Читать книгу Генерал-марш - Андрей Валентинов - Страница 8

Сопровождающий – черные бархатные петлицы, темно-зеленые «разговоры» на новенькой гимнастерке – поглядывал с интересом, явно порываясь о чем-то спросить. Дисциплина превозмогла, до нужного кабинета на третьем этаже Большого Дома они дошли молча, после чего парень кивнул на ничем не приметную дверь без таблички:

– Сюда, товарищ Москвин. Вас ждут.

Затем быстро огляделся, убедившись, что коридор пуст, и еле заметно дрогнул губами:

– Я вас в Питере ловил, товарищ Пантелеев. Ну вы и сильны! Здорово!..

Щелкнул каблуками – четко, по-гвардейски, улыбнулся. Леонид подмигнул в ответ, взялся за сияющую чищеной медью дверную ручку…

Прошлое не отпускало. Чужая фамилия, чужие документы, и город чужой… Все равно найдется свидетель, всех не застрелишь. Кто ждет его за этой дверью? И кого ждет? Чекиста Пантёлкина? Бандита Пантелеева? Или бюрократа Москвина, явившегося с очередной пачкой писем про белогвардейские клады?

Обычно подобную ерунду на Лубянку доставляли курьеры. Однако на этот раз бдительные граждане проявили активность, писем за неделю накопилось с полторы дюжины, и руководитель Техгруппы взялся лично доставить их по назначению. Чем не повод для визита?

– Разрешите?

Прежде чем услышать радостное: «Заходи, значит!», Леонид почуял сквозь приоткрытую дверь необычный редкий запах. Кофе! И, кажется, не самый плохой.

– Заходи, заходи, товарищ Пантёлкин. А я уже и кофий налил. Как, значит, с поста охраны позвонили, так я сразу…

Знакомый кофейник в окружении фаянсовых чашек, хилый очкарик с елейной улыбочкой при темно-зеленых петлицах. И «значит» через слово. Если все вместе сложить…

– Обознался, товарищ Петров. Пантёлкина знать не знаю, а сам я Москвин…

Очкарик, радостно рассмеявшись, протянул худую ладошку, на стул кивнул:

– И ты, значит, обознался. Я такой же Петров, как и ты Пантёлкин. Служба у нас, значит, особая, фамилии меняем, как буржуи перчатки. Садись, садись, сейчас мы, значит, кофиечку…

Кофе и на этот раз оказался неплох, со всем же прочим ясности не было. Принесенные бумажки Петров даже смотреть не стал. Расписавшись на конверте, в ящик стола кинул и пальчиками в воздухе пошевелил. Мол, не за этой чепухой кликали.

Наконец кофе был выпит. Чашки легко ударили донцами о некрашеный стол.

– Зачем вызвали-то? – поинтересовался бывший старший уполномоченный.

– Не вызвали, товарищ, значит, Москвин, – очки радостно блеснули. – Не вызвали, а пригласили, причем в личной персональной форме. А ты не задумался, почему так? Почему, значит, не с конвоем?

Любитель кофе ждал ответа, но товарищ Москвин решил не подыгрывать и просто промолчал. Петров засопел, поерзал на стуле.

– Скучный ты сегодня, товарищ Пан… э-э-э-э… товарищ Москвин.

– Значит, – не стал спорить Леонид.

Петров, подумав, приоткрыл ящик. На стол упала бумажка о трех лиловых печатях.

– Значит… Ну тогда распишись – за секретность и неразглашение.

Вслед за бумажкой на столе появилась папка, не слишком толстая, но тоже с печатью, правда, всего одной, поверх белой наклейки.

– Читай. Торопить не стану, но учти, больше этих бумаг ты не увидишь, так что пользуйся возможностью. А я пока еще кофе заварю… Уже сообразил, чего это?

Леонид, открыв папку, пробежался взглядом по первым строчкам.

– Решение коллегии Госполитуправления при НКВД РСФСР по результатам операции «Фартовый»… Мне бы это перед расстрелом увидеть!

Петров хихикнул, но комментировать не стал.

Читать пришлось долго, сначала один раз, после и второй, от «шапки» с грозными грифами на первой странице до столь же грозных подписей под последней строчкой. От абзаца к абзацу, словно от одной питерской подворотни до следующей. Маузер «номер два» зажат в потной ладони, чужие пули жужжат над самым ухом, рикошетят от кирпичных стен, а впереди нет ничего, кроме страшной пропасти, виденной в кошмарных снах. «Тогу богу» – «пусто-пустынно», ни дна ни покрышки.

…Эх, яблочко, да все мерещится, а Фартового башка в спирте плещется!..

Безотказный Петров подливал кофе. Третью чашку Леонид допить не смог. Слишком горько.

– Признать крупной политической ошибкой… – наконец вздохнул он, откладывая папку в сторону. – Не удивили, это я и раньше знал, можно было и не расписываться! Хорошо хоть семье Варшулевича пенсию назначили, у него детей двое.

Встал, поискал глазами портфель, к двери повернулся.

– Да погоди ты, значит! – Петров был уже рядом, преграждая путь. – Ты чего, товарищ Москвин, читаешь плохо? Главное! Главное в чем? А в том, что… Как там это, значит? Непосредственных исполнителей признать, это самое, свободными от ответственности и восстановить в прежних должностях! Тебе же полная амнистия выходит!..

– …И орден матери комиссара Гаврикова отдадут, – не стал спорить Леонид. – А по чьей вине все покатилось? Этих самых «непосредственных»? Кто результаты требовал, запрещал операцию сворачивать? Кто ребят под пули подставил? Не отвечай, Петров, я и без тебя ответы знаю.

– А мы тебя сюда пригласили не для того, чтобы на вопросы, значит, отвечать, товарищ Москвин!

Петров стер ненужную улыбочка с лица, блеснул окулярами.

– Не ценишь ты, вижу, человеческий подход. А зря! Думаешь, твои новые дружки в ЦК тебя бы защитили? Да за один побег знаешь что полагается? А у тебя побегов два, и между прочим, с трупами. Ты чего, Блюмкиным себя вообразил? Так и до Блюмкина доберемся, приговор ему никто, значит, не отменял, как и тебе, кстати…

– Отставить!

…Как открылась дверь, никто не услышал. Не иначе, петли правильно смазали.

Петров замер, как и был, с открытым ртом, затем начал медленно пятиться. Тот, кто стоял на пороге, еле заметно скривился.

– Так и знал, что нормально поговорить не сможете. Талант у вас, товарищ Петров!

Темно-синяя гимнастерка, белый металл в петлицах, ромбы на рукаве, широкие галифе, мягкий блеск дорогих яловых сапог.

– Идите, Петров, охладитесь слегка.

Любитель кофе согласно кивнул, заскользил по-над стеночкой. Мягко и неслышно закрылась дверь.

– Я отвечу на ваш вопрос, товарищ Москвин. Садитесь!

…Худой, уши слегка оттопырены, нос длинный, нижняя губа самая обычная, верхняя очень тонкая. Мягкая южная речь.

Садиться Леонид не спешил. Подождал, пока нежданный гость пройдет к столу, проводил взглядом, пытаясь вспомнить, когда они виделись в последний раз. Кажется, осенью 1918-го, на день пролетарской революции. Председатель Чрезвычайной Комиссии Союза коммун Северной области выступал перед вернувшимися с фронта сотрудниками. А потом они вместе пили морковный чай.

– Ах да! – вошедший коротко улыбнулся. – Не поздоровался. Здравствуйте, товарищ Москвин!.. Кто вам такую фамилию выдумал? Не Блюмкин, надеюсь?

Бывший старший уполномоченный пожал плечами:

– Фамилия в документах уже стояла. Взяли комплект из сейфа – и мне выдали. А чем плоха? Не слишком приметная, но красивая… Здравствуйте, товарищ Бокий!..

…Он же Кузьма, он же Максим Иванович, или просто Иванович, член коллегии ГПУ, глава Специального отдела, ценитель мистических тайн, ученик известного теософа Павла Васильевича Мокиевского. Тот, кому нужна недоступная страна Агартха.

«Его имя – Глеб. Блюститель мира слышал наши слова и знает, кто их произнес!»

– Фамилия неплоха, – Бокий коротко улыбнулся. – Мы обратили внимание, что с осени 1917 года в аппарате ЦК обязательно работает какой-нибудь Москвин. Причем только в одном случае, первом, он был действительно таковым, остальным, как и вам, выдали новые документы. Может, эта фамилия – вроде талисмана? Что ни говори, а странно.

Спорить не приходилось.

– Теперь отвечаю на ваш вопрос, товарищ Москвин…

Улыбка исчезла, темные глаза смотрели сурово и строго.

– Вы в Чрезвычайной Комиссии практически с первого дня, так что не притворяйтесь наивным. После марта 1918-го, когда руководство покинуло Питер, начался раздрай между вашими местными чекистами и Столичным аппаратом. Надеюсь, вы помните, как убили Урицкого. Тогда Феликс пошел напролом, его противники в ЦК, объединившись с Петерсом и питерцами, не оставили бы от этого шляхетского зазнайки даже костей…

Леонид вздрогнул. Обо всем этом он знал, но впервые такое произносилось вслух. И где, в каких стенах! Впрочем, Бокий – сам из питерских, с покойным Урицким они, кажется, дружили.

– Когда в Столице узнали про операцию «Фартовый», то решили ее использовать сразу в нескольких целях. Прежде всего, удар по Зиновьеву, по его питерской партийной вотчине. Затем – компрометация головки местного ГПУ, как конечная цель, замена ее своими людьми. Была еще одна задача: проверить на практике некоторые наработки по партизанской войне в крупных городах. Представьте, что такой Фартовый появился в Варшаве или Париже. Крайними же должны были оказаться не только питерские товарищи, но и кое-кто в Столице, из числа противников тогдашнего Генерального. Про исполнителей и речи не шло – никто не должен был уцелеть. Кстати, именно это значилось в первоначальном плане операции, так что приговорили и отпели вас в Столице, а не в Питерском ГПУ.

Слова падали мерно и ровно, как куски мерзлой земли на крышку гроба. Леониду вновь в который раз увиделось то, что преследовало его в предрассветных снах. Неровная крыша питерской многоэтажки, подошвы бьют в гулкое железо, в глаза смотрит яркое полуденное солнце, в ушах – свист ветра и револьверный лай. Быстрее, быстрее, быстрее… Вечная погоня, от одной смерти к другой. И пропасть впереди.

Тогу богу…

– Лично вас, товарищ Москвин, спасло то, что кое-кто из руководства ГПУ захотел вытащить бандита Фартового на открытый процесс. Так вы оказались в Столице. А потом в дела вмешалась третья сила. Блюмкина послал действительно я, но не только по своей воле. Дальнейшее, как говорит классик, – молчанье. Я ответил?

– Так точно, Глеб Иванович…

Дальнейшее – молчанье… Леонид прикинул, что загадка не так и сложна. И Глеб Бокий, и Яков Блюмкин давно и прочно шли по одной тропе с Красным Львом Революции. Троцкий решил слегка нарушить планы слишком возомнившего о себе Генерального секретаря.

– Теперь о том, почему я вам все это рассказываю. На коллегии ГПУ мнения были разные. Большинство склонялось к тому, чтобы о конкретных исполнителях операции вообще не упоминать. По всем бумагам Гавриков, Варшулевич и вы давно мертвы, вопрос, так сказать, закрыт. Но я все-таки настоял, чтобы вас признать невиновными в случившемся. У меня свой интерес, товарищ Москвин. В будущем при проведении подобных операций наши сотрудники должны знать, что тех, кто честно исполняет приказ, не сделают козлами отпущения. Одно из правил разведки – никогда не предавай агента!

Товарищ Москвин с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть. Ну еще бы!

– Что касается лично вас… Пока вы работник среднего звена, руководитель небольшой группы в ЦК. Но скоро это будет сектор, а там… Кто знает? Этой фамилией вас одарили не зря. Кстати, уполномочен передать большой привет от гражданина Арто-болевского. Мы с ним быстро поладили и теперь успешно сотрудничаем…

Глеб Иванович намеренно сделал паузу, но Леонид даже не шелохнулся. То, что Бокий очень серьезно подготовился к разговору, было ясно. Любитель мистики совсем не прочь обзавестись своим человеком возле секретаря ЦК товарища Кима. В общем, самая обычная вербовка. Теперь и седой археолог пригодился.

– А чтобы вы не подумали плохого, Александр Александрович просил вам напомнить: «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя…»

Леонид вздрогнул. В устах начальника Секретного отдела слова 22-го Псалма – в прославление Бога за особенное хранение – звучали странно. Чувствовалось, что это – не его Бог.

На что хотел намекнуть Артоболевский? Дать знак, что жив, и напомнить, как они оба стояли у расстрельной стенки?

– За привет – спасибо, – наконец проговорил бывший чекист. – Значит, решили-таки Агартху искать, товарищ Бокий?

Ответом был веселый взгляд.

– А вы, значит, Фома-апостол, которому надо обязательно вложить персты в рану, дабы убедиться? Думаете, я верю в ведьм, колдунов и всяческих горных арвахов? Нет, не верю. Не верю, но знаю! А вы не допускаете мысли, что кроме нашей цивилизации на Земле существуют и другие, нечеловеческие? До сегодняшнего дня они просто не хотели с нами разговаривать. Люди, к сожалению, со стороны выглядят не слишком привлекательно. А теперь у нас появился шанс!..

Леонид постарался не дрогнуть лицом. Началось! Искусил-таки мистик и теософ Мокиевский старого большевика. Другие цивилизации… Зачем так далеко искать? Планета Тускула и установка Пространственный Луч куда интереснее, чем вся эта восточная ерунда. «Что на Востоке, что на Западе хватает тайн и чудес. Но все они, уж поверьте мне, вполне земного и материального происхождения». Именно так, Александр Александрович!

Впрочем, не беда. Пусть Блюмочка по горам побегает, ему полезно будет, а то набрал лишнего веса чуть ли не в пуд.

– Между прочим, Агартхой интересуются не только в моем ведомстве, но и в вашем. Кто-то из руководства снаряжает туда экспедицию, причем не по поручению ЦК, а свою личную, без утверждения на Политбюро. Не слыхали, товарищ Москвин?

– Не слыхал, – Леонид безмятежно улыбнулся. – Товарищ Бокий, единственная экспедиция, которой мне пришлось заниматься, это та, которая на Землю Санникова. Если начальство разрешит, с удовольствием вам расскажу.

– Земля Санникова, – задумчиво повторил начальник Секретного отдела. – Согласен, очень интересно, сам бы съездил.

Кивнул, помолчал немного.

Встал.

Леонид тоже поднялся со стула, решив, что пора и честь знать. Но Бокий не спешил. Подошел к зашторенному окну, отодвинул тяжелую ткань, зачем-то постучал пальцами по стеклу.

– В ближайшее время, товарищ Москвин, намечаются крупные изменения, в том числе и в Госполитуправлении. Есть мнение, что для усиления и упорядочения нашей работы за рубежом следует создать отдельное Управление при НКВД и сосредоточить там наши лучшие силы. Возглавит его, вероятно, товарищ Дзержинский, создатель и бессменный руководитель советской разведки…

Пальцы вновь ударили по стеклу. Глеб Иванович обернулся. Легкая, еле заметная усмешка.

– Есть также мнение поручить товарищу Дзержинскому руководство Высшим Советом народного хозяйства, учитывая его опыт работы на транспорте. Естественно, такая нагрузка запредельна, поэтому Феликсу Эдмундовичу следует помочь. И мы, конечно, ему поможем!..

Он вновь подождал, давая возможность собеседнику осознать сказанное. Но Леонид уже понял. Скорпионы все-таки вцепились друг в друга. Дзержинского в очередной раз хотят снять с поста председателя ГПУ.