Читать книгу Нуар - Андрей Валентинов - Страница 3

Он вдруг понял, что думает на чужом языке. Не поверив, вдохнул поглубже, прокатил по рту горошинами несколько первых попавшихся фраз. Слова казались слишком короткими, сухими – и неожиданно злыми, словно собачий лай. Немецкий? Английский? Французский? Пока не важно, главное – вспомнить.

Человек сжал пальцами холодный мокрый металл, прикрыл глаза. Смотреть все равно не на что – ночь, туман над морем, пустая палуба.

Он забыл…

Паспорт спрятан в левом кармане пиджака. В нем – фамилия с именем, вымышленные, но давно ставшие привычными. Настоящее имя он тоже помнил, помнил, кто и откуда. Жизнь первая, жизнь вторая… Сейчас, кажется, начинается третья. Все прочее пока оставалось загадкой. Зимнее море, холодная громада корабля, чужие слова на языке, туман, туман, туман…

Brouillard, brouillard, brouillard…

Человек, пошарив по карманам пальто, вытащил картонную папиросную коробку, без всякого интереса взглянул на этикетку. Зажигалка нашлась в другом кармане, но курить не хотелось. Во рту было горько и неожиданно сухо.

«Мама мыла раму». Что может быть проще?

Maman lave le cadre…

Человек, машинально повторив нелепую фразу про «le cadre», провел влажной ладонью по лицу. Не беда, язык он вспомнит, поймет и все остальное. Страшно не это, не чужое море и пустая безлюдная палуба…

Человек закусил губу, взглянул прямо в мутные глаза тумана и наконец-то выдохнул полной грудью:

Он был совершенно трезв, но высохший рот внезапно обожгло глотком дрянного коньяка, когда-то выпитого в случайных гостях. Его не приглашали, напросился сам, помогло какое-то шапочное знакомство…

Убить Есенина решили в Париже, куда поэт приехал весной 1923 года. Идея была из самых глупых, бесперспективных во всех отношениях, но как раз перед этим сорвались две давно и тщательно подготовленные акции – в Крыму и на Кавказе – и кто-то в штабе поспешил реабилитироваться. Добыча казалась легкой и доступной, поэт же был сам виноват. «Мать моя родина, я – большевик». Убивали и за меньшее.

Наскоро собрали группу, проверили оружие. 25 мая Есенин должен был читать «Исповедь хулигана» в театре Дункана.

Исполнители, двое офицеров из Болгарии, бывшие галлиполийцы, стихов не читали. Уже второй год они мостили дороги где-то в горах, и возможность прикончить большевика, вне зависимости от фамилии и ранга, казались им подарком судьбы. Поэт? Тем хуже для поэта. Нашего Гумилева чекисты жалеть не стали!

Покушение все же не состоялось. В последний момент кто-то, чуть ли не сам Кутепов, сообразил, что такого подарка большевики не заслужили. Ретивых офицеров, поблагодарив, отправили обратно, а штабс-капитан Родион Гравицкий, надев взятый напрокат фрак, напросился в гости к известному театральному репортеру Фернану Дивуару. Намечался шумный прием в честь «le dernier poète du village russe» [1].

Штабс-капитан Гравицкий получил ясный и однозначный приказ: встретиться с Есениным, пока тот еще трезв, наговорить гадостей и пообещать верную пулю, если поэт хоть раз еще позволит себе похвалить большевиков и Большевизию. Штабс-капитан понял приказ правильно, но исполнил по-своему. Тогда-то и пришлось хлебнуть дрянного коньяку. Он еще удивился. Вроде бы и Франция, и бутылка прямиком из департамента Шарант…