Читать книгу Слепой. Танковая атака - Андрей Воронин - Страница 5

Из ведущего к реке переулка послышался хриплый рев мотора и лязг гусениц. Было десять утра, с подернутого прозрачным кружевом легких перистых облаков неба светило незлое сентябрьское солнце. Трава вдоль покосившихся дощатых заборов еще стойко зеленела, но в ней уже довольно густо желтели фальшивым золотом монетки опавшей листвы – липовая осенняя валюта, которой наступающая зима расплачивается с нами за украденное лето. Там, где над заборами частных домовладений нависали ветви деревьев, дорога была усеяна осыпавшимися яблоками. Над раздавленными плодами, источающими пьяный аромат гниения, роились мухи, которым щедрая мать-природа в этом году подарила пару дополнительных недель тепла.

Распугивая мух и с неслышным за стальным рокотом гусениц треском давя яблоки, из переулка показалась угловатая, серо-зеленая стальная туша. Увенчанный набалдашником дульного тормоза длинный ствол мотался вверх-вниз, когда танк тяжело переваливался с ухаба на ухаб, за кормой клубилось мутное облако перемешанной с дымом выхлопа пыли. Люк механика-водителя был открыт, из него торчала голова в танковом шлеме. Шлем был русский и даже, пожалуй, советский: порыжелый от старости матерчатый верх прозрачно намекал на то, что данный предмет гардероба присвоили и начали использовать в качестве мотоциклетного шлема задолго до того, как новая Россия обрела независимость. Если приглядеться, спереди на лбу еще можно было разобрать нанесенные белой краской по трафарету цифры – 326. Тот же номер свежо белел на броне командирской башни, и это смотрелось немного странно, потому что танк, в отличие от шлема механика-водителя, никогда не имел и не мог иметь отношения ни к советской, ни к российской армии.

Подъехав к перекрестку, «тигр» дисциплинированно остановился перед знаком «Уступи дорогу». Голова в порыжелом танковом шлеме завертелась из стороны в сторону, оценивая ситуацию; убедившись в том, что путь свободен, механик-водитель тронул тяжелую машину с места, развернулся на одной гусенице, и призрак давней войны бодро запылил по немощеной деревенской улице.

Как ни странно, его появление на центральной транспортной магистрали населенного пункта не вызвало среди местного населения ни малейшего ажиотажа. Напротив, немногочисленные встречные пешеходы приветствовали человека, чья голова торчала из люка, как старого знакомого, каждый на свой манер: кто махал рукой, кто вежливо приподнимал головной убор, а кто-то просто кивал. Механик-водитель отвечал на все эти приветствия одинаково: подносил к козырьку шлема правую ладонь, в небрежной манере находящегося вне строя старого служаки отдавая честь.

Водитель тарахтящего навстречу, густо забрызганного грязью и коровьим навозом трактора, поравнявшись с «тигром», весело бибикнул, и танкист привычно козырнул ему из люка. У него было прорезанное глубокими мимическими морщинами худое загорелое лицо с седой щеточкой аккуратно подстриженных усов и голубовато-серыми, будто выгоревшими на солнце, истинно арийскими глазами. В вырезе потрепанной камуфляжной куртки без знаков различия виднелся полосатый треугольник тельняшки, в зубах, грозя подпалить усы, дымился окурок папиросы. Ненароком выскользнувший из-под одежды оловянный нательный крестик, слегка покачиваясь, мирно лежал поверх выгоревших полосок застиранной тельняшки, указывая на принадлежность своего владельца к православной конфессии. Танк, в отличие от механика-водителя, таким украшением похвастаться не мог: красная звезда смотрелась бы на башне «тигра» неуместно, и еще более неуместным показался бы здесь и сейчас нацистский крест.

За плавным поворотом деревенской улицы, неподалеку от неоштукатуренного кирпичного домика местной управы на пыльной травянистой обочине стояли три автомобиля: известная здесь каждой собаке серебристая «Волга» главы поселения Звонаревой, сине-белая полицейская «шестерка» и сильно запыленный джип, передняя часть которого от бампера до ветрового стекла была густо залеплена разбившейся мошкарой. На крыше внедорожника поблескивало в солнечных лучах синее ведерко проблескового маячка, в котором здесь, за полсотни верст от ближайшего асфальтового шоссе, не было никакой нужды. Загрязненный до почти полной невозможности разобрать буквы и цифры номерной знак многое мог рассказать сведущему в таких вопросах человеку, вызвав разумное желание держаться подальше от этой машины и ее хозяев. Среди местных жителей таких сведущих не было, но синее ведерко, даже если не обращать внимания на стоящие по соседству автомобили, само по себе говорило о многом.

Рядом с машинами топтались те, кто на них приехал – глава поселения Валентина Серафимовна Звонарева, участковый Лузгин, на чьих погонах тускло поблескивали местами облупившиеся до голого олова майорские звезды, и два сравнительно молодых гражданина в штатском, одетые вполне демократично, но при этом как-то так, что в них с первого взгляда можно было признать городских.

– Давно пора, – сердито и неприязненно поджимая густо подведенные перламутровой помадой губы, говорила Валентина Серафимовна. – Я сто раз предупреждала, что добром это безобразие не кончится, но вы же знаете, как это бывает у нас на Руси: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. И вот, пожалуйста, доигрались в демократию!

Участковый Лузгин, в огород которого один за другим падали тяжелые булыжники гневного административного красноречия, молча курил, хмуро глядя в сторону.

– Я предупреждала, – раздражаясь еще больше из-за отсутствия сопротивления, взвинчивая себя звуками собственного голоса, воинственно продолжала госпожа Звонарева, – я говорила, что нельзя позволять сумасшедшему с антисоциальными наклонностями разъезжать повсюду на этом… на этом чудовище! Это ведь уже не первый случай. Вы вспомните, как он едва не сровнял с землей здание управы!

– Так уж и сровнял, – проворчал Лузгин, заметивший, хоть и стоял спиной, как разом насторожились при упоминании об управе молодые люди в штатском. – Просто подъехал и постоял полчасика у крыльца. Между прочим, понять его можно, да и свои пятнадцать суток он давно отсидел.

– Пятнадцать суток! – возмущенно воскликнула Звонарева. – Да по нему психбольница плачет! Причем пожизненно.

– Врачи так не считают, – возразил Лузгин. – Водительские права у него в порядке, медицинская справка свежая, а ее без подписи психиатра не выдают.

– И потом, он разбивает дороги, – оставив в стороне вопрос о психическом здоровье обсуждаемого субъекта, добавила Валентина Серафимовна.

– Он же их и ремонтирует, – напомнил участковый.

– Это как? – заинтересовался один из людей в штатском.

– Да очень просто, – сказал майор. – Навешивает нож от бульдозера – да это ведь, если разобраться, бульдозер и есть, – и пошел скрести! Зимой снег чистит, летом ямы да ухабы заравнивает… Вместо грейдера, короче. Если б не он, вы б до нас на своем джипе вряд ли доехали – загорали бы сейчас верстах в тридцати отсюда, думали, где трактор искать.

Он пошевелил губами, явно имея, что добавить, но промолчал: выносить сор из избы, упоминая о том, что единственный на всю округу грейдер давно существует только на бумаге, при этих молодцах явно не стоило.

За поворотом стали слышны звуки, знакомые большинству людей только по фильмам о войне – рев мотора и рокочущий лязг, свидетельствующие о приближении тяжелого гусеничного механизма. В той стороне, откуда они доносились, над ветхими заборами и путаницей корявых яблоневых ветвей встало желтовато-серое облако пыли, в котором можно было разглядеть выбрасываемые из выхлопных труб струи черного дыма. В просвете между шиферными крышами двух соседних домов мелькнула серо-зеленая броневая башня с написанным белой краской номером. Один из молодцев в штатском неуверенно шагнул назад, к своей машине, другой так же неуверенно потянулся к левому лацкану светлой спортивной куртки.

– Так ты уверен, майор, что он не станет… э…

– Чего не станет – воевать? – Лузгин невесело усмехнулся и вытряхнул из пачки новую сигарету. – Я вам свое мнение уже высказал, а дальше, как говорится, хозяин – барин. Охота вам перед всем честным народом позориться – валяйте, вызывайте кого хотите – ОМОН, спецназ, поддержку с воздуха… Люди вам только спасибо скажут: со зрелищами-то в деревне прямо беда, цирк шапито до нас еще ни разу не доехал, а тут целое представление, да еще и задаром…

– А он точно нормальный? – перекрикивая нарастающий рев и лязг, спросил второй оперативник из областного управления ФСБ. – Адекватный?

Лузгин в ответ только пожал плечами. Говорить о степени вменяемости хорошо ему знакомого и всеми здесь уважаемого земляка с людьми, полчаса назад рассказавшими дикую байку о ночном нападении «тигра» на Верхние Болотники, было, по меньшей мере, странно. Если кто-то и был не вполне нормален, так разве что тот, кто сочинил эту историю, более всего напоминавшую болезненный бред пациента психиатрической лечебницы. Расскажи ему все это кто-нибудь другой, Лузгин бы только посмеялся: и чего только люди спьяну ни придумают! Но документы у приезжих были в полном порядке, и вряд ли двум сотрудникам известного учреждения пришло бы в голову ехать сюда из самой области, трястись по ухабам и глотать пыль только затем, чтобы скормить деревенскому участковому дикую, ни с чем не сообразную басню.

Ясно, что эти ребята, как говорится, соврут – недорого возьмут, но какая им от этого выгода, какое удовольствие?

«Тигр» выставил из-за угла длинный хобот с набалдашником дульного тормоза, а потом показался целиком, во всей своей красе – серо-зеленый, угловатый, дымящий и грохочущий на всю деревню.

– Если я вам больше не нужна, то у меня еще куча дел, – по-прежнему неприязненно поджимая губы, сказала глава поселения Звонарева. – Откровенно говоря, видеть его спокойно не могу!

– Да-да, разумеется, – глядя на выползающий из-за поворота танк, рассеянно кивнул один из оперативников.

– Большое вам спасибо за помощь, – также не повернув головы, произнес второй голосом человека, разговаривающего во сне. – Слушай, – добавил он, обращаясь к напарнику, – а бортовой номер не тот!

– Номер – ерунда, – отмахнулся напарник. – Один закрасил, второй намалевал – пара пустяков! По крайней мере, это легче, чем раздобыть живого «тигра». Да еще с боекомплектом.

– Маленький он какой-то, – упрямо гнул свое первый, скептически глядя на утюжащий пыльную деревенскую улицу танк. – Или это мне кажется? И движок дизельный – гляди, как чадит!

– Ну и что?

– А я где-то читал, что у немцев с соляркой были серьезные проблемы, поэтому почти вся их техника бегала на бензине. Насчет «тигров» я, правда, не совсем уверен…

– Ну, вот!

– Все равно он какой-то мелкий, – сказал скептик.

– Я же вам говорил, что это обыкновенный бульдозер, – вставил участковый, но на его слова не обратили внимания – возможно, просто не услышали, а может быть, не поняли, что, собственно, он хотел этим сказать.

«Тигр» приближался, прямо как в кино, и уже были видны мелкие детали – сварные швы, заклепки, брызги грязи на серо-зеленой броне, застрявшие между звеньями траков комья влажной глины, пучки вырванной с корнем травы и раздавленные в гнилое фруктовое пюре яблоки. Скептик по примеру участкового Лузгина зубами вытащил из пачки сигарету и нервно защелкал зажигалкой, не сводя глаз с неторопливо надвигающейся бронированной махины, грозно таращащейся пустым зрачком дула. Капитан ФСБ Зернов проходил срочную службу в РВСН в качестве телефониста на командном пункте дивизии и до сих пор видел танки только на постаментах, музейных площадках под открытым небом, пару раз на железнодорожных платформах, а вот так, в движении, на расстоянии нескольких метров – никогда, разве что по телевизору. Зрелище было, без преувеличения, впечатляющее, особенно если не забывать, что натворил «тигр» прошлой ночью в райцентре Верхние Болотники.

– Вот же дура железная, – вторя мыслям напарника, сказал капитан Самарцев. – Даже смотреть жутко!

– Угу, – утвердительно промычал Зернов. Зажигалка упорно отказывалась работать, он раздраженно выплюнул так и не зажженную сигарету в пыльную траву и прежним скептическим тоном добавил: – Только все равно он как-то маловат.

Сам по себе танк вовсе не выглядел маленьким, но в том, как он смотрелся на фоне деревенских домов, яблоневых деревьев, столбов линии электропередач и прочих деталей пейзажа, чувствовалась какая-то странная диспропорция. Возможно, будь Зернов танкистом, такое ощущение у него бы не возникло, а если бы возникло, он сразу понял бы, что к чему. Собственно, он понимал это и сейчас, просто, не будучи специалистом, опасался целиком довериться своим ощущениям. Вот, например, голова механика-водителя, торчащая из люка, казалась чересчур большой, как будто танкист был михалковским Дядей Степой. «С вашим ростом в самолете неудобно быть в полете: ноги будут уставать, вам их некуда девать. И в пехоту не годны: из окопа вы видны»…

Вспомнилось еще, что, хотя у немцев T-VI считался средним танком, по советской классификации он относился к разряду тяжелых. То, что сейчас приближалось к ним, попирая гусеницами пыльную деревенскую улицу, выглядело, как самый настоящий «тигр», но размерами больше напоминало легкий танк начала Второй мировой или современную БМП.

Участковый Лузгин шагнул с обочины на дорогу, требовательно подняв руку. У Зернова немного отлегло от сердца, когда торчащий из люка танкист приветственно козырнул майору. Что-то протяжно заскрежетало, и танк остановился, окутавшись облаком догнавшей его пыли и сдержанно клокоча работающим на холостом ходу дизельным мотором. Участковый снова, еще требовательнее махнул рукой, двигатель чихнул и заглох, а механик-водитель, ухватившись рукой за основание орудийного ствола, подтянулся и ловко, как настоящий киношный танкист, выбрался из люка на броню, а оттуда спустился на землю. Росточка он оказался небольшого, заметно ниже участкового, которому тоже было далеко до звезды НБА, но макушка его порыжелого от старости танкового шлема почти доставала до серо-зеленой трубы задиристо поднятой кверху пушки.

– Да, действительно, – вполголоса произнес в наступившей тишине капитан Самарцев. – Мне тоже казалось, что «тигр» как-то побольше, повнушительнее, что ли… Но, во-первых, я его живьем ни разу в жизни не видал, а во-вторых, что с того? У тебя есть какие-то предложения? Или, может быть, версии?

Зернов в ответ лишь недовольно дернул плечом. Других версий у него не было, если не считать версией предположение об открывшемся где-то на окраине Верхних Болотников пространственно-временном портале. Экипаж заблудившегося во времени «тигра» впопыхах, не разобравшись в ситуации, атакует мирно похрапывающий городок, а потом уползает восвояси, в свой далекий сорок третий – о, как это было бы славно! А главное, как чудесно объясняло бы все, от внезапного появления танка в центре города до его необъяснимого, таинственного исчезновения…

В общем-то, с точки зрения банальной эрудиции эта версия была не хуже любой другой, вот только проверить ее, не говоря уже о сборе доказательств, не представлялось возможным. Не поддающаяся проверке версия суть не что иное, как праздная болтовня, а раз так, придется работать с тем, что есть – вот с этим экземпляром в старом танковом шлеме, например…

Упомянутый экземпляр тем временем поздоровался с участковым за руку. Взволнованным или, упаси бог, напуганным он не выглядел, но это еще ни о чем не говорило. Устроить этот неописуемый, ни с чем не сообразный погром в райцентре мог либо полный идиот, не осознающий масштаба своих поступков и не думающий о последствиях, либо очень хладнокровный, уверенный в себе негодяй, который заранее спланировал не только нападение на Верхние Болотники, но и линию поведения во время неизбежного расследования.

Правда, прогулки на танке у всех на виду в такую продуманную линию вписывались едва ли не хуже, чем сам «тигр» – в обыденные реалии жизни российской глубинки во втором десятилетии двадцать первого века. Или линия была избрана уж очень мудреная – такая, что капитан Зернов пока что никак не мог уследить за ее замысловатыми зигзагами.

– Ну, что ей опять не так? – спросил «танкист», кивнув острым подбородком, на котором чуть заметно серебрилась проступившая за ночь щетинка, в сторону здания управы.

Покосившись туда, капитан Зернов увидел, что серебристая «Волга» главы поселения Звонаревой уже стоит у крыльца. Валентина Серафимовна показалась ему дамочкой недалекой и вздорной. «Дай свинье роги, а бабе власть», – так, бывало, говаривал покойный дед Зернова, получив очередную трепку от своей благоверной. Капитан не возражал против женского равноправия (поскольку, состоя на государственной службе, не имел права высказывать какое-то особое, отличное от общепринятого, мнение по данному вопросу). С наделенными властью дамами он встречался не впервые и, как правило, рано или поздно вспоминал любимую дедову поговорку. Но почему-то именно мадам Звонарева заставила вспомнить ее сразу, в первую же минуту – посмотрел и вспомнил, а если б не знал такой присказки, непременно сочинил бы что-нибудь в этом роде самостоятельно, экспромтом.

Звонарева явно питала к «танкисту» неприязнь, и дело тут, похоже, было не только и не столько в разбитых дорогах и танке как таковом. Даже вскользь упомянутый ею и участковым инцидент, за который владелец «тигра» схлопотал пятнадцать суток административного ареста, похоже, был не причиной, а следствием этой взаимной неприязни. В причинах ее, как и во многом другом, еще предстояло разобраться, для чего, собственно, Зернов с напарником сюда и прибыли.

– Куда ездил, Трофимыч? – спросил у «танкиста» участковый.

– Да на рыбалку, куда ж еще, – закуривая новую «беломорину», спокойно и неторопливо ответил тот. Просунув руку в открытый люк механика-водителя, он пошарил там и показал участковому наполненный мутноватой речной водой пластиковый пузырь, в котором, вяло шевеля плавниками, толклось с пару дюжин приличных, размером с ладонь, плотвичек. – Совсем в нашей речке рыбы не осталось, всю своими сетями выгребли, браконьеры чертовы.

– С ночевкой ездил? – проявляя абсолютно излишнюю, на взгляд Зернова, инициативу, взялся за расследование Лузгин.

– Ну, – кивнул «танкист». – Комары чуть живьем не сожрали. Правду говорят: конец света скоро. Ты погляди, что делается! Зима на носу, а им хоть бы хны: жрут, как в июне!

Зернов снова посмотрел на гусеницы танка. Застрявшая между звеньями трава здорово смахивала на осоку, а налипшую на траки грязь в такую сухую погоду, действительно, можно было найти только около водоема – речки, болота или лесного озерца.

– Не увяз? – будто угадав, о чем он думает, спросил участковый. – На лугу-то, небось, как всегда, топко!

– Топко, – согласился «танкист». – Только на этой штуке, чтоб увязнуть, еще постараться надо!

Он с гордостью постучал костяшками пальцев по броне. Зернов удивленно приподнял брови и красноречиво посмотрел на Самарцева. Звук получился гулкий, как будто человек в порыжелом шлеме постучал не по толстой танковой броне, а по пустой железной бочке из-под солярки. Самарцев в ответ тоже задрал рыжеватые брови и не менее красноречиво посмотрел на напарника, как бы говоря: да, я это слышал, и что теперь?

Он снова был прав. Рабочая версия чем дальше, тем больше выглядела несостоятельной, но отработать ее до конца следовало в любом случае. Другой у них по-прежнему не было, и, подавив вздох, капитан вынул из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение и двинулся к танку, от которого даже на расстоянии трех метров ощутимо тянуло теплом и запахами горячего железа, дизельного топлива и выхлопных газов.

* * *

Глядя поверх высокого бетонного забора с глухими железными воротами, можно было увидеть только верхушку пологого травянистого пригорка. Там, наверху, из травы выглядывало некое приплюснутое, будто прильнувшее к земле сооружение из голого серого бетона, над которым торчала высокая, укрепленная растяжками металлическая мачта – то ли антенна, то ли громоотвод. Издалека это строение больше всего напоминало оголовок какого-то бункера или дота, сразу настраивая того, кто стоял перед воротами, на суровый военно-полевой лад.

Простые смертные оказывались перед этими воротами нечасто и только тогда, когда их сюда зачем-либо приглашали. Чтобы сюда попасть, нужно было проехать идущей через густой смешанный лес извилистой проселочной дорогой, у поворота на которую испокон веков висел «кирпич» – знак, категорически запрещающий проезд любого транспорта, кроме того, которому, как говорится, положено.

Тех, кто игнорировал запрет, в нескольких километрах от поворота встречал шлагбаум. Направо и налево от него, теряясь в лесу, тянулась изгородь из двух рядов колючей проволоки, между которыми через равные промежутки стояли деревянные вышки под четырехскатными шатровыми кровлями. Прикрученные к проволоке жестяные таблички красным по желтому грозно возвещали: «Стой! Запретная зона! Стреляют без предупреждения!»

Где-то в середине девяностых с вышек пропали часовые в серых армейских шинелях и надвинутых на уши пилотках. Проволока заржавела и местами порвалась, столбы покосились, а кое-где и упали, утонув в высокой и жесткой лесной траве. Обломки полосатого шлагбаума догнивали на обочине дороги, и в течение какого-то времени здешние места были довольно посещаемыми: грибники собирали тут маслята и подосиновики, а пронырливые и бесстрашные охотники за цветными металлом (как правило, без определенного места жительства) – пригодные к сдаче в утиль детали и фрагменты танковых снарядов. Периодически и те, и другие погибали; с бомжами это случалось чаще, поскольку в своей бесконечной погоне за легким хлебом они не останавливались даже перед тем, чтобы с помощью молотка и зубила разобрать на части неразорвавшийся снаряд.

Снарядов, различного рода взрывателей, запальных трубок и прочего опасного для жизни добра в здешних лесах хватало, поскольку при Союзе и еще какое-то время после его развала тут располагался действующий танковый полигон. Каждый раз, когда очередного бомжа или компанию подростков, решивших, что будет очень забавно подбросить в костер вместо дров случайно найденную в лесу железяку и поглядеть, что из этого выйдет, разносило на куски, после неизбежной шумихи в прессе с обвинениями в адрес военных на полигон выезжала группа разминирования. Найденные взрывоопасные предметы обезвреживались на месте, а через некоторое время с заброшенного полигона опять привозили то немногое, что удавалось собрать после очередного несчастного случая.

Прекратилось это безобразие году, эдак, в восьмом или девятом. Проволочный забор, будто по волшебству, возродился из ржавого праха и древесной трухи, на месте шлагбаума появились запертые ворота, покосившиеся вышки снесли, а по узкому коридору меж двух рядов колючей проволоки заходили взад-вперед дюжие ребята в камуфляже с матерыми сторожевыми псами на коротком поводке. С бетонных столбиков ограды, не мигая, таращились круглые зрачки следящих камер, ухабистая лесная грунтовка как-то незаметно для широкой общественности превратилась в прямую и гладкую, на зависть немецким автобанам, асфальтированную дорогу. «Кирпич» на съезде со скоростного шоссе никуда не делся, и таблички с грозными, как окрик часового, предупреждениями снова запестрели на фоне лесной зелени. Тревожная красно-желтая цветовая гамма не изменилась, но на смену словосочетанию «Запретная зона» пришел его современный эквивалент: «Частная собственность».

Разумные люди, явившись в знакомые места и обнаружив произошедшие здесь изменения, с недовольным ворчанием поворачивали восвояси; неразумные, случалось, пытались проникнуть внутрь охраняемого периметра, но никто из них не преуспел. Диапазон нажитых при этом неприятностей был довольно широк, но о повторных попытках проникновения на полигон история умалчивает, из чего следует, что даже самым наглым и упертым нарушителям с лихвой хватало одного, первого и последнего раза.

За четыре года желающие посмотреть, что там за забором, повывелись, и теперь всякий, кому посчастливилось беспрепятственно миновать ворота внешнего периметра, мог спокойно, не опасаясь случайных встреч, любоваться из окна автомобиля неброскими красотами русской природы. Лес тут был чистый, ухоженный, как парк, но среди гостей этого уединенного места редко находились желающие совершить пешую прогулку: сюда приезжали не по грибы, да и расстояние между внешним периметром и базой было великовато для этих привыкших ценить свое время на вес золота людей.

В данный момент перед воротами того, что новые хозяина опустевшего танкового полигона для краткости именовали базой, стояли два автомобиля – черный «мерседес» представительского класса и тот самый внедорожник с синим проблесковым маячком на крыше, пассажиры которого буквально накануне впервые в жизни вживую видели настоящий «тигр» – ну, или, как минимум, то, что казалось таковым издалека. Лес остался позади. Он сплошной темно-зеленой, обильно забрызганной осенним золотом стеной возвышался в десятке метров от ворот, и, если оглянуться, можно было насладиться зрелищем прямой, как стрела, асфальтовой дороги, сходящей на нет в его пронизанных сентябрьским солнцем, по-хозяйски прибранных, вычищенных и упорядоченных на европейский манер дебрях. Из машин никто не вышел. Гости были званые, но нежеланные, даже самый титулованный из них далеко не соответствовал высокому статусу этого места. Все они чувствовали себя немного не в своей тарелке, вследствие чего старались держаться с достоинством, не выдавая своего смущения. В результате, как это всегда бывает с людьми, пытающимися задрать подбородок выше, чем ему предназначено природой, их поведение выглядело вызывающим и надменным.

Камер видно не было, но наблюдение, несомненно, велось. Громко щелкнуло реле, раздалось низкое гудение, и тяжелые створки ворот, погромыхивая, как далекий гром, начали разъезжаться в стороны, открывая проезд. «Мерседес» первым тронулся с места, въехал в ворота и остановился, повинуясь повелительному жесту обнаружившегося за ними рослого субъекта в камуфляже и с автоматом поперек живота.

– Проезжайте, вас ждут, – сказал охранник, внимательно всмотревшись в предъявленное пассажиром удостоверение, и отступил на шаг.

За «мерседесом» на территорию базы въехал джип. Сидевший за рулем капитан Самарцев опустил оконное стекло слева от себя и, приветливо осклабившись, сделал охраннику ручкой. Охранник ответил пустым, невидящим взглядом и потянулся к пульту, чтобы закрыть ворота.

– У, козел, – негромко произнес Самарцев. В его голосе звучала ненависть бродячего кобеля, которого кормят ноги, к раздобревшему на хозяйских харчах цепному псу.

– Нашел, с кем связываться, – сказал ему капитан Зернов. – Ты лучше вокруг посмотри! Местечко-то любопытное, с какой стороны ни глянь!

Самарцев внял доброму совету и, изумленно присвистнув, остановил машину. Они очутились на широкой, выложенной цветной цементной плиткой площадке с прямоугольным газоном в центре. Прямо перед ними возвышался пригорок, макушку которого они могли наблюдать из-за ворот. Теперь было хорошо видно, что возвышенность искусственная, насыпная; хорошо виден был и дом – вернее, только его стеклянный фасад, поскольку все остальное скрывалось в толще пригорка, как будто кто-то опорожнил на выстроенный в стиле хай-тек шикарный особняк ковш гигантского, груженого землей самосвала.

– Что-то я не понял, – сказал Самарцев, – это вилла или бункер?

– Вилла, – заверил его Зернов. – Только проектировал ее, по ходу, не архитектор, а военный инженер-фортификатор. А так – самая обыкновенная вилла, скромный загородный домишко рядового российского чиновника.

– С приусадебным участком сорок на двадцать пять километров, – добавил Самарцев. – Живут же люди! Я тоже так хочу!

– Хоти на здоровье, – разрешил Зернов, – только больше никому об этом не говори. Оглянуться не успеешь, как станешь фигурантом служебного расследования. Объясняй потом, на какую такую зарплату ты эту лайбу приобрел!

Он похлопал ладонью по пластику передней панели и первым распахнул дверцу.

Их действительно ждали. С крыльца спускалась группа из четырех человек, двое из которых, здоровенные лбы в камуфляжных штанах, армейских ботинках и едва не лопающихся на могучих торсах майках защитного цвета, несомненно, были личными телохранителями хозяина. Эти держались сзади и по бокам; шествие возглавлял невысокого роста сухопарый гражданин в какой-то серо-зеленой полувоенной одежке, подозрительно смахивающей на обмундирование вермахта, а в центре этого живого треугольника неторопливо перебирал ногами широкие мраморные ступени крыльца господин Кулешов собственной персоной. Он был рослый, когда-то, видимо, очень стройный и спортивный, а теперь слегка раздавшийся, заплывший жирком, раздобревший от спокойной, сытой жизни на бюджетных харчах. Его холеное, лишенное возраста лицо в последнее время начало то и дело мелькать на страницах газет и экранах телевизоров, и, чем чаще это происходило, тем больше сходства оно, это лицо, по твердому (и тайному) убеждению капитана Зернова, приобретало с седалищем.

На Кулешове были брюки из какой-то мягкой коричневой ткани и что-то вязаное с поясом – Зернов не знал, как эта штука правильно называется, и про себя решил пока, до выяснения, считать ее кофтой. Можно было спросить у Самарцева, но Самарцев наверняка тоже этого не знал и ответил бы на серьезный вопрос очередной плоской остротой: полупердон, сказал бы Саша Самарцев, поскольку заведомо не мог придумать ничего умнее.

Звали господина Кулешова Сергеем Аркадьевичем. Подойдя к выбравшемуся из «мерседеса» прокурорскому чину, он снизошел до того, чтобы пожать гостю руку, после чего не преминул осведомиться, с кем имеет честь.

Прокурорский вручил ему свое служебное удостоверение, и хозяин взял себе за труд внимательно с ним ознакомиться.

– Заместитель прокурора области, – словно пробуя это словосочетание на вкус, протянул он, возвращая удостоверение владельцу. – А что ж сам-то времени не выбрал? Понимаю, понимаю – дела… А я вот решил немного отдохнуть на свежем воздухе. Что ж, пусть ваш шеф пеняет на себя – как говорится, ему же хуже. Но у вас ведь, насколько мне известно, имеются какие-то вопросы? Я слышал, областную прокуратуру почему-то заинтересовала моя коллекция?

– Скорее, один-единственный ее экземпляр, – поправил заместитель прокурора, чем, по мнению Зернова, с самого начала похоронил все дело.

Капитан, как и его напарник, с удовольствием обошелся бы без этого хлыща, но обойтись не получилось: Кулешов был птица не того полета, чтобы снизойти до общения с простыми оперативниками. Конечно, перед законом все равны, вот только в России закон не для всех одинаков; конечно, чиновник ранга Кулешова – не такая уж большая шишка на ровном месте, вот только связи у него такие, что ставят его чуть ли не вровень с министром.

– Какой именно? – спросил Кулешов.

– Скажите, нет ли среди экспонатов вашей коллекции «тигра» с бортовым номером сто семь? – спросил прокурорский.

«Баран, – подумал Зернов. – Сейчас он скажет: «Нет», – и что ты тогда станешь делать? Нет и никогда не было, а хочешь в этом убедиться – предъяви ордер на обыск. А пока ты будешь его выбивать, он позвонит своим знакомым, а что будет дальше, мы все прекрасно знаем. Ничего не будет, вот что».

– Сто седьмой? – к удивлению капитана, задумчиво переспросил хозяин. – Из дивизии «Мертвая голова»? Есть такой. Только я не понимаю, почему вас вдруг заинтересовал именно он. Неужели в архивах всплыли какие-то документы, касающиеся его участия в боевых действиях?

– Не совсем так, – сказал заместитель прокурора с кислой миной, означавшей, что спокойная и непринужденная повадка хозяина ему не по нутру. – Хотелось бы знать, не покидал ли этот танк территорию полигона на протяжении, скажем, последней недели.

Наступила довольно продолжительная пауза, в течение которой Кулешов и его спутник, одетый, как пленный фриц, с одинаковым выражением вежливого недоумения рассматривали заместителя прокурора. Выглядело это так, словно господин советник юстиции только что на полном серьезе объявил себя единоличным властелином плоской Земли, а также слонов и гигантской черепахи, на коих зиждется земная твердь. Тот, кто так смотрит, как правило, прикидывает, вызвать собеседнику «скорую» или просто пропустить сказанную им глупость мимо ушей. Зернов предположил бы, что эта пантомима разыграна нарочно, а может быть, даже заранее тщательно отрепетирована, но он накопил уже достаточно опыта оперативной работы, чтобы видеть: Кулешов и его спутник не притворяются, они действительно изумлены.

– Сто седьмой? – будто не веря собственным ушам, для разгона еще раз переспросил Кулешов. Его странный спутник неопределенно хрюкнул, дернул себя за утиный козырек вермахтовского кепи и стал демонстративно смотреть в сторону. – На этой неделе? Вряд ли, вряд ли. Как и на прошлой, и на позапрошлой…

– И он сейчас на месте? – не сдавался прокурор. – Вы в этом твердо уверены?

Кулешов еще немного помолчал, с сомнением глядя на него, как будто до сих пор не мог решить, как поступить: ответить на поставленный вопрос или все-таки вызвать карету «скорой помощи» из ближайшей психиатрической лечебницы.

– Теоретически, – сказал он, наконец, – его могли утащить и, скажем, сдать в металлолом – все-таки, знаете ли, сорок тонн железа, это вам не крышка канализационного люка и не чугунная ванна. Практически же эта задача трудновыполнима, а с учетом того, что территория охраняется… Короче, эта овчинка не стоит выделки даже с точки зрения коллекционера, как и я, помешанного на истории Второй мировой. Так что, полагаю, он стоит там же, где простоял последние двадцать лет.

– Хотелось бы в этом убедиться, – не сдавался прокурор. – А в идеале еще и получить доказательства того, что данная машина не покидала территорию полигона.

– «Это неописуемо», – сказала собака, глядя на баобаб, – вполголоса пробормотал капитан Самарцев. – В смысле – недоказуемо.

Зернов не успел кивнуть, соглашаясь с коллегой, потому что хозяин снова его удивил, непринужденно заявив:

– Нет ничего проще. Полагаю, ваши люди сумеют все увидеть и оценить без вашего участия, – добавил он, соизволив, наконец, заметить спутников господина советника юстиции. – Туда семь километров по бездорожью, на что оно вам сдалось? Если хотите, мы сможем отлично пронаблюдать за процессом с моего НП. – Он указал на верхушку холма, где находилось невидимое с этого места бетонное сооружение, на присутствие которого намекала только вонзающаяся в голубое сентябрьское небо тонкая игла стальной мачты. – Там отличная стереотруба с сорокакратным увеличением, настоящий Карл Цейс. Я предложу вам кофе, а вы, быть может, не откажете мне в любезности объяснить, чем вызван интерес областной прокуратуры к моему сто седьмому. Анатолий Степанович, – обратился он к своему одетому в мышастую униформу без знаков различия спутнику, – устрой господам офицерам экскурсию. И возьмите Вилли, незачем им гробить подвеску на наших кочках. Пойдемте, – сказал он прокурору, сделав приглашающий жест в сторону крыльца, по обе стороны которого торчали, растопырив стальные лапы треножников, тяжелые станковые пулеметы времен последней германской войны. – Не беспокойтесь о доказательствах, вы их получите, и они, смею надеяться, будут весьма убедительными.