Читать книгу Семьи - Андрей Васильевич Меркулов - Страница 15

Завязин по привычке сел в такси на переднее сидение, но, перемолвившись с водителем несколькими фразами, почувствовал, что не имеет ни малейшего желания вести разговор, и поспешил отвернуться к боковому окну. Тут только, увидев в стекле свое отражение, понял он, что был в очках, которые так до сих пор и не снял.

«Люба», – подумал про себя Завязин, складывая дужки очков и убирая их в карман. Ему стало тепло на душе, когда он вернулся мыслями к ней, к тому, как внимательно и нежно смотрела она на него за столом, как сказала, что у него очень умный вид. «Профессор. Хм, – хмыкнул Завязин вслух, расплывшись в непроизвольной, полной счастливых эмоций улыбке. – Полина никогда мне ничего подобного не говорила. За всю жизнь ни слова не сказала по поводу того, какой у меня вид в очках. Когда я начал их носить? Лет десять назад. Все это произошло как-то обыденно, незаметно…»

Вспомнив о жене, Завязин почувствовал, как его вновь стали окутывать тягостные ощущения. Ощущения чего-то массивного, довлеющего над ним, от чего невозможно было избавиться. Он посмотрел на время – два часа ночи. Чувства вины и досады охватили Завязина. Ему вдруг стало невыносимо сидеть впереди, около таксиста: несмотря на то, что он был отвернут от водителя, тот начал очень сильно раздражать его, терзать своим присутствием, будто не просто находился рядом физически, а слышал все его чувства, переживания, знал, о чем он думает, что его тревожит.

«Зачем я сел вперед?» – не находил себе места Завязин, хмурясь и смещаясь все дальше к стеклу двери, так что почти уже упирался в него лбом. В этот момент таксист вдруг обратился к нему. Не поворачивая головы и не скрывая своего раздражения вопросом, Завязин ответил односложной фразой и тут же попытался отвлечься, начав разглядывать проплывающие мимо дома и улицы, но город был уже совершенно темным и пустым и не давал ни единого шанса отделаться от мучавших мыслей.

Еще на подъезде к дому Завязин заметил, что в кухне горит свет. Она не спала, как всегда, когда он приходил ночью. Завязин вспомнил состояние Полины в такие моменты, и ему стало жалко ее. «Что же ты не спишь? – напряг он лоб. – Мучаешь и меня, и себя».

Расплатившись с таксистом, Завязин подошел к подъездной двери и остановился возле нее, не желая заходить внутрь. Там, наверху, его ждала измотанная и злая жена, которая, лишь только он окажется в квартире, начнет свои расспросы, а он, как всегда, будет врать ей, нагло врать, и оба они будут знать, что все его слова – ложь. Потом крики, слезы и снова ложь.

Завязин закурил сигарету в бессознательной попытке отсрочить таким образом объяснения с женой, а затем в очередной раз посмотрел на время – шел уже третий час. «Очень поздно», – подумал он про себя. Завязин еще несколько дней назад предупредил Полину, что они с друзьями намечают сегодня встречу в боулинг-клубе, но никогда прежде он не задерживался с товарищами так надолго. «Скажу, что засиделись с друзьями. Все равно она ни у кого спрашивать не будет».

Завязин хорошо знал жену. Знал, что она не будет звонить его друзьям и проверять, действительно ли они разошлись так поздно. Полина была неуверенной в себе, застенчивой женщиной; ей казалось глупым обращаться с такими вопросами к друзьям мужа, которых она плохо знала, и даже если в запале обещалась поговорить на следующий день с Юрием или Ринатом, чтобы все выяснить, никогда этого не делала.

«Буду стоять на своем, и на этом все закончится», – пытался придать себе уверенности Завязин. Он отошел на несколько шагов от стены дома и еще раз посмотрел туда, где располагалось окно кухни, с какой-то наивной надеждой в душе увидеть сейчас, что свет в нем погас.

Свет по-прежнему горел. Завязин выкинул окурок и зашел в подъезд.