Читать книгу Рассказы из кофейной чашки (сборник) - Андрей Волос - Страница 3

Кара придирчиво выбирала место и, быть может, проваландалась бы еще. Но снег неожиданно быстро размяк и потек, нечистая талая вода запрудила трамвайные пути, асфальт кое-где высох, а над греющейся черной землей заструился переливчатый воздух. Плотные порывы влажного ветра стали тревожить в полете жесткие перья. Радостно беспокоясь, она поняла, что уже пора. И на другой же день твердо решила строить гнездо в удобной развилке трех надежных ветвей большого кособокого дерева, стоящего возле одного из окрестных домов. Некоторые ветви касались стекол.

Место было чрезвычайно удачным.

Она попрыгала по сучьям, проверяя их крепость, почистила клюв об мертвую кору; вдруг, толкнувшись лапами, упала, расправив в падении крылья, и неторопливо облетела близлежащие асфальтовые дорожки, случайную свалку и кусты. Потом села на тонкую ветвь боярышника, согнувшуюся под ее весом почти до самой земли и долго колебавшуюся вверх и вниз, и сидела так некоторое время, повертывая голову, придирчиво рассматривая развилку со стороны и полурасправляя крылья, когда порывы ветра пытались стряхнуть ее с ненадежного насеста. Сверху развилка благодаря кособокости дерева была открыта небу, по которому бежали белые полосы облаков, снизу ее надежно загораживало переплетение других ветвей. Она удовлетворенно каркнула и снялась с места. Нужно было найти несколько крепких и в меру кривых сучьев, которые могли бы стать основанием.

Кара ломала клювом сухие прутья сирени и таскала их к гнезду. Ей не нужно было учиться этому искусству – она с врожденной ловкостью заталкивала ветку между двумя или тремя другими и вслед за тем закрепляла второй ее конец, помогая клюву лапой. Убедившись, что ветка легла как надо, она отправлялась за следующей и долго прыгала по кустам и земле, выискивая подходящую. Дело двигалось медленно. Это ее не расстраивало. Время было.

Кара стремилась сделать гнездо плотнее, как можно плотнее, а значит, и прочнее – ведь ему предстояло устоять перед майскими грозами с их ветрами, налетавшими всегда с такой силой, что деревья соседнего парка превращались в черное, натужно ревущее море сучьев и листвы. Ей повезло, она нашла кусок мягкой алюминиевой проволоки. Ни один из ее предков дела с проволокой никогда не имел, но Кара не растерялась перед ее незнакомыми свойствами. Проворно работая клювом, она несколько раз пропустила ее между веток: проволока надежно скрепила сооружение.

Кара частенько перескакивала на соседнюю ветвь и разглядывала гнездо со стороны. Излишне говорить, что оно ей нравилось. Ей было даже несколько странно, что она сама сумела создать такое. Вплетя в него очередной прут и отскочив затем в сторону, чтобы оценить сделанное, она испытывала истинно художническое удовлетворение. Прутья торчали во все стороны, и на сторонний взгляд сооружение выглядело кучей хвороста, беспорядочно набросанного ветром. Однако Кара смотрела на него иными глазами, и даже гладкие ласточкины гнезда не вызвали бы в ней зависти своим совершенством или досады на собственную неряшливость. Нет, гнездо получалось замечательным, и она не могла и помыслить, что в птичьем царстве встречаются более умелые строители.

* * *

Не знала она и того, что из окна второго этажа за ней внимательно наблюдают.

К окну подходила женщина и, маяча за стеклами белым лицом над синим воротником халата, смотрела, как ворона возится в развилке. Прутики цеплялись сучками, не слушались, падали. Птица удивленно смотрела вслед, перебирая лапами, потом слетала вниз и, легко подхватив, начинала сначала. Когда она тащила прутья побольше, вид у нее был точь-в-точь как у человека, вытягивающего из глубокой ямы ведро с песком. Женщина улыбалась, наблюдая ее суету, и прыскала в кулак при особенно живых пассажах. Она напрасно опасалась спугнуть птицу каким-нибудь шумом: форточки были закрыты, а через двойные стекла звук не проходил.

Через несколько дней в развилке, облюбованной вороной, стали постепенно проявляться контуры гнезда. Скоро оно окрепло, оформилось и прочно заняло свое место в развилке – село в нее так, будто слилось с живыми ветвями дерева. Казалось даже, что раньше дереву чего-то недоставало, но было непонятно – чего именно, а теперь все встало на свои места, и облик дерева обрел необходимую законченность. Женщина часто стояла у окна, разглядывая гнездо. Честно сказать, ей было немного странно: ведь не человек, а ворона. А туда же: прутик за прутиком, прутик за прутиком… и вот на тебе – гнездо. Птицы вьют гнезда… затвержено как дважды два, а посмотришь – удивляешься. Она рассеянно смотрела на него, и вдруг ей пришло в голову, что вороний галдеж будет мешать по утрам. Ведь они просыпаются безумно рано – в пять. Или того пуще – в четыре. Она смотрела на гнездо и думала, что в округе полно парков. Рукой подать до леса. Почему этой дуре взбрело селиться у нее под окнами?

* * *

Оставались пустяки – обломить кое-где торчащие прутья, раздобыть ваты или какого-нибудь пуха, чтобы выстлать дно. Она была совершенно довольна. Гнездо удалось. Кара не спешила. Она улетала надолго, привередливо разглядывая попадающиеся по дороге кусты, и выламывала порой особенно приглянувшуюся веточку.

Когда она вернулась однажды, гнезда не было. Привычно разлетевшись к развилке, Кара от неожиданности выронила тряпицу, только что подобранную в соседнем дворе. Гнезда не было. Она закричала и принялась летать вокруг дерева, ища его, свое гнездо. Может быть, она ошиблась деревом? Стремительно унеслась, сделала круг и подлетела снова – и снова закричала, и снова ей пришлось сесть на ветку возле пустой развилки…

Гнезда не было.

Она улетала и возвращалась, растерянно и бесцельно покружив над дорогой или близлежащим прудом. Она беспокойно кричала, кружа над деревом и садясь порой на самые верхние, зыбкие ветки. Потом опять срывалась с места.

К вечеру она поверила, что гнезда нет на самом деле. И оно не появится, когда Кара вернется к нему в следующий раз. Все ее существо, взбудораженное смутными и мощными силами, что напоминали о себе влажным ветром весны, и настроенное сейчас только на это – на строительство гнезда, в котором появятся птенцы, – все существо ее было в растерянности. Возбуждение, владевшее ею последнее время, должно было вылиться сначала в гнездо, прочно лежащее в развилке, а потом в птенцов, которым она станет носить еду, которых согреет и научит летать… Но теперь гнезда не было, и это возбуждение, оказавшееся вдруг бесплодным и бессмысленным, всю ночь не давало ей забыться – она срывалась с ветки дуба, где устроилась было, начинала орать, перебулгачивала соседей, и в парке до самой зари было неспокойно…

Но уже утром она знала, что надо делать.

Свет еще только начинал брезжить, и не все птицы продрали с утра горло бодрыми, настырными воплями, а она уже приискала парочку крепких и в меру кривых сучьев, которые могли бы стать основанием.

* * *

Слава богу, что хоть развилка оказалась на месте. Она опустилась на одну из веток и долго сидела на ней неподвижным черно-серым пятном – настороженная и сосредоточенная. Что-то подсказывало ей, что на этом месте, здесь, где пропало совсем почти готовое гнездо, не стоит пытаться построить другое. Кара разглядывала палисадник и дорожку, придирчиво ища в давно знакомом затаившуюся опасность. В какой-то момент осторожность возобладала – прощально каркнув, она слетела с ветки, чтобы найти новое место, но воспоминание о том, какое ладное, крепкое, замечательное гнездо получилось у нее на этой вот самой развилке, заставило ее почти перевернуться в воздухе и опуститься на ветвь.

Дом не вызывал в ней никаких опасений – она не думала, что это большое каменное гнездо с темными прямоугольниками немытых с зимы окон может чем-то грозить ее маленькому, сложенному из прутьев и веток. С большим сомнением она разглядывала проезжавшие метрах в шестидесяти от дома красные трамваи. Они дребезжали по стальным полосам рельсов, замедляя ход на повороте и будто присматриваясь – что это она там делает? Довольно странные существа. Может быть, это один из них забрался сюда и унес гнездо?..

Между тем гнездо лежало внизу, и она бы легко заметила его, если бы могла подумать, что этот безобразный ворох прутьев, валяющийся на мертвой прошлогодней траве, имеет к ней какое-либо отношение. Нет, она не узнавала его. Она и раньше-то узнавала свое гнездо не по форме, не по каким-нибудь его особенным приметам, а по его функции, по тому, что оно было ее гнездом. Теперь она дергала из него подходящие прутья и проволоку, нимало не вспоминая, что проволоку эту она сама же и вплетала в него несколько дней назад. Ведь гнездо не могло лежать на земле, и поэтому это, лежащее на земле, не могло быть гнездом…

Снег таял, и все вокруг имело неряшливый и некрасивый вид. Над теплоцентралью, где даже в самые морозы почва глубоко не промерзала, вылезло несколько бледно-зеленых стебельков.

Она укрепила сучья и принялась за дело. Дело шло хуже, значительно хуже, чем в первый раз. Кара нервничала, то и дело вспоминая, что где-то невдалеке, возможно, притаился враг, разрушивший первую постройку. У нее не было времени работать с такой тщательностью, как раньше. С каждым днем теплело, солнце грело не на шутку, весна, задержавшаяся было в своем путешествии, обещала быть дружной. Она теребила прутья и в спешке подбирала или отламывала то слишком короткие, то несоразмерно длинные. Поэтому и гнездо, росшее в развилке, выходило неудалым, рыхлым. Но ладно, ладно… главное, чтобы оно было крепким, чтобы не рассыпалось ненароком в начале лета, оставив без крова беспомощных птенцов.

Кара выдернула из охапки прутьев, валявшихся внизу, обрывок алюминиевой проволоки и вплела его между веток.

* * *

Через несколько дней женщина в окне второго этажа, наблюдавшая сначала, как ворона бестолково мечется и то садится на развилку в оторопи несчастья, то улетает прочь, заметила, что в развилке уже лежит новое основание и на нем высится некое подобие кособокого и незавершенного гнезда.

Она удивилась. Она знала, что вороны – птицы осторожные, и вряд ли какая из них решится сооружать новое гнездо на месте разрушенного. Она снова наблюдала за ее деятельностью и усмехалась, когда Кара, смешно напрягшись, заталкивала между другими очередной прут.

В общем-то, ей была симпатична такая настырность. Но что делать – ведь у нее самой рос ребенок. А вороны просыпаются безумно рано – в пять. Или даже в четыре. И будут галдеть ни свет ни заря под самыми окнами!..

Она отвернулась и сказала несколько слов. Появился мужчина. Теперь они вдвоем маячили за стеклами, немо шевеля губами.

– Ты видишь?

– Ну уж второй раз я не полезу, – ответил он. – Хватит и того, что я уже чуть не свернул шею.

– Надо сломать сейчас, – настаивала она. – Пока оно пустое.

– Ты, кажется, преувеличиваешь, – заметил он. – Не так уж громко они орут, в самом деле. И потом, надо же ей где-то гнездиться…

– В округе полно парков, – непреклонно сказала женщина. – Надо быть дурой, чтобы второй раз начинать на том же месте.

Кара не слышала ни начала этого разговора, ни его конца. Она могла только видеть, как они шевелят губами за мутным стеклом и как вскоре мужчина, с досадой махнув рукой, скрылся в соседней комнате. Но она и этого не видела. Ей было некогда – она настойчиво теребила прут, свисавший с куста на тонком, но все же крепком лыке.

* * *

Мужчина спустился со второго этажа и вышел из подъезда. В руке у него был длинный шест. Он быстрыми шагами обошел дом и направился к дереву.

Все это было довольно глупо. Однажды он уже забирался на самую верхотуру, чтобы сбить гнездо. Дерево было плохо приспособлено для лазания: ветки его росли от ствола под малыми углами, ступню зажимало, когда он ставил ногу в развилку… Он вспомнил, как лазил по деревьям в детстве. Совсем другое дело.

Он оглянулся. За ним никто не смотрел, но казалось, что из каждого окна таращатся удивленные глаза.

Прислонив шест к стволу, он схватился за нижний сук и, подтянувшись на руках и изогнувшись, забросил тело метра на полтора вверх. Левая нога встала в неудобную узкую развилку. Ему пришлось нагнуться и просунуться под другой сук, будто нарочно росший здесь, чтобы мешать. Вот же зараза. Когда смотришь из окна, кажется, что гнездо чуть выше второго этажа. На самом деле оно почти на уровне третьего. Он обхватил ствол руками и кое-как вскарабкался до следующей развилки. Посмотрел вниз. Ага. Теперь придется вдобавок держать шест в руке. Иначе потом до него не дотянуться.

Ну как пить дать загремит он отсюда…

Шест. Одно название, что шест. Просто ровная толстая палка чуть длиннее лыжной. С одного конца вколочен большой гвоздь. Он сам его и вколачивал когда-то. И, надо признать, сделал это не очень-то аккуратно. Гвоздь оказался великоват и прошел насквозь. А с другой стороны загнут больше чем наполовину. Палку ставили под веревку, чтобы не дать ей провиснуть под грузом. Каждое лето эта морока – сушка, труска…

Он давно собирался выдернуть этот гвоздь. Вполне можно было обойтись без него. И загнут-то не по-человечески. Нет бы утопить в дерево, что ли… так нет. Вот и торчит теперь – ржавый и кривой. Опасно торчит. Не хватает еще на него напороться…

Дерево шаталось.

«Все-таки деревья созданы для птиц», – подумал он и прибавил несколько слов по адресу жены. Сейчас, должно быть, все, кто живет в доме, наблюдают из окон за его упражнениями.

Он вытянул руку с палкой и попытался достать. Палка беспомощно шаталась в воздухе, не задевая гнезда. Нужно было подняться еще выше. «В прошлый раз все было как-то проще, – подумал он. – Ах, дьявол. Не заладилось. Не дай бог, она и в третий раз примется за свое. Нет, ну правда, дурой надо быть. Далось ей это гнездо».

Он задрал ногу. Брюки в ходу затрещали. Он выругался. Кажется, отсюда уже можно было дотянуться.

Он мучительно вытянул руку, чтобы кое-как достать палкой днище гнезда, и толкнул.

Оно не поддалось.

* * *

Если бы Кара прилетела чуть позже, она бы застала голую развилку, с которой гнездо и во второй раз было снято, как снимают с головы шапку.

Ворона темным размытым комом появилась из-за угла дома. Он вздрогнул от крика и едва не выпустил ветку, за которую держался. Хлопая крыльями, она носилась над деревом, а он все толкал и толкал это проклятое гнездо своим неудобным орудием.

Дерево было кособоким. Проклиная все на свете, он висел на его голой стороне. Одна нога так и не нашла опоры. Человек мельком глянул вниз, и ему показалось, что дерево выросло, по крайней мере, вдвое.

Птица кричала и била крыльями воздух. Она вела себя так, будто в гнезде уже лежали яйца или пищали птенцы.

Человек снова потряс гнездо неловким толчком шеста.

Она попыталась подлететь под гнездо, где угрожающе и упрямо моталась из стороны в сторону длинная палка, – чтобы оглушить ее хлопаньем крыльев, сбить с толку, отвлечь и увести за собой. Но подобраться туда не удавалось – под гнездом пересекались несколько крупных ветвей, и крыльям не было простора между ними. В отчаянии она взмыла вверх и снова в бешенстве закричала.

А через мгновение уже падала вниз и, поскольку не могла добраться до своего истинного врага, ударила клювом и крыльями придаток – человека.

Он никогда бы не подумал, что удар птицы может быть так силен. Едва не сорвавшись от неожиданности, он вобрал голову в плечи и вспомнил некстати, что у птиц даже кости полые, чтобы быть легче.

Она кинулась на него снова. Сгорбившись, он свесил ногу, торопливо нащупывая предыдущую развилку и одновременно высвобождая шест из переплетения веток.

Удары были сильны. Честно сказать, он не на шутку испугался. Шест оказался на свободе. В сущности, можно было просто швырнуть его вниз и не возиться. Она с радостью, как ему показалось, бросилась на верхнюю часть шеста, ударив его грудью, и снова взмыла. «Теперь она будет сражаться с ним», – подумал он. Ворона опять с криком бросилась вниз и вперед. «Ах ты фурия!» – подумал он и еще вдобавок поддал шестом ей навстречу, чтобы удар получился смачнее: хватит, в самом-то деле, пусть она тоже немного испугается!..

Он заметил, как птица дернулась в сторону. Что-то помешало ей… она забила крыльями… и тут правое странно и резко вывернулось назад.

«Гвоздь!» – сообразил он с невольно сжавшимся сердцем.

Птица падала, поскольку назвать это полетом уже было нельзя; падала, кренясь и выворачивая шею; падала, крича, кое-как планируя и безуспешно пытаясь поднять тело в воздух лихорадочным биением целого крыла…

Она упала метрах в трех от дерева и закружилась по земле, слепо подпрыгивая и почти опрокидываясь при каждом взмахе. Потом отбежала в сторону, волоча по жухлой серой траве кончики перьев, и замерла, втянув голову с полуоткрытым клювом.

Человек спрыгнул вниз, отбросив в сторону шест, и шагнул к ней. Ворона снова забилась. Он обернулся и посмотрел вверх, на гнездо. Потом подхватил палку, помедлил было, но вот повернулся и торопливо пошел вдоль дома, часто озираясь и поглядывая на окна.

Гнездо рассыпалось только к следующей зиме. Даже недостроенное, оно выдержало и майские бури, и осенние дожди.