Читать книгу Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин - Страница 5

Запыленная «девятка» цвета «мокрый асфальт» – когда-то престижный автомобиль модного цвета, а нынче просто ржавое корыто, способное привлечь чье-либо внимание разве что своим почтенным возрастом да скверным, явно предынфарктным, техническим состоянием, – бренча отставшими железками, тряслась на ухабах и колдобинах разбитого, постепенно становящегося непроезжим шоссе. Несмотря на жаркую погоду, окна с тонированными стеклами были подняты: здешние места не располагали к езде с ветерком, поскольку вместе с прохладой в салон могло проникнуть кое-что еще, не столь безобидное.

Вдоль шоссе тянулись, неторопливо убегая назад, знакомые пейзажи, в которых было столько же очарования, сколько его можно разглядеть в валяющемся на обочине неприбранном, частично разложившемся трупе. Поросшие бурьяном пустыри сменялись чахлыми перелесками, мертвые выселенные деревни были целиком отданы во власть ветра, дождей и ползучих кустарников. Растительность тут выглядела какой-то больной, словно отравленной; впрочем, вполне возможно, это неприятное впечатление было навеяно воображением: зная, что увидеть радиацию невозможно, мозг повсюду искал и, как водится, находил зримые признаки ее присутствия. Так совершенно здоровый, но впечатлительный человек, углубившись в чтение медицинской энциклопедии, находит у себя симптомы всех перечисленных там заболеваний; так, уверив себя в существовании привидений и нечистой силы, мы со временем начинаем наяву видеть притаившуюся по углам нечисть.

В машине сидели трое молодых, крепких мужчин, одетых небогато и просто, без неуместного в здешних безлюдных краях лоска, но чисто, по-городскому – без камуфляжа, тяжелых сапог и прочих атрибутов местной брутальной моды. В закупоренном наглухо, чуть ли не загерметизированном салоне стоял густой запах обильно сдобренного чесноком и специями сала, проникавший сюда из багажника. Плохая – вернее сказать, никакая – изоляция салона любого хэтчбека от багажника в данном случае отсутствовала совершенно, и пахучее содержимое последнего, представлявшее собой целую гору каких-то сумок, пакетов и даже холщовых мешков, возвышалось над спинкой заднего сиденья, почти полностью закрывая обзор. Впрочем, следить за зеркалом заднего вида тут не было никакой необходимости ввиду полного отсутствия дорожного движения – как в попутном направлении, так и во встречном.

Впереди показался крутой поворот. Густые заросли, подступая вплотную к дороге, делали видимость нулевой, и водитель, который был настоящим лихачом где угодно, но только не на работе, убрал ногу с педали газа, хотя притормаживать, как сделал бы на его месте какой-нибудь чайник, все же не стал. Пассажир на переднем сидении уже открыл рот, чтобы отпустить по этому поводу какую-нибудь остроту, но тут «девятка» миновала поворот, и его рот захлопнулся с отчетливым стуком – не по желанию хозяина, а сам собой, под воздействием силовых векторов, возникших в результате экстренного торможения.

Лысые покрышки вцепились в бугристый, растрескавшийся асфальт, оставляя на нем черные полосы, машина в клубах пыли пошла юзом и, наконец, остановилась в метре от перегородившего дорогу джипа.

Джип стоял поперек проезжей части, полностью перекрыв своей облепленной грязью угловатой тушей правую половину дороги вместе с обочиной. Дверь багажника была открыта нараспашку, воруя еще полметра свободного пространства. На асфальте, затрудняя задачу тому, кто вздумал бы объехать препятствие слева, валялся разбросанный в полнейшем беспорядке хлам, который обычно сопутствует аварийной остановке: лежащее на боку запасное колесо, домкрат, крестообразный баллонный ключ и обрезок водопроводной трубы, используемый в качестве рычага при откручивании зажатых намертво, приржавевших гаек.

Еще левее все еще можно было кое-как проехать – вернее, можно было бы, если бы не человек, который, сидя на корточках спиной к подъехавшей машине, как ни в чем не бывало, что-то делал со своим ботинком – похоже, просто завязывал шнурок.

– Вот урод, – сказал пассажир с переднего сиденья. – Хоть бы знак аварийной остановки перед поворотом выставил!

– И ж… повернулся, как будто так и надо, – поддакнули сзади. – Грохнуть его, что ли?

– Угу, – саркастически промычал водитель, – грохнуть… Это ж Мосла корыто, ты что, не видишь? Тебе нужны проблемы с Бурым? Мне, лично, не нужны. И Хвосту не нужны…

Он трижды коротко посигналил, привлекая внимание сидящего на корточках человека. При этом он понимал, что совершает нелепое, смешное и бессмысленное действие: тот, кто ухитрился пропустить мимо ушей какофонию, которой сопровождалось экстренное торможение, не услышит и сигнал.

– Глухой, что ли? – вторя его мыслям, удивленно произнес один из пассажиров – тот, что сидел спереди.

Задний открыл дверцу.

– Прикройте, если что, – сказал он и выбрался из машины.

Водитель и его сосед, вынув пистолеты, почти синхронно оттянули затворы и завертели ручки стеклоподъемников, открывая окна на случай, если придется стрелять. Перегородивший дорогу джип принадлежал Мослу; Мосол работал на Бурого, который был надежным, проверенным деловым партнером Хвоста, на которого, в свою очередь, работали те, кто ехал в «девятке». Опасаться, по большому счету, было нечего, но… В бизнесе друзей не бывает, это аксиома, и Бурый вполне мог решить, что запросто обойдется без партнеров. К тому же машина Мосла и сам Мосол – это не одно и то же.

Человек в камуфляже по-прежнему сидел на корточках, почти касаясь правым коленом растрескавшегося асфальта, и продолжал, сгорбившись, возиться со шнурком на левом ботинке. Парламентер, по имени Саня, а по кличке Фома, приблизился к нему и осторожно похлопал ладонью по плечу.

Виновник непредвиденной задержки не вздрогнул, как можно было ожидать от глухого, застигнутого врасплох, не попытался схватить Фому за руку и бросить через плечо и вообще не стал делать каких-либо резких движений. Он спокойно обернулся и посмотрел на стоящего позади человека сквозь дымчато-коричневые стекла очков.

– День добрый, – довольно приветливо произнес он.

– Здорово, – проворчал Фома.

Он был слегка удивлен поведением незнакомца – как, собственно, и тем, что перед ним незнакомец, а не Мосол или кто-то другой из его коллег, кому тот мог доверить свой горячо любимый джип. Всех, с кем приходилось сотрудничать тут, в заповеднике, и за его пределами, он знал в лицо и по именам. Этого человека он видел впервые. Перед ним мог быть новенький – текучка существует везде, даже в самом прибыльном бизнесе. Вероятнее всего, именно так и было, но ухо все же следовало держать востро: когда едешь по безлюдным местам в машине, нагруженной ломовой синтетической наркотой, общий вес которой приближается к весу копченого сала, которым она замаскирована, расслабляться нельзя ни на секунду.

– А Мосол где? – спросил Фома.

– Помер, – лаконично ответил незнакомец, рывком затянул шнурок и встал, выпрямившись во весь рост. – Куда путь держите, ребята?

– А ты кто такой? – неприветливо поинтересовался Фома. Он уже начал жалеть, что вылез из машины. Этого любопытного гражданина на чужом джипе надо было просто столкнуть с дороги бампером, а не разводить дипломатию с козлом, чье поведение подозрительно похоже на поведение обыкновенного наводчика. Впрочем, если бы в придорожных кустах сидели молодцы с автоматами, они давно бы себя проявили.

Гражданин в солнцезащитных очках без необходимости отряхнул колени, а затем нарочито медленно и плавно потянулся правой рукой к нагрудному карману камуфляжной куртки. Отстегнув клапан, он просунул внутрь два пальца и, выудив оттуда, предъявил Фоме коленкоровую книжицу с тисненой золотом надписью: «ФСБ». Словно прочтя мысли собеседника, который первым делом подумал, что такую ксиву можно купить в любом подземном переходе, незнакомец развернул удостоверение и держал перед носом Фомы достаточно долго, чтобы его можно было обстоятельно, без спешки изучить.

Убедившись, что удостоверение настоящее, и что фотография в нем соответствует стоящему посреди дороги оригиналу, Фома скроил кислую мину. Бояться было нечего: на захват все это походило даже меньше, чем на разбойничью засаду. Но и приятного в этой встрече не было ничего. Вероятнее всего, владелец предъявленного удостоверения был очередным взяточником – новичком, переведенным в здешнее управление из какого-то другого места, введенным коллегами в курс дела и явившимся, чтобы заявить о своем праве получать процент с чужого бизнеса.

– Ясно, – вздохнул Фома и, заведя руку за спину, украдкой махнул ладонью своим компаньонам, чтобы спрятали стволы и притворились парочкой мирных, законопослушных лохов. – Домой мы направляемся. В гостях были – там, на той стороне. Сальца взяли, горилочки – ну, все, как полагается. А через зону двинули, потому что так километров на двести короче.

– Понятно, – улыбнулся лихоимец в темных очках. – Гостили у Бурого, а дома Хвост гостинцев заждался… Так?

– Какой еще бурый хвост? – включил пингвина Фома. – Проехать дай, мужик! Ты ж не при исполнении, да и юрисдикция тут не твоя. Это, на минуточку, не российская территория.

– Все верно, – кивнул очкастый, – на российской территории я бы с тобой иначе разговаривал. А тут места дикие, заграничные, потому и разговор у нас с тобой такой – мирный, как у двух обычных людей, которые случайно встретились на дороге. Один человек говорит: «А покажи-ка, земляк, что у тебя в багажнике!» А другой что?..

Фома посмотрел на джип. Все четыре колеса машины пребывали в полном порядке. Пятое, запасное, лежавшее на дороге, тоже выглядело неповрежденным. Прокол, в результате которого машину заносит и разворачивает поперек проезжей части, как правило, виден невооруженным глазом. Впрочем, и так было понятно, что налицо примитивная инсценировка, устроенная с единственной целью – остановить «девятку», экипаж которой в силу известных причин старался делать остановки как можно реже.

В принципе, такое с ними уже бывало; более того, бывало с ними еще и не такое. Странно было только, что московский эфэсбэшник не поленился притащиться в такую даль ради копеечной взятки, а притащившись, разъезжает на машине Мосла, который, по его словам, помер. Ну, помер и помер – все там будем, в конце-то концов. Но вот машина… Что, у покойника других наследников не нашлось?

– А другой, – отвечая на поставленный вопрос, сказал Фома, – ему так базарит: иди, базарит, земляк, драной козе под хвост загляни. Мой багажник – мое личное дело, и нечего тебе им интересоваться. Официальных полномочий у тебя никаких, ксива твоя тут ни хрена не стоит, а если ты такой грамотный, что даже Хвоста и Бурого знаешь, то должен, кажется, понимать, что они люди серьезные и таких фокусов не любят. Есть договоренности, есть порядок, и порядок этот лучше не нарушать.

– А я, стало быть, нарушаю? – с кривоватой улыбкой уточнил человек в темных очках, застегивая клапан кармана, в который убрал свое удостоверение.

– Типа того, – сказал Фома. – То есть, если бы мы с парнями действительно работали на Хвоста или, там, на Бурого, вот этот твой гоп-стоп наверняка засчитали бы как серьезный косяк. Но мы-то сами по себе! Так, слышали звон – есть, дескать, такие авторитетные дяди, один на Украине, другой в Москве, крутят тут какие-то серьезные дела…

– Ошибочка, значит, вышла, – с полувопросительной интонацией произнес эфэсбэшник.

– Типа того, – повторил Фома. – Нам бы проехать, – напомнил он. – Может, приберешь свою бутафорию?

– Конечно-конечно, – торопливо закивал головой москвич и, демонстрируя полную готовность как можно скорее освободить проезд, поднял с земли домкрат и баллонный ключ. – Без обид, договорились?

– Угу, – без излишней ласковости буркнул Фома.

Откровенно говоря, сейчас он понимал еще меньше, чем в самом начале. Разговор получился какой-то дурацкий, несерьезный: «Дай денег!» – «Не дам!» – «Ну, спасибо, извините…» И ведь это не потерявший берега пьяный гопник, а подполковник ФСБ, явно очень хорошо знающий, кто такие Бурый и Хвост и чем они занимаются. Он приехал на джипе Мосла, заранее точно зная, в какое время и по какой дороге будут двигаться курьеры, устроил тут настоящую засаду, и ради чего – чтобы обменяться парочкой бессмысленных фраз и сразу пойти на попятный?

Москвич с лязгом забросил домкрат и баллонник в багажник чужого джипа и наклонился за колесом. Фома не стал ни прощаться с ним, ни торопить: ситуация была странная, явно нештатная, и умнее всего сейчас было молча вернуться в машину и поскорее уехать.

Действуя в соответствии с этим не шибко оригинальным, но весьма разумным планом, Фома повернулся к москвичу спиной и направился к «девятке», в салоне которой его дожидались недоумевающие коллеги. Сделав два шага, он не утерпел и все-таки обернулся. Это проявление слабости осталось незамеченным: эфэсбэшник как раз укладывал в багажник запаску, так что наружу торчала только его обтянутая камуфляжными штанами корма. Фома отвернулся, на ходу пожав плечами, и в это время москвич, прекратив возиться с запаской, выглянул из-за открытой дверцы багажного отсека и выстрелил ему в спину из пистолета.

Фома еще падал, когда москвич, сменив прицел, несколько раз подряд выстрелил по машине. Ветровое стекло «девятки» украсилось созвездием пулевых пробоин, от которых неровными лучиками разбегались мелкие трещины, и оставшиеся в машине курьеры умерли почти одновременно, даже не успев вынуть спрятанное по сигналу Фомы оружие.

Человек в темных очках взял из багажника джипа небольшую сумку и, повесив ее на плечо, подошел к «девятке». Когда он открыл дверцу, оттуда вывалился и головой вперед упал на дорогу труп водителя. Одна пуля попала ему в переносицу, другая пробила гортань. Ухватив за штанину, стрелок убрал мешающую ему ногу мертвеца и, потянув рычажок под сиденьем, отпер замок багажника. Он обошел машину сзади и открыл багажник. В ноздри ударил запах копченого сала и чеснока, такой сильный и аппетитный, что киллеру немедленно захотелось есть. Он открыл свою сумку и приступил к нехитрым приготовлениям: вдавил в приличных размеров брусок пластиковой взрывчатки детонатор, вставил бикфордов шнур и, раздвинув мешки и сумки, поместил взрывчатку на самое дно багажника, затолкав ее настолько далеко, насколько мог. Держа конец шнура в руке, он перешагнул через распростертое на дороге тело Фомы и забрался на водительское сиденье джипа. На приборной панели лежала открытая пачка «кэмел». Стрелок вытряхнул оттуда сигарету, сунул в зубы и чиркнул колесиком бензиновой зажигалки. Голубоватый дымок рассеялся в пахнущем лесными травами воздухе; киллер, в кармане которого лежало удостоверение подполковника ФСБ, поднес тлеющий кончик сигареты к бикфордову шнуру и, когда тот зашипел, плюясь злыми искрами и дымясь, бросил его на дорогу.

Двигатель джипа завелся со второй попытки. Стрелок включил передачу, захлопнул дверцу и аккуратно развернул машину в сторону российской границы. В боковое зеркало ему было видно, как сердитый огонек, искрясь и волоча за собой тающий султан синеватого дыма, бежит по разбитому асфальту к открытому багажнику «девятки». Машина тронулась и успела проехать около двадцати метров, когда позади коротко, оглушительно громыхнуло. Дымящаяся дверца багажника, кувыркаясь и дымясь на лету, промелькнула в небе и с лязгом грохнулась на дорогу перед джипом. Внедорожник слегка подбросило, когда правое переднее колесо наехало на нее, с хрустом и скрежетом сминая горячий металл обшивки; в боковом зеркале виднелся дымный, чадный костер, от которого все еще отваливались какие-то пылающие куски. Лужицы и капли коптящего пламени были разбросаны по дороге, спортивная куртка распростертого на проезжей части Фомы тлела в районе правой лопатки.

Потом машина миновала очередной поворот дороги, картинка в боковом зеркале сменилась, и, чтобы бросить прощальный взгляд на маячащий в небе над верхушками кустов косой столб черного дыма, человеку в темных очках пришлось повернуть голову. Его губы тронула тень улыбки: работа, как обычно, была проделана без сучка и задоринки.

* * *

Старенькая «Таврия», выкрашенная в отвратительный бледно-зеленый цвет (выкрашенная, судя по некоторым верным признакам, от руки, обыкновенной малярной кистью, и притом не слишком аккуратно), дребезжа, как ведро с болтами – каковым, в сущности, и являлась, – мужественно барабанила колесами по многочисленным неровностям заброшенного, пришедшего в полнейший упадок шоссе. Струп вел ее по прямой, объезжая только самые глубокие ямы, в которых можно было запросто оставить колесо. От сильной тряски в тесном, провонявшем грязным тряпьем и бензином салоне бюджетного автомобильчика, который увидел свет еще до развала Советского Союза, мутно-желтым облаком стояла поднявшаяся с пола пыль. Струп открыл оба окна, но это почти не помогало, и он уже начал подумывать о том, чтобы для сквозняка открыть еще и багажник.

Небо над лесом в той стороне, куда он направлялся, снова пошло наливаться предгрозовой синевой, темнея прямо на глазах. Начало лета выдалось аномально дождливым, и в заросших кустами и высокой травой придорожных канавах тускло поблескивала стоячая вода. О ветровое стекло то и дело с отчетливым стуком разбивались крупные, ядреные комары; мухи ударялись в него со щелчком, оставляя неприятные на вид желтоватые кляксы, а большие жуки в хитиновых панцирях били в стекло, как пули или вылетевшие из-под колеса камни, заставляя Струпа рефлекторно втягивать голову в плечи.

Слева послышалось низкое, басовитое гудение. Повернув голову, Струп увидел крупного желто-коричневого шершня, который неподвижно завис в воздухе напротив открытого окна в каком-нибудь десятке сантиметров от его лица. Струп покосился на спидометр. Стрелка покачивалась в промежутке между сорока и пятьюдесятью километрами в час. Ничего себе – неподвижно! Он немного увеличил скорость. Шершень не отставал. Струп притормозил, но и это не помогло: кусачая тварь реагировала мгновенно и осталась на прежнем месте, как будто и впрямь была жестко прикреплена к машине посредством торчащего из окна невидимого проволочного штыря. Не имея ни малейшего желания проверять, насколько болезненным может оказаться укус, Струп торопливо завертел ручку стеклоподъемника. Окно закрылось, и шершень, словно что-то такое поняв, резко отвернул в сторону и желто-коричневой пулей по длинной дуге улетел в придорожные кусты.

Тогда Струп снова открыл окно и потянулся за сигаретами, которые лежали на соседнем сидении. Там же, справа, упираясь обшарпанным деревянным прикладом в грязный резиновый коврик, стоял его верный помповый дробовик. Двумя пальцами выудив из пачки сигарету, Струп сунул ее в зубы, взял из проволочной загородки на передней панели зажигалку, и тут где-то далеко, прямо там, куда он держал путь, послышался плотный громовой раскат. При этом молнии Струп не видел. Молния могла блеснуть, пока он отвлекся на шершня, состязаясь с ним в скорости и маневренности, но тогда гром, так долго катившийся из далекого далека, прозвучал бы намного слабее.

Прямо по курсу над лесом вдруг поднялся, густея на глазах, косой, увенчанный клубящейся грибовидной шапкой столб жирного черного дыма с заметными даже издалека прожилками рыжего пламени. Не раздумывая ни секунды, Струп съехал на обочину и затормозил. Облако поднятой колесами пыли настигло машину, накрыло густой, почти непрозрачной пеленой, заставив водителя несколько раз чихнуть, и уползло вперед, рассеиваясь и оседая. Все так же, не раздумывая и не медля, майор Бурсаков схватил ружье, толчком распахнул дверцу и, пригибаясь, как под обстрелом, обежал машину.

В кусты он нырнул, как дикий кот – беззвучно, не сломав ни единой ветки и почти не примяв высокую траву. За время своего пребывания в здешних краях, местами напоминавшего настоящую робинзонаду, он приобрел навыки опытного лесовика, разведчика и зверолова, и теперь, пожалуй, мог бы потягаться с любимым литературным героем своего полузабытого детства – Натаниэлем Бампо по прозвищу Соколиный Глаз.

В данный момент упомянутые навыки пришлись как нельзя кстати: в последнее время в заповеднике стало неспокойно, стреляли все гуще и откровеннее, а теперь вот, глядите-ка, и до взрывов дело дошло. Со стороны могло показаться, что тут, в радиоактивных лесах, назревает масштабная война двух криминальных группировок. Кое-кто именно так и думал. В украинском приграничье люди Бурого, злобно ворча, доставали из тайников и приводили в боевую готовность оружие. И точно такая же картина наблюдалась в некоторых населенных пунктах Брянской области, где местные жители, работающие на таинственного и могущественного Хвоста, уже прикидывали, как бы поквитаться за полегших в зоне отчуждения земляков. Майор Бурсаков был, наверное, единственным, кто догадывался, что на самом деле все это – чудовищное недоразумение, старательно и умело кем-то организованная провокация.

Выбрав местечко в зарослях, откуда, оставаясь незамеченным, мог видеть все, что происходит на дороге, Струп дослал в ствол дробовика заряженный разрывной пулей патрон и стал ждать развития событий. Стрелял он неплохо и был готов при необходимости продемонстрировать это свое умение, проделав в неприятеле дыру размером с кулак Николая Валуева. Если там, впереди, опять шалит тот, о ком ему только что подумалось, и если стрелять действительно придется, в Москве будут очень недовольны поведением майора Бурсакова: ему приказали детально разобраться в происходящем, а он взял и превратил главного подозреваемого в корм для червей и лесных муравьев! Но если они там, на Лубянке, такие умные, пусть приезжают сюда сами и делают все, что сочтут необходимым: задерживают, арестовывают, снимают показания и отпечатки пальцев… Только как бы им не отправиться вслед за теми, чьи трупы чуть ли не ежедневно начали пачками находить тут, в заповеднике! Майор Бурсаков такого желания не испытывает и, если придется, будет стрелять первым. И, уж конечно, не в воздух…

Предчувствие его не обмануло. Вскоре в той стороне, где над лесом, медленно редея, все еще стоял дымный столб, послышался приближающийся рокот дизельного мотора и гулкие шлепки тугих резиновых покрышек о многочисленные неровности изрытой выбоинами и трещинами дороги. Из-за поворота показался знакомый джип, принадлежавший покойному Мослу.

Струп закусил губу и положил указательный палец на спусковой крючок: ему стало по-настоящему страшно. Он привык иметь дело с преступниками, среди которых хватало профессиональных убийц. Но их действия всегда подчинялись какой-никакой логике, имели цель и мотив, да и сами упомянутые персонажи были люди как люди – скверные, но вполне обыкновенные, склонные, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, к осторожности и простой человеческой боязливости. Но тот, кто уехал вчера от здания заброшенного деревенского магазина на чужом джипе, вел себя, как опьяневший от крови тигр-людоед. Страха он не ведал, а логики в его поведении было столько же, сколько в поведении персонажа какого-нибудь компьютерного шутера, который может добиться победы лишь одним способом: расстреляв и уничтожив всех, кто встретится на пути. Вот и задерживай такого, вот и снимай с него показания! Застрелить, как бешеного пса – так, и только так его можно остановить. А поскольку команды остановить его не было, умнее всего просто не попадаться ему на глаза…

Поравнявшись с известной всему заповеднику «Таврией» Струпа, джип немного замедлил ход. Окно со стороны водителя было открыто, и затаившийся в кустах майор Бурсаков получил отличную возможность еще разок полюбоваться блеском темных солнцезащитных очков из-под низко надвинутого козырька армейского кепи. Ему показалось, что водитель джипа улыбается, глядя поверх стоящей на обочине малолитражки на его укрытие. Он похолодел, преисполнившись чертовски неприятной уверенности, что убийца сейчас остановит внедорожник и затеет с ним игру в прятки на выбывание, но в следующее мгновение обладатель темных очков снова прибавил газу, и джип, рыча немолодым мотором, укатил в направлении российской границы.

Выждав еще немного и убедившись, что внушающий ему иррациональный, прямо-таки мистический страх душегуб в темных очках не намерен возвращаться, Струп вернулся в машину и запустил не успевший остыть слабосильный двигатель. «Таврия» тронулась с места и бодро покатилась вперед, тарахтя и дребезжа на всю округу.

Вскоре майору пришлось остановить машину, чтобы не наехать на лежащее ничком посреди дороги тело в обгорелой спортивной курточке. Слева под лопаткой виднелось пулевое отверстие, куртка в этом месте набрякла кровью, а по растрескавшемуся сухому асфальту расплылась темная лужа, как будто кто-то разлил тут банку вишневого сиропа. В нескольких метрах от тела догорал искореженный взрывом остов легковой машины – судя по характерной форме кузова, жигулевской «девятки». Язычки умирающего от бескормицы пламени лениво перебегали по радужно-сизому от жара металлу, выискивая уцелевшие молекулы органики, которые можно обратить в пепел, железо и оплавленный асфальт курились едким серым дымом. Пахло бензином, горелой резиной и пластиком; разглядев внутри этого погребального костра два дымящихся, обугленных тела, Бурсаков поспешно распахнул дверцу, свесился наружу и некоторое время сидел так, пережидая мучительный приступ тошноты.

Когда опасность распрощаться со съеденным полтора часа назад завтраком миновала, он выпрямился на сиденье и посмотрел в зеркало заднего вида. Дорога позади него была пуста и безжизненна, только парочка трясогузок, смешно подергивая хвостами, бродила вдоль стершейся осевой линии, деловито выискивая что-то в трещинах асфальта. Небо в той стороне было ясным, а с запада надвигалась туча, и порывы ветра уже доносили оттуда прохладное, напоенное запахами дождя и озона дыхание приближающейся грозы.

Прихватив дробовик, он выбрался из машины. Под ногой звякнула, откатившись в сторону, потревоженная гильза. Наклонившись, Струп подобрал ее. Гильза опять была от «Стечкина» – как там, на речном берегу, и как вчера в здании магазина.

Услышав за спиной глухой шум, он вздрогнул и резко обернулся, едва не выпалив из ружья. Но это был не возвращающийся джип, а всего лишь запутавшийся в ольховнике сильный порыв ветра.

– Чтоб тебя, – пробормотал Струп и, наклонившись, левой рукой перевернул на спину труп человека в серой спортивной куртке.

Покойничек оказался знакомый – как, впрочем, и следовало ожидать. По паспорту он был Александр Белошапка, по прозвищу – Фома, а по профессии – наркокурьер. Фома работал на московского авторитета по кличке Хвост, и его безвременная кончина здесь, на территории заповедника, служила отличным подтверждением версии майора Бурсакова: человек в темных очках не принадлежал к какой-либо из группировок, совместными усилиями создавших и эксплуатирующих пролегающий через радиационный заповедник коридор двухсторонних контрабандных поставок. Он отстреливал как тех, так и других; вчера его жертвами стали украинские братки Бурого, явившиеся забрать из тайника в подсобке магазина привезенное из России оружие, сегодня – люди Хвоста, транспортировавшие в Москву полученный где-то здесь, в заповеднике, груз синтетических наркотиков. На Лубянке, судя по последней полученной шифровке, думали примерно так же. К сожалению, майору Бурсакову от этого было не легче: в чем бы ни заключалась рабочая версия, проверять и разрабатывать ее предстояло ему – здесь, в зоне, один на один с непредсказуемым, лишенным инстинкта самосохранения убийцей, который никого не щадит и не дает промаха.

Залитое восковой мертвенной бледностью лицо убитого выглядело измученным, но умиротворенным, глаза были закрыты, и Струп почему-то решил, что умер он не сразу. Прогоревшая на спине спортивная куртка была расстегнута, слева за поясом джинсов торчал пистолет, который Фома даже не попытался достать. Выпрямляясь, Струп отступил на полшага от тела. Под правым каблуком что-то хрустнуло, и, посмотрев под ноги, он увидел, что растоптал шариковую ручку. Ручка, наверное, выпала из кармана у Фомы, когда тот, получив пулю в спину, падал на дорогу. Едва успев это подумать, Бурсаков заметил, что треснувший корпус из белой пластмассы запачкан красным. Ручка лежала в полуметре от кровавой лужи, а значит, запачкаться случайно, сама по себе, просто не могла.

Приглядевшись внимательнее, он заметил зажатый в кулаке мертвеца листок бумаги. Тело уже окоченело, и, чтобы разогнуть скрюченные, твердые, как сучки, пальцы, майору пришлось потрудиться. Испачканный кровью листок оказался пропуском, дающим право проезда по территории заповедника. Прямо поперек печатного текста с вписанными от руки личными данными владельца и номером транспортного средства Фома корявыми, разъезжающимися буквами написал несколько слов. Разобрав написанное, Струп присвистнул.

– Вот ты и попался, голубчик, – пробормотал он, бережно убирая окровавленную бумажку в нагрудный карман куртки.

Новый порыв ветра швырнул в лицо горсть колючих песчинок, а в следующее мгновение хлынул дождь – резко, без предупреждения. Он был ровный и спорый, и за пару секунд, которые потребовались, чтобы добежать до машины, Струп успел основательно промокнуть.