Читать книгу Анализ романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова - Андрей Викторович Яценко - Страница 12

В отличие от своего будущего невежественного ученика он профессиональный историк, владеющий пятью иностранными языками. Благодаря знаниям, мастер сразу определил сатану из описания Иваном Бездомным собеседника на Патриарших прудах. Черты профессора совпадали с изображением Воланда в «Фаусте» Гете. «Ну вот… ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали?» В этом месте богослов Андрей Кураев допустил ошибку. Не обратив внимания на приведенные два предложения, он посчитал, что, назвав имя собеседника Ивана Бездомного, мастер проговорился и тем показал, что уже был знаком с Воландом. Отнюдь.

И будучи профессиональным историком, он не мог не знать евангельскую историю. Например, профессор Александр Николаевич Стравинский, даже будучи психиатром, сразу продемонстрировал свои познания:

– Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? – щурясь на Ивана, спросил Стравинский.

А зная историю, историк поступил как Александр Дюма, который сознательно изменил характер французского короля Людовика XIII из властного на мягкотелого. Для писателя художественный вымысел не считается предосудительным. Но он же историк! И отрицал, что он писатель.

– Вы – писатель? – с интересом спросил поэт.

Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:

– Я – мастер, – он сделался суров…

Более того, узнав от Ивана Бездомного, что Воланд как свидетель подтвердил идеи романа, мастер не подверг сомнению рассказ черного мага, а принял их на веру как доказательство, что в романе все изложено правильно.

«Иван ничего и не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон.

Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал:

– О, как я угадал! О, как я все угадал!»

Более того, бывший историк ничуть не сомневался в реальности существования сатаны. «Но то, что вы рассказываете, бесспорно, было в действительности… Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь он навестил Москву».

И мастер хотел бы встретиться с «живым» свидетелем.

– … Ах, ах! Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я! Хоть все и перегорело и угли затянулись пеплом, все же, клянусь, что за эту встречу я отдал бы связку ключей Прасковьи Федоровны, ибо мне больше нечего отдавать. Я нищий!

И ведь сам же мастер утверждал:

– Ну вот, ну вот… неудивительно! А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее.

Что же произошло с профессиональным историком, что его сознание так радикально изменилось? Из научного оно превратилось в художественно-религиозное. Мы выскажем предположение. У людей, выбранных Воландом для реализации его целей, не только расчищается перед ними путь, но и меняется их сознание.

До выигрыша по облигации историк имел работу и семью. Служба в музее ему, скорее всего, была по душе, потому что была связана с профессией. Жена ему как минимум нравилась, и у них были общие интересы – она тоже работала в музее. И вот в одночасье все изменилось. Ему до того стала интересна тема о Понтии Пилате, что ради создания романа историк оставил жену, ушел с работы, снял новое жилье и приступил к написанию.

И ведь с его будущим учеником, поэтом Иваном Бездомным, произошло схожее внезапное превращение.

– Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к Ивану: – Вы – поэт?

– Поэт, – мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными.

И это чувство в дальнейшем у него сохранилось.

– Ну, что ж тут такого, – ответил гость, – как будто я других не читал? Впрочем… разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами?

– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.

– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.

– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван.

Клятву скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги и голоса.

И в эпилоге романа мы видим, что Иван Николаевич сдержал обещание. Стихи он больше не писал и стал профессором в институте истории и философии.

Таким образом, мы полагаем, что у профессионального историка после выигрыша по облигации изменилось сознание с научного на художественно-религиозное. Поэтому Иисус в его романе предстает противоположностью в лице Иешуа Га-Ноцри.

Итак, если мы полагаем, что мастер написал роман о Понтии Пилате, черпая вдохновение от Воланда, то возникает естественный вопрос – почему Воланд сам не написал «Евангелие от сатаны»? По мнению Андрея Кураева в произведении автор осознанно разделяет функции свидетеля и рассказчика. Воланд – свидетель, мастер – рассказчик. По православному учению – люди совершеннее, чем ангелы. У тех нет дара творчества, они лишь вестники. В силу же телесности у человека есть дар творчества. Поэтому падшим ангелам нужны люди медиаторы. Мастер – гениальный писатель, который черпает интуицию у Воланда.