Читать книгу Файролл. Два огня - Андрей Васильев - Страница 2

– Что? – ноздри у Вики раздувались, и еще мне показалось, что ногти у нее на пальцах значительно удлинились. Сейчас пойдут выяснения вроде: «Что она тут делает? Ты ее уже успел?…» Черт, а ведь как все неплохо начиналось, и как трагично все закончится. – Что ты сказала? Это у меня бедра толстые? Ты ляжки свои видела вообще? И ты всерьез на этот целлюлитный холодец пытаешься моего мужика подцепить?

Мне резко полегчало – судя по всему, в грехопадении меня обвинять прямо сейчас не будут, а то и вовсе минет меня чаша сия. Тут затронули более высокие сферы, что там какая-то измена…

Но – ради правды – Вика верно все сказала. Ляжки у Эльвиры и впрямь толстоваты, видно, сказывается лежаче-сидячий образ жизни.

– Да мне он сто лет не сдался, – злобно прошептала Эльвира. – Тоже мне нашла элитный экземпляр самца. Такого только из жалости пригреть можно, да и то при условии, что он хоть как-то будет полезен. Гвоздь там прибьет, или кран починит.

Шуметь сестры боялись, видимо, чтобы не разбудить родителей. И правильно делали, поскольку если они застанут нас втроем в моей комнате, то делить на своих и чужих не будут, а сразу всем выдадут по первое число. И еще отдельно всыплют Вике, за такое белье. Я даже знаю, как дядя Женя его охарактеризует, каким словом.

– Чего ж тогда ты к нему ночью приперлась? – Вика прищурилась и сверлила сестру взглядом контрразведчика. – А?

– Ты не поверишь, – Эля сказала это уже не взвинчено, а как-то… Уклончиво, что ли? – Про игру поговорить. Про «Файролл».

Вика тоже убрала с лица зверскую гримасу и почесала нос.

– Ты знаешь – поверю, – услышал я то, что меня немало удивило. – Ты, сестрица, на всю голову ушибленная, потому и поверю. Только непонятно, что ты у моего узнать хотела, он этой игрой не особо и интересуется, только в рамках служебной компетенции.

– Да что ты? – Эля сделала невозможное – хохотнула шепотом. – Ты хочешь сказать, что он в «Файролл» не играет вовсе?

– Не хочу, а говорю, – невозмутимо ответила Вика, подошла к кровати, небрежным движением бедра (и впрямь налитого, как яблоко) подвинула Элю и полезла под одеяло. – Подвинься. О чем мы? А, игра. Хочешь верь, хочешь не верь, но почти не играет. Залезает в эту жестяную банку с проводами раз в неделю, да и то по казенной надобности. У нас, сестричка, других дел полно, нам эту реальность виртуальной подменять не надо. Семья у нас, понимаешь? Хотя – куда тебе такое понять, у тебя жизнь-то цифровая, ненастоящая, с подсластителями, идентичными натуральным, и усилителями вкуса.

И зацепила ведь она сестрицу сейчас. Крепко подозреваю, что разговор такой у них не в первый раз происходит, и раньше этот трюк не проходил, а вот сейчас – выстрелил. Я это понял по улыбке Вики, торжествующе-радостной.

– И вообще – шла бы ты отсюда, – Вика повернулась к сестре затылком, а ко мне лицом. – Мамка пироги затеяла сегодня печь, тесто поставила, стало быть, часов в пять она уже встанет. А нам одного раза мало. Ну, ты же понимаешь, о чем я? Или объяснить?

– Приятно провести время. – Эля все-таки решила сохранить остатки невозмутимости, так сказать – сохранить лицо. – И не забывай предохраняться, не дай бог вы размножитесь. В мире и так черт знает чего творится, так если еще и Вика родит, совсем всё в тартарары покатится.

– Так себе шутка, – сказал я, причем вполне объективно. – Правда – очень посредственная, не тянет даже на среднюю. Как грубость – ничего, но как шутка…

– Как умею – так и шучу, – буркнула Эля и напоследок громко бахнула дверью, надо полагать – из чувства вредности.

– Дал же бог сестрицу, а? – прижалась ко мне Вика. – Чего она приходила? Нет, я догадываюсь…

– Да правду она тебе сказала. – Девушка была очень горячей, и я содрогнулся, представив повтор жуткого давешнего банного ада. – Про игру говорили. Слушай, а ты зачем ей сказала, что я туда не хожу вовсе?

Вика приподнялась на локте и постучала меня наманикюренным ноготком по лбу.

– Какая нормальная женщина скажет другой женщине, что ее мужчина не с ней время проводит, а в виртуальных мирах шляется? Нет уж, по официальной версии ты всегда со мной, понятно? Кстати – и по жизни неплохо бы ограничить эти твои игры, а то ты скоро совсем в виртуальной реальности растворишься. А мне, молодой и красивой, надо регулярное мужское внимание.

– Хорошо бы, – согласился с ней я и резво скакнул с кровати на пол, поняв, что у нее на уме. – В смысле – ограничить. И, между прочим, я это уже сделал – вот, я же здесь, с тобой. Сейчас, покурю только…

– Мамка не любит, когда в доме курят, – заметила Вика немного разочарованным голосом. – Но тебе, так уж и быть – можно. А потом…

Ее ладонь похлопала по одеялу, и я понял, почему приговоренные к смерти всегда так растягивали курение последней сигареты.

Метель разошлась не на шутку, снег шел всю ночь и утро, засыпав все, что только можно.

– Ишь ты, – заметил дядя Женя, глядя в окно. – Вчера мороз, сегодня снег. Довели страну, понимаешь… При коммунистах такого не было, и в мире был порядок, и с погодой тоже.

– Да ну, в самом деле, – расстроенно сказала Вика. – Я хотела сегодня к Павловской съездить, повидаться, поболтать – и на тебе.

– Бешеной собаке семь верст – не крюк, – равнодушно сказала Эля. – Ты, если чего в голову возьмешь, так все равно это сделаешь. Можно подумать, что метель тебе помеха.

– Злая ты, – обвинительно сказала Вика. – Потому и одинокая. Или наоборот – ты одинокая, а потому и злая? Киф, как думаешь – какое из этих утверждений правильное?

Я в это время зевал, и потому ответить не успел. Да и не стал бы – я себе не враг, влезать в эти их дрязги, формально я предпочитал держать нейтралитет. Впрочем, за меня это сделала тетя Света, отвесившая равновесные крепкие подзатыльники обеим.

– Одной за длинный язык, – пояснила она свои действия сестрам, потиравшим затылки. – Другой за злобу ненужную.

– Ты, Свет, им работу какую найди, они от безделья дуреют, – посоветовал дядя Женя, лежавший на диване и смотревший какой-то фильм. – Картошку вон в подполе пусть переберут.

Он подцепил моченой морошки из тарелки, которая стояла у него на пузе, и отправил ее в рот.

– Что вы за люди такие? – сокрушенно спросила у сестер, надувшихся как мыши на крупу, тетя Света. – Светлый праздник на дворе, Рождество. Люди сегодня должны друг друга любить, радоваться жизни, а вы…

– Уже седьмое, – решил я немного перевести тему, поскольку дальнейшее развитие событий могло бы быть достаточно негативным. Одно неосторожное слово любой из сестер запросто станет тем первым камнем, который стронет лавину взаимных упреков. Не то, чтобы меня это сильно беспокоило, но быть свидетелем и зрителем семейных разборок в чужом доме – это занятие малоприятное. – Дни летят, однако… Скоро на работу идти.

– И не говори, Харитоша, – поддержал меня дядя Женя. – Раньше-то два дня гуляли – и все успевали, а теперь десять – так они как вода в песок уходят, кроме изжоги не остается ничего.

Вика открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут у меня зазвонил телефон.

– Харитон Юрьевич, – это был старший охранников, тон у него был деловито-настороженный, и у меня в животе немного похолодело. Чего, опять какие-то неприятности наметились?

– Ну-у-у, – неуверенно протянул я. – Случилось чего?

– Да нет, – бодро отрапортовал охранник. – Просто сегодня ни вы, ни супруга ваша не звонили, хотелось бы намерения ваши узнать… Да и планировали вы здесь первоначально три дня провести только, насколько я помню. Вот и желательно мне узнать, уж не сочтите за нескромность – изменилось чего, или сегодня обратно все-таки поедем, в Москву?

Вот же блин. Так человека дураком сделать недолго! Хотя… Далеко ли я от него ушел? Я так думаю, что, если бы мою историю рассказать, ну…. Да хотя бы тысяче людей, то половина из них назовет меня подлецом, еще процентов двадцать – натурально, дураком. И это в лучшем случае. Вот только бы засунуть их на мое место и глянуть, как они будут крутиться, когда со всех сторон припекает не по-детски.

– Я пока не знаю, – помолчав, ответил я. – Погода нынче – снег, сам же видишь.

– Чего там? – спросила Вика, внимательно смотря на меня.

– Душа моя, наша доблестная охрана хочет знать наши планы на сегодня, – прикрыл я динамик ладонью. – Определись уже – отправляемся мы куда или нет?

– Едем-едем, – не оставляющим места для сомнений тоном заявила Вика. – К Павловской. И ты тоже едешь со мной, нечего тебе дома сидеть, киснуть. Воздухом хоть здесь подыши, ты же на улице вообще не бываешь, все кабинет, кабинет.

Не думаю, что основным аргументом здесь выступала забота о моем здоровье, скорее она просто не хотела меня оставлять в компании своей сестры. Поняла это и Эля, которая немедленно спросила у Вики, невинно и при этом вкрадчиво:

– Сестричка, так можно я вам на хвост упаду?

– Зачем это? – недружелюбно процедила Вика, сверля Элю недоверчивым взглядом. – Я к Светке еду, а ты с ней вроде дружбу не водила никогда?

– С ней – нет, – не стала спорить Эльвира. – А вот с бабкой ее пообщалась бы. Мам, старая Павлючиха еще не померла?

– Да эту чертовку старую ни одна лихоманка не возьмет, – чуть ли не сплюнула тетя Света. – Она нас всех переживет.

– Это да, – подтвердил дядя Женя. – Ей лет сто, наверное, как ворону. Сам посуди, Харитоша – она, надо думать, еще Ленина помнит, причем функционирующего.

– Это сколько ж твоей подруге лет? – удивленно глянул я на Вику. – Ну, если она ей бабка?

– Да бог с тобой, – засмеялась Вика, без особой приязни глядя на сестру и понимая, что выбора особого нет, так просто ей не откажешь. – Её просто все так называют, а по сути она Светке, однокласснице моей, прабабка. А может и пра-пра… Фиг знает. Скажи, пусть через час подъезжают.

Я передал ее пожелание охраннику, выслушал заверения в том, что они будут всенепременно, и нажал «отбой».

Тетя Света явно не одобряла визит своих дочерей к этим Павловским. Она особо не протестовала, но зато выражала свое недовольство громким бряканьем посудой и еле слышным ворчанием.

– А что здесь не так? – подошел я к ней. – Почему вам не по душе, что девчонки туда поедут?

Во мне проснулось мое извечное любопытство – надо же было понять, что так вывело из себя всегда добродушную и дружелюбную хозяйку этого дома.

– Да нет ничего хорошего ни в Светке этой, ни в матери ее, – тетя Света в очередной раз громыхнула вымытой тарелкой, помещая ее в стойку для посуды – Про старую Павлючиху я уж не говорю, вообще непонятно, как ее земля носит. Ведьма она, Харитоша, как есть ведьма. И не я одна это знаю, все это знают. Но этим молодым разве ж объяснишь, что нельзя с ней вожжаться, что не будет от этого добра.

– Теть Света, да ладно вам, – я понял, в чем тут дело. В каждом порядочном городе есть свои ведьмы и сумасшедшие, надо думать данная старуха просто попала в эту категорию благодаря своему долголетию. – Какие сейчас ведьмы, откуда? Они все давно на телевидении, по фотографиям пропавших актеров из массовки разыскивают.

– У вас в столице, может, и так, – тетя Света упрямо сдвинула брови, и я понял, откуда у Вики появилась эта привычка. Мать и дочь в этот момент были очень похожи. – А мне про то, что у старой Павлючихи нутро все черное, моя мать рассказала, когда я к той на гаданье под Ивана Купалу намылилась с подружками сбегать. Рассказала, да еще и тряпкой отходила, чтобы не таскалась, куда не надо. Я и не пошла, а подружки мои, Галка да Маринка, к ней сбегали.

– И чего? – всегда любил сельские страшилки, есть в них что-то такое… Исконное, сладко-жутковатое. И ведь понятно, что чушь да суеверия, а все одно – интересно слушать.

– Да ничего хорошего, – тетя Света вытерла руки полотенцем, висящим у нее на плече. – Маринку через месяц Сашка Фролкин ссильничал, а Галка связалась с каким-то приезжим, да и уехала с ним из города. Говорили, что по воровской она пошла, а потом по лагерям ее закрутило. Вот так-то на гадание к Павлючихе ходить.

– Так может, отговорим этих двоих? – я кивнул на прихожую, где копошились сестры. – Во избежание.

– Отговори, – обреченно сказала тетя Света, невесело усмехнувшись. – Они теперь взрослые, сами все знают, сами все умеют. Одна вообще вон уже мужняя жена, почитай. Ты мне скажи – она хоть еще не на сносях?

– Да вроде пока нет, – не стал включать дурака я. А смысл? Умная немолодая женщина, все понимает. Чего крутить? – Но собирается, да и я не против, не мальчик уже, пора размножаться.

– И хорошо, – кивнула тетя Света. – И правильно. А то, боюсь, вторая у меня так яловой и помрет, наверное, от ума лишнего да от гонора ненужного. А я внуков хочу понянькать. Твои-то родители небось тоже ждут не дождутся?

– Все темечко проклевали, – подтвердил я ее предположение. – Как тот ворон.

– Ну, а что ты хотел? – тетя Света вздохнула. – Первый ребенок – последняя кукла, первый внук – первый ребенок. Так что не затягивайте уж с этим. А что до гадания – Светлое Рождество сегодня, нечего бояться, нет у таких, как она, силы в этот праздник, мне так моя свекровь говорила, а она-то в этом деле разбиралась, поверь мне.

Хорошая женщина. И потому мне стало вдруг достаточно пакостно – знала бы она, в какую свистопляску я ее дочку втравил. Хотя нет – пусть лучше не знает, не надо. Мне и так паршиво, а после этого я вовсе ей в глаза смотреть не смогу.

Но, правды ради – не теща будет, а золото. Живет далеко, в столицу фиг поедет от хозяйства, и потому встречи с ней всегда будут короткими и нечастыми, а значит, радостными и приятными.

И на лето будет куда детей отправить.

После этой мысли я потряс головой – фига себе меня мысли-скакуны занесли. Какие дети, какое лето, какая теща? Нет, буколическое бытие разлагает.

Хотя тут летом, наверное, очень хорошо.

Впрочем, тут и зимой было неплохо, несмотря на то, что метель разгулялась, и мириады снежинок закружились вокруг нас, как только мы ступили за порог.

Но, елки-палки, как это было красиво! Сквозь серые тучи время от времени пробивались лучи солнца и подсвечивали снежный хоровод как бы изнутри, под ногами разлетались в прах наметенные за несколько часов невесомые сугробы, добавляя в круговерть метели новые силы.

– Пчхи, – чихнула Вика и потерла нос белоснежной меховой варежкой. – Отвыкла я от родного климата.

– В Москве такой метели не увидишь, – согласилась с ней сестра. – Там только мокрый снег бывает. Экология не та, загадили планету…

Родись Эля в начале двадцатого века, быть бы ей или суфражисткой, или революционеркой. Клеймить, протестовать и греметь кандалами на каторге.

Жили пресловутые Павловские совсем недалеко, пешком – минут десять идти, не дольше. Хотя тут все жили недалеко, это тебе не мой любимый город, в котором расстояния измеряются пробками и пересадками. И скажу вам так – есть в этом что-то притягательное. Тишина, размеренность бытия, некое подобие стабильности, поскольку здесь меняться особо нечему и спешить особо некуда. Это то, чего у меня не было никогда и никогда не будет. Наверное.

Хотя, если откровенно, это философия человека, рожденного в городе который никогда не спит. Мы, дети мегаполисов, именно так и представляем себе тихую гавань, которая якобы является для нас некоей панацеей от стрессов, бега на разные дистанции и постоянных «дедлайнов». Мы думаем, что в таких городках и деревеньках мы сможем наконец остановиться, отдохнуть душой и, может быть, даже задуматься о смысле жизни, чтобы понять, что мы неверно существовали.

Чушь это все, чушь и придумки литераторов с кинематографистами. Здесь, если копнуть поглубже, наверное, кипят такие страсти, от которых Шекспир удавится.

Да и не сможем мы сменить среду обитания, как бы ни старались. Морская рыба не живет в стоячей воде. Если уж ты окунулся в круговорот бытия в большом городе – ты навек в нем останешься, если даже не телом, то душой наверняка. И пребывание в любом другом месте, даже самом тихом и прекрасном, будет для тебя восприниматься как отпуск, и не более того.

Элька забарабанила в дверь дома – очень красивую и качественно сделанную, сразу видно, что не теперешней работы. Она мне напомнила паркетины в кабинете Старика – на ней тоже было видно каждую жилочку дерева, надо думать, большой мастер такую дверь делал. Да и дом был добротный, хотя и очень старый.

– Умели раньше строить, – донеслось до меня от машины, как видно, охранники думали о том же.

Дверь распахнулась, на пороге стояла грудастая молодка.

– О как, – сказала она вместо «здрасьте», на меня ощутимо пахнуло запахом недавно принятого спиртного, причем невысокого качества. – Сестрички Травниковы, сто лет вас видно не было. Вы ж теперь вроде птицы высокого полета, в столице нашей родины живете?

– Свет, хорош выделываться, – Вика скорчила рожицу. – Сама ж в гости звала позавчера.

– Так и память девичья, – накрашенный глаз молодки нахально мне подмигнул. – Что поделаешь?

– Так и будешь на пороге держать? – поинтересовалась у нее Эля. – Или мы пройдем?

– Заходите, коли пришли, – не стала спорить Светка. – Чего уж.

Если честно – я так и не понял, накой мы сюда приперлись. И нам тут не слишком рады, да и местечко то еще. Темно оказалось в доме, сыровато, здесь пахло мышами и какой-то кислятиной – то ли бражкой перебродившей, то ли капустой перестоявшей. Плюс меня отдельно напряг нестройный гул достаточно молодых голосов, который отчетливо был слышен в коридоре. Народу в доме было немало и он уже здорово поддал, что могло, в принципе, создать мне определенные проблемы. Не любят москвичей везде, кроме самой Москвы, чего уж греха таить. Исключение составляют, пожалуй, города-курорты, вроде Сочи, там москвичей как раз очень даже уважают, приблизительно так же, как животноводы любят коров-рекордсменок.

Ну, а поскольку исключения только подтверждают правила, вывод был прост – сейчас я рисковал огрести хороших… Ну, вы поняли. Если в трезвом виде москвичей просто не любят и над ними нехорошо подшучивают («А чё, у вас в Ма-а-а-аскве правда все мужики гомосеки?»), то в пьяном могут и хорошенько отволохать, вкладывая в удары всю нелюбовь к тем, кто, по их мнению, забрал себе все народные деньги, мечты и чаяния.

И глупо объяснять, что мы не такие, и не следует судить о нашем городе и его жителях только по сериалам, детективам и программам в стиле «фэшн-ТВ». Все равно не поверят. А зря. Ну да, есть у нас всякие люди в городе, чего врать, наличествуют и такие, которых любить особо не за что, но их не так уж и много по факту. А остальные все живут так же, как и вся страна – от зарплаты до зарплаты. И еще спорный вопрос, где выживать легче – в наших каменных джунглях или здесь, в Касимове.

Я даже призадумался о том, что неплохо было бы высвистеть сюда хотя бы одного охранника, от греха, но довести это благое начинание до конца не успел – Вика прихватила мою руку и буквально вволокла в большую комнату, где за накрытом столом сидело человек десять, они выпивали, закусывали и оживленно о чем-то говорили.

– Опа-опа, – немедленно отреагировал на наше появление широкоплечий здоровяк в тельняшке-безрукавке и с татуировкой, из которой становилось ясно, что не так давно он успел отдать свой долг родине в воздушно-десантных войсках. Не скажу, что эта информация добавила мне оптимизма. – Это же Вика-Викуся из десятого «А». Ого, а ты, я погляжу, поднялась так неплохо. Да и вообще, выглядишь ничего так.

Это было правдой. Не то, чтобы другие девушки в комнате были одеты как-то не так, напротив, все было очень даже комильфо. Но да – Вика отличалась от них, причем я даже не могу сказать, чем именно. Лоском, что ли, каким-то внешним?

– Илюшка? – прищурилась Вика. – Илюшка Шишкун? Ничего себе тебя разнесло, а был глист глистом.

– Да вот, поднакачался мало-мало, – крепыш согнул руку и поцеловал вздувшийся бицепс. – Войска дяди Васи, туда абы кого не берут. Что ты хотела, детка, – это чистый экшн. Это тебе не просто так, это настоящее мясо, для мужиков.

– Н-да? Мясо? Экшн? – с сомнением сморщила носик Эля. – А разве не ты с Тагиркой Тимуровым года четыре назад по улицам шарился? Ну, с тем, которого Тагир-заде прозвали, за его… кхм… определённые склонности, назовем это так?

– Чего сразу «шарился»? – глаза Илюшки тревожно забегали по сторонам. – Мы соседи были – и по домам, и в школе за одной партой сидели. Просто дружба!

– Да мы верим, верим, – захихикала какая-то девушка за столом. – Все так тогда и подумали. Тагирка тоже так говорил, правда, таким тоном, с такими придыханиями…

Илюшка насупился, достал из кармана пятирублевую монету и начал ее сгибать и разгибать пальцами, как видно, разгоняя подступившую тоску суровыми мужскими занятиями. Экшн, чо…

Меня представили обществу, причем, против моих ожиданий, никто мне бубну выбивать не собирался, напротив – налили стакан вина и усадили за стол.

– Чем занимаешься? – спросил у меня немного повеселевший Илюшка после того, как я опрокинул в рот означенный стакан. – Бизнес или как?

– Или как, – не чинясь, я заел крепленое вино квашеной капустой, преотменнейшего засола, надо заметить. – Журналист я. Сочинитель, так сказать. Практикуюсь, светскую жизнь освещаю.

Пусть лучше думают так. Стоит ли всем знать «кто» да «что»?

– Бабские романы пишешь, что ли? – презрительно сморщился Шишкун. – Тьфу ты! Это разве дело?

Я не стал вступать с ним в дискуссию. Это было бессмысленно и небезопасно. Уж не знаю, каков этот крендель был в годы своей доармейской юности, прошедшей под светлыми флагами юношеской дружбы с неизвестным мне баловником Тагиром-заде, но сейчас он производил впечатление человека, который за неосторожное, а может, даже и просто непонятное слово, запросто мог сделать краниотомию без хирургических инструментов, анестезии и санитарок в накрахмаленных халатах.

– А бабуля твоя дома? – донесся до меня вопрос Эли, адресованный Светке. – Мне бы с ней поговорить.

– Понятно, – скривила та рот. – Это вы опоздали.

– Никак померла? – ахнула Вика. – А мамка говорила…

– Да помрет она, как же, – непочтительно хмыкнула Светка. – Она нас всех переживет, а то и детей наших. Не в этом дело. Здоровье-то у нее ого-го какое, а вот на голову она ослабла. Несет всякую чушь, хорошо хоть под себя не делается.

– Вот тебе и раз! – расстроенно сказала Эля. – А мы хотели, чтобы она нам погадала…

– Э-э-э-э, – махнула рукой Светка – Она уж года два как это дело забросила, до того ещё, как головой поплыла. А жаль, какая-никакая денежка нам за это дело капала.

– И много ли тебе пользы с той денежки было? – хриплый старческий голос, больше похожий на карканье, заставил меня, да и всех остальных, чуть ли не подпрыгнуть на месте.

Когда и откуда появилась грузная седая старуха в засаленном халате, никто не заметил. Но, тем не менее, она стояла в центре комнаты и обводила глазами притихших людей.

Не знаю, не знаю, насколько верны были слова Светки о том, что у этой бабули с головой не все в порядке, из-под клочковатых седых бровей нас буровил более чем вменяемый взгляд. Скажу больше – он был не просто вменяемый, он был какой-то даже оценивающий, выбирающий.

– Ба, ну чего ты вылезла? – недовольно сказала Светка и подошла к старухе, которая переводила свои буркалы с одного лица на другое. – Иди, иди к себе.

– Цыц, – ответила та, топчась на месте. – Помолчи уже.

– Ну и зря ты на старушку наговаривала, – сказал Светке Шишкун, ухмыляясь. – Как по мне – в себе она. Выглядит страшновато, но на чокнутую никак не тянет.

Да, выглядела бабуля жутко, было в ней нечто отталкивающее, пугающее – то ли неопрятность неухоженной старости, то ли еще что-то, что не объяснить словами. По крайней мере, Вика явно напряглась и переместилась за мою спину, я почувствовал ее руку на своем плече.

Старуха уловила движение, повернула голову в нашу сторону и уставилась на Вику.

– А я чуяла, – проклекотала она внезапно, вытянула морщинистую руку и ткнула пальцем в мою спутницу. – Я знала, что знак будет. Сегодня будет.

– Ну и что ты на это скажешь? – язвительно спросила Светка у Илюшки. – Знак она увидела теперь какой-то. Ба, иди к себе, а?

Бабка тем временем, не обращая внимания на просьбы внучки, довольно шустро приблизилась к нам, не отрывая взгляда от Вики, точнее, от ее груди. Мне стало любопытно, что она там такое углядела, я обернулся и увидел на ней кулон, тот самый, что в качестве новогоднего подарка ей передал Старик. Странно, что я сразу на него внимания не обратил.

– Ты кто есть-то такая? – вполне миролюбиво спросила Павлючиха у Вики.

– Травникова я, – пробормотала Вика, явно уже сожалеющая о визите сюда.

– Травникова? – старуха заклекотала, судя по всему, это она так смеялась. – Никак Таисьина внучка?

– Да, – кивнула девушка.

– От же, – от Павлючихи пахло так, что даже мне стало не по себе, что уж говорить о побелевших сестрах. Смешанный запах мочи и немытого старческого тела был просто невыносим. – Вот она бы посмеялась, узнав кому ее внучка служить подрядилась. А ты, стало быть, за мной пришла?

– Я погадать хотела, – окончательно растерялась Вика. – Теперь, правда, уже не хочу.

– Тебе? Гадать? – старуха окончательно развеселилась. – Да тебе-то это зачем? Твоя судьба уже сплетена, ее смотреть не надо, в ней же теперь уже ничего не изменишь. Ни добавишь в нее ничего, ни убавишь, так-то.

– Ну да, – подал голос Шишкун. – Твоя правда, Светуся, с головой у бабушки беда.

– Надо ее в дурку определять, – деловито заметила одна из девиц, сидящих за столом. – У меня бабка так же умом тронулась, так чуть дом не спалила ночью. Хорошо папка с бодуна мучался, за рассолом пошел к холодильнику, заметил. Светк, может звякнем куда надо, пусть машину пришлют с крепкими ребятами и носилками?

Старуха протянула толстый грязный палец к кулону, болтающемуся между грудей Вики, и осторожно потрогала его, загадочно улыбаясь. Бедная девушка даже дыхание затаила, уж не знаю от чего – от страха или от брезгливости.

– Бабуля, – мне все это надоело, да и супругу стало жалко, у нее в лице уже не было ни кровинки. – Шли бы вы уже. Раз с гаданием не сложилось – так и ладно, и ступайте баиньки.

– Баиньки? – старуха басовито захохотала, раззявив пасть и явив нам на удивление крепкие, молодые зубы. – Будут мне сегодня баиньки, не сомневайся даже. Крепко усну, ох, крепко! Так и хорошо это, заждалась уже…

– Вот и славно, вот и договорились, – примирительно сказал я, вставая со стула. – А мы пойдем, пожалуй. Так сказать – мир этому дому…

– Да куда тебе идти-то? – Павлючиха отсмеялась и уставилась на меня в упор. – Некуда тебе идти. Сам рассуди – куда может пойти тот, кто уже все потерял?

– Что я потерял? – мягко и терпеливо спросил я у старухи, стоящей на моем пути. Ну, а что мне делать, не толкать же плечом? – Я ничего не терял.

– Да все ты потерял, правда, и сам того не заметил, – в тон мне, по-доброму, ответила та. – Все потерял, а что не потерял – то сменял, по простоте своей да недомыслию. И теперь, чтобы найти все то, что потеряно, надо будет очень многое отдать. Да что там многое – все, что приобрел, да крохи того, что осталось у тебя, отдать надо будет, до самого донышка, и тогда у тебя появится махонький шанс на то, чтобы снова вернуть себе самое главное, что ты доброй волей выбросил.

У меня возникло ощущение, что сейчас мои мозги закипят. «Отдал», «потерял» – что за хрень эта старуха несет?

– Но все равно ты поумнее этой дурочки будешь, – старуха кивнула в сторону совсем уже белой Вики. – Ты-то напоказ свою новую личину не кажешь, а она ее как флаг на демонстрации несет. Потому у тебя этот шанс будет, а у нее нет. Хотя он ей и не нужен вовсе, ей и так хорошо.

На самом деле это все было уже не смешно, да и старуха, похоже, не так и безумна была, как мне сначала показалась. То, что она несет, здорово похоже на бред, вот только больно этот бред похож на кое-что другое.

– Бабуля, – вкрадчиво сказал я, намереваясь задать один вопрос, который давно меня мучал. А вдруг старушка и впрямь из тех, которые знают больше, чем человеку положено?

– Бабуля, бабуля, – старушка прищурилась и внезапно показала мне толстый шершавый язык. – Все, что хотела, я тебе уже сказала, большего не жди. И того-то говорить не стоило, как бы мне теперь это там не аукнулось. Но напоследок надо же чего-то доброе сделать? Да и знак вы мне явили, так что – квиты.

В комнате уже явно никто ничего не понимал, на лице Илюшки Шишкуна гуляла блаженная улыбка, Светка и остальные девушки знай хлопали глазами.

– Один вопрос, – попросил я старуху. – Только один.

– Отстань, пора мне, – отмахнулась та и поманила пальцем ту девчонку, что предлагала санитаров со смирительными рубашками позвать. – Иди-ка сюда, чего дам!

В руке у бабки невесть откуда появился золотой перстень с тускло блеснувшим камнем.

– Ба, с чего это ты ей собралась чего-то отдавать? – возмутилась было Светка, но ее подруга оказалась шустрее и, лихо сиганув через два стула, попыталась цапнуть украшение с ладони старухи.

В этот же момент Павлючиха неожиданно ловко ухватила ее ладонь, крепко сжала, глаза ее закатились под лоб, дыхание участилось.

– Отпусти! – взвизгнула девчонка, пытаясь освободиться, но это было тщетно – старуха держала ее крепко, очень крепко.

Светка, то ли перепугавшись за подругу, то ли за перстень, подскочила к парочке и было собралась чего-то сделать, но тут бабка громким басом рявкнула несколько слов на неизвестном мне языке, ее вместе с девушкой тряхнуло так, как будто через них пропустили электрический ток, и рухнула на пол. Рядом с ней упала и девушка, чью руку она так и не отпустила.

– Ё! – ошарашенно выдохнул Шишкун. – Экшн, твою мать! До серьезного недотягивает – но все же!

– Она, по ходу, не дышит, – одна из тех девушек, что сидела за столом ткнула пальцем в Павлючиху, не спеша, впрочем, вставать со стула. – Померла, кажись.

– А Ленка? – встрепенулся парень, который сидел рядом с ней. – Свет, глянь!

– Чего я-то сразу? – хозяйка дома опасливо встала на колени рядом с девушкой, все еще лежащей на полу, и поднесла ладонь к ее лицу. – Вроде жива. А бабка, точно, окочурилась. Вот же блин, теперь еще на похороны тратиться.

День был испорчен окончательно. После всей той чепухи, которая произошла в этом доме и которая давала большую пищу для раздумий, нам еще пришлось поучаствовать во всех официальных процедурах, сопутствующих внезапной кончине человека не в присутственном месте, сиречь – больнице. Нас опросила полиция, на нас таращились санитары труповозки и пьяненький социальный работник. После, между прочим, мне еще пришлось объясняться и с моей охраной, на лицах которых было написано одно: «Господи, ни дня без приключений!».

– Саша, потом заедешь в местный участок, пусть протоколы перепишут, – приказал старший охраны водителю. – Чтобы никаких упоминаний о Харитоне Юрьевиче и Виктории Евгеньевне в них не было, понятно? Денег дашь, сколько скажут. Знаю я эти дела, неровен час чего, так начнут их дергать сюда, просто так, для забавы.

– А обо мне? – вроде как обиделась Эля.

Арсентий повернулся ко мне и вопросительно поднял брови. Я утвердительно кивнул.

– И о сестре Виктории Евгеньевны тоже, – дополнил свою команду он. – Верно, если убирать упоминания, так обо всех сразу. И еще – предупреди их там, чтобы с остальными поработали, чтобы все, кто в доме был, о них забыли.

– Арсентий, – окликнула Вика старшего. – Мы завтра с утра уезжаем отсюда, ты тогда часам к девяти машины к дому подай.

– Еще одно верное решение, – кивнул старший. – И праздники заканчиваются, да и вообще… Сестра с нами поедет?

Эле явно не нравилось, что о ней говорят в третьем лице, да еще так, как будто ее вовсе тут нет, но и на электричке ехать ей явно тоже очень не хотелось, потому никаких язвительных реплик не последовало.

– Ты с нами? – устало поинтересовалась у неё Вика. – Или выпендриваться будешь, как всегда?

– Не буду, – буркнула Эля. – С вами.

Тете Свете мы про все происходящее рассказали, конечно. И, естественно, она нам выдала порцию фраз вроде «Никогда мать не слушаете» и «У них вся семья такая». Правда, под конец она, успокоившись, задала Вике вопрос, который меня немного удивил:

– Значит, перед этим она Ленкину руку ухватила?

Как выяснилось, девицу, руку которой перед смертью схватила Павлючиха, звали Еленой, и приходилась она семейству Травниковых дальней родней, троюродной племянницей с чьей-то стороны. Впрочем, тут, похоже, все были родня, в той или иной степени.

– Ну да, – подтвердила Вика. – Да сильно так!

– Жалко девку, – вздохнула тетя Света. – Ох, жалко. Ну да ладно, главное, что не вам сила досталась.

Мне стало жутко интересно, что она имела в виду, но тетя Света наотрез отказывалась говорить на эту тему. После же она узнала, что мы завтра уезжаем и совсем уж расстроилась, видимо окончательно выбросив все эти новости из головы.

Впрочем, возможный ответ на свой вопрос я все-таки нашел, правда, уже потом, ночью, в сети, когда покопался в наладоннике. Но он был настолько абсурден, что я, плюнув на все произошедшее, попросту уснул, рассудив, что утро вечера мудренее.