нависшим над рекой. Слегка задержался на баркасах, качающихся на волнах, и на людях готовящихся к походу, но Андрея здесь уже не было. Он унесся туда, в годы шальной юности. К тем временам и людям, кто привел его на эту дорогу. На этот путь в неведомое, в неизвестное и, до сих пор, им не познанное сегодня время.

Кажется, он явственно услышал голос матери звавший его и младшего брата обедать и суровый голос отца, внушающий ей, что, мол, негоже потакать пострелятам, коли они к столу опаздывают. Андрей не стал противиться воспоминаниям, нахлынувшим на него.

Взгляд его умчался назад в другую эпоху, отдернув завесу лет большей части его жизни. Да, нет! Для него почти всю до этого дня прожитую жизнь. Прожитую не в этом мире, а где-то там, где он и не знает теперь. Жизнь эта началась много лет назад в землях, где правил император Тиверий, как выговаривали его имя местные жители. Тиберий, как любили его называть ближние. Таврий, как именовали его соседи за бычье упрямство и такую же бычью одержимость в работе. Весь подвластный этому владыке мир жил в тревожном и напряженном предчувствии великих событий неохватного и даже вселенского значения. Кто-то пустил слух о скором явлении взятого на небо пророка Илии, а затем и нового Спасителя народа, называемого на старый лад – Мессия, призванного, по мнению все тех же распускателей слухов, свергнуть владычество ненавистного императора и восстановить власть и величие Дома Давидова, царя когда-то правившего на этих землях. Самозваные мессии подбивали народ на беспорядки и выступления. Сыны Света или братья ессеи суровые то ли монахи, то ли воины, живущие в отдельных общинах на обширных землях правителя, порвавшие с обитателями этих греховных сел и городов, частью ушли в Кумранские пещеры на берег Мертвого моря куда-то в безводные пустыни. Частью, собрав в кулак всю волю и все терпение, готовились к пришествию «Учителя Праведности» и вселенской битве «Сынов света» против «Сынов тьмы». Между тем настоящий Мессия, Спаситель и Богочеловек, уже воплотился в том мире и жил в полной безвестности в маленьком галилейском селении среди братьев назареев, родственных ессеям по духу, зарабатывая на хлеб ремеслом плотника. Даже его ровесник и брат по материнской линии Иоанн, прозванный за свою одержимость в ожидании прихода Мессии Предтечей, ничего о нем не знал.

Иоанн, называвший себя по слову другого великого пророка Исаии «гласом вопиющего в пустыне», призванным приготовить пути новому Освободителю, отличался от сонма книжных жрецов – фарисейских и саддукейских законоучителей, многочисленных проповедников, руководителей всяческих сект и секточек лже-машиахов. Народ почитал Иоанна за нового провозвестника воли Богов. Многие думали, что Иоанн Предтеча – это воплощение великого Илии или, может быть, сам Мессия, скрывающий до времени свой образ. Принять омовение водой к нему приходили даже некоторые фарисеи и саддукеи.

Андрею, скучающему в своей рыбацкой хижине, уже давно на роду было написано покинуть отчий дом. Уйти от этого вечного скрипучего голоса матери и тоскливого бубнежа отца, куда глаза глядят. А уж упустить возможность, когда рядом, ну почти рядом, расположилась община ессеев, он просто не смог. Таким образом, Неистовый Иоанн получил не менее неистового и верного молодого ученика, вскорости выбившегося в число первых, не только по учености, но и по силе рук и умению владеть оружием, что среди братьев оценивалось по достоинству, учитывая близкий приход последней битвы. Андрей быстро сошелся с еще одним верным последователем Иоанна. Тот был хотя и ровесником самого Андрея, но более продвинутым в книжной части, видимо сказалась магия имени, потому как звали его как Учителя тоже Иоанном. За глаза Иоанна сына Заведеева остальные ессеи называли даже Иоанн Богослов, ехидно подначивая его за постоянное упоминания, что надо все делать по-божески.

Братство Сыновей Света, в которое они хотели вступить, представляло последние остатки школ пророков, основанных еще древними жрецами и магами. Когда-то они имели много своих поселений обширных и многолюдных, раскинувшихся вкруг их величественных храмов. Но все это было в прошлом, и в этих краях говорилось в основном о двух главных центрах воспитания братьев. Один был, якобы, в стране мертвых – Египте, среди величественных городов в которых вечным сном спали великие. Там среди знойных песков и колонн магических храмов, на берегу волшебного озера Маориса воспитывали чародеев и магов, но того, кто там был, никто никогда не видел. Другим теперь стал Енгадди в Палестине, куда на берег Мертвого моря в каменные мешки пещер ушли несогласные и непримиримые. Сами себя братья звали Асейа, что означало врачеватели. Книжники называли их терапевтами. Они открыто шли навстречу людям, пытаясь излечить их раны телесные и душевные. Братья досконально изучили старые врачебные манускрипты и учения древних чародеев о свойствах трав и камней, о путях звезд и планет. Но лечить они собирались сам этот подлунный мир. Весь этот огромный болеющий и гниющий мир. Лечить не травами и камнями, а сталью и огнем. Окружающие еще называли их «Чистыми», ибо свой дух они очистили давно.

Однако путь в братство был труден. Правила ордена были очень строги: чтобы вступить в него, нужно было пробыть на испытании не менее года. Если свойства ищущего оказывались подходящими, его допускали к обрядам омовения, но вступать в сношения с учителями ордена можно было лишь после нового двухлетнего испытания, после которого нового члена принимали в самое братство. Этому предшествовало произнесение страшных и неведомых посторонним клятв, которыми вступающий обязывался исполнять все постановления ордена и ничего не выдавать из его тайн.

Андрей прошел первый круг испытаний с честью и ему был приоткрыта дверь во второй круг, он заслужил быть допущенным к общей трапезе, которая происходила с большою торжественностью и составляла внутренний культ ессеев. Тогда он впервые надел священную льняную одежду подмастерья. Одежду для братской вечери. Все они начинались и оканчивались молитвой, но главным на них были те толкования священных книг Моисея и других пророков, которые давали мудрые. Толкование текстов, так же как и посвящение, имело три ступени и три смысла. Очень немногие достигали высшей ступени. «Душа – говорили им учителя за столом тайных вечерь, – спускающаяся из самого тончайшего эфира и притягиваемая к воплощению определенными естественными чарами, пребывает в теле как в темнице: освобожденная от цепей тела, как от долгого рабства, она улетает с радостью».

Андрей, Иоанн Богослов и вновь принятые братья жили в общине, пользуясь общим имуществом и сохраняя безбрачие. Посвященные избирали для места их жительства уединенные местности, там они учились искусству воинов и магов. Пожилые братья возделывали землю и воспитывали заброшенных детей. Они отличались своею молчаливостью, кротостью и серьезностью и занимались только мирными ремеслами: многие из них были ткачами, плотниками, садоводами. Но молодые такие, как он, строили оружейные мастерские, и ковали мечи для будущих сражений.

Через год их, тех, кто показал тягу к знаниям, послали в Енгадди, в безводную каменистую пустыню, к тем, кто хранил самые заветные знания. Принятый как брат и приветствуемый как избранник, придя туда, Андрей должен был показывать: покорность учителям ордена, пламенное милосердие и веру в божественное предназначение своего пути. Это давалось ему с трудом. Андрей, в отличие от своего друга Иоанна Богослова, был непокорен и вспыльчив, и все же он получил то, что только одни ессеи и могли дать. Древние знания пророков и отсюда умение видеть прошлое и будущее. Он осознал ту пропасть, которая разделяла длинные и нудные речи жрецов от древней мудрости Посвященных, которая была истинной матерью всех их вер и обрядов. Он узнал, что священные книги, которые пытаются читать первосвященники, под своим символизмом заключают знания мира и мироздания, столь же далекие от своего буквального смысла, как далека самая глубокая из магических притч от детских сказок. Он созерцал происхождение душ и их возврат назад к богам и героям, путем постоянного совершенствования. Он был поражен величием мысли пророков, которые стремился подготовить единство всех народов, создавая культ единого Бога и воплощая эту идею на землях Империи. Там же он узнал о божественном Глаголе, который в Индии провозглашалось Кришной, в Египте – жрецами Озириса, в Греции – Орфеем и Пифагором и который был известен среди пророков под именем Мистерии Сына Человеческого и Сына Божьего.

Ясновидцы говорили, что на этот раз он будет именоваться Сыном Жены, небесной Изиды, которая считалась Супругой Господа, ибо свет Любви будет сиять в нем с такою силою, какой земля не знала до него.

Эти тайны, раскрываемые патриархами ессеев перед молодыми братьями на пустынном берегу горько-соленого озера, называемого ими Мертвым морем, в нерушимом уединении Енгадди, казались им одновременно и чудесными, и знакомыми. Андрея охватывало особое волнение, когда к ним приходил глава Ордена и объяснял им слова из волшебной книги Еноха. Он читал спокойным и глухим голосом: «От начала Сын Человеческий был в тайне. Всевышний хранил его у Себя и проявлял Ею своим избранным… Но владыки земные испугаются и упадут ниц, и ужас обуяет их, когда они увидят Сына Жены сидящим на престоле Славы… И тогда Избранник призовет всё силы неба, всех святых свыше и могущество Божие. И тогда все Херувимы и все ангелы Силы, и все ангелы Господа, то есть Избранника, и другой силы, которая служить на земле и поверх вод, поднимут свои голоса».

Слова мудрого чародея загорались светом в душе Андрея, подобно молнии, сверкающей в темную ночь. Кто же был этот избранник и когда появится он среди нас?

Новые братья прожили несколько лет у ессеев Мертвого моря. Они подчинялись их дисциплине, они изучали вместе с ними тайны природы и упражнялись в мистических обрядах терапевтов. Они победили свою земную природу и овладели своим высшим сознанием. Изо дня в день размышлял Андрей над судьбами человеческими и углублялся в самого себя. Вершиной их пребывания у Посвященных была та удивительная ночь, когда они в глубочайшей тайне приняли высшее посвящение четвертой ступени. То, которое давалось только в случае высокой пророческой миссии, добровольно принимаемой на себя Посвященным и утверждаемой Старейшинами.

Андрей помнил это всегда. Собрание происходило в пещере, высеченной внутри горы наподобие обширного зала, имевшего алтарь и сиденья из камня. Лишь глава Ордена и его Старейшины, да две или три посвященные пророчицы из сонма весталок могли присутствовать при таинственной церемонии. Неся в руках факелы и пальмы, облаченные в белые льняные одежды, пророчицы приветствовали нового Посвященного как «Супруга и Царя», которого они предчувствовали и которого вероятно видят в последний раз… Затем глава Ордена, столетний старец, подал ему и тем братьям кто заслужил посвящение, чашу— символ высшего признания. За тонкими стенками прозрачного камня искрилось вино из виноградника невидимых легендарных жриц Матери-Природы – символ божественного вдохновения. Посвященные говорили, что из такой чаши пил Моисей вместе с семьюдесятью Старейшинами, а еще ранее – Авраам, получивший от Мелхиседека такое же посвящение хлебом и вином. Никогда ни один Старейший за долгую историю этой чаши не вручал ее человеку, который не владел ясными признаками миссии пророка, продолжателя их дела. Но самую миссию определить мог лишь сам пророк. Он должен был найти ее внутри себя, ибо таков закон посвящения: «Ничего извне, все изнутри». С этого момента каждый новый брат становился свободным, полным господином над своей жизнью, независимым от ордена. Отныне сам он был предоставлен воздействию духа, который возродился в нем от богов и который мог низвергнуть его в бездну или поднять на вершину, недосягаемую для страдающего и греховного человечества.

Когда после пения гимнов, после молитв и торжественных слов Старейшего, Андрей принял чашу, бледный луч зари, проникший через отверстие горы, скользнул по факелам и по длинным белым одеждам ессейских пророчиц, и ударил в белые стенки чаши. Жрицы содрогнулись, увидев освещенную этим лучом, открывшуюся кровавую бездну в недрах божественного напитка. Великая грусть появилась на их прекрасных ликах. Они увидели лежавший перед новыми братьями путь?

Андрей стряхнул воспоминания, как всегда на этом месте и посмотрел на реку. На волнах ярко отбрасывало сполохи заходящее за холмы солнце.

– Андрей!! – окликнули его снизу, оттуда, где стояли готовые в дорогу баркасы. Он посмотрел вниз на берег. В заходящих лучах солнца все те, кто собрался с ним в далекий, и неизвестный путь собрались у костров. Даже в вечерней дымке он узнавал их всех. Старых знакомых пришедших с ним из далеких земель, но уже ставших родными на этих землях, и новых. Уроженцев этих мест и тех, кто пришел к ним под стены их крепости.

– Андрей! – опять раздалось с самого низу, от кромки воды, – Спускайся к нам!

Он узнал голоса книжника Иосифа, сопровождавшего его с самого первого дня. Рядом с ним он различил двух старых воев, старых не погодам, а по знанию ратного боя. Фирс и Косма сдружились уже в их походе сюда. Фирс присоединился к дружине Андрея одним из первых, еще там, на галльском берегу в Руссельоне, а Косма пристал к ним в Бретани, но ему казалось, что она знали друг друга с детства. У соседнего костра сидели новые его знакомцы, уже ставшие ему родными за время их жития у медленных вод этой спокойной реки. Сил был местным воином, а Лукослав скорее волхвом, чем воином, однако меч умел держать не хуже других. Отдельно от всех, однако не чураясь ватаги, сидел Елисей, пришедший с той самой загадочной северной Гипербореи, земли магов и кудесников. Они уже привыкли к нему, несмотря на его облик нежити или воскресшего мертвеца. Это были его ближние люди, которые пойдут с ним на передовом челне. Драккаре, как называют его варяги из боевой дружины. Рядом с ними сидело несколько новых учеников – будущих братьев. Из них выделялся ростом и верой, горящей в глазах, Сергий. Андрей махнул им рукой, и, судя по ответному взмаху, понял, что они увидели и ждут.

– Ну, что ж пора подойти к ним, – вслух сказал Андрей, встал с пригорка и уверенно стал спускаться к кострам на берегу.

Воспоминания нагоняли его как гончие псы. На ходу идущий человек обернулся. Внимательно посмотрел прямо в глаза Антону и внятно сказал.

– Весла за камнем в глубине пещеры. За камнем.

Антон проснулся. На дворе был день в полном разгаре. В пещеру пробивалось жаркое полуденное солнце. Павел еще спал. Антон вышел на порог пещеры. Не вдалеке был маленький пляж из черного песка. На нем лежал их катер, наполовину вытянутый из воды и крепко привязанный к сосне. Он в припрыжку побежал к нему, вынул из него палатку, вещички, разложил на траве полянки на солнышке, сушиться. Вернулся в пещеру, стянул с себя наполовину высохшую одежду и тоже разложил на полянке. Вспомнил сон. Осторожно прошел в глубь пещеры, заглянул за камень. Там стояли два старых весла, почерневшие от времени. Он крякнул. Вынул из рюкзака флягу со спиртом, взятую для особых случаев, отхлебнул большой глоток. Спирт огненным шаром прокатился вниз и взорвался внутри, окатив голову и все тело жаркой волной.

– Вот так вот! – громко сам себе сказал Антон, – Вот так!!! – И отхлебнул еще глоток.

– С утра похмеляемся? – ехидно спросил проснувшийся Павел.

– Утро!? На дворе рабочий полдень! Соня! И не похмеляемся, а отмечаем день рождения!

– Чей!?

– Наш! Вставай! Я весла нашел!

– Чего ты нашел? – спросонья не понял Павел.

– Весла!

– А Андрей Первозванного ты не видел? – уже просыпаясь ехидно уточнил Павел.

– Андрея?… – Антон вспомнил, что человека во сне звали Андрей, и он был очень похож на того призрака, что вытянул их лодку к острову, – Андрея!? Видел!

– Нельзя на голодный желудок пить спирт, – назидательно просопел Павел, стягивая мокрую одежду, и тут его взгляд уперся в весла, – Это что???

– Это весла, – теперь уже ехидничал Антон.

– Откуда?

– От Андрея Первозванного…Клад!!! – вдруг вспомнил рассказ деда Антон.

– Что клад?

– Дед говорил, что Андрей ему открыл, где лежит клад. Вставай соня. Пошли искать.

– Чего искать?

– Клад. Клад пошли искать.

– Надо меньше пить Антошка. Тем более с утра. Тем более без закуски. Давай поедим.

– Хорошо, – согласился Антон, приходя в себя и обретая трезвость мысли, – Поедим, обсушимся и за поиски.

Он деловито достал из рюкзака банки с тушенкой, с гречневой кашей выложил аккуратно на камень размокшие галеты. Умело ножом вскрыл банки. Поставил кружки, плеснул в них спирт.

– А это зачем? – показал на кружки Павел.

– А это, чтобы лихоманка не скрутила. Пей!

Они поели. Натянули просохшую одежду. Взяли топор, прихваченный с собой револьвер, и пошли обследовать остров.

Остров был крошечный и какой-то мрачный. Наверно это впечатление создавали скалы кроваво-серого цвета, выступавшие на каждом шагу, да черный пляж, покрытый черно-металлическим песком.

– Такой песок наверно в преисподней, – мрачно пошутил Антон. И сам поперхнулся от этой шутки.

В самом углу пляжа у огромного валуна были видны остатки бревенчатой пристани, почти полностью скрытые водой. Павел подошел к ней, поковырял топором. Бревна были как из камня. Он нагнулся, взял горсть песка, насыпал в пакетик и уложил в карман.

– Дома на анализ отдам. Чего это за черный песок?

От пристани, теперь было видно, в глубь острова шла тропа, обрамленная двумя рядами пихт, выделявшихся на фоне сосен, не только цветом, но и какой-то дремучестью. Они уверенно пошли по тропе.

Тропа вскоре привела их к остаткам старого фундамента из валунов, заросшего кустами красной смородины. Неподалеку от него был виден каменный колодец. Друзья подошли к нему. Антон разглядел какие-то надписи. Взяв нож, он очистил кусок стенки. На валуне явно была видна руна Хагель. Паук или снежинка, упавшая на камень. Такая же руна, как и на моторе их катерка. Символ дивизии СС «Норд». Однако ниже проглядывались еще более древняя надпись. Антон расчистил дальше.

– Это уже не руны. Это на старославянском, – присаживаясь на корточки, пробурчал Павел.

– Э ты что филолог? – поддел его Антон.

– У меня первая жена была филолог-славянист. Она меня этими надписями и достала, – неохотно ответил Павел, – Это даже не кириллица, это глаголица. Расчищай. А я скопирую.

Они пыхтели часа два. Надпись была большая вкруг всего колодца и в три ряда. Антон расчищал, а Павел старательно копировал.

– Ну что там? Что там написано? – не сдержался Антон, – Про клад?

– Хрен его знает, что тут написано. Я ж не академик лингвистики. Не понял я ничего, – честно признался Павел, – Дома посмотрим. Я знаю, кому показать.

– Ну, хоть что-то ты понял? – уныло протянул Антон.

– Тут про какой-то маленький остров говорится. Все, что смог понять. Отстань Антошка. У Первозванного спроси!

Больше на острове они не нашли ничего. Слазали по веревке в колодец. Облазили весь фундамент, по – видимому старого скита. Копнули там, тут. Ничего. Вылезли на самую маковку острова. Нашли там старый жертвенный камень с углублением в самом центре. С высоты старого капища хорошо был виден маленький островок лежащий метрах в ста от их острова на восток. А на запад просматривались первые острова архипелага Валаам. До них было не более километра. И на небе ни облачка.

– Паш, давай к маленькому островку сплаваем?!! – просительно заглянул другу в глаза Антон.

– Сходим, Антошка, сходим. Плавает гавно, – вспомнил урок Павел, – Пошли.

На островок на веслах они добрались быстро. С северной части их встретили крутые берега, поросшие клюквой. Сколько они не всматривались, пристать тут возможности не было. Они зашли с юга. Прямо в воду уходили длинные каменные плиты, как будто нарочно сделанные для причаливания лодок. Вдоль берега вилась ржавая колючая проволока на стальных опорах, таких же ржавых, как и она. За ней угадывались старые стрелковые ячейки, сложенные из валунов. От ячеек тянулся полуобвалившийся ход сообщения. Они пошли по нему, мимо оставшихся фундаментов казарм и развалившихся блиндажей. Ход поднимался вверх. На самой высокой точке острова сохранились два орудийных дворика под дальнобойные орудия. Между ними угадывались, по вентиляционным отверстиям, подземные бункера, вырубленные в скалах. Они стали искать вход. Наконец в одном из бетонных тамбуров Павел увидел обвалившиеся ступени ведущие вниз. Антон включил фонарь, и они осторожно спустились в бункер. Здесь были орудийные погреба, жилые помещения, радиорубка и командный пункт. Под верхним этажом угадывался еще этаж. Лестница в него вела из командного пункта. Они спустились по шатающейся ржавой лестнице в пещеру внизу. Это была комната офицера. Антон осмотрел ее в луче фонаря. Столик, нары, табурет. Все сотлевшее, сгнившее. Сюда даже рыбаки, которые все здесь сожгли на дрова, не добрались. Видно просто люк сгнил в последнее время, а до этого его не видели под завалами. В углу стоял рундук. Точнее орудийный металлический ящик. Антон стер с него пыль. Первое что он увидел уже знакомого ему паучка руны Хагель.

– Смотри Паш, здесь эсэсманы из Норда стояли, – показал он, открывая ящик.

– Ты осторожнее. Рванет еще.

– Да здесь уже все рвануло что могло. Смотри Паш!

Антон держал в руках промасленную тряпку, в которой что-то было завернуто.

– Точно рванет! – предостерег его Павел.

Но Антон уже развернул тряпку. В ней был завернут большой ларец из странного металла с нанесенными на него надписями и рисунками.

– Бери, и топаем отсюда, – поежился Павел, – Чего-то мне не по себе. Как смертным холодом пахнуло.

– Может, поищем еще?

– Топаем! Жадность фраера сгубила.

Антон поднял тряпку, завернул в нее ларец, Обратно до катера они добрались быстро. Взялись за весла и погребли к Валааму.

Все прошло без приключений. Через два часа они причалили к первому острову архипелага. Встретили на нем рыбаков на баркасе. Фляга спирта произвела на них неизгладимое впечатление, и уже через полчаса пламенное сердце финского катерка, напоенное долгожданной соляркой, стучало так же ровно как раньше. Через короткое время эсэсовская калоша входила в бухту Монастырскую на главном острове Валаама, под самыми стенами монастыря. Порыскав по акватории, друзья забились в протоку за островок и причалили там. Договорились с местными парнями, оставили свое плавсредство на их попечение и потопали отдыхать в монастырскую гостиницу, которую Антон, благодаря своему врожденному обаянию устроил в пять минут, поговорив с матушкой настоятельницей.

Развалившись в келье облагороженной евроремонтом, посасывая пиво из банки вперемешку с водкой из горла. Он, отмякнув от всех этих благ цивилизации, с интересом рассматривал их находку.

Ларец был достаточно большой и тяжелый. Замок был с секретом, но не для Антона, в свое время вскрывавшего бронированные сейфы, о чем он обычно не распространялся. Поэтому после небольшого мозгового штурма и изучения всяких узорчиков, и завитушек, он услышал долгожданное «Щелк». Крышка мягко подалась, на что он честно говоря не рассчитывал. Внутри ларца лежал мягкий сафьяновый чехол красного цвета с нанесенным на нем рисунком. Антон растянул шелковый шнур. Внутри чехла намотанные на тонкие стержни, лежали свитки. Чем-то они напомнили Антону ткацкие бобины, которые он видел в Иваново на фабрике. Антон с осторожностью тронул свитки. Он насмотрелся в голливудских фильмах, как те рассыпаются в прах от прикосновения. Свитки остались целыми. Он достал один из них. На нем были письмена, очень похожие на буквы на колодце. Он вспомнил, Павел назвал их глаголицей. Антон повернулся к Павлу, тот, свернувшись калачиком сопел на кровати. «Не буду будить, пусть дрыхнет», – решил он. Упаковал свитки в чехол, закрыл крышку ларцы, завернул его в тряпицу. «А жаль что не бриллианты!», – подумал со вздохом, – «Тоже мне клад!». Подвинул рюкзак и стал убирать сверток в него. В глаза ему бросился знак, проступающий сквозь грязь и масло тряпицы. Руна Хагель. «Вот кто клад-то раскопал! Может там, и были бриллианты, так эта морда финско-нацистская себе прикарманила», – не зло подумал он, повернулся на бок и заснул, под монотонную молитву паломников в соседнем номере.

Острова Ладоги.

Варашев камень.

Остров Мантсинсаари.

Финские бункера.

Место высадки первого десанта на островах.

Острова архипелага Валаам.

Валаам.

Почему-то ему снился Иоанн Креститель. Прямо вот так как на картине Иванова «Явление Христа народу», что висит в Третьяковке, где он не был наверно уже лет десять. Это точно. Он повернулся с боку на бок, продолжая слышать, как молятся паломники, сон стал только ярче. Он ясно различал стоящего на берегу Иоанна.

Иоанн Предтеча проповедовал на берегу. Поверх обнаженного тела, сожженного солнцем, он надел вместо власяницы одежду из верблюжьей шерсти, как знак покаяния его самого и его братьев. Он внушал всем, что Мессия появится скоро, как мститель и исполнитель правосудия, и, подобно древним героям, поднимет народ, прогонит корыстолюбивых и покарает всех виновных, а затем, торжественно вступив в святой град Иерусалим, восстановит царство в мире и справедливости и вознесет его выше всех народов земли. Он проповедовал народу скорое появление Мессии и увещевал, что нужно подготовиться к его появлению раскаянием и очищением сердца. Возродив обычай священных омовений, он как бы призывал всех совершить внутреннее очищение перед последней битвой. Его пламенная проповедь перед толпами народа в величавой раме пустыни, перед священными водами, между строгими горными хребтами, действовала на воображение как волшебная песнь и привлекала множество людей. Она напоминала славные дни древних пророков. Она давала народу то, чего он не находил в храмах. Внутренний толчок и, вслед за страхом раскаяния, веяние надежды, смутной и чудесной.

К Иоанну Окропителю сбегались со всех концов империи и даже из еще более отдаленных стран, чтобы послушать святого пустынника, который предвещал Мессию. Народ, привлеченный его словом оставался у берегов целыми неделями, разбив близ обрыва целый лагерь и не желая уходить вдаль, чтобы не пропустить появления Meccии. Многие предлагали взяться за оружие, чтобы под его предводительством начать священную войну. Иоанн погружал в воды своих последователей, имея целью смыть грех с тела после очищения души исповедью и благими делами. Обряд этот был не нов и восходил к ритуальным очистительным омовениям древних, на арамейском языке называемом «твила» – окропление. Он и прозвище свое – Иоханан ха-Матбил или Иоанн Окропитель получил от этого ритуала., Ессеи толковали это как символ «раскаяния во искупление греха».

Кроме того, признаки времен были угрожающие. Тиверий, достигший семидесяти четырех лет, заканчивал свою жизнь, предаваясь распутным пирам в Капреи. Понтий Пилат удваивал свою строгость против подвластного ему народа. В Египте жрецы провозглашали, что феникс готовится восстать из пепла.

Андрей, который чувствовал, как внутри его растет пророческое призвание, но который все еще искал своих путей, пришел в свою очередь из пустыни с несколькими братьями помочь Иоанну Предтечи в его борьбе.

Он хотел видеть своего Пастыря, как теперь называли его, слышать его проповеди. Он желал проявить смирение и отдать дань уважения пророку, который осмелился возвысить голос против представителей империи и разбудить души людей из вечного сна.

Андрей, Иоанн Богослов и их спутники увидали сурового аскета с львиной головой духовидца, стоящего перед деревянным престолом, под грубым навесом, покрытым ветвями и козьими шкурами. Вокруг него, среди тощего кустарника пустыни разлилась огромная толпа, целый раскинутый лагерь. Мытари и солдаты, пастухи со своими стадами овец и кочевники, остановившиеся там же со своими верблюдами, палатками и караванами, сотни людей, привлеченные «гласом вопиющего в пустыне». Его голос проносился над толпой: «Кайтесь, приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези Ему». Он называл фарисеев и саддукеев порождениями ехидны. Он утверждал, что «уже и секира при корне дереве лежит» и говорил о Мессии: «Я крещу вас водою, а Он будет крестить вас огнем». В синем безоблачном небе как набат гремели его предсказания.

К вечеру, когда солнце склонялось к закату, появился Иисус. Андрей видел, как вся толпа теснилась к небольшому заливу, и видел как имперские наемники и даже разбойники склоняли свои могучие спины под струями воды, которыми их поливал Иоанн Предтеча. Иисус приближался к пророку тихо, но не укрылся тогда от наметанного глаза Андрея. Тот не имел понятия об Иисусе, но он узнал брата ессея по его льняным одеждам. Он увидал его среди толпы, спускающегося в воду по пояс и смиренно склоняющего голову, чтобы принять окропление водой. Когда получивший крещение поднял голову, могучий взгляд Иоанна Предтечи встретился с взглядом Иисуса Назарея. Пророк пустыни увидел все. Свою смерть, его смерть и будущее в огне и раскаяниях. Он содрогнулся и у него вырвался вопрос: «Не Ты ли Мессия?». Таинственный ессей не отвечал ничего, но, склонив голову и скрестив руки, просил у Иоанна благословения. Тот прекрасно знал, что молчание было в обычае у ессейских Посвященных, и торжественно протянул над Иисусом обе руки. После этого Иисус удалился со своими спутниками.

Андрей со стороны следил за ними взором, в котором смешивались сомнение, скрытая радость и глубокая печаль. Что значить все его вдохновение и пророческая сила, если их некуда применить? Вот, если бы этот молодой и прекрасный назарей был ожидаемым Мессией, он бы с радостью пошел за ним. Тогда дело его жизни было бы закончено, и голос его мог бы умолкнуть. С этого дня он мог бы проповедовать о том, что «Ему нужно расти, а мне умаляться».

Он испытывал утомление и печаль старого льва, ложащегося в молчании в ожидании смерти. «Не Мессия ли Ты?» Этот вопрос Иоанна раздавался в душе Андрея. Мудрецы ессейские открыли ему тайну мироздания и науку Мистерии; они указали ему на духовное падение человечества и на ожидание Спасителя. Но где та сила, которая могла бы вывести страдающее человечество из темной бездны? Прямой вопрос Окропителя проник в тишину его глубоких дум, подобно синайской молнии. «Не Мессия ли Ты?». Но Иисус тогда не дал ответа.

Служение новому Спасителю началось буквально на второй день после его появления на берегу. Придя к Иоанну Крестителю, как назвал Учителя Иисус в первой же беседе, он сразу уединился с ним. О чем они говорили, так и осталось тайной для всех, однако домой Иисус, так звали незнакомца, возвращался уже вместе с двумя учениками из числа ессеев: Андреем, прозванным Первозванным и Иоанном Богословом. Они первые получили напутствие охранять его и помогать ему во всем. «Мы нашли Мессию», – шепнул тогда Андрей брату своему Симону, увидев того в толпе на берегу. На следующий день к ним присоединились еще двое из их братства Филипп и Нафанаил, присланные Иоанном Предтечей. Новый Спаситель был надежно защищен от всяких неожиданностей и бед. А еще через три дня Иисус сотворил первое чудо в Кане Галилейской. Благая весть пришла в мир.

Андрей не любил свои воспоминания об Иисусе. Они вообще шли в разрез с тем, что сейчас говорили о нем. Тот же Иоанн Богослов, старый его приятель, все причесал и выправил, как надо. Поэтому Андрей старался держать свои воспоминания при себе. Однако его всегда донимала как заноза фраза, брошенная Матфеем, когда он писал о них с братом в своих записках, названных, как и все свитки о Начале, «Благой Вестью». «И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним». Как будто они как дрессированные собачки побежали к новому хозяину по зову пальца.

Андрей задумался. Конечно, он мог понять, что красиво не соврать – историю не рассказать, поэтому прощал книжникам все. Однако все было не совсем так, если не сказать грубее, что совсем не так. Во-первых, к тому времени он уже давно был в братстве ессеев, даже в братской боевой дружине, и числился там среди лучших. Оттого и бросать сети он не мог по причине отсутствия оных у него вообще. Но и Симон, брат его, просто не мог без разрешения родителей уйти с ними, тем самым нарушая древние традиции народа о почитании старших. Да, тогда они вместе были в Канне Галилейской. Да, по дороге новый товарищ, тогда еще товарищ, а не Учитель Праведности, разговаривал с ними. В Канне Галилейской они видели первое чудо, сотворенное им на свадьбе. Но Андрей, как Посвященный, и до этого видел много чудес. А уж превратить воду в вино мог любой маг, хоть чуточку понимающий в своем деле. Потом они много ходили вместе, много слушали его и много видели. Их стало больше. К ним прибавились другие мужчины и женщины, а главное с ними рядом появилась Она. Та, которой он, да и не только он, готовы были служить всегда. Дело их ширилось. Народ шел к Иисусу и к Иоанну Крестителю. Они, пришедшие ему в помощь первыми, вроде бы стали и не нужны. Тогда, Симон и Андрей, вернулись домой. Андрей собрался назад в братство, к Сынам Света. Преддверие войны разливалось в воздухе. Симон вообще еще, не решил, оставлять ли ему родной дом или нет. Он всегда был домоседом. А пока они помогали отцу, занимаясь тем, что знали с детства, ловили рыбу. Иисуса они увидели, когда он проходил мимо в очередной раз.

Андрей хорошо помнил, как тот, поколебавшись, махнул ему рукой и задумчиво сказал:

– Ну что воин. Первозванный, так ведь тебя все зовут? Идешь со мной? Ты мне нужен!

– Я или мы? – спросил тогда Андрей.

– Все! – туманно ответил Иисус.

– У тебя толпы учеников…

– Но так мало помощников…

– А еще меньше друзей, – вставила тогда Она,…и он согласился.

Это было последним воспоминанием о том времени. Все остальные он гнал прочь. Он пошел с ними. С ней, если быть точным. Пошел другом. Самым верным другом. Первозванным. Таким, как он хотел в это верить, остается и по сею пору.

Сон начал таять, подергиваться темнотой и Антон провалился в эту темноту окончательно, Потом темнота покрылась сеткой, как будто ее затянуло паутиной, и по тонким ее нитям побежала большим и жирным пауком руна Хагель. Паук повернулся к Антону и громко сказал:

– Не буди лихо – пока тихо!