Читать книгу Дичь и блажь - Андрей Висмут - Страница 5

Ворочался с одного бока на другой, закручивая под себя одеяло. Мысли, мысли, попкорн в голове! Что с вами делать? С каждым годом вас все больше, а толку? В мою голову засыпали кукурузные зерна, и разогревают содержимое на тысяче ватт, как в микроволновке. Зашуршали, засвистели, залопались родные. Гасите свет, включайте кино, доставайте кока-колу из холодильничка и, если можно, вот эту баночку приложите мне ко лбу.

Тонкое восприятие мира, которое петушиным гребнем красовалось в твоем естестве вчера вечером, наутро становится никому не нужным. Хочется от мира чего-то максимально упрощенного и веского, но я чувствую, как пружина заводного механизма пришла в движение и вновь скручивается оборот за оборотом. Кнопки для отправки постов в соцсети уже не высвобождают накопленную энергию.

Ну же, соберись! Тебя уже Сашка успела отметить на фоточках. Выглядишь ты на них, конечно, не так опрятно и здорово, как на предыдущих, но хочется верить, что эта несвежесть придает своеобразный шарм.

Кажется, иногда я завидую людям прямолинейным и резким. Все экзистенциальные проблемы они решают с помощью поиска врага. Так называемый враг, как правило, что-то отнимает или недодает. Таким образом, правительственные структуры, нелегальные мигранты, различные слои общества могут наделить стержневым чувством уверенности в том, что ты в общем-то офигенный чувак, просто тебя кто-то где-то развел. Встретился раз в недельку после работы с единомышленниками, перемыл косточки воображаемым узурпаторам, и наступило созвучие понимания жизни с охмелением от пивка.

Люди, которые все знают, опасны. Они всегда требовательны. Они всегда все упрощают и ограничивают. Обычно начинают с себя, а потом сразу же переходят к ближним. Не понравилось что-то? Хрясь! Откроил тесаком лишнее. Причины разделять на своих и чужих найдутся. Если в нашей стране вдруг начнется заваруха, эти будут первыми, кто приставит меня к стенке. Совсем неважно, из какого они будут лагеря: левого, правого – по барабану! Повод найдется: я всегда лишний, разговариваю громко, жестикулирую, не приношу видимой пользы.

С более или менее сознательной юности больше доверия мне внушают так называемые странники – те, кто допускает незнание. Уверенностью они не блещут, видок их многим кажется жалким, а судьба проводит их через такие испытания, после которых даже как-то неловко спрашивать, почему они не такие, как все. Когда твердость других ослабевает, авторитеты колеблются, эти чудики находят свой путь. Настоящий искатель должен признать, что есть поле, которое подлежит исследованию. А иначе как? Мой доктор понимал это. Должно быть, поэтому вместо тренингов по самоулучшению он рекомендовал учиться чувствовать людей, пророчески предлагая начать с родственников и друзей.

Некоторые мечты нужны только для того, чтобы они разбились вдребезги о скалы действительности, а не дрейфовали на волнах жизненного спокойствия. Я не мог перестать думать о Саше. Возникшая в ночи сказка продолжалась. Я уже успел помечтать о совместных путешествиях. Захотелось отвести ее в пару мест, где мне когда-то было особенно хорошо. Я бы сводил ее на концерты, на которых она вряд ли сама окажется, и есть у меня уверенность, что их архаичность ее очарует.

Сама по себе мечта – штука вкусная и полезная, как мед, но на вкусное слетаются мухи, недавно ползавшие в навозе. Детские мечты непрагматичны. Внутри каждой есть какая-то неуловимая реальность. А вот взрослый почитает себя достигшим особенного статуса, чтобы манипулировать событиями и людьми. Мечта, которая призвана куда-то вести, облекается в скорлупу фанатичного вожделения.

Игры с трансерфингом реальности раздробили мой мир. Время от времени с поразительно яркой детализацией воплощались некоторые задумки. Я мог без устали доказывать себе и другим, насколько гармоничны и правильны мои мотивы. Стоит полежать мечте в шкафу вместе с комплексами, завистью и обидами, как она превращается в замусоленную вонючую идею, которой лучше было б не реализовываться.

В каждом живет уверенность, что есть какое-то лучшее предназначение, но реальность ставит подножку и указывает на собственную поврежденность. Все хотят жить в идеальном мире, но нужно быть дураком, чтобы организованно удалять из своих репортажей негативный материал.

Только ленивый не проходил мотивационные тренинги и семинары роста. Сейчас уже появилась достойная критика этих практик, но уже тогда я смотрел на этих ребят и задавался вопросом: а не тупая ли это вкачка в себя эмоционального энергетика? Может, я просто хочу напролом ехать по головам людей фиг знает куда? Может, я просто хочу выглядеть не хуже, чем остальные? Чем разгоняющая дорожка с утра принципиально отличается от позитивного мышления и желания быть успешнее? Мотивируйте меня заработать денег! Мотивируйте меня проснуться утром! Мотивируйте меня жить!

Авторы книг, фильмов, тренингов успешно интегрировали основы древней магии в современное потребительское сознание. Как бы разнообразно она ни впаривалась, суть одна и та же – превращение вселенной в рынок. Бесконечное хочу-у-у! Идеальная спекулятивная формула для любой сферы. Продумано все до мелочей, включая тягу людей к суеверию. А про него нужно рассказать отдельно…

Часто в заторченных компашках появляются суеверные параноики. Я был из тех, кто незаметно выкатился на эту дорожку. Паникам и мании преследования может предшествовать еще одна стадия умственного помешательства – постоянный поиск тайных знаков. Если человек начинает воспламенять фантазию на подобные выдумки, дела плохи. Разболтанный химией мозг способен на что угодно, только бы найти смысл в окружающей действительности и хоть как-то совладать с нею. Я, например, стал бояться сломанных, заглюченных светофоров.

Началось это после одной романтической поездки. Под грибами нам с подругой нужно было выбирать рандомное направление для прогулки по незнакомому городу. Бесцельно исследуя кварталы, мы придумали правило зеленого светофора: сворачивать туда, куда открывает путь зеленый свет на перекрестках. Вскоре безобидная игра спровоцировала фобию. Сначала было недопонимание, потом оно перешло в ругань. Вину, конечно, я возложил на неисправный светофор, игнорируя, что вел себя как упертый баран, с которым сложно договориться, но легко попасть в неприятную историю.

Вернемся в тот короткий световой день после вечеринки. Ближе к вечеру мне захотелось подышать свежим воздухом. Отхода не давали о себе знать, затаившись внутри тела зловонным духом. Я выполз из квартиры, проехался на трамвае, купил себе кофе и рыбный бургер. На улице Милашенкова я приметил зависший светофор. Он кликушески подмигивал в затылок, и, не одерни меня гремящая фура, еле развернувшаяся на повороте, я бы не разглядел тревожного сигнала.

С детства сумерки провоцируют у меня тревогу. Не подкрепленное ничем рафинированное чувство сменяется замутненной дремотой. Вместе с остротой зрения терялась бдительность. Я вызвонил Жманю и как брату выложил все о своем суеверии.

– Слушай, ты подал мне отличную идею для книги, которую я издам миллионным тиражом! Знаешь, как она будет называться? – перебил Женя.

– Ну?

– Трансинкинг реальности!

– Чего-о-о?

– От слова sink. Буду писать о том, не как серфить, а как утопать в этой реальности. Опускаться на самое днище! Хочешь стать неудачником? Хочешь ссать по углам от страха? Прочти мое руководство по самым новым суевериям! А еще я могу стать антикоучем. Буду всех демотивировать!

– Че ты стебешь, а? Я к тебе серьезно, а ты…

– Я смеюсь над твоим страхом. Не над тобой!

– Ты не веришь в знаки?

– Раз ты об этом задумался, это тоже знак чего-то. Весь мир с его законами физики и природы – это знак, но, блин, в отдельности рассыпанная соль, черная кошка, сломанный светофор – это как-то фигня.

– У меня до сих пор глитчи после вчерашнего, а от твоих слов становится только хуже.

Приходилось глушить Женин голос в своем сознании, уж больно громко он звучал во мне. Дошел до Дворцового пруда. Температурные качели не дали промерзнуть водоему. Облачное небо откусило половину Останкинской башни. Погода в стиле построк.

Монорельс навис над макушкой. Поезд елозил как гусеница по вьющемуся стеблю, проросшему в довольно странной части города. На квадратном торце телецентра – испытательная таблица, сквозь которую видится грустная морда калана. Все эти конструкции вокруг должны были дышать другой жизнью. Сразу представляются превьюшки архитекторов и их блистательные макеты, а в реале довольно унылый райончик, даже если удаляться в сторону ВДНХ. Призраки Советского Союза вышелушивали краску зданий, не давая градостроителям возвеличиться. Может быть, эти же самые призраки сводили с ума строителей Вавилонской башни.

Эх, Москва, Москва, умеешь ты иногда навеять бытовые безнадежные настроения! Первые идеи распрощаться с городом приходят многим после прожитой двадцатки, но каждый дает столице надежду. Реализоваться здесь или устроить семейное гнездышко. Хедхантеры хищно налетают на свежее мясо. Не так страшно оказаться в их лапах, как вдруг понять лет через пять, что ты изо дня в день приходишь к одной и той же миске, куда тебе подсыпают сухой корм. Тут-то многие дизайнеры и менеджеры идут на преступления против самих себя: начинают доказывать себе, будто место, где они целыми днями зарабатывают деньги и остеохондроз, – это то, что они искали всю свою жизнь. Призвание? Вместо того чтобы найти что-то по-настоящему новое, они хвалятся своими удобными рабочими местами и показывают фотки с феерических корпоративов.

Меня одернул отвратительный звук. Он что-то разрезал внутри меня. Я обернулся и увидел рядом пожилую даму со скрипкой. Когда заиграла унылая мелодия, у меня помутнело в глазах. На второй минуте меня начало тошнить и я перестал курить. Женщина оценивающе всматривалась в меня.

– Что это за музыка? – спросил я.

Она ничего не ответила и указала локтем на пустую квадратную коробку из-под лекарства. Я пошарился в карманах и закинул туда сдачу – скомканные сто рублей и горсть мелочи. Женщина заглянула внутрь и усмехнулась.

– Вам что-то еще нужно? – вежливо обратился я к ней.

– Вам что-то еще нужно? – сухим голосом передразнила она.

С наглым озорством многие бездомные клянчат деньги, но это хамство меня ошарашило. Она совсем не держала дистанцию и глядела на меня сквозь пораженные катарактой зрачки, будто встретила своего дворового соседа. Когда смычок полоснул по струнам, у меня поднялось давление. Расстроенный инструмент изныл проникновенным нойзом. Сначала мне показалось, что женщина дурачится и просто извлекает болезненный скрип, но когда я уловил ритмический рисунок, мои волосы, как черви, зашевелились по всему телу. Пропал аппетит. Я выбросил половину котлеты в мусорку, а булку поломал и кинул голубям.

Выстрел пронзил мое ребро и разорвал внутренности. Боль была невыносимой, и я выкрикнул. Женщина укоризненно поглядела на меня и приготовилась к очередному взмаху смычка.

– Нет! Подождите! – вдруг начал умолять я сдавленным голосом. Я хотел встать, но, скорчившись, упал. Звуки сливались с моим стоном. Кости зазвенели. Меня размусоливало по мокрому асфальту. Ведьма летала надо мной, раскачиваясь из стороны в сторону и поливая мое тело своей страшной музыкой. Смычок шлифовал нервы. Кровь пузырилась, продавливая клапаны в сердце. В глаза били белые пятна и ослепительные зарницы.

– Чего вы хотите?

– Чего вы хотите? – переспрашивала она.

– Я хочу тишины! Прекратите! Тишины!

Скрипка не останавливаясь ныла и грозилась выкрасть меня из тела. Звук заглушал все идеи. Чувство, что мир уходит из-под ног, мне было уже знакомо. Меня часто поглощало какое-то бесформенное болото в снах и бэд-трипах. Любой человек, подвергавший свое сознание жесткой химической модификации, видел финал с полным отрывом башки, представлял, как подоспевшие санитары привязывают дрожащее тело к носилкам… В таком сумасшествии действительно есть что-то очень страшное даже для наблюдателей.

Однажды мне довелось стать свидетелем, как один солевой несся по улице с перекошенным лицом, издавая загробный крик. Это было в шесть утра на Китай-городе. Метров через пятнадцать он выбежал на дорогу и прыгнул под машину. Спасла реакция водителя, который дал по тормозам. Сломанное плечо довольно быстро привело в разум бедолагу. Кто-то начинает есть землю или биться головой об стену, только бы почувствовать свое тело.

Моя реальность тоже разбилась каленым стеклом. В одну секунду все потеряло свою значимость. Не знаю, сколько времени меня корчило. Сквозь стон я чувствовал рядом что-то физически твердое, похожее на кусок огромной скалы. Звуковые волны доходили до этой глыбы и отражались в моем поломанном разуме. Мне хотелось вгрызться в него зубами, прилепиться к нему, стачивая ногти, но моего тела просто не было.

Звуки постепенно стихали. Я медленно выбирался из шалфейного мира и поднимал пудовые веки. И вот меня ощупывают люди. Не то трогают мой пульс, не то шарят по моим карманам. Как нежны и приятны ваши прикосновения! Здравствуй, телесность! Уязвимая, зато физически выраженная и моя собственная. Здравствуй, реальность! Больная и бесподобная. Я не знаю, на что можно обменять вас!

Воздух стал прозрачнее. Я пил его жадными глотками. Ломота в костях возвращала ощущение тела, и становилось спокойнее. Кружилась голова. Подступало понимание, что мне теперь глубоко пофиг на этот светофор. Мне плевать на все вокруг, но вместе со всем этим наплевательством хочется как-то особенно жить и набирать в грудь вкусный воздух.

Скрипачка исчезла. Дул ветер. Кошелек пропал вместе с айфоном, но это не вызвало беспокойства. Я прильнул лицом к скамейке, и приятный холод через щеку проник во вскипевшую голову. Под таким прямым углом я наблюдал, как голуби доедали последние крошки хлеба.

Похоже, это нормально для этого района. Знаю, что там, в метрах трехстах пятидесяти, завтра будут снимать очередное ток-шоу. Кто-то будет надрываться и рубить правду, нашинковывать ее капустой в эмалированный таз, а у меня течет слюна. Смотрите, у меня течет слюна! Но я в своем сознании, в своем собственном слабеньком сознании. Ни к кому я не лезу и никому ничего не доказываю.