Читать книгу 150 историй создания шедевров - А. Н. Толкачев, Андрей Толкачев - Страница 4
Часть 1. Истории поэтического творчества
Александр Пушкин. Ожидание болдинской осени
ОглавлениеВ начале сентября 1830 года Пушкин приехал в село Большое Болдино Нижегородской губернии, что в пятистах вёрстах от Москвы. Дела в имении уладил быстро, но эпидемия холеры и карантины заставили его задержаться. Да разве только эпидемия? Осень такая, что поневоле задержишься.
Человеческие напасти и равнодушная к ним осень. Да еще поэт прикатил. Вот и встретились. Пушкина обуревают противоречивые чувства. Вокруг разыгрывается трагедия, а он в ожидании предстоящего брака с Натальей Гончаровой.
И только конные прогулки его спасают. Вот рощица, что за отчим домом, окрасилась золотом и багрянцем. Вот небо затянуло тучами. Вот дождь зарядил. Холодный, мелкий. Надолго.
К Пушкину явились ясность мысли и небывалая легкость движений.
«Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье…»
Вот и пришло вдохновение. Пушкин взволнован. Минута…, и стихи понеслись, Ей Богу, как лошади по степи.
Ранним утром он скакал на коне. Поскрипывала под ногами подернутая ночным морозцем земля, березы белели вместе с покрытыми инеем листьями – встречали наездника своим нарядным хороводом. Он направлял коня на крутой берег: «Я вижу берег очарованный…» Скакал к дороге, петляющей перед туманными виами: «…И очарованную даль». Обратно он пускал коня рысью.
…Перед деревянной калиткой стоял сам Иван Петрович Белкин – помещик села Горюхина, милый человек, пристрастившийся к сочинительству. Александр Сергеевич его приветствует и бежит в кабинет. А там манящий запах книг, там облака вдохновения над cвежей стопкой рукописей. И вновь «марал бумагу» до вечерних сумерек – будто под чью – то диктовку… – так резво и хорошо ему пишется.
«Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была …»
Юлия Друнина
Из-под летящего пера выходят стихотворения и проза, помимо этого статьи, записки, письма.
Разве не чудо – день, два и готова повесть. За пару дней закончена глава «Евгения Онегина». А там будет написан «Скупой рыцарь», чуть позже «Моцарт и Сальери». И так все «маленькие трагедии».
Пушкин сам творил как Моцарт – скоро, вдохновенно и гениально! "Гробовщик" закончен 9 сентября. "Станционный смотритель" – 14 сентября. "Барышня-крестьянка" – 20 сентября. "Выстрел" – 14 октября. "Метель" – 20 октября. Искристо, задорно, смачно! Каким вдохновением были наполнены дни и ночи в деревне! Как удивительно было оказаться в ней…
Из сентябрьского Болдино Пушкин перешел в октябрьское, держа в руках кипу аккуратно исписанных листов, с «титульниками» "Гробовщик", "Станционный смотритель", "Барышня-крестьянка", "Выстрел", "Метель". За окном стоял 1830 год. До 10 февраля 1837 года ему оставалось жить всего шесть с небольшим лет.
…Найти место, где с тобой что-то произойдет легко. Нужно откликнуться на зов. Я долго шел за книгами в сельскую библиотеку. Деревня раскинулась вокруг большого луга. Его и надо было пройти. Я ощущал желание луга. Не знаю, как это назвать по-другому. Луг – это какое-то живое существо. Также и в тайге. Ехали за ягодой в кузове грузовой машины от Сельсовета. И вот пока не зайдешь в тайгу один, не отделишься – она с тобой не разговаривает. А зайдешь – раскрывает свои тайны. И ягоды соберешь. Только намного меньше, чем другие. Видимо, увлекся разговором тайги. Трясешься в том же кузове обратно – понимаешь: в лесу есть только желание леса. И поехал ты по его воле, не по своей.
В дремучих сибирских болотах в тайге, где я родился, где траурным мхом заросли, затерялись тропы первых охотников, а в ямках отпечатков сапог вытянулись белые одноцветки на тонких стебельках, там я что-то оставил, наверное, какую-то часть себя.
От самой мысли об этих местах набираю в легкие побольше воздуха, хочу припасть прижаться к мокрой земле, пока не промокну телом и душой в холодных сибирских водах.
Но!
«Я забываю мир, и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем».
В потемках ночи за дверьми кабинета можно услышать тихий звук скрипнувшего пера, увидеть тень на стене кабинета. От шевелюры. И от пера. Тень воцарилась навсегда и не нуждается в своем обладателе.
Он не знает об этом. Вот он поднял голову, прислушался, как птица, взял в руки листок, пробежал глазами, быстро положил и сделал бодрящий глоток лимонада. «Бывало, как ночью писать, сейчас ему лимонад на ночь и ставишь», – вспоминал камердинер поэта Никифор Федоров.