Читать книгу Актуальные проблемы Европы №1 / 2012 - Андрей Субботин - Страница 3

А.К. Субботин

Аннотация. Проводится анализ роли Европейского союза в геополитической стратегии Китая с учетом особенностей национального сознания лиц, принимающих решения, и основанного на древней философии и китайских управленческих традициях, развивающихся более трех тысяч лет. Кратко представлена глобальная стратегия Европы по демонстрации ее собственного влияния на построение китайской стратегии. Реакция Европы на стратегию Китая показана на фоне воздействия США и России на различные аспекты роста экономического и военного могущества Китая.

Abstract. Analysis of the European Union role in geopolitical strategy of China is being made taking into account specificity of Chinese national mentality of these decision makers, who are based on ancient philosophy and traditions of governance being developed for more than three millenniums. At the same time European global strategy is shortly presented to show its own influence on Chinese strategy construction. The European response to the strategy of China is represented on the background of the United States and Russia influence on different aspects of economic and military growth of Chinese power.

Ключевые слова: геополитическая стратегия, военная сила, экономическое превосходство, новый экономический порядок, мировой финансовый кризис, эффект «сжатия времени», максимизация темпов накопления капитала.

Keywords: geopolitical strategy, military force, economic superiority, new economic order, world financial crisis, «compression of time» effect, maximization of capital accumulation rates.

Конец первого десятилетия нового столетия выделяется крайней неопределенностью в оценках перспектив развития мирового сообщества. Это контрастирует с введением в большинстве развитых стран стратегического планирования на три десятилетия как на государственном, так и на корпоративном уровнях. Своеобразный застой в глобальных масштабах вызван не только мировым финансовым кризисом, но и эффектом «сжатия времени» – концентрацией масштабных явлений и событий на исторически узком отрезке времени, не позволяющем управленческим структурам по всей вертикали принимать достаточно взвешенные и продуманные решения стратегического характера. Некоторым исключением из этой закономерности является Китай, но и там управленцы могут пока опираться только на видимые инициативы стран-конкурентов, которые по ряду объективных и субъективных причин не в состоянии определить свою долгосрочную политику. В первую очередь это относится ко всем основным центрам силы: США, Европе, Японии, России. Сам Китай выделяется среди остальных центров силы большей определенностью и очевидными перспективами, в то же время Россия в силу беспредельно слабого государственного управления, что проявляется и в сверхмасштабах коррупции, и в неспособности в отличие от Европы и США противостоять терроризму, занимает позицию самого слабого звена глобальной силовой пятерки. Быть может, главной особенностью этой пятерки является то, что развитие любой ее составляющей невозможно оценить, не сопоставляя влияние остальных. Это в первую очередь относится и к отношениям Европейского союза с Китаем. Именно поэтому представляет практический интерес оценка перспектив отношений Китая и Европы через призму их интересов по отношению к США и России.

Европа после кризиса: национальные и общеевропейские интересы по всем направлениям

Анализ проблем и оценка перспектив отношений Китая с Европейским союзом предполагают предварительное изучение интересов сторон. В этом смысле интересы Европы в целом – и как интеграционного объединения в форме Евросоюза, и отдельных стран, в первую очередь ведущих, – во многом определяются современным позиционированием всех пяти центров силы. Кризис в условиях глобализации привнес угрозу новых проблем мировому сообществу, а также напомнил о тех старых, которые были для него характерны ранее. Раймонд Беттс, анализируя развитие Европы в ретроспективе, отмечает, что в начале ХХ в. национализм нес в себе ошеломляющие оттенки, которые заключались в том, что государству нужно расширяться, обеспечивать рост как доказательство его жизнеспособности и подтверждения исторического предназначения. Это новое восприятие европейских наций в мире в то время предполагало, что зреет эпоха глобальной политики [Betts, 2000]. Через сто лет этот процесс во многом модернизировался, но в ряде аспектов просматривается ностальгия по прошлому.

Приоритеты Европейского союза вытекают из жизненных интересов, которые формируемая европейская внешняя политика призвана охранять: защита от любой военной угрозы территории Союза; поддержание открытых линий коммуникаций и торговли; гарантированное обеспечение энергетическими и другими жизненно важными природными ресурсами; обеспечение устойчивой окружающей среды; управляемые миграционные потоки; поддержание международного законодательства и универсально согласованных прав; защита автономности принятия решений Европейским союзом и его членами [Biscop, 2010]. Практически за каждым из приведенных тезисов при всей их внешней безукоризненности можно заметить некоторые противоречия с практикой. И речь идет не о грубых расхождениях заявлений с действительностью, которых тоже немало, но применительно к отношениям с Китаем о тщательно скрываемой готовности к поиску любых средств выживания перед лицом надвигающейся угрозы. Из европейских политиков наиболее остро континентальные и глобальные проблемы воспринимает и четко формулирует премьер-министр Франции Николя Саркози. Предупреждая, что кризис еще не закончился и что мы не знаем, когда это произойдет, он заявил, что «ничего по-старому уже не останется», и призвал к изменениям и во Франции, и в Европе в целом [Sarkozy, 2009]. Это положение во многом затрагивает не только политику Европы по отношению к Китаю, но само содержание европейской глобальной политики, в каждом элементе которой просматривается новое восприятие роста могущества второй супердержавы мира.

Анализ стратегии Европейского союза показывает, что в целом она носит глобальный характер и если рассматривать конкретно ее китайский вектор, то можно отметить, во-первых, стремление к стратегическому партнерству на уровне и всего Евросоюза, и каждой из его ведущих стран. Во-вторых, особое внимание в долгосрочной стратегии уделяется странам, которые в перспективе могут оказаться по разную сторону баррикад с Китаем, например Индии. В-третьих, акцент в европейской геостратегии делается также на тех регионах, в которых Китай уже занимает позиции, угрожающие интересам Европы или Соединенных Штатов, например в Африке и Океании.

Формально начало стратегическому партнерству Европейского союза с Индией положено в 2004 г., но оно не получило должной публичной огласки и оказалось в тени из-за приготовлений Индии к стратегическому партнерству с Россией и вовлечения в стратегическое партнерство с Соединенными Штатами [European Union, 2010]. Как следует из приведенных ниже материалов, увлечение такой формой двусторонних международных отношений при всей их благозвучности приводит к некоторой девальвации самого содержания этого термина. Например упомянутое выше стратегическое партнерство Евросоюза и Индии выразилось в диалоге 2006 г., который включал в себя четыре позиции: вызовы безопасности на глобальном и региональном уровнях; сотрудничество в сфере контртерроризма и обмен информацией; разрешение конфликтных ситуаций в различных регионах мира; предотвращение распространения оружия массового поражения. В 2008 г. этот список пополнился положением об углублении стратегического партнерства по противостоянию глобальным вызовам [European Union, 2010]. Это практически полезные шаги, но они мало похожи на те, которые становятся необходимыми в критических ситуациях. А для этого нужны как минимум существенное сближение национальных интересов и более углубленные двусторонние связи.

В первом десятилетии XXI в. сформировалось и в целом успешно развивается стратегическое партнерство с Китаем большой европейской четверки. Италия осуществляет с Китаем так называемый стратегический «инновационный альянс», содержание которого включает тесное взаимодействие в обмене технологиями и совместной разработке наукоемких технологий в таких областях, как здравоохранение, энергетика и электронное управление типа «e-government» [Italy, 2011].

Стратегическое партнерство Франции с Китаем охватывает такой широкий диапазон деятельности, что в сравнении с другими ведущими странами Европы именно Франция проводит глобальную политику и наиболее широко представляет и свои собственные интересы, и интересы Европейского союза в целом. В далеко не полный перечень предметов, являющихся объектами внимания в двусторонних отношениях, входят подходы к построению нового мирового порядка, новой финансовой архитектуры мира, координация мероприятий антикризисного характера, комплекс проблем, связанных с Афганистаном, долгосрочное сотрудничество в атомной энергетике, в сфере создания новых источников энергии, в авиации, биотехнологии, создании новых материалов, автомобилей на электрической энергии, проблемах управления национальными экономиками, переходе к низкоуглеродным технологиям и т. д. [China, France pledge, 2010; China, France enter, 2010].

Весьма прагматически выглядит стратегическое партнерство Германии с Китаем, его основу составляют 19 соглашений о технологическом сотрудничестве. Оно охватывает финансы, железнодорожные технологии, взаимодействие в сфере наукоемких технологий, телекоммуникации, энергетику, защиту интеллектуальной собственности, а также такие области сотрудничества, как культура и спорт [China, Germany Hold, 2008; China, Germany sign, 2006].

С точки зрения дипломатического искусства наибольшее внимание привлекают формулировки, используемые Соединенным Королевством в отношении стратегического партнерства с Китаем. В рамках такого партнерства декларируется: «Возникновение Китая как глобальной экономической и политической силы является одним из наиболее значительных событий нашего времени. Мы должны работать вместе, если мы хотим справиться с большинством вызовов, с которыми сталкиваемся». Исходя из этой основополагающей предпосылки, формулируются три главные цели стратегического партнерства. Во-первых, извлечь для Соединенного Королевства максимум из развития Китая посредством создания такого восприятия Соединенного Королевства со стороны Китая, которое однозначно говорит, что Великобритания является глобальным центром интересов. Во-вторых, формировать видение появления Китая как страны, несущей ответственность глобального игрока, поощряя подход ответственности за суверенитет на международном и глобальном уровнях. В-третьих, способствовать устойчивому развитию, модернизации и внутренним реформам в Китае, оказывая влияние на внутреннюю политику, а также содействие в управлении рисками, сопровождающими быстрое развитие экономики [UK, 2010]. Сопоставляя дипломатические формулировки ряда стран, касающиеся стратегии по отношению к Китаю, вряд ли можно назвать еще одну страну в мире, которая бы владела искусством дипломатии в такой мере, как Соединенное Королевство.

Один из серьезных просчетов Запада по отношению к Китаю состоял в том, что в конце предыдущего столетия в верхнем эшелоне большого бизнеса сформировалось одностороннее видение Китая как колоссального по размерам рынка для западных транснациональных корпораций. Рынок действительно необозримый, однако Китай, в свою очередь, сумел превратить США в свой собственный рынок. Но самое главное состоит в том, что глобальная экономическая экспансия Китая привела к тому, что Запад практически потерял Африку и Океанию, отдав их Китаю. Точнее, у него их взяли, не спрашивая. В этой связи представляет интерес видение Европейским союзом и некоторыми странами Европы их позиций в этих регионах мира.

Оценивая качество управления на национальном и международном уровнях, приходится констатировать, что оно не только отстает от растущих требований, предъявляемых мировым сообществом, оно деградирует и с точки зрения кадрового обеспечения высшего звена управленцев. Это особенно характерно для России, но стало типичным и для ведущих западных стран. Межпартийный комитет избранных государственной администрации2 Соединенного Королевства (парламентский комитет) выявил тенденцию Уайтхолла к «доведению дел до конца кое-как» и отметил, что Ирак и Афганистан стали примерами отсутствия стратегии, у которой была бы какая-то основа. Тем самым парламентский комитет констатирует отсутствие стратегического мышления в стержневой части правительства, которое является угрозой интересам Соединенного Королевства [Lack, 2011]. Здесь полезно напомнить, что речь идет об оценке событий восьмилетней давности и о том, что принятие решения и тогда, и во многих других случаях готовится и координируется и Белым домом, и Даунинг-стрит, 10. Распространяя приведенную оценку на стратегию по отношению к Китаю, становятся ясны причины потерь, которые испытывает сейчас Запад в связи с ростом экспансии Китая.

Тем не менее приведенная критика справедлива не ко всем высшим чиновникам Соединенного Королевства. Некоторые из них работают в традиционном стиле страны и видят необходимость европеизации интересов Великобритании при подготовке стратегических решений в сфере бизнеса и экологии. При этом британский бизнес не может не быть глобальным, а значит, неизбежно встает вопрос о глобальной защите британских интересов. Поэтому таким острым является вопрос о том, в какой мере Великобритании нужен авианосец во втором десятилетии [Fairbass, 2002]. Такая постановка вопроса вполне оправданна в свете того, что Китай выходит на второе место в мире после Кореи по тоннажу строящихся судов и располагает глобальной военно-морской стратегией, необходимость которой у руководства Китая никаких сомнений не вызывает.

Теряя свои позиции в Африке, Европейский союз предпринимает шаги, чтобы замедлить и, если удается, остановить этот процесс там, где можно. Именно этим вызвано повышенное внимание Евросоюза к Южно-Африканской Республике, отношения с которой находятся на новом уровне с 1994 г., когда началась активная демократизация системы управления в стране. В настоящее время обе стороны твердо придерживаются курса на стратегическое партнерство [The South Africa, 2007], важным элементом которого является привлечение ЮАР к активному участию в Седьмой рамочной программе Евросоюза по созданию новых технологий.

Королевский институт международных отношений – крупнейший британский мозговой центр подготовил доклад о стратегических интересах стран G20 в Африке. В докладе отмечается определенная динамика роста интересов США [Cargill, 2010], результатом которого стало появление Африканского штаба в Объединенном комитете начальников штабов Пентагона. Что касается экономических позиций Европейского союза в Африке, то формально, по результатам сопоставления с Китаем, они пока существенно прочнее – европейский экспорт и импорт во второй половине первого десятилетия приблизительно в 3,5 раза превышал китайский [Cargill, p. 29–37]. Но Запад в целом озабочен проводимой Китаем в Африке политикой, которая по ряду причин, рассмотренных ниже, оказалась гораздо эффективней европейской, вобравшей в себя многовековой колониальный опыт Англии и Франции.

Если в Африке сосредоточено до 40 % основных минеральных ресурсов, 10 – мировых запасов воды и 15 % запасов площадей сельскохозяйственных угодий, то стратегический интерес Европы к Океании имеет совершенно иную природу. США в течение более полувека господствовали в Мировом океане гораздо в большей степени, чем в космосе. Бурное строительство Китаем флота, в том числе военного, освоение ядерных силовых установок не только для подводных лодок, но и для надводных судов различного назначения в сочетании с политикой, включая экономическую, проводимой Китаем на островных территориях Тихого океана, не оставляет Соединенным Штатам никаких шансов на сохранение своих позиций в этом стратегическом регионе. Процесс только начинается, но его результаты уже предопределены, и потери понесут не только Соединенные Штаты, но и Европа. Именно поэтому стратегией Европы по отношению к Океании стало решение проблемы самоопределения многих островных территорий и получение ими суверенитета [Westey-Smith, 2011]. Тихий океан, лишаясь неофициального статуса «американского озера», по замыслу европейских и американских стратегов, должен принести претенденту на господство целый ряд проблем, решение которых невозможно без участия западных стран [Oceania, 2011].

По тем же причинам резко активизировалась политика Европейского союза по отношению к Южной Корее и Пакистану, но здесь речь идет уже о более широком спектре объектов внимания для обеих сторон.

Однако перечисленные меры со стороны Европы по противостоянию Китаю не только не выглядят неполными, но и представляются достаточно абстрактными без более подробного рассмотрения сущности и направленности самой китайской геостратегии по отношению к Европе [Van Rompuy, 2010].

Многоуровневая стратегия Китая в первой половине XXI столетия: источники формирования, сущность, структура

Максимально близко к сущности глобальной стратегии Китая можно подойти, изучая, во-первых, национальный менталитет, а значит, философию мышления китайцев, во-вторых, конкретные шаги высшего руководства, свидетельствующие о целях, их направленности и инструментарии, используемом для достижения. Итальянский исследователь Франческо Даль Лаго, проживший несколько лет в Китае, отмечает, что для большинства людей Китай представляет собой полную тайну, они проявляют по отношению к нему полное невежество, а попытки узнать о нем что-либо напоминают царапины, оставляемые на поверхности [Lago, 2008].

Александр Храмчихин, известный российский эксперт по военно-политической стратегии, предельно прагматично рассматривает концептуальную основу геополитической стратегии современного Китая. По его словам, вооруженные силы Китая строятся в соответствии с концепцией «стратегических границ и жизненного пространства». Последняя часть этой концепции, как известно, хорошо знакома населению России и других стран Европы. А. Храмчихин цитирует «Цзефанзюнь бао» от 3 апреля 1988 г.: «Эффективный контроль, осуществляемый в течение продолжительного времени над стратегическим районом, который осуществляется за пределами географических границ, в конечном итоге приведет к переносу географических границ» [Храмчихин, 2009].

Но жизненное пространство завоевывается не только с помощью армии. Многие страны уже ощутили присутствие китайцев, хотя формально законы этих стран не нарушены. Больше того, самым глубоким заблуждением являются представления о том, что до недавнего времени Китая как бы не было, а теперь он вдруг появился ниоткуда. Искать причины быстрого роста могущества нужно именно в философии китайцев, которая культивировалась не одно столетие.

По мнению американского эксперта Брайана Дунна, в первую очередь следует обратить внимание на две особенности китайского национального менталитета, которые работают на интересы этой страны в целом. Первая – это то, что время работает на китайцев. Когда Генри Киссинджер спросил у Дэн Сяопина, думает ли тот, что Французская революция была позитивным событием, тот ответил, что об этом говорить еще слишком рано. Вторая особенность была сформулирована ведущим китайским исследователем Ю Джианронгом, считавшим главной проблемой Китая ту, которая решается правительством в стиле, основанном на «жесткой стабильности». Суть состоит в отсутствии возможности принятия риска, при этом управление неопределенностями сводится к тому, чтобы выбросить их за пределы границ [Dunn, 2009].

Многовековая изоляция Китая привела к существенной разнице в китайской и европейской культурах и соответственно в национальных менталитетах китайской и европейских наций. По мнению западных экспертов [Chinese Literature], существенное влияние на формирование менталитета населения страны оказали религии Китая – даоизм, который существенно повлиял на конфуцианство и буддизм. Религии Китая оказали значительное влияние на китайскую литературу, а та, в свою очередь, – на национальные религиозные взгляды, традиции и процедуры. Это особенно важно, потому что религии играли очень важную роль в жизни китайского народа, так как, в свою очередь, традиционная религия в Китае – это не просто верование, а нечто большее, это философия, отражение моральных взглядов, системы ценностей и в конечном итоге – образа жизни китайцев.

Основную массу населения континентального Китая – 92 % – составляют ханьцы, они же составляют 98 % жителей Тайваня, 78 – жителей Сингапура, 20 % – всего земного населения. Этноцентрический взгляд на якобы существующее превосходство основной нации над другими, естественно, породил представление о других как о варварах [Chinese Origins, 2011]. Шовинизм ханьцев исторически обоснован. Полторы тысячи лет назад император Зу Янзанг основал династию Минь и ввел реформы, которые сохраняли силу в стране около половины указанного времени, в том числе перестроил бюрократию и создал благоприятные условия для экономической экспансии XV и XVI вв. [Who is… 2008]. Около 400 лет назад, отмечает американский историк Дж. Спенс, «китайская империя… была крупнейшим и наиболее утонченным государством на земле» [Spence, 1990]. Население составляло 120 млн. человек, территория превышала территорию любой страны мира, бюрократия занимала уже твердые позиции и была оснащена законодательством, которое подкреплялось тысячелетними традициями и обычаями [Historical…].

Поэтому нет ничего удивительного в том, что сейчас, в XXI в., наиболее способные люди, получившие хорошее образование, привлекаются партией на административные посты в университетах и научно-исследовательских институтах для контроля за воспитанием кадров [Pei, 2005]. Любопытно, что китайский подход к «промыванию мозгов» в значительной мере опередил западную методологию. Если в настоящее время глобальные компании предпринимают попытки сформировать в будущем «единую нацию» с одним центром управления, то КПК еще 50 лет назад начала работу по формированию целостной китайской нации, управляемой из одного центра [Kjos, 2000].

В свою очередь, из всего этого вытекает, по выражению Мартина Жака, одного из западных экспертов, не только чувство сильного превосходства китайцев, корни которого уходят в глубину истории, но и стремление Китая перекроить мир в соответствии с собственными представлениями [Jacques, 2011]. Применительно к международным отношениям руководство Китая выдвигает три стратегические задачи: экономическое развитие, установление национальной идентичности и гарантированную территориальную интегрированность [China’s… 2011]. Что конкретно следует из этих известных формулировок – в какой-то мере можно выявить из более подробного рассмотрения отдельных направлений глобальной стратегии Китая.

Старший научный сотрудник Шанхайского института международных исследований Ю Дженлиянг, анализируя сдвиги в глобальном балансе сил, приходит к выводу, что во втором десятилетии значимость американо-японских и американо-европейских отношений будет иметь тенденцию к снижению, в то время как важность китайско-американских и китайско-японских отношений, а также отношений Китая с державами, мощь которых растет, будет повышаться. Интересно, что Россия в этом анализе вообще не принимается во внимание. Россия якобы опирается на личный престиж В.В. Путина, запасы энергетических и других ресурсов, которые являются признаком второразрядной державы. Шанхайский исследователь Ю Дженлиянг убежден, что ни о какой глобальной значимости России нельзя говорить, исключением являются стратегические ядерные силы [Zhengliang, 2010]. Еще раз напомним, что, по его мнению, роль китайско-европейских отношений в системе формирующегося многополярного мира падает.

Рассматривая структуру геостратегии Китая, кроме отмеченных главных страновых приоритетов этой стратегии, необходимо также проанализировать такие компоненты военно-политической и экономической стратегии, как энергетическую, космическую, стратегию освоения Мирового океана, а также стратегию экономической и демографической экспансии в глобальном масштабе. Принимая во внимание, что такая обширная задача явно выходит за рамки настоящей статьи, сконцентрируем внимание на европейском векторе китайской глобальной стратегии.

Роль Европейского союза и ведущих стран Европы в геополитической стратегии Китая

Избавившись от советской секретности, Россия понесла громадные потери в силу прозрачности того, что должно было быть закрыто от конкурентов. США, в отличие от России, сохранили глубоко продуманную и десятилетиями апробированную систему управления информационными ресурсами. Но и она оказалась недостаточно эффективной, когда началась массированная утечка военных технологий и технологий двойного применения из США в Китай, поэтому были прияты меры, хотя и запоздалые. Например, существенно сужен доступ к каталогу открытых изданий в Библиотеке Конгресса, причем речь идет не только о технологиях, но и о социальных механизмах управления обществом и страной на всех уровнях. По сравнению с США и тем более с Россией Китай остается загадкой для конкурентов при внешней открытости. В частности, так называемое стратегическое партнерство с ведущими странами Европы служит не более чем дипломатической вывеской геополитики и стратегии Китая, истинное же их содержание и направленность аналитикам приходится выявлять, изучая массу косвенных и не имеющих прямого отношения к сути проблем документов. Поэтому в конечном итоге можно говорить лишь о контурах и общей направленности геополитики и стратегии Китая, в том числе по отношению к Европейскому союзу и основным странам Европы.

Если делать попытку выявления перечня китайских приоритетов по отношению к Европе, то, не претендуя на строгое ранжирование, можно выявить следующие. Во-первых, это наукоемкие технологии. Американские нелегальные каналы их получения существенно сузились, хотя и не исчезли совсем. Европа же пока не ощутила на себе в полной мере китайский принцип «и мое – мое, и твое – мое», особенно при производстве сложнейших технических объектов типа российского истребителя-перехватчика Су-33. Руководства «Боинга», «Аэробуса», «Туполева» и «Илюшина» пока еще не поняли, что стремление прийти на китайский рынок межконтинентальных пассажирских лайнеров, который, по замыслу, частично будет принадлежать им, одновременно формирует возможности Китая производить межконтинентальные военно-транспортные самолеты и стратегические бомбардировщики и что Китай от этого отделяет всего одно десятилетие. В атмосфере приятной европейскому сердцу толерантности налаживается внешне незаметный, но очень эффективный поток европейских технологий в Китай. Автор этой статьи учился в Московском авиационном институте в 60-х годах с китайцами, которые заняли видные места в современной ракетно-космической промышленности Китая. Сейчас китайские студенты учатся в основном в американских и европейских вузах, и многие из них участвуют в повторении удачного советского варианта начала карьеры разработчиков космических технологий. Во-вторых, Китай, несомненно, заинтересован в деятельности европейских глобальных компаний и ТНК на своей территории. Это не только технологии, но и занятость, развитие инфраструктуры, освоение механизмов корпоративного управления и т. д. В-третьих, Европа «держит» вторую по значимости валюту в мире, поэтому Китай вынужден рассматривать этот регион как серьезного игрока на мировом финансовом рынке. В-четвертых, Европа является самым близким партнером и по многим показателям практически полностью управляемым придатком Соединенных Штатов, что невозможно игнорировать, если претендуешь на глобальное лидерство. Наконец, в-пятых, Европа служит символом западной культуры, включающей в себя знание исторического развития, отличного от китайского, и потому является объектом пристального внимания архитекторов современной долгосрочной китайской стратегии.

В китайской геополитике и стратегии есть три области, которым уделяется особое внимание. Речь идет об экологии, энергетике и освоении космоса. Первые две сферы имеют сходство в одном – обе они дефицитны, так как Китаю еще с середины 70-х годов требовался экологический потенциал, больший, чем может произвести его экологическая система, а начиная с 1993 г. Китай стал нетто-импортером энергоресурсов. Дефицит экологических ресурсов требует решения, которое в принципе можно искать либо за пределами страны, т. е. наращивая свою территорию, либо путем тотальной экологизации, коренной перестройки всех отраслей экономики. По понятным причинам есть еще только одна страна в мире – Индия, – которая в принципе может сравниваться с Китаем по масштабам и интенсивности проявления экологической проблемы. Отсюда стремление Пекина налаживать глобальное, в том числе с Европой, сотрудничество в поисках решения экологической проблемы. Перед Китам стоит сверхсложная задача обеспечить сочетание качества окружающей среды, социальной гармонии и качества жизни [China Has… 2008]. Сотрудничество с Европой идет как на уровне Евросоюз – Китай, так и на уровне двусторонних отношений. В частности, одним из направлений сотрудничества является создание так называемого «послеуглеродного общества», обеспеченного чистым воздухом [EU-China, 2011]. Но применительно к Китаю такая цель пока выглядит малодостижимой.

В энергетической сфере Европа и Китай качественно находятся на одном уровне: и там, и здесь полный дефицит энергоресурсов, но количественно эта проблема гораздо острее стоит в Китае. Кроме того, так называемый «пик добычи нефти» уже стал фактором глобального развития и сформировал арену жесточайшей борьбы как за ископаемые энергоресурсы, так и за создание водородной и термоядерной энергетики, которая практически появится только к середине столетия, но рынки которой делятся уже сейчас посредством закрытых для конкурентов расходов на НИОКР и промышленного шпионажа. В этой сфере больше показного сотрудничества между Европой и Китаем и гораздо больше соперничества, чем в предыдущей. Что касается геополитики и стратегии Китая в космосе и их проекции на Европу, то следует вспомнить два обстоятельства: во-первых, американский принцип «кто доминирует в космосе, тот доминирует на Земле», во-вторых, космический потенциал Европы, который занимает четвертое место после США, России и Китая и который может перейти на пятое, если Япония существенно изменит свою космическую стратегию, что вполне возможно в силу бурного роста могущества Китая, который уже позиционирует себя в роли самостоятельной космической державой.